Автор: Аем Нован (iaminvisible)


Обряд



С рассветом морская рябь приобрела золотое мерцание; солнечные блики отражались на волнующейся глади, под особым углом казавшейся мифическим руном гигантского зверя, который мерно сопит в такт колеблющемуся прибою и наблюдает предрассветные сны.
Нихой сидел на песчаном берегу и всматривался в величественную картину перед собой. Океан раскинулся далеко за горизонт, всеохватывающий и всепроникающий, приветствующий солнце мириадами блесков; человек мог видеть лишь малую толику этого великолепия, и только одинокие птицы, дугой огибавшие береговую линию этим утром, могли оценить по достоинству красоту момента. Но их взор был направлен совсем в другую сторону.
За спиной Нихоя послышались глухие шаги. Неспешно пройдя вдоль песчаного пляжа, они прекратились прямо перед сидящим.
– Твой час все ближе.
Это был голос Хунея. Нихой молча продолжал смотреть в морскую даль.
– Позволь своему взору утонуть в его синеве. Позволь ему поглотить себя. Если ты не научишься погружаться в Океан всем сознанием, до самой далекой мысли на краю рассудка, ты не сможешь войти в него и телом.
Нихой перевел отстраненный взгляд на сушу. Вот уже много дней он встречал и провожал у границы Океана свежий, спелый солнечный диск, всматриваясь в голубую дюну, которая сливалась с горизонтом посреди дня. Ему давно удавалось это днем – часами смотреть на Океан, проникать в его глубины взором, пытаться постигнуть его, утопая в дрожащей синеве глазами. Сейчас же блестящая поверхность усложняла зрительный контакт, а светло-белый пробуждающийся горизонт ощутимо выделялся на фоне ультрамариновой пустоши.
Хуней знал, что говорил. Он был одним из самых старейших в племени и уж точно самым мудрым. Поговаривали даже, что Хуней в молодости познал Океан. Познал не так, как это делают сегодня – Океан открылся ему, принял и дал нечто взамен. Сейчас Хуней – худой обрюзгший старец, чья кожа местами натягивалась до обнажения тонких костей, а местами сморщивалась и морщинами испещряла все тело, напоминая искусные татуировки или диковинные шрамы. Опутывающие его торс и руки ожерелья из ракушек различных форм и размеров, от миниатюрных камушков до необыкновенно изгибающихся экземпляров, издавали не поддающиеся описанию звуки при движении и не служили обычным украшением. Ходили слухи, что эти ожерелья являлись источником чрезвычайной силы шамана, тем, благодаря чему он не в последнюю очередь дожил до своих лет и сохранил умение проникать в Океан.
Нихой с усилием отвел взгляд от воды. Шаман неподвижно стоял позади, уставившись туда же – взгляду было не избежать распростертого от края до края Океана. В его глазах угадывалось нечто едва уловимое, то ли влюбленность, то ли сожаление о чем-то давнем, навсегда потерянном… лишь легкий бриз колыхал ракушки на груди, проникая в них и издавая мягкое посвистывание.
– Проведи сегодняшний день у Океана, – проговорил, не отводя взгляда Хуней, – а с отцом и матерью попрощаешься ночью, перед рассветом. Будь готов, мальчик.
С этими словами шаман развернулся и с трудом пошел по пологому песку в сторону поселения.
Нихой давно потерял счет времени. До испытания оставалось меньше солнечного дня, а он даже не знал, готов ли к нему. Когда Нихой только начинал подготовку, ему казалось, что по мере продвижения он начнет понимать признаки своей готовности, но с ходом тренировок лишь больше запутывался и сомневался. Океан молчал и, несмотря на некоторые косвенные приметы прогресса, было трудно сказать, получится ли у него в итоге.
Песок под ним уже нагрелся. Нихой не заметил, как солнце обогнуло меридиан и с самой оптимальной позиции опекало остров. Почему-то вспомнилось старое поверье про давних предков, которые поклонялись огненному диску: тогда еще будто бы Океан не распространялся по всему свету, а Солнце считалось чем-то вроде божества. Поклоняться солнцу, подумал Нихой, до чего же глупы были когда-то люди.
Его лоб покрылся терпкой сверкающей испариной, струи пота неприятно жгли глаза. Мысли отказывались подчиняться, хаотично вертясь в голове то воспоминаниями из глубокого детства, то полузабытыми снами. Но угрожающий ореол завтрашнего события все равно не уходил из головы, скверно маяча на горизонте сознания. Свой, быть может, последний день он проводил не с родными, друзьями или Хиникой, а посреди пустынного пляжа, под пылающим солнцем и не смеющий двинуться в сторону заветной прохлады берега. Нет, наверное, он не был готов…
Вдруг с противоположной стороны пляжа до Нихоя донеслись короткие шаркающие шажки, стремительно приближавшиеся к нему. Он уже узнал в них её.
Легко ступая по песку, отталкиваясь от него словно кончиками пальцев, воздушная и эфемерная, Хиника подошла к Нихою и грациозно села, охватив колени руками, рядом с ним. Ему не нужно было отрывать взгляда от Океана, чтобы заметить опадающие ей на плечи тонкие косы, бережно поглаживаемые ветром, отражающиеся в больших чистых глазах блики солнца, отмечая про себя, что в ее глазах оно намного красивее. Краем глаза он улавливал мягкое колебание ее обнаженного живота, теплый бархат кожи, запах свежести и спелого муската.
Ему было одновременно больно и приятно чувствовать её рядом. Видно, даже несмотря на запреты, она бросила обязанности и прибежала к нему в последний день. Это на тебя так похоже, милая Хиника…
– Тебя здесь не должно быть, – сказал Нихой твердо, но от неё не ускользнула элегическая нотка в его голосе.
– Ты бы так же поступил, – ответила она и показательно замолчала.
Надулась, усмехнулся про себя Нихой.
Теплый ветер проносился по пляжу. Огненное пятно безраздельно сверкало на безоблачном лазурном небе, почти таком же бездонном, как и Океан. Двое сидели у берега: он – неподвижно, не отрывая глаз от воды и подавляя болезненные мысли, и она – охватив колени и слегка насупив от недовольства изящные брови, время от времени косо поглядывая в сторону Нихоя.
Вдруг Хиника стремглав, с быстротой кошки кинулась на него, и лишь отточенная реакция Нихоя, отпрыгнувшего с сидячего положения на метр в сторону, не позволила ей достичь его. Она же, распластавшись на песке, беспомощно согнулась в коленях и подняла голову вверх, на Нихоя.
– Ты же знаешь, что до меня сейчас нельзя дотрагиваться!
Он не мог орать на нее, лишь укоризненно, словно ребенку, выкрикнул, хоть и понимал, что важность момента требует повышенного тона.
– Вдруг это последний день, когда я тебя вижу… вдруг, ты вернешься другим…
Соленые капли выступили на её глазах, заблестели на солнце, а сами глаза широко раскрылись, широко как никогда, словно два Океана на месте глаз, умоляющих и извергающихся Океана. Капля покатилась вдоль розовой щеки и упала, растворившись темным пятном на шершавом песке. Нихой понял в тот момент, что никогда больше не забудет этого взгляда.
– Хиника… ты что же, думаешь, я тебя разлюбил?
– Я не знаю, – жалостливо начала она, – просто Аем после того, как вернулся, даже не смотрел на Кинху, а Малхор совсем не вернулся…
Нихой знал в чем было дело. Еще в детстве маленькая Хиника с матерью провожала отца на испытание. У них была хорошая семья, да и Нихою её отец казался хорошим и сильным членом племени. С испытания он успешно вернулся, но совсем другим – ушел от жены и бросил некогда любимую дочь. С тех пор в Хинике вечно сосуществовала огромная гордость за отца, который один из немногих прошел испытание, и громадная боль за то, что тот сделал после. А теперь еще появился страх за Нихоя, боязнь, что история может повториться.
Ему хотелось обнять её и убедить, что этого никогда не произойдет, но он не мог нарушить табу касания. Она продолжала стоять на коленях, опершись руками о колючий песок, и как никогда жалобно смотреть в глаза Нихою.
– Обещаю, что вернусь и не покину тебя.
В конечном счете, Хинике нужно было получить хоть что-то обнадеживающее, даже иллюзорное обещание, и её не смущало, что сам Нихой не имеет над ним никакой власти.

* * *

Шум мелких пенящихся волн, рождавшихся и разбивавшихся у берега, постепенно стихал. Ясная луна бросала бледный свет на джунгли. Под этим чистым, хрустальным освещением все вокруг воспринималось как-то иначе для Нихоя: знакомый путь казался чужеродным без привычного пения птиц и звуков животной активности. Стоит ли говорить, что внешне ночные джунгли менялись до неузнаваемости: луна отбрасывала свет иначе, тени сплетались с темными участками леса, прорехами между деревьями и исчерна-синими кустами зелени.
Нихой подумал, что для него изменения уже начались. Мир вокруг приобретает незнакомые черты и сложно понять, оттого ли, что мир воспринимается им в мертвое время суток или это меняется что-то в нем самом. Осторожно, но уверенно ступая по непроглядной ночной земле, он запоминал ощущение твердости под ногами, того, что Хуней часто называл человеческой слабостью. Кто знает, удастся ли ему еще ступить по этому маленькому клочку суши, драгоценному камню посреди бесконечного Океана, все грани которого он запомнил еще с детства.
Одолеваемый разрозненными мыслями, Нихой не заметил, как среди холодной листвы заиграли огни его поселения. Оно находилось в сердце острова, окруженное плотной стеной джунглей. Десяток соломенных хижин были симметрично расположены по периметру открытой площади, разделённые друг от друга ограждениями из сухих ветвей и сплетенного плюща, которые служили также в качестве загонов для мелкой живности. В центре поселения находился большой ухоженный колодец. Его каменные стенки были искусно украшены иероглифами, а сам он воплощал собой не только драгоценный источник питьевой воды, бьющий ключом под островом, но и религиозную святыню племени.
Факелы у хижины своего семейства служили опознавательным знаком для Нихоя. Остановившись у входа, он осознал, что сейчас настанет время прощаться с родителями – сцена, о которой Нихой как-то никогда не задумывался и теперь терялся, не зная как себя вести.
Отодвинув рукой бусины из древних морских моллюсков на входе, Нихой зашел в тесное круговое помещение, где его уже ждали две темные фигуры – мать и отец. Они сидели на своих ложах. При виде вошедшего сына отец с готовностью встал, а мать, напротив, упала на бок, повернувшись к стене лицом и тихо всхлипывая.
– Сын, – произнес отец и чуть не положил руку на его плечо. Опомнившись, он какое-то время внимательно смотрел в глаза Нихоя, изучая и ища в них что-то, возможно признаки готовности или слабости. Хладнокровные, решительные глаза отца, повидавшие так много в своей жизни, забирались внутрь Нихоя, а ему казалось, что даже Океан никогда не проникал в него так глубоко.
– Не сомневайся ни в чем, – наконец тот нарушил молчание. – Океан направит тебя.
Мать продолжала тихо поскуливать в стороне. Женщины никогда не могли до конца принять факт испытания: головой они понимали что к чему, но сердце всегда давало сбой, как только этот факт начинал затрагивать возлюбленного или сына. Мужчины же испытывали гордость и уважение к тем, кому надлежит пройти испытание, которое ждало вскоре и Нихоя, но что мать, что Хиника вели себя одинаково, даже несмотря на разницу лет.
Отец вышел наружу, оставив Нихоя наедине с матерью. Сын нерешительно подошел к лежащей; её широкий бок натужно вздымался из-за плохо сдерживаемого плача, а лицо, повернутое от него к стенке, очевидно было залито солеными потеками.
– Мама…
Это все, что мог сказать Нихой. Не зная, как вести себя, а возможно зная, но не желая так действовать, ему оставалось лишь произнести это сакральное слово, которое выражало в себе все в этом мире и не выражало почти ничего, оставляя за женщиной право действия.
– Вернись, – лишь промолвила она срывающимся голосом и вновь продолжила тихо содрогаться от внутренних переживаний. Нихой почувствовал огромное давление, события нещадно связывали его по рукам и ногам, отрезая всякую раскрепощенность на корню.
Вошел отец:
– Пора.
Бросив прощальный взгляд на мать и выйдя из хижины, Нихой встретил Хунея и двух других мужчин, ранее прошедших испытание. Ожерелья шамана слегка светились в темноте. Нихой ощутил, что растерял всю уверенность, и на нем сейчас нет лица. Все эти люди, в особенности Хуней, должны моментально считывать такое выражение. Нихой виновато опустил глаза.
– Рассвет близко.
Хуней внимательно смотрел в чуть посветлевшее небо над кронами деревьев. Он безошибочно определял час рассвета и заката.
Вдали, близ одной из хижин, стояла, почти растворившись в предрассветных сумерках, Хиника. Её заплаканные глаза сияли в темноте, прямо как утром на пляже. Нихой беспомощно отвел глаза.
Небольшая процессия из четырех человек продвигалась сквозь пробуждающиеся джунгли в сторону Океана. Лучи света еще не проникали меж ветвей, но ночная гамма постепенно таяла, чаща начинала понемногу наполняться звуками нового витка жизни. Животные в предчувствии восхода начинали известный только им фонетический ритуал. Люди шли молча среди шумных джунглей. Каждый был погружен в свои мысли и лишь Нихой не мог ни на чем остановить взгляд.
Он цеплялся за каждую травинку, камушек и выбоину на пути, пытаясь вобрать в себя весь лес, словно навсегда покидая его. Нихой совсем не думал о своем состоянии, боясь обнаружить собственную полную неготовность.
Через несколько минут джунгли расступились и путникам открылся во всем предрассветном великолепии Океан. Обрамленный золотой короной на мягко-розовом горизонте, переливаясь миллионами огней, он медленно выталкивал огненный шар из своих недр, рождавшийся каждое утро и утопающий каждый вечер. Пришла пора повторить это и Нихою.

* * *

Хуней обращался к Океану на неизвестном наречии и энергически жестикулировал, а на его фоне восходило набухшее солнце. Темная фигура шамана приобретала в таком ракурсе нечто титаническое. Нихой и двое племенных воинов по обе стороны от него находились позади, завороженные сакральным ритуалом Хунея. Перед этим он обратился к Нихою:
– Не бойся того, что тебя ждет. Океан – самое естественное для человека пространство. Мы Его дети, а Он наш отец. Каждый из нас несет в себе Его частицу, и, принимая его, ты сливаешься с ним плотью и сознанием. Сейчас ты воссоединишься с праотцом, с силой настолько могущественной, что создала твердый каркас земли из растекающегося сквозь пальцы материала. Будь Ему верен и Океан заговорит с тобой.
Нихой с трудом следил за речью шамана. Он старался унять дрожь в ногах, которые уже достигал слабый прилив. Ему вспомнилась полумифическая история о том, что когда-то давно, еще молодого Хунея видели ночами на пляже, разговаривавшего на непонятном языке с Океаном. Кажется, эту историю Нихой слышал в далеком детстве, и лишь сейчас вспомнил о ней, реагируя на слова шамана. Удивительные свойства памяти, подумал Нихой, и ведь за всю жизнь он никогда не размышлял об этом, ни разу не задумывался о стольких вещах, и только теперь, когда он осознал это, ему придется выбросить эти мысли из головы, возможно, так никогда и не вернувшись к ним более.
Хуней затих. Ритуал подошел к концу. Солнце почти полностью поднялось из морских глубин, и где-то далеко впереди с ее обжигающего корпуса водопадами стекали струи и сыпались по мере восхода брызги. Но Нихой не мог видеть этого. Никаких знаков. Ничего.
Вновь подул легкий ветер. Теплые воздушные потоки провели фантомными губами по ракушкам на шее Хунея, играя лишь им известную мелодию. Нихой вздохнул, сбросил с себя кожаную рубашку, набедренный пояс и сделал шаг.
Утренняя прохлада воды откликнулась мурашками вдоль голени. Еще шаг – и нога погрузилась в воду по щиколотку. Рыхлый песок под ногами заставил в последний раз вспомнить об устойчивости наземного мира за его спиной. Следующий шаг Нихоя был скорее рефлексом, ответом на сомнения разума; Нихой вошел во владения Океана по пояс и стремительно продвигался все дальше.
Свежесть Океана моментально взбодрила его, разбудив знакомые инстинкты и откинув мешающие мысли. Когда уровень воды достиг шеи, а земля ушла из-под ног, Нихой, глубоко вздохнув отточенным приемом, скрылся с головой в темной толще воды.
Первую минуту он плыл под небольшим углом, так как отдельные участки песчаной поверхности еще виднелись. Когда признаки дна исчезли, он двинулся почти под прямым углом вниз.
С каждой минутой видимость ухудшалась, наполняясь будоражащимся мраком и становясь почти непроглядной. Нихой взглянул вверх, на поверхность, но на такой глубине солнечные лучи уже не проникали сквозь морскую толщу. Нихой был уверен, что сохраняет верный курс. Он продолжал выполнять механические поступательные движения руками и ногами, преодолевая значительное расстояние одним слаженным рывком. Годы подводных тренировок заложили в его тело физическую память, автоматизм, позволяющий бессознательно выполнять идеальные движения и выдерживать существенное глубоководное давление. Запас воздуха в легких оставался объемным, но это покамест.
Еще через несколько минут Нихой уже не мог сказать, заплывал ли он когда-то настолько глубоко раньше. Невозможно было рассмотреть ничего дальше собственных конечностей, которые призрачно мельтешили во тьме, а вскоре и они исчезли. Но Нихой не паниковал, стараясь сосредоточиться лишь на выполнении четких движений. А Океан продолжал молчать.
Не сбавляя темпа, он проникал все глубже и глубже в бездонную, черную пучину, отчаянно понимая, что Океан отказывается контактировать с ним. Это значило абсолютный провал и неминуемую смерть. Ему вдруг стало ясно, что он уже не сможет выплыть на поверхность – не оставалось ни достаточного запаса воздуха, ни сил.
Те, кто по какой-либо причине не нравился Океану, не подходил ему, обречены были остаться в его чреве. Нихой не знал о том, как нужно вести себя внутри; обрывочные фразы и расплывчатые намеки Хунея никогда не давали достаточной информации, а россказни жителей лишь слабо удовлетворяли любопытство. Нихой осознал, что совершенно не готов ко всему этому: надеясь, что все выяснится само собой, на практике или как-то иначе, он в глубине души не верил в свою смерть. Но чем же он лучше тех, кто не возвращался после испытания? Теперь было поздно об этом думать.
Постепенно Нихою становилось все труднее плыть: влажная тьма сдавливала череп каменными тисками, уже не было ясно, открыты ли у него глаза или нет, вокруг была только тьма, а Нихой их даже не чувствовал. В ушах усиливалось гудение, и уже не было слышно даже стука сердца, одиноко отбивавшего ритм весь путь.
Течение резко изменилось и становилось очень, до боли холодно. Конечности оцепенели, все тело сковал всепроникающий холод, от которого невозможно было укрыться. Нихой перестал плыть. Перекрутившись в воде спиной, он прижал колени к груди и обхватил их. Дрожащий и полумертвый, он продолжал медленно дрейфовать в позе эмбриона, опускаясь все ниже в глубины, как заходящее солнце, за которым они с Хиникой так любили наблюдать. Хиника... перед ним стояли её дрожащие глаза, не менее глубокие, чем этот Океан, но именно те, в которых он бы желал утонуть. Простит ли она его когда-нибудь? Все же то обещание было лишним, пронеслось где-то в голове Нихоя.
Из полумертвых глаз выделились мгновенно затерявшиеся в морской бездне слезы. Нихой умирал. Его челюсти начали разжиматься от стука зубов, угрожая выпустить ценные остатки воздуха. Но он не чувствовал этого. Почти ничего, кроме ледяной области вокруг, сковывающую и лишавшую сил, желания за что бы то ни было бороться. Пусть будет так. Океан сделал выбор.

…
…




Что-то теплое обдало спину. Эмбрион едва вращался в стихийной утробе. Тишина, темнота, отсутствие ощущений.
Теплое течение подхватило Нихоя и резким порывом заставило открыть глаза. От удивления он чуть не раскрыл рот. Тьма вокруг исчезла, сменившись зеленовато-бутылочным сияющим оттенком. А сквозь это темно-зеленое марево виднелось нечто, не укладывающееся в голове: вдали, расплывающиеся и расфокусированные, изгибались под преломлением воды гигантские фигуры. Их размеры были колоссальны; казалось, основа силуэтов уходит глубоко вниз, скрываясь во мраке бездны.
Борясь с жутким страхом, Нихой поплыл в направлении вздымающихся гигантских фигур сквозь теплые воды этой области. Он вновь слышал отчетливое биение сердца, но значительно ускоренное. От шока перед увиденным он ощутил краткосрочный прилив сил.
По мере приближения к фигурам, они становились все различимей, пока не предстали перед Нихоем во всей четкости. Это были не живые существа: невероятно высокие, уходящие далеко вниз постройки из какого-то неизвестного Нихою сверхпрочного материала, но точно не камня. Их передняя часть сверху-донизу была покрыта горизонтальными рядами одинаковых отверстий. Все они несли на себе следы упадка: стенки были покрыты трещинами и одиночными брешами, одна постройка вообще была лишена верхней части – из-под изогнутой покореженной крыши открывались множество маленьких помещений, наполненных различными предметами.
Нихой хотел было подплыть ближе и рассмотреть, как вдруг перестал чувствовать правую руку до самого предплечья. Судорога схватила перенапряженную конечность. Отчаянно барахтаясь и трепыхаясь, словно мотылек, Нихой начал медленно погружаться вниз, проносясь мимо странных отверстий в громадных руинах древней цивилизации.
Как долго он «падал» вниз, Нихой не знал. Задерживаемый воздух почти закончился, и приходилось насильно контролировать оставшийся запас. Грудь налилась сталью, тяжесть заполнила внутренности. К моменту, когда он неожиданно ударился о шершавую поверхность, Нихой переживал предсмертную агонию.
С трудом раскрыв безумные глаза, Нихой увидел удивительное место, скрывавшееся под километрами водной глади: вздымающиеся до небес строения, странной формы механизмы по обочинам искусственных серых дорог, из-под зияющих трещин которых прорывались морские водоросли и трава, длинные гладкие стволы не деревьев, но непонятных столпов (обелисков? тотемов?), стоящих на каждом повороте. Над некоторыми находились большой прямоугольной формы изображения, испортившиеся от времени, но в которых Нихой угадывал людей. Но самым пугающим было то, что находилось на земле.
Приглядевшись в мелкие предметы вокруг, тут и там лежавшие под вековечной пылью и морским порошком, Нихой узнал в них человеческие кости, части скелета, многие из которых растаяли в воде от старости.
Невдалеке от него выглядывал из костяного праха череп, на который был нацеплен диковинный предмет: черный упругий шнур облегал основание черепа, а сама штуковина вставлялась в рот наподобие маски, заслоняя пол лица. Такая же маска лежала на обочине, и Нихой обнаружил, что все это место усеяно черными масками.
Ползком передвигаясь к ближайшей маске, Нихой замечал на стенах вырезанные надписи. Родными иероглифами его племени были помечены и дома, и глянцевые столпы, и прочные шершавые дороги, и даже прямоугольные механизмы с колесами. Они были не новы – их нечеткая текстура выдавала многолетнее пребывание в этих водах, хотя некоторые надписи были заметно различимее других. Нихою казалось, что он видит предсмертные галлюцинации мозга. Надпись гласила «нацепи на голову», а рядом с каждой из них было вырезано кривое изображение маски, по форме похожее на те, что валялись кругом.
Нихой задыхался. Он будто червь полз по дороге, стиснув зубы и выпуская сотни тающих вверху пузырей. Его правая рука все еще не ощущалась, что очень усложняло передвижение. Легкие как будто собрались в комок, и молниеносное пронеслось понимание, что те несколько метров, отделяющих его от ближайшей маски, ему не проползти.
Увидев сбоку кость, наощупь напоминавшую ребровую, Нихой с размаху вонзил ее острым концом в правое предплечье. Чернильная клякса вырвалась из раны и окрасила воду кольцом. Обжигающая боль дала контроль руке и Нихой, отталкиваясь от земли, как дикий зверь четырьмя конечностями, бросился в сторону маски, выпуская изо рта пузырчатые клубы. Схватив ее и сунув в рот выпуклый элемент, Нихой без чувств осел посреди мертвого перекрестка.

* * *

Когда Нихой открыл глаза, странным образом слипшиеся под водой, перед ним стояла все та же темно-зеленая картина затопленного мира, слегка фосфоресцирующая. Правая рука невыносимо болела – именно от этого жгучего ощущения он и очнулся. Голова буквально раскалывалась, да так, что трудно было поспеть за собственными мыслями. Наконец ему стало ясно, что именно не так: он мог спокойно дышать. Эта удивительная маска действительно спасла его.
Нихой с трудом поднялся, его тело разрывало от переутомления и истощения. Единственное что его держало на ногах, была структура воды, иначе он бы вряд ли и на ноги встал. Прежде чем задуматься о дальнейших действиях, он заметил еще одну кровавую струйку, исходящую из его носа. Давление медленно убивало.
Оттолкнувшись ватными ногами от дна, Нихой поплыл назад домой, оставив надежды изучить затерянный в океане город. Было бы преступно глупо не воспользоваться шансом выжить, даже несмотря на то, что испытание, по-видимому, он не пройдет. Но это уже не беспокоило Нихоя. Главное – он мог дышать, и радость этого превышала страдания от дикого измождения, ран и давления.
Весь путь назад – значительно более долгий, чем в обратную сторону – его подкрепляла надежда. Надежда выжить и вернуться из путешествия в один конец, где он по всем признакам должен был остаться. В отдаленной части сознания поселилось первое сомнение и понимание происходящего.
Спустя долгое время автоматического и бездумного попеременного движения конечностей, проплывая сквозь светящееся зеленое марево и непроглядную кромешную тьму, Нихой увидел проблеск света над головой. Луч света, который героически пронзал бледно-синюю гущу, стал для него путеводной звездой. С приближением к поверхности чувства начали переполнять Нихоя: бесконечные, полные секретов воды океана, солнечные лучи, играющие в безжизненном пространстве с игривостью ребенка, словно показывающие, насколько им безразлично все смертное, и поверхность, манящая поверхность тверди и теплого воздуха, на которой его ждут…
Уже второй раз слезы выделились из его глаз и наполнили частичкой океан. Он уже почти мог дотянуться до поверхности рукой…
С нечеловеческим, до самых глубин легких вздохом, Нихой вырвался из всепоглощающих объятий океана. Солнце твердо висело над головой. На горизонте жирным пятном выглядывал остров.
Подплывая к нему, Нихой увидел неподвижную фигуру на пляже, в которой вскоре разглядел Хунея. Шаман стоял в той же позе, что и со времени их последней встречи, будто он не сдвинулся с того момента ни на шаг.
Обессиленный Нихой, он, словно умирающая древняя рыба, прибитая на берег волной, вывалился из пенящихся, тянущихся к нему рук океана, упав лицом на влажный песок. Он охватил всю поверхность руками с глубочайшей любовью, какую еще не испытывал никогда.
Когда Нихой належался и перевернулся на спину, он увидел над собой молча стоявшего Хунея. Шаман внимательно оглядывал выброшенного на берег, взгляд, как обычно, был полон мыслей и ничего конкретного не выражал. Мальчик, ставший мужчиной, лежал у прибоя, а старик, давно переставший быть мальчиком, молча вглядывался вдаль. Никто не нарушал тишину, и шум прибоя, слившийся с нею. Отдышавшись, Нихой почти заговорил, как вдруг внезапно осознал, что потерял маску в океане. Хуней заметил замешательство ближнего.
– Это тебе больше не нужно. Свою задачу оно выполнило.
Нихой лишь нечленораздельно промычал в ответ. Тон шамана был нов для Нихоя; он был непохож ни на один из ранее употребленных с ним в разговоре. Словно бы Хуней говорил с равным.
– Океан… Он?..
– Ты сам знаешь ответ. Ты вернулся и выжил. За время подготовок и тренировки, а в особенности последних дней, ты уже стал мужчиной. Остальное – лишь средство.
Нихой оторопело анализировал сказанное, начиная понимать то, что еще на смертельной глубине зародилось в голове. Возвращаясь мыслями назад, он начинал иначе воспринимать и все эти годы лжи во спасение, и эти изматывающие тренировки выборочных мужчин племени, и загадочные метаморфозы прошедших испытание, не сумевших принять бессмысленность всей своей жизни, и длительные исчезновения тех, кто его прошел… а Хуней… Нихой по-другому стал смотреть на шамана. Тот предстал в ином свете, еще более ярком и печальном, свете самопожертвования и сознательного обмана, свете единоличного спасителя и лжепророка…
Значит, никакой тайны…
Плечо сильно чесалось и покрылось вязкой жижей. Шаман заметил это.
– Проведи эти несколько дней с Хиникой.
– А потом что?
Но шаман ушел, оставив вопрос без ответа, и Нихою показалось, что тот лишь горестно вздохнул.

Автор, вы утонули в красноречии, как в океане. Из-за этого повествование слишком статично.

Вроде бы как идея: обряд (соревнование) - ничто, подготовка - все? Да и она лишена смысла? Как-то очень тонко. Да и часто царапает: Тон шамана был нов для Нихоя; он был непохож ни на один из ранее употребленных с ним в разговоре// был полон мыслей и ничего конкретного не выражал// слезы выделились из его глаз// кость, наощупь напоминавшую ребровую//Он продолжал выполнять механические поступательные движения руками и ногами... Как-то не очень.

"За спиной Нихоя послышались глухие шаги. Неспешно пройдя вдоль песчаного пляжа, они прекратились прямо перед сидящим" - "за" сидящим, по смыслу.
Снова зарисовка. Рассказ-открытка с описаниями, но без внятной идеи и сюжета. Удачи.

Красивый слог, но я не очень понял смысл. А что такое "Морской порошок"?

Искусственная выспренность тона сильно портит работу. Увы...

Не все понятно в тексте.
Худой обрюзгший старец - это как?
Значение слова "Обрюзгший" — одутловатый, полный, раздавшийся, обрюзгнувший, растолстевший, огрузший, обрюзглый, одутлый, разжиревший, отечный, потолстевший, расползшийся, расплывшийся, ожиревший, располневший, зажиревший, погрузневший, потучневший, отрастивший брюхо.

С восходом тоже не все понятно.
Пока Солнце за горизонтом, небо светлеет. Потом появляется красный ореол в том месте, где взойдет солнце. Интенсивность цвета нарастает, и вот выглянул яркий, но еще красный диск светила. Потом он открывается от воды (как бы скачком) и упс - Солнце уже желтое, небо голубое.

Струи пота жгли глаза? У нас брови специально сделаны, чтобы пот в глаза не попадал. А тут какие же струи нужны?

Короткие шаркающие шажки... Представляешь или сключенную старуху, или очень мелкого ребенка. Но нет! Является эфемерная, прекрасная, летящая девушка. Странно

"Краем глаза он улавливал мягкое колебание ее обнаженного живота, теплый бархат кожи, запах свежести и спелого муската".
Это он краем глаза запах улавливал?

И я бы поменяла имена. То, что они все на Х (или с опорой Х в середине) как-то напрягает

Очень много текста! ОЧЕНЬ МНОГО ТЕКСТА! да простит меня автор ... И он очень неровный, неоднородный.

Навскидку.


А еще имена. это ужас какой -то! или у меня не здоровая ассоциация? Хуней и Нихой... Мне одной кажется что с ними что-то не так?

Интересное, красивое повествование. Но красивости перевесили:-) Их бы чуть меньше, а интересностей чуть больше, и рассказ заиграл бы более яркими красками.
начало рассказа очень хорошо проработано, чувствуется, что автор писал без напряга, а далее дописывал в спешке, потому что появились описки, пропуски запятых и неуместные слова для такого красивого текста.
- покамест?(пока). Покамест - местный жаргон для Урала и Кировской области:-)

- шаркает=с трудом идет, волоча ноги
и тут же летает почти что
так шаркает или летает?
- может, лучше - "кинулась к нему"

- заплаканные глаза не могут сиять. И как это можно увидеть в полумраке?

Насчет имен уже высказались
Удачи!

-- Ни Хуней себе папаша, ни Нихой себе сынок! -- сказала Хиника Мальходу.
Это не придуманные мною, а чисто авторские имена героев. И хотя мы знает, что у некоторых народов встречаются не совсем благозвучные для нашего языка и слуха фамилии, прозвища, и всё же сплошные "Х" -- это явный перебор.
Хочу, чтобы меня правильно поняли. Я не ханжа и ни малое дети, от стыда не покраснею, и если бы речь шла о журналистской статье с подлинными фамилиями, бровью бы не повёл. Но когда ты пишешь литературное произведение, сам хозяин своих героев, что мешает их облагородить?
Один пример на эту тему. Мой друг, старый журналист, работал в газете Вёшенского района на Дону. В ту пору ещё жив был великий Шолохов и эту газету он читал. И вот звонит он редактору, которого хорошо знал:
-- У тебя что, парень, газета под завязку, пару слов вставить некуда?
-- Да нет, Михал Александрович, всё как обычно.
-- А что ж ты, сукин сын, позоришь свою героиню? Хвалишь передовую доярку, а пишешь о ней: Е. Б. Иванова! Как её зовут?
-- Елена Борисовна...
-- Прекрасные имя-отчества, чисто русская фамилия, а ты её -- чуть не матом!
С тех пор и до конца дней своих редактор ни разу не позволил себе сокращать имя-отчество своих героев. Подлинных!

А в целом мне рассказ понравился. Он действительно отвечает требованию конкурса: тайны моря! Море есть (даже океан), тайны тоже.
Удач вам и успехов, в том числе в выборе имён своих героев!

-- Ни Хуней себе папаша, ни Нихой себе сынок! -- сказала Хиника Мальходу.
Это не придуманные мною, а чисто авторские имена героев. И хотя мы знает, что у некоторых народов встречаются не совсем благозвучные для нашего языка и слуха фамилии, прозвища, и всё же сплошные "Х" -- это явный перебор.
Хочу, чтобы меня правильно поняли. Я не ханжа и ни малое дети, от стыда не покраснею, и если бы речь шла о журналистской статье с подлинными фамилиями, бровью бы не повёл. Но когда ты пишешь литературное произведение, сам хозяин своих героев, что мешает их облагородить?
Один пример на эту тему. Мой друг, старый журналист, работал в газете Вёшенского района на Дону. В ту пору ещё жив был великий Шолохов и эту газету он читал. И вот звонит он редактору, которого хорошо знал:
-- У тебя что, парень, газета под завязку, пару слов вставить некуда?
-- Да нет, Михал Александрович, всё как обычно.
-- А что ж ты, сукин сын, позоришь свою героиню? Хвалишь передовую доярку, а пишешь о ней: Е. Б. Иванова! Как её зовут?
-- Елена Борисовна...
-- Прекрасные имя-отчества, чисто русская фамилия, а ты её -- чуть не матом!
С тех пор и до конца дней своих редактор ни разу не позволил себе сокращать имя-отчество своих героев. Подлинных!

А в целом мне рассказ понравился. Он действительно отвечает требованию конкурса: тайны моря! Море есть (даже океан), тайны тоже.
Удач вам и успехов, в том числе в выборе имён своих героев!

Красивый рассказ, написан умело и увлекательно, излишняя сентиментальность в некоторых моментах вполне уместна. Вот такой вот обряд , всегда шаманы лгут, а жаль)

Сейчас Хуней – худой ... Нихой

Имена может звучные, но не так - как стОило бы... Наряду со всем оставили осадок.
Но из рассказа можно что то извлечь, по крайней мере читаемо.

О, Хуней!

Вы просто, наверное, никогда до седьмого пота не работали)

Я на прошлой неделе красила лестницу, обе руки заняты: в одной банка краски, в другой - кисточка, - на солнце работала и некогда было пот утереть. А потом как попала мне та самая струя в глаз, я думала, что лазер выжег мне все глазное яблоко нафик краска в глаз попала, настолько сильным было жжение, а оказалось, что просто пот.




Поначалу вроде бы понравились имена, а потом тоже запуталась немного.

Так. Про впечатление. Не смотря на то, что текст буквально построен на штампах, он производит приятное впечатление. Читала без пауз и внимательно. Концовка, в принципе, не удивила, ибо к этому всё и шло с самого начала, ибо сам по себе рассказ смахивает на легенду, а те, как известно, практически не оригинальны.
Про шаблоны и им подобные финтиклюшки, если вдруг автору непонятно.
1. Начинается с описания, и ГГ сидит смотрит на описываемое. Избитый приём.
2. Слеза по щеке настолько крупная, что успевает долететь и не разбрызгаться до песка.
3. Особенная семья. ГГ узнает хижину своей семьи по факелам. Стал быть, у других хижин факелов нет? Но по количеству молодого и сильного народа, выходящего потом, и не скажешь, что всё так плохо.
4. Стремление украсить текст во что бы то ни стало. Так море в одном эпизоде приобретает зелёно-бутылочный оттенок. Спрашивается, где ГГ видел лимонад "Буратино" бутылку из зелёного стекла, если по описанию деревня живёт практически в первобытно-общинных условиях? По идее, бутыли должны быть из глины.
5. Стандартные отец и мать. Отец такой весь суровый, мать - рыхлая и плачущая.

Если покопаться пристально, то можно ещё найти. Мне резанули глаз указанные выше пункты.

Однако, не смотря на это, повторюсь, текст хороший, приятный. Просто если вдруг автор даст возможность ему отлежаться и посмотрит свежим взглядом, решит улучшить, то мало ли, вдруг и пригодятся советы.

Мне понравилось, очень атмосферно. Читается с удовольствием и на одном дыхании. Но, есть несколько существенных НО. Много стилистических ляпов, перечислять не буду, ибо времени нет. Тут без обид. Автор, работайте над стилем, расширением языкового запаса и сокращайте количество прилагательных. Старайтесь избегать сдачи творения перед самым дедлайном (сама этим грешу) и найдите хорошего бета-ридера. И всё будет чудесно. Спасибо за удовольствие от чтения)))
Небольшое P.S. Тему затопленных руин и акваланга, в качестве зерна нф, следовало бы расписать шире. Но это сугубо личное мнение. Автору, как известно, виднее.

- какой угол можно считать особым?...

- какие интересные шаги. Самостоятельные такие...

- осторожнее надо быть с именами, автор, осторожнее.

- хотела бы я увидеть, как бы он это заметил. Телескопический взгляд?

- голову сломала над этой фразой, но предстваить не смогла.

- цап!

Что-то в этом определённо есть. Но. Смело сократить наполовину, а то и больше, убрать все красивости и добавить динамики. Глядишь и получится хороший рассказ.

Нихой и Хуней - это пять! Остальное, извините - три.

В какую?


Так "местами" или "всё тело"?

Затруднилась представить себе.


Ничего не поняла! Не мог орать, поэтому крикнул, хотя должен был повысить голос?

Что??

Какой чудовищный канцелярский язык!
Разве так пишут о таком?












О ужас. Автор, посмотрите, как это делает автор Зузу.

"Но шаман ушел, оставив вопрос без ответа, и Нихою показалось, что тот лишь горестно вздохнул".
Примерно такие мысли у меня после прочтения. Вроде и тайна была, город, маска. Но к чему? Описать скучный ритуал становления взрослым? И на этом все?

Постапокалипсис это всегда смело. Постапокалипсис – это история с несчастливым началом, но зато про обретение новой жизни. Постмодернизм - это смело вдвойне. Постмодернизм — это когда ничего не объясняют, правила игры либо принимаются, либо нет. Собственно, о вечном, о бренности земного существования автор и предлагает поразмышлять в рассказе, где ничего не ясно. И на мой взгляд получилось неплохо, пусть даже есть огрехи в стилистике изложения и сломаешь голову, осмысливая финал.

Почему - "сломаешь голову"? Вы просто, наверное, не знаете, какие выдумщики попадаются среди писателей. Они пририсуют такое, что сам автор будет изумлен. Фантазия - наш основной капитал.

Я изумлён.