Умер Константин от неожиданной радости, так редко доставляемой ему окружением. Нелепая, но смерть ли? В этом происшествии и последующей за ним цепи событий ещё много вопросов и подозрений.
Сторожем на этой автостоянке Константин Шуравлёв работал, можно сказать, всегда, оправдывая латинский смысл своего имени. Всегда, и потому, что очень давно, и всегда действительно – сменщиков у него не было. Здесь в своей двухэтажной будке, похожей на голубятню, он ел, в основном быстрорастворимое, и спал. Тут же неподалеку в другой будке, поменьше, справлял противоположные необходимости.
- Я совладелец стоянки, - как бы равнодушно, удерживая сознание значимости внутри, пояснял Шуравлёв интересующимся. – Хозяин документацию ведёт, а я на месте управляюсь.
Возможно, совладелец иногда и мылся, но клиенты никаких изменений в нём не замечали. От Константина исходил в пространство непременный (const), характерный запах.
За много лет службы автомобильным сторожем Шуравлёв позабывал былые увлечения, пронеся сквозь время лишь одно. На него, а точнее, на неё – водку, он и расходовал все заработанные средства. Так бывает, когда хобби застилает в сознании остальные желания и интересы, заставляет подстраивать жизнь под себя. Почти болезнь.
Кроме водки и подобных напитков Костя любил ещё Катю.
- Моя, - задыхаясь от нежных чувств, говорил он, даже если не спрашивали о принадлежности, когда она шла, нарочно качая безразмерными бёдрами, в мужском кожаном плаще и, кокетливо повязанном по воротнику, коротком клетчатом шарфе в катышках; она улыбалась, не обнажая редких зубов, и махала рукой.
С Катей они часто сидели тут на некрашеной лавочке, выпивая и закусывая бутербродами с паштетом. Катя очень любила печёночный паштет, такой ароматный, запах на всю округ разлетался. Костя старался к приходу подруги купить её любимое лакомство и к нему тостерного хлеба.
Так и жили потихоньку, пока однажды группа клиентов-автовладельцев из молодых не решила что-то отметить прямо здесь на стоянке. Когда ждали гонца, сымпровизировали столик и табуретки из досок и кирпичей. По приходу того – накрыли. Выпили. Водка оказалась вонючей, как керосин, и вкус имела соответствующий. Палёная, в общем. Скинулись на хорошую, экономному гонцу внушили, а эту решили отдать Шуравлёву с пафосом.
- Константин, мы хотели бы преподнести этот скромный, недостойный тебя, твоей величины, дар в знак благодарности за твой незаметный труд. Да, что там труд – подвиг. Без тебя разрушится вся стройная система, а асфальт разорвут дикие травы. Прими, пожалуйста, Константин Анатольевич, от всех нас, от всей души.
С последними словами у не привыкшего к доброте и уважению Шуравлёва разорвалось сердце. Хоронило его государство за свой государственный счёт.
В день похорон, возвышающийся над стоянкой голубой домик, заняла Катя, договорившись о своей доле с фактическим хозяином. Теперь на вековой клеёнчатой скатерти рабочего стола расположился цветок в горшке, а на окне – тряпка-занавеска. Бесфамильная Катя уже была знакома с нехитрой системой учёта автотранспорта и сразу втянулась в процесс.
Правда, днём, когда машины разъезжались по своим делам, она ходила разгружаться в рюмочную, расположенную поблизости. А лучше сказать – нагружаться. Всякое бывало. Но к возвращению автомобилей Катя успевала проспаться, и уже со всей ответственностью фиксировала прибывших. Хозяин и остальные привыкли, и смирились с её отлучками. Ну, в самом деле, не пить же даме в одиночестве да на рабочем месте.
Вскорости завёлся у Кати и мужичёк. Женщине трудно полноценно существовать одной. Катиного друга все звали – Смирнов, и она так обращалась. Ростом он был чуть ниже её, почти не заметно. Лицо имел опухшее тёмно-розовое, вёл образ жизни схожий с Катиным, со всеми вытекающими подробностями. Почти каждый вечер они проводили вместе всё на той же лавке, если не было дождя и не зимой. Наверное, и ночи они тоже делили – люди взрослые, тут уж личное.
Умерла Катя от стыда. Как-то, не рассчитав дозу в рюмочной, она там и уснула на полу, неконтролируемо обмочившись. Тогдашние собутыльники для своего веселья выстригли у неё на голове проплешины, потом, по просьбе продавца, выволокли бесчувственную на улицу, чтобы не смущала посетителей и не воняла. Через пару-тройку часов она пробудилась, заметила мокрые места на брюках и изуродованную причёску. До стоянки она бежала, словно так её не смогли бы разглядеть тщательно прохожие и знакомые. Добралась запыхавшись, присела и тихо отошла в другой мир.
Смирнов пытался совестить потом этих шутников, но не достучался.
- Сама виновата. Мы думали отучить её до такого состояния нажираться. Кто же знал, что душонка у неё слабая? Что ж теперь, и пошутить нельзя? – отвечали нечаянные убийцы.
Смирнов долго ещё вспоминал свою Катю, особенно, когда оставался один. Сейчас охранником числился он. Бывало, сидит в своей голубятне, вокруг дождь шуршит, а ему шаги мерещатся, будто её. Выглянет, и долго всматривается сквозь воду, воображает. Может, и плачет, да в дождь не поймёшь.
Не смотря, на переживания, Смирнов службу не забывал – всех пересчитывал, записывал и обилечивал. Пил он исключительно в своём наблюдательном пункте. Стеснялся глаз. Чтобы не подумали. Хотя и так понятно было, видно по нему. Постепенно Смирнов всё больше уходил в себя, и ушёл бы совсем, когда б ни появился у него друг и внимательный слушатель. Людям тот представлялся Гошей, был до измождения худ, одевался небрежно и пах. Поначалу Гоша захаживал в гости со своим пайком. Затем временами пустой, и, в конце концов, совсем встал на довольствие к Смирнову. Теперь они были почти всегда вместе: играли в шашки, разгадывали кроссворды, параллельно выпивали, естественно, болтали, разгорячившись судили о глобальном, например, об устройстве природы.
- Вот умру я, ты будешь здесь главным. Природа не терпит пустоты, - рассуждал Смирнов.
- Чего умирать-то тебе?
- А чего не умирать? Все умирают. Мир обновляется. Мы лишь молекулы, из нас состоит большое и важное. Вот оно живёт, а мы только поддерживаем в нём жизнь, служим.
- И где это большое? – удивлялся Гоша толковости друга.
- Хоть город, или хоть стоянка наша. Она всегда будет, если, конечно, город её не поглотит.
- Поглотит, - повторял Гоша с придыханием от уважения.
Умер Смирнов от голода через четыре месяца примерно. Какая-то болезнь давно росла у него в желудке, пока не заполнила весь, и Смирнову нечем стало переваривать пищу. Вот, если бы чуть раньше попасть к врачу на приём, но не такие это люди – живут до последнего.
Присматривать за стоянкой взялся Гоша. Он любит портвейн, тыквенные семечки и Алину Кабаеву.

Я так понимаю, идея рассказа - все рано или поздно умирают.
Конфликта нет. Похоже на некое философско-бытовое эссе под алкогольным соусом.

Ну, наверное. Когда пишу, не думаю о конфликте - есть ли, нет. Пусть будет эссе.

Отдаленно напоминает местами "Петушки", но скорее из-за алко-темы и персонажей.

А вот мне понравилось. Возможно, под настроение так попало, но очень прониклась рассказом. Спасибо автору.
Мне показалось, что конфликт присутствует. Но он скорее экзистенциальный, хрен разрешишь.

И мне понравилось. Но много такого читать не хотелось бы.

Благодарю всех прочитавших и, особенно, отозвавшихся! Для вас пишу.