Автор: Сергей Коробов
Сказка, где много снега
Ваши глаза открыты, но они не увидят,
Он пройдет среди тебя,
Горе ждавшим этот день,
он не свет, а тьма.
Каждый раз засыпая, прижимал его к себе как можно крепче, боясь потерять. Каждый новый день был холоднее предыдущего, а каждая ночь безжалостнее дня. Каждый раз просыпался ночью и прислушивался к его слабому дыханию, проверял, что он все еще со мной.
Всегда просыпался раньше сына, до восхода солнца. Чтобы уберечь тепло, приходится спать в одежде, прижавшись друг к другу. Аккуратно высвободил руку, чтобы не разбудить сына, и встал на ноги. Потянулся. Ночь была достаточно тёплая: так как спали в помещении, костёр выгорел только утром. Немного постоял, смотря на мирно спящего сына, укрыл его своим одеялом. Нельзя описать это чувство: наблюдать за единственным родным человеком, он тебя не видит, а ты какое-то мгновение прикасаешься к его душе. Если что я буду не далеко, закричит и я его услышу, как мы договаривались.
Подошёл к тлеющим уголькам костра и снял с них кружку. Сделал несколько жадных глотков, чтобы уталить голод. Вода - это, наверное, единственно что сейчас в достатке: она злобно хрустит под ногами, свисает с веток и шкодливо лезет за воротник. Подошёл к сверткам, сложенным у входа, порылся в них и достал помятую банку консервов без этикетки. Вернулся и закопал жестянку в тлеющие угли. Нужно осмотреться и проверить ловушку. Взял разгрузку, другой рукой перекинул через плечо ружье и вышел на улицу. Снега не было. Холодный воздух неприятно щипал открытые участки кожи. Сначала бегло осмотрел территорию вокруг дома, чужих следов не было, хотя если ночью был снег, их могло и замести. Затем отправился проверять капкан. Снег был тяжёлый и плотный, идти было трудно: всего за десять минут сбил дыхание и почувствовал, как по спине прокатились капельки пота. По привычке каждый день продолжал ставить капкан. Последняя польза от него была полгода назад: в ловушку попал человек: мужик лет сорока, может сорока пяти, в засаленной старой шубе. Издалека подумал, что это медведь, но подойдя поближе увидел на нем разные ботинки. В последнее время люди конечно сошли с ума, но медведь никогда бы не надел разные ботинки. В то утро хорошо позавтракали. Консервами. Мальчику конечно соврал, что нашёл их в снегу, про труп не сказал.
Добрался до места. Чёрная ржавая пасть капкана была открыта.
- Пап, - мальчик проснулся и, не найдя его рядом, позвал.
Повернул голову в сторону ночлежки. Кажется, сын зовёт, голос еле слышно. Слишком далеко поставил капкан. Нужно возвращаться, медленно опустился на одно колено и аккуратно разрядил капкан, закинул его на спину, через другое от ружья плечо. Тяжёлый, собака, особенно когда уже несколько дней ничего не ел. Когда-нибудь я тебя обязательно выбору.
Вошёл в помещение, деревянный пол скрипнул под ботинками. С грохотом бросил капкан у входа, рядом с санками и другими вещами.
- Проснулся?
- Да. Я звал тебя.
- Я слышал. Как мы и договаривались, я сразу пришёл, - во время разговора снял ружье, обошёлся с ним аккуратнее чем с капканом, прислонил к стене, - ты как?
- Я голоден.
- Знаю дружок, - обычно так его называла мама. Раньше.
Вернулся от костра, сел на покрывало рядом с сыном. Мальчик загнул край своего спального мешка и высвободил руки.
- На, поешь, - он протянул мальчику открытую банку.
На ощупь банка была горячая, чувствовалось даже через перчатки. Сразу захотелось есть. Мальчик отогнул край жестянки и начал медленно пережевывать еду. Консервы были старые и начинали портиться, к этому привыкаешь. Мир когда-то тоже испортился и ничего, жить можно. Пока мальчик ел, разобрал укрытие из палатки, с накинутым поверх слоем целлофана и несколькими одеялами. Спали в помещении, но палатку ставил всегда, как капкан. Отнёс все вещи к старым саням, стоящим у входа, надёжно привязал их, перетянув крест на крест видавшими лучшие времена кожаными ремнями.
- А ты уже завтракал?
- Да.
- Это хорошо, - мальчик посмотрел на отца понимающими глазами. Даже Иисус однажды умышленно сказал неправду.
Перед выходом в холодный мир, помог сыну надеть рюкзак: крепко затянул ремни рюкзака на его груди, один горизонтально, вещи первой необходимости всегда нужно носить с собой - от них зависит твоя жизнь.
Продолжили путь на юг. Почему именно на юг, так было принято в прошлом мире. Сегодня не было ветра, природа будто собиралась силами и дала изголодавшим, усталым путешественникам передышка. Под ногами хрустел снег, острыми зубами царапая подошвы ботинок. Долго шли вперёд в полном молчании, переставляя палками и таща за собой сани со всеми своими вещами. Со стороны это было похоже на соревнование двух лыжников. Приз за первое место - умереть вторым.
Мальчик каждый день был все слабее и часто отставал. Приходилось сбавлять шаг. Наконец они остановились.
- Подожди здесь, я осмотрюсь, - отец снял рюкзак и бросил его к полозьям.
- А можно мне с тобой? Не хочу оставаться один.
- Да, хорошо.
- Мне страшно.
Помог мальчику снять рюкзак и поставил его к своему. Долго поднимались на гору, вымотались: с каждым шагом ноги все глубже уходили в снег и их приходилось поднимать выше, каждый шаг тяжело вырывался изо рта тёплым паром. Ружье мирно весело на спине отца, изподтишка цепляясь за встречные лысые и корявые ветки кустов. Наверху их ждал замораживающий вид вниз. Расстегнул правый карман куртки и достал бинокль, встал в пол оборота к сыну и посмотрел вдаль, на туманный горизонт, где высотки мегаполиса своими чёрными зубами яростно откусывали тусклое небо. От города их отделяло безмолвное русло реки, блестящей змеей пересекающее белую пустыню с запада на восток. К реке вела асфальтовая дорога, заканчивающаяся разрушенным мостом. На дороге было несколько заметенных снегом брошенных машин.
Осмотрелся по сторонам, нашёл воткнутую в снег промерзшую ветку. Поднял её и протянул мальчику.
- Хочешь?
Сын посмотрел на него из под капюшона:
- А можно?
- Конечно, давай.
Сын взял палку. Повертел её в руках, размахнулся и со всей силы бросил вперёд, со скалы. Палка беззвучно несколько раз перевернулась в воздухе и пропала из вида. Через несколько мгновений до ушей дошло гулкое эхо переламываемых внизу веток.
Мальчик попятился назад. Он тоже сделал шаг назад и прижал к себе мальчика.
- Боишься упасть?
- Пап, а мы умрем?
Он шагнет на высоты земли,
Чёрной дланью своею укроет весь мир,
Никто не встанет пред ним в проломе стены,
Только один ослепнет за чужие грехи.
На следующий день ничего не случилось.
За следующий тоже.
Ближе к полуночи повалил липкий снег, и путники остановились. Мальчик за время похода совсем исхудал и устал, но под слоем теплых курток и комбинезона этого нельзя было заметить. Его выдавал предательски бледный цвет лица и тёмные впадины под глазами.
Осмотрелся по сторонам, разжигать костер было опасно, их легко можно было заметить, но уставшие и промокшие они просто умрут.
С одной стороны, их отгородила скала утеса, с другой по периметру он вбил колья и поставил палатку. Шерстяные одеяла на палатке и слой пленки должны удержать тепло от костра.
Пока отец готовил обед, мальчик сидел на земле, облокотившись на санки, и внимательно наблюдал за ним: отцепил от рюкзака котелок, зачерпнул снега и поставил его на огонь, когда снег растаял, налил кипяток в жестяную банку, оставшуюся от завтрака, и протянул мальчику.
- Согрейся, дружок.
От остатков еды, вода была жирной и маслянистой. По вкусу напоминала рагу с тефтелями. Пошарил в открытом рюкзаке, который лежал у его ног, в надежде найти лишнюю банку консервов. По подсчетам там оставалась последняя банка – это были консервированные ломтики ананаса. Хорошо бы ее приберечь. Посмотрел на паренька. Мальчик не мигая смотрел в одну точку, отхлебывая свой бульон.
- А знаешь, что… Давай ка устроим сегодня праздник! – отец взял последнюю банку еды и тяжело упал рядом с сыном.
- А что мы будем праздновать, Пап?
- Как это что, твой день рождения! – отец дружелюбно толкнул мальчика в бок.
- Но ведь мое день рожд…
- За последний год ты повзрослел намного быстрее других ребят, - перебил он его, - у таких мужчин дни рождения бывают чаще, Он подкинул мальчику банку:
- Давай, открывай.
- Значит мне уже двенадцать?
Ночь была холодная и противная. Вокруг была абсолютная тишина, только ветер раз за разом стучал в палатку, силясь войти внутрь, потушить потрескивающий, догорающий костер, и задушить путников. Мальчик лежал в своей походном мешке, накрытый фольгой и двумя теплыми одеялами. Отец долго еще сидел и смотрел на своего сына, пока тот не уснул. Потом он уснул сам. Сегодня им снились разные сны.
Он снова сидит с ней на лавочке. Его будущая жена сидит к нему в пол оборота, в своей легком сиреневом платье. Это их второе свидание. Он помнит, как она весь вечер смеялась с ним, но не помнит почему. Положил руку ей на колено и повел ее выше, неловко задирая юбку. Она смущенно рассмеялась, и они поцеловались. Он помнит, как она всего на миг прервала их первый поцелуй легкой улыбкой, но только что бы сразу продолжить его дальше.
Проснулся и рывком поднялся на ноги. Мальчик еще спал. Дополз к выходу из палатки, расстегнул дверь и выглянул наружу. Вьюга вроде успокоилась. На небе светило холодное солнце. Ученые так и не смогли понять, что с ним произошло, они даже не знали, как это назвать. Позже какой-то журналист из «The Times» назвал новое солнце мертвым и предложил похоронить его, раз его лучи все равно перестали греть. Солнце играло в стеклянных деревьях и преломлялось на снегу (у корней деревьев) монотонным холодным спектром, от этого весь лес казалось горел черно-фиолетовым пламенем. Солнце потеряло тепло и вместе с ним цвета. Чтобы выучить детскую считалочку, достаточно знать, что фазан сидит и никаких охотников. В этом мире и птиц то уже не осталось. Люди всю жизнь угадывали и предсказывали, лучшие фантасты писали книги и снимали фильмы: в них земля сгорала и затапливалась, небоскребы складывались под силой мысли. Букмекеры принимали ставки на катастрофу в двенадцатом и семнадцатом, а политики предсказывали третью мировую войну в девятнадцатом. Священники ждали что небо содрогнется от горнов и по земле поползет чума, что саранча очистит землю. Природа всех переиграла – солнце просто перестало греть.
Еды не было, выпили по две кружки кипятка и пошли дальше. Они шли вперед, неся за спиной всю свою жизнь. Отец волочил доверху загруженные санки, воск давно кончился, от чего полозья проржавели и корябали мёрзлую землю. Иногда дорога становилась совсем непроходимой, тогда приходилось толкать сани перед собой. Днем погода ухудшилась, поднялся хлесткий ветер и пошел крупный снег.
Когда подходили к лесу, он переложил часть вещей из рюкзака мальчика в свой, чтобы ему было легче, парнишка совсем ослаб.
В лесу землю под ногами разрывали замерзшие корни деревьев. Один раз дорогу перегородило упавшее от усталости дерево, пришлось остановиться, выгрузить все вещи и переносить сани руками, мальчик помогал.
Всё остальное время мальчик послушно плелся за спиной. Иногда переставал слышать его дыхание и с ужасом оборачивался.
- Ты чего, пап?
- Ты как, держишься?
- Я есть хочу.
- Хорошо, мы скоро остановимся и поедим.
- Хорошо.
После полудня он заметил между деревьев дом. Рефлекторно толкнул сани в сторону и припал на одно колено. Мальчик повторил за ним.
- Что там, пап?
- Видишь, там дом? - он наклонился к сыну и показал между двух деревьев.
- Ага, - мальчик присмотрелся и добавил, - там что-то горит.
Он испугался и присмотрелся. Действительно дым. Теперь и он его увидел - значит они не одни. Отвез санки с вещами за ближайшее дерево, положил сверху свой рюкзак, накрыл все одеялом и присыпал снегом. Перевернул с плеча ружье в боевое положение, всего два патрона. Переложил за ремнем нож, под удобную руку и прислушался. Стоял могильный холод и мертвая тишина.
- хорошо, нам нужно проверить этот дом и раздобыть еды.
- давай не пойдём, мне страшно.
- у нас совсем не осталось еды, - отец взял сына за плечи и посмотрел в глаза, - нам нужно раздобыть хоть что-то.
- пап, я боюсь. Давай останемся.
- послушай, я не дам тебя в обиду. Ты меня понял?
- хорошо.
Они медленно подошли к дому. Снег отзывался хрустом на каждый шаг.
Он посмотрел на разбитое окно второго этажа. Подошёл к деревянной двери и медленно повернул ручку. Толкнул дверь от себя. Они вошли в дом по очереди. В нос сразу ударил спертый тухлый запах плесени. В дальнем углу комнаты стояло рваное серое кресло. На подоконнике треснувших горшок, без цветов. На полу, в пыли, он обнаружил следы. Осмотрел их: совсем свежие, наверное, утром здесь были люди. Нужно спешить. Прошёл по всем комнатам, тщательно обыскивая их: заглянул на кухне в пустой холодильник, снял перчатку и пошарил рукой на верхних полках. Нашёл в кастрюле три ледяных картошки, попробовал одну - сырая, сунул в карман куртки. Вернулся в прихожую и не увидел мальчика. Позвал его.
- я тут, иди сюда, - крикнул сын со второго этажа.
Мальчик стоял перед закрытой дверью. На ней висел грузный амбарный замок. Разбежался и врезался в дверь плечом. Поднялось облако пыли и опилок, дверь хрустнула, но не поддалась. Осмотрелся, пытаясь найти что-нибудь подходящее.
- Послушай, подожди меня здесь. Я сбегаю до саней. Откроем дверь.
- Я боюсь, давай я пойду с тобой
- Я быстро, посиди тут в тепле, - он протянул сыну ружье, - Знаешь что надо делать в случае опасности?
- Прицелиться и спустить курок.
- Умничка.
Посадил сына в кресло на первом этаже и поцеловал в лоб. Я скоро вернусь.
Быстро добрался до места их схрона. Какое-то время повозился с вещами и достал лом. Обернулся и быстрым шагом направился к дому. Тишину вспорол приглушенный хлопок. Второй. За ним звон разбитого стекла. Ноги сами резко перешли на бег. Голодные мышцы усиленно работали. На бегу ветки деревьев хлестали его по лицу. Несколько раз споткнулся, но не заметил этого.
Одной рукой он взялся за край двери и на ходу развернул себя. Ворвался в тёплую комнату, сбил журнальный столик и разнес его в щепки. Перед ним спиной стоял человек, закрывая мальчика. В комнате пахло порохом и страхом.
- Ах ты маленькая сука, прекрати брыкаться, - человек рванул на себя мальчика и они вместе повернулись. Теперь все смотрели друг на друга. По щеке хозяина дома шла кровь. Одна его рука держала заточеный осколок трубы, походивший на меч. На сгибе локтя он сжимая сыну горло.
- Это твой! Твой! - прорычал он, разбрасывая слюну, - брось оружие. Ну же, пидор. Бросай! Я его убью.
Отец стоял в нерешительности. Рука сама выпустила лом, тот со звоном упал на прогнившие доски. Мальчик плакал.
- Что вы здесь забыли!?
- Мы... Мы ничего не трогали... Отпусти мальчика, и мы уйдём.
- Можешь уходить.
- Отпусти его и нас здесь как не было.
- Убирайся или можешь остаться на ужин. Еды мало, но ты привёл его, - он ещё сильнее сжал мальчика.
- Слушай, у меня там… в лесу есть консервы. Забирай все. Отпусти его и я покажу…
- Я не идиот. Неси их сюда, а он останется со мной. Потом мы вместе поужинаем.
Медленно развернулся в сторону выхода. Сердце бешено качало кровь. С улицы послышался приглушенный крик, издалека. До него долетели обрывки фраз: Марк, эй... Ты ок,.. Мы слышали...
Выстрелы, он тоже прибежал на выстрел своего сына. Эта мразь не одна и сына не отпустит. И ужинать они будут не с ним.
- Так ты Марк? - окликнул он хозяина не оборачиваясь.
- Как ты меня назв...
Резких разворот и взмах, как учил отец в детстве на охоте. Нож вошёл по рукоять, чуть ниже правого глаза. Во все стороны брызнули капельки алой теплой крови. Хозяин ничего не успел понять, его тело обмякло и рухнуло на спинку кресла. Ноги мальчика коснулись пола, он закрыл лицо руками и зарыдал.
Одним рывком оказался рядом. Схватил сына и крепко прижал к себе.
- Прости, прости меня. Это все я виноват, не надо мне было тебя оставлять.
Взгляд сына был отстраненный и полон древнего страха.
- Я никогда больше тебя не оставлю
.
Он Нащупал на полу ружье, которое ещё недавно сжимали детские ручки. Перекинул его петлю через шею. Быстро обыскал лежащее тело, все что смог распихал по карманам, забрал себе его шарф и перчатки. К спине трупа был привязан мешок. Времени возиться не было, вытащил свой нож из головы трупа и обрезал лямки мешка. Мёртвое тело по привычке продолжало выкачивать кровь из раны, заливая пол. Взял на руки сына, сунул ему в руки срезанную сумку и побежал. Надеюсь они меня не видели, надеюсь они далеко. Отбежав насколько хватило сил, упал в мягкий снег. Продолжил ползти. Одной рукой волочил за собой сына. Мальчик вцепился в рюкзак. Они далеко. Они шли далеко. Не видели. Он полз вперёд, снег забивался под одежду и лез в лицо. Порвалась куртка. Нога начала болеть от ушиба, адреналин отпускал. Подтянул к себе сына, обнял его и из последних сил оттолкнулся. Они кубарем скатились в низину.
На четвёртый день потускнеет солнце,
И луна обратится в кровь,
Всякий призвавший его по имени,
Откроет в сердце источник из слез.
- Мы скоро умрём.
- Не говори так.
- Нет, мы уже умерли - зачем тянуть.
- Прекрати, мы живы, - немного погодя добавил, - и не умрем.
- Мы умрем, умрем! У нас нет еды, ничего нет!
- Да, ты права. Все умирают, но мы умрем не сейчас.
Встал и подошёл к ней. Она сидела в кресле напротив, сложа руки на коленях. Наклонился, бережно взял её правую руку в свои и посмотрел в глаза.
- Послушай, - он кивнул на стену, - там спит наш сын. Понимаешь? Наш сын - мы не можем...
- Это ты не можешь. Я уйду. Раньше или позже не имеет смысла.
- Он не сможет без тебя...
- Это ты не сможешь, а мальчик всегда больше любил тебя.
- Не говори так
- Я устала... Я пойду...
Она встала, подошла к кровати и запустила руку под подушку. Крепко сжала в руке револьвер и достала его. Он посмотрел на неё в последний раз. Любил её настолько, насколько не в силах был её остановить. Оставить её в этой ледяной тюрьме страдать.
Она остановилась в дверях, прежде чем выйти из комнаты.
- Я буду ждать вас...
Услышал шаги по лестнице вниз. Хлопок входной двери. Сидел в тишине, рассматривая свои руки. Что сказать сыну? В револьвере оставалось 3 патрона, мы все можем отправиться в путь. Всегда будем вместе.
Молнией от края и до края неба его увидят те,
Кто средь дверей погибели откроет свет во тьме.
Очнулся посередине ночи. Темно как в гробу. Наверное, это и есть смерть. Нога отдала острой болью. Нет, мёртвым не больно - не может же он быть настолько жестоким, чтобы мучить нас ещё и там. Мальчик. Он рывком сел на землю. Нет, попытался сесть. Упал. Ещё раз попытался сесть, уже медленнее. За ногой начало ныть все тело. Его знобило. Пошарил в темноте руками. Ничего не нашёл. Запаниковал, начал ползать в темноте и раскидывать чёрный снег. Рука нашла что-то мягкое. Это был шарф. Отчаяние ударило в голову. Стал перебирать руками быстрее. Звал сына. Тихо как на кладбище, а вокруг черно-угольные надгробия: деревья. Выдохся и упал на бок. Почувствовал, как родной приклад упирается в ребра. Из последних сил взял ружье и перевернул его дулом к себе. Снова позвал сына - тишина. Приставил оружие к подбородку, уперев приклад в снег перед собой, под сорок пять градусов, чтобы наверняка. Нажал. Щелчок.
Открыл глаза. Утро. Все тело смерзлось, как будто неделю пролежало в морозилке. Рядом валялось ружье, занесённое снегом. Ночь без огня. Сосны нависли над ним угрюмым хороводом. Тело окоченело. С трудом повернул голову. В двадцати метрах лежал труп мальчика. Хотел заплакать, но так замёрз, что не смог. Подполз к сыну. Расстегнул его детскую курточку. Снял перчатки и забрался ему под рубашку. Тело ледяное. Совсем худой, чувствует выступающие ребра. Опустил голову на грудь сына и затих. Уловил едва слышимое биение сердца. Жив.
Снял с себя верхнюю куртку и укутал сына. Мальчик не проснулся. Ничего-ничего, поспи. Тебе это нужно.
Поднял с земли сумку. Перекинул её через плечо. Поднял сына на руки и прижал к себе.
Без куртки было очень холодно. Кожа побелела. Мороз колол открытые участки тела. Шёл долго. Каждый час останавливался, чтобы отдохнуть. Проверял сына. Добрался до места своего схрона. Вся земля была истоптана, санки перевернуты. Вещи разбросаны в снегу. Положил сына на санки. Поискал в округе, люди забрали понравившиеся вещи. Хорошо что не нашли ночью сына. Нашёл одно одеяло, отряхнул его от снега. Вернулся к сыну за своей курткой, вместо этого укутал его в одеяло. Пальцы не слушались.
Несколько дней шёл вперёд. Серое небо сменялось безразличной ночью. Чёрные колья деревьев торчали из снега. Иногда терял сознание. Мальчик не просыпался.
Остановился и сел у дерева. Сына не отпускал. Посмотрел, что было в сумке. Нашёл компас, плоскогубцы. Моток верёвки. Консервы. Попытался открыть. Руки онемели, пальцы правой руки начинали чернеть. Через десять минут сдался и со злостью запустил консервы далеко в снег. Вспомнил, про картошку. Поискал в карманах. Картошка была ледяная и грязная. Хотелось есть. Сгрыз две картошки. Живот скрутило, вырвало, если бы было чем.
Проверил сына - спит. Рассовал мелкие вещи по карманам. Верёвкой привязал к сыну одеяло. Рюкзак бросил под деревом. Пошёл вперёд.
В глубине души уже понимал, что проиграл, но шел. Не ради себя. Иногда сын приходил в чувство, и они обменивались парой слов.
Mortem
На шестой день он упал, тело молотила крупная дрожь. Дополз к первому встречному дереву и облокотился на него спиной. Ног не чувствовал. Посмотрел по сторонам. Увидел его силует. Древний страх прошёл по телу. Прижал к груди грязные лохмотья: своего сына.
- Пап, мы умрём? - выдохнул сын.
- Да, - слово повисло над ними, - наверное время пришло.
Он сказал правду. Для них двоих Время действительно пришло. Чёрная фигура шла к ним, едва касаясь снега. Достал из кармана нож. Окоченевшие Руки тряслись и не слушались, нож выпал и воткнулся в снег. Чёрная фигура сокращала расстояние. На секунду потерял сознание.
- Закрой глаза, - он вытащил нож.
- Папа.
- Все будет хорошо, - по щекам прокатились слезы, - Ты помнишь маму?
- Мама.
- Да. Да, - он впервые за долгие годы плакал по-настоящему, - Мы увидим маму.
Лезвие мягко коснулось мертвенно бледной кожи мальчика. От холодного прикосновения мальчик вздрогнул.
- Я люблю тебя, пап.
- Я тоже тебя люблю.
Собрал в кулак всю свою волю и нажал на лезвие. Клинок оставил тонкую полоску на шее, которая не окрасилась красным. Кровь давно застыла в венах.
Он снова отключился.
Когда пришёл в себя, прошло всего несколько секунд. Оно сидело перед ним, обхватив своими длинными, паучьими пальцами его руку в которой он держал нож. Лицо перед ним перебирало оттенки чёрного, которые медленно перетекали друг в друга. Дёрнулся, пытаясь высвободить руку. Существо крепко держало его, но казалось совсем без усилий.
- Я знаю кто ты. Я готов. Мы оба готовы, - пытался сказать это уверенно, но его тело знобило. Голос дрожал.
- Давай же! - он рывком наклонился вперёд, но существо не шевелилось- ну, чего ты ждёшь!
- Нет, как это? Нет, нет, нет и нет...
- Почему мне нельзя взять его с собой? - он говорил с пустотой.
- Что значит я? - он убрал нож от горла мальчика.
- Папа, что с тобой?
- Я? Я?!, - он кричал в пустоту, выплевывая в воздух мелкие капельки слюны, - почему только я?
- Папа, мне страшно, - сын обхватил папу за шею, - мне очень страшно, я боюсь.
Существо продолжало неподвижно сидеть и следить за ними. Он кричал вперёд, прямо в лицо темноте свои просьбы забрать их, освободить их от страданий. Забрать его. Он так устал и болен. Скоро он сдался, у него осталось очень мало сил.
- Папа, что с тобой? С кем ты говоришь?
- Хорошо, возьми только меня. Его время ещё не пришло...
- Папа! Не говори так, - мальчик рыдал, - папа!
- Давай же, ну!
- Папа, папа, - мальчик цеплялся за грязную куртку отца, - папа, не бросай меня!
Его время. Мальчика время ещё не пришло. Отец повернулся к сыну, вложил ему в руку нож.
- Беги.
- Нет, папа!
- Беги, давай.
- Папа, я не оставлю тебя! Помнишь, ты дал мне обещание, что больше никогда не оставишь меня одного?
- Я соврал. Я многому научил тебя, это мой последний урок…
Существо медленно качнувшись, будто от дуновения ветра, приблизилось к мальчику и мягко освободило из его рук безжизненную руку отца.
Послесловие.
По берегу вдоль океана, скованного до самого горизонта льдом, идёт мужчина. Чистый, прозрачный лёд и тусклое холодное небо отражаются друг в друге. Небо и земля сливаются и меняются местами. Мужчина останавливается на снежном облаке. Планета безжалостно продолжает остывать каждый день. От аномальных температур и порывистого ветра тело мужчины защищает новый изокомб. Легкий, хорошо подогнанный костюм плотно прилегает к телу и обеспечивает естественные потери тепла не более процента в день. Мужчина поднимает руки к лицу и отщелкивает маску, гибкими трубками соединённую с обогревающими фильтрами на его спине, руках и бёдрах. Мороз и ветер сразу стирают здоровую краску с лица, а тело быстро теряет тепло. Мужчина машинально прикасается к тонкому шраму на шее. При такой температуре, моторика организма нарушается за пять минут, через две теряется тактильная чувствительность, а кожа замерзает всего за минуту, но ему это нужно. Ему нужна эта свобода, этот глоток воздуха, чтобы почувствовать себя живым. Прежде чем снова надеть маску, он закрывает глаза и медленно втягивает носом леденящий воздух. Рядом а капелла поёт буря.