Цитата
Ожидание - это настоящее искусство. Способность растворяться в происходящем, все глубже и глубже погружаться в себя, вырываться из течения времени. Звуки становятся глухими и сливаются в один общий шум. Глаза теряют фокус и начинают видеть полотно целиком, но как будто из-под толщи тёмной и мутной воды. Так проходят минуты, часы и дни.
Дверь открылась. Забытый Богом в этой тюремной камере, мохнатый мотылек заскользил по странному узору вспучившейся краски и обрел свободу.
Строгий взгляд женщины-врача задержался на пленнике пару секунд, и она бросила своему спутнику: «Не рекомендую. Но вам решать.»
Мужчина вошел, занял стул напротив и аккуратно положил папку на небольшой столик, разделявший их. Когда массивная дверь закрылась, пространство комнаты сжалось и сделалось некомфортным. Похоже, настало время для допроса.
- Лиам. Верно? – помолчав, спросил мужчина.
Ответ не последовал. Собеседник был втиснут в военную форму полковника, идеально ровную, без единой складочки или пылинки. Как и должно быть, когда годами, изо дня в день, делаешь одно и то же. И более того – в этом вся твоя суть.
Тот ли он, за кого себя выдает? От него несет военной муштрой и выправкой. Седые виски – не молод, вполне мог дослужиться. Не похож на специалистов по допросам, которых уже встречал Лиам во время службы. Может, и правда полковник.
- Будешь отвечать? -
Спокойный, почти дружелюбный, но холодный голос. Чувствуется стержень и уверенность. Таким же тоном приказывают обстрелять жилой квартал, чтобы убить всего одного снайпера. Хороший командир. Возможно, прекрасный семьянин и товарищ. И совершенно точно - страшный человек.
Вряд ли, именно этот парень начнет его бить. Слишком аккуратен. Выносить его тяжелый взгляд и молчание было испытанием. Но правильных ответов у Лиама не было.
- Верно. – спокойно ответил Лиам. – Личный номер и все остальное называть не буду. Вы и так знаете.
- Верно. – скопировал его ответ полковник. – Как себя чувствуешь, Лиам?
- Бывало и лучше. – безразлично бросил он.
Последние несколько недель дались Лиаму очень не просто. Он не помнил, как перекочевал из своего уютного притона в это закрытое учреждение. Не помнил, как ему накинули мешок на голову и бросили в неприметный фургон. Не помнил, как и куда его так долго везли. Не помнил, куда делась его одежда и вещи. Не помнил, как насильно его привязали к кровати и подключили к капельницам. Никто не разговаривал с ним, не объяснял происходящего.
Через сутки его начало ломать. Лиам уже сталкивался с этими ощущениями ранее и однозначно пришел к выводу, что лучше никогда не слезать. Героин захватывал тебя раз и навсегда. Достаточно было лишь одного свидания.
Его рвало, выкручивало в разные стороны болью и спазмами, он кричал и метался. Этот период смешался в его памяти, как один, нескончаемый и повторяющийся день.
Более сильные люди ломались, пытаясь пройти через это. Превращались в жалкие подобия самих себя. Или же в них открывались настолько отвратительные стороны, что самые близкие люди переставали их узнавать. Обезумившие от болей, ослепшие и оглохнувшие в нескончаемой агонии, готовые на любые самые бесчеловечные и жалкие решения. Лишь бы прекратить это, хотя бы на секунду.
Лиам не умолял. Не просил пощады. Не плакал. Сдерживал крик и пытался справиться. Каким-то чудом человеку, достигшему самого дна, удалось сохранить внутри себя самую крохотную в мире капельку достоинства. И Лиам вцепился в нее, как в самую последнюю вещь, которая у него осталось. И которую никому не отнять.
Через пару недель стало легче. Лиама больше не привязывали. Он стал покорным и проводил бессонные ночи в ожидании утреннего персонала и спасительных капельниц. Постепенно мозг оживал, вырывался из забытья и задавал вопросы. Кто эти люди? Что им нужно? Кто засунул его в эту «программу реабилитации»? С какой целью?
Сослуживцы никак не могли найти его, а больше друзей не было. Не должно было быть и врагов. Так ему казалось.
Единственным решением этой теоремы была его военная служба. Насколько в курсе был Лиам – к нему не должно было быть никаких вопросов. Ему не доводилось быть свидетелем или участником военных преступлений. Во время службы он выполнял свою работу, и, чёрт подери, делал её хорошо. Что он такое видел и почему оказался здесь? За что ему предстоит расплатиться?
Лиам боялся, что вот-вот начнется бесконечная череда допросов и «гуманных», почти не причиняющих физического вреда пыток. Пытка лишением сна. Легкие, но постоянные избиения. Череда одних и тех же вопросов. Пытка утоплением. Избиение и бессонная ночь. Снова вопросы. Боль. Унижение. Отчаянье. Но этого не происходило.
Когда прошла слабость, к его развлечениям добавились принудительные физические нагрузки и бесконечные медицинские тесты. Лиам бегал, прыгал, ложился в непонятные ему аппараты, дышал в трубочки, сдавал кровь, заполнял тесты и решал задачки. С ним никто не разговаривал. До того этого самого момента.
- С тобой здесь не очень хорошо обращались, верно? – голос полковника вырвал его из воспоминаний.
- Верно. - холодно повторил Лиам.
- Как интересно. Столько перспектив, такой талант. И такая ошибка. Когда ты снял с себя отвественность за то, что происходит, Лиам?
Какой же он жуткий. Настоящий ублюдок из разведки. Ничего человеческого.
Лиама нельзя было назвать слабым. Морской пехотинец, марксмен и в завершении «дипломированный» снайпер морской пехоты США. Четыре командировки. Две награды. Но как бы он не храбрился, ему было страшно и некомфотно. И дело было не в неизвестности. Лиам точно знал, что будет дальше. Всегда была вероятность, что он попадет в плен и начнется что-то подобное. Вот только на службе, в далеких краях, а не у себя дома. Каким бы «крутым» он не был, он сломается. И это будет очень мучительный и долгий процесс. Его привели в форму, и допрос можно вести в полную силу. Этот дружелюбный диалог может быстро закончится, если Лиам совершит ошибку.
- Вот он. – вдруг заулыбался полковник. – Как живой. Как же ты похож на него! Этот взгляд… холодок пробежал. Вылитый отец.
Атмосфера в комнате вдруг поменялась. Лиам не ожидал этого. Все равно, что пропустить удар поддых.
- Прости за такой прием. Не мог отказать себе в удовольствии. И за то, как с тобой поступили, тоже прости. Это было необходимо. Кое у кого были сомнения относительно твоего текущего состояния. -
Здравый смысл все еще держал Лиама крепко. Он мог напасть на полковника и попробовать выйти отсюда. Это бы кончилось плохо. Происходящему должно найтись разумное объяснение. В конце концов, у него есть права.
- Можешь звать меня Карл. Я знал твоего отца. Он был мне другом. Хорошим другом. – продолжил полковник.
От этого заявления скулы Лиама сжались, но он быстро вернулся в расчётливое и холодное ожидание. Нельзя было реагировать на такой укол по больной точке и выдавать слабое место. Лиам откинулся назад и нахмурился. Игра становилась все менее понятной. Реагировать на неё не было смысла. Лиам не ожидал, что выберут эту тему.
- Я дал ему обещание присмотреть за тобой. В тот момент, это было сказано не всерьез, а так к слову, как это бывает в разговоре между двумя старыми приятелями. Но в итоге, я поклялся это обещание выполнить. Даже такой ценой. -
Полковник играл превосходно и почти сорвал овации Лиама. Классика науки допроса – войти в доверие, нащупать слабые места собеседника, смутить его, заставить сомневаться в самой реальности происходящего, запутать, дезориентировать. И сломать.
- Спокойнее, парень. Никто тебя тут и пальцем не тронет. Мы просто разговариваем.
Полковник заметил почти звериное лицо и взгляд Лиама. Он был готов бороться за свою жизнь. Поза его противника и движения стали еще более расслабленными. Голос стал мягким. Но Лиам был начеку.
- Ты помнишь своих родителей? – спросил он вкрадчиво.
- Причем здесь они вообще? Они давно мертвы, я их практически не знал. Что вам от меня нужно? Можете мне сказать, наконец? Что тут происходит?– ход был за Лиамом и осторожно он вступил в игру.
- Я пытаюсь помочь тебе, сынок. Вот и все. На кону твоя жизнь, которую ты почти профукал. Впервые эта работа стала настолько личной. – полковник шумно выдохнул и потерялся на пару секунд. - Это будет очень долгий и сложный разговор. Всё это мне неприятно, так же как и тебе. Я постараюсь всё объяснить.
Поведение полковника поменялось окончательно. Его грозная фигура больше не нависала над Лиамом и не заполняла маленькую комнатку. Его тон… именно таким тоном он однажды сообщал вдове о смерти Бенисио.
- Я слушаю Вас. Сэр. - процедил Лиам, разбирая собеседника на мелкие детальки, полковник еще помолчал и продолжил.
- То, что ты знаешь о своих родителях – это не совсем правда. Не были они журналистами. И аварии той не было. Их смерть была совсем иной. Они работали на правительство. Ну, почти. Скажем, в разведке. Твое неожиданное появление все изменило. Дети не поощрялись. Они хотели завязать, но, к сожалению, не успели. Я дал обещание твоему отцу, что ты никогда не узнаешь, то, что знали они. Но у Вселенной, похоже, были другие планы. Как не иронично, но я должен нарушить обещание, чтобы выполнить его.
Полковник ощутимо погрустнел, на его плечах чувствовался немалый груз. Или он был очень хорошим актером или это была его исповедь.
- Я всегда был рядом, после того как их не стало. Я наблюдал за тобой с самого детства. Это я отдал тебя в тот интернат. Думал, что для новой семьи уже слишком поздно. Я думал о твоем будущем. О том, каким человеком хотел бы видеть тебя твой отец и твоя мать. Сейчас я понимаю, что это было очень жестоко, и я должен был найти тебе родителей. Но тогда, я думал, что окажу тебе очень хорошую услугу. – полковник впился взглядом в окаменевшее лицо Лиама.
- Я преследовал две цели. Первой целью было дать тебе оправиться после того, что произошло с твоими родителями. Психологи, воспитатели и самые разносторонние программы развития, отсутствия время на мысли, как я считаю, сделали свое дело. Хоть у тебя и украли детство и любовь родителей – тебя это никак не травмировало. Ты просто не думал и не концентрировался на этом. У тебя не было на это времени. И все забылось само собой... Ты смог реализовать свой потенциал и не стал жертвой личной драмы. Как я и ожидал. Второй целью было открыть для тебя все дороги мира. Интернат, в котором ты прибывал, как ты знаешь, не обычный. В нем взращивают детей политиков, врачей, актеров, спортсменов, гениев, ученых и так далее. Перед тобой лежали все дороги мира. Ты мог пойти куда угодно. Но ты пошел в армию. И твой отец бы гордился тобой. Ты не стал офицером и отправился в командировку, как только смог. Потом во вторую, третью, четвертую. Ты стал настоящим героем и мужчиной. Воином. Что ж, это был твой выбор. Как я считал – мое дело сделано. Я не вмешивался и, к сожалению, пропустил момент, когда все пошло под откос. Я не знал, что делать. У меня никогда не было детей. Только курсанты. Я поступил так, как не следует поступать с детьми. И я прошу за это прощения. -
Сказанное полковником, погрузило Лиама в спутанные и неприятные воспоминания. Не самый приятный период в его жизни. Принять смерть родителей было непросто. В его новой жизни в стенах интерната было масса вещей, которые действительно смогли отвлечь его от трагедии. Только вот это были не психологи и даже не великолепные преподаватели. Частный пансионат «Мэнсон» был вовсе не таким местом, каким его видел полковник.
Строгие правила не могли повлиять на детей богатых родителей. Первое время Лиам часто становился жертвой их агрессии, пока не ожесточился и не стал защищаться. А защищался он жестко. Будучи ребенком и подростком, ему приходилось драться. Страшно и по-взрослому. Больше никогда в жизни, даже на войне, Лиам не чувствовал такого страха и ненависти. Друзей у него практически не было. Он не мог найти общего языка с этими мразями. Лиам стал изгоем, трогать которого просто боялись. Терять было нечего уже тогда.
Но все закончилось хорошо. Последние годы прошли спокойно. Взрослеющие аристократы стали озабочены своим будущим и обучением в своих престижных университетах. Жить стало проще. Лиам много рефлексировал и думал о том, куда двигаться дальше. Перед ним действительно было несколько дорог, в том числе и в журналистику. Ему хотелось деть куда-то свою энергию. Научиться постоять за себя и, что еще более важно – стать настолько сильным, чтобы постоять и за других. Чтобы он чего-то стоил и мог хоть как то влиять на этот мир. Сделать его лучше. Сделать его более справедливым. Просто что-то сделать.
Лиам всегда считал, что он попал в интернат благодаря какому-то другу родителей, политику или высокопоставленному полицейскому. Лиам помнил, как много очень добрых и отзывчивых людей посещали его дом, когда он был маленьким. Эта мысль всегда казалось естественной и очень логичной. Она настолько стала частью его истории, что вопрос, почему Лиам оказался в этой школе, никогда не возникал. Хотя лет до двадцати ему очень хотелось найти этого человека и высказать свое «большое спасибо». А может и врезать ему как следует.
И вот ОН сидел напротив. Но Лиам не знал, что сказать. Со временем все углы касательно этого вопроса сгладились. Не раз и не два в своей жизни, он чувствовал превосходство в работе своего ума над другими. Это преимущество он использовал в армии и в бою. Оно не раз спасало ему жизнь и жизни его товарищей. Время, проведенное в интернате, прошло не зря. Мысли о родителях и их смерти Лиам похоронил настолько глубоко внутри себя, что для него период детства перестал существовать. Будто это было с кем-то другим. И то, чем они занимались, по словам полковника, теперь было абсолютно не существенным. Их нет. Лиам давно принял это.
- Что ж, спасибо, сэр, что позаботились обо мне. – без эмоций ответил Лиам.
- Да не очень-то у меня и вышло, сынок! Чего греха таить. Я совершил ошибку. Может, ты когда-нибудь простишь меня. Ладно, проехали. Теперь самое главное.
Лиам снова впился в его лицо. Какой-то обрывок в памяти. Точно. Это был он. Еще без выправки, седины, со щетиной, в глупой гавайской рубашке и с сигарой. Стоял у бассейна, на каком-то семейной празднике. Или же, опытный манипулятор уже заставил его моск создать необходимые ложные воспоминания.
Полковник раскрыл свою папку, достал несколько фотографий и аккуратно, по очереди, разложил их на столе. Лиаму пришлось дышать чаще, его сердце забилось, зрачки расширились.
- Это ты видел?- спросил полковник.
Фотографии были серые, мутные, практически одноцветные. Тепловизор, может, снимали с дрона. Это была последняя боевая операция, в которой ему довелось участвовать. Сирия, Абу-Кемаль. Ночь, песок, полуразрушенные кварталы города, вспышки. И то чего не должно было быть на этой фотографии. Никак не должно было быть.
- Нет... – на секунду Лиам потерял самообладание и замер, впившись взглядом в изображение.
Размытый силуэт на фоне руин. И он принадлежал явно не человеку. Слишком длинные конечности. Слишком изогнуты. Слишком высокий рост. В тот день Лиам впервые в своей жизни увидел, что-то выходящие из его представлений о мире. Что-то, что навсегда вывело его из системы и породило мысли о наступившем безумии.
Это был всего лишь короткий миг. Было светло как днем. Лиам лежал в воронке от снаряда и держал на мушке окресности. Прибор ночного виденья пришлось снять, в этом светопреставлении от него было мало толку.
Как это иногда бывало, простая разведывательная операция и последующий штурм городского квартала превратились в настоящий кошмар. Они с напарником то ли отстали, то ли ушли слишком далеко вперед. Связи не было. И не было ясно, продвигаться, менять позицию или отступать. Рикс пытался подняться на крышу здания и осмотреться. Бой шел уже несколько часов и не думал заканчиваться. Нужно было что-то делать.
На несколько минут Лиам остался один. Боковым зрением в метрах сорока от себя он увидел резкое движение и повернулся. Что-то выхватило из развалин зданий одно из тел и очень быстро уволокло в темноту.
Примерно три секунды. Достаточно, чтобы моргнуть и понять, что это не блик от взрыва или какой-то оптический эффект. Достаточно, чтобы определить расстояние до цели по предметам окружения. Понять что цель ростом в два с половиной метра, а её конечности не соответствуют пропорциям человеческого тела. Достаточно чтобы определить скорость передвижения, которую не смог бы развить человек. Лиам направил туда оружие и в свете от вспышек долго смотрел в глубину улицы.
Разумного объяснения не было. Лиам тогда решил, что его сознание на короткое время просто помутилось в этой затяжной операции. Психика быстро истощалась в условиях войны. Он слышал бредовые слухи о нечистой силе от местных. Но дальше было только хуже.
- Да. Похоже оно самое. Ты не сумасшедший, Лиам. Прошу тебя принять эту мысль. Это реальность. Не было контузии, ты не сошел с ума, у тебя в голове нет опухоли. И это то, чем занимались твои родители. Более того, даже твои видения реальны. Та жуткая история с мальчиком. Ты не сумасшедший. И никогда им не был. Просто у тебя есть дар, видеть больше чем остальные люди.
Лиам побледнел, на его лице выступила испарина. Мозг отказывался работать и воспринимать такую информацию. Как они узнали про видения? Мозгоправ все-таки проговорился. Что на этой фотографии? Он тяжело дышал и смотрел в пустоту прямо перед собой. Словно волной его накрыл весь неконтролируемый ужас последних лет. От этого он спрятался в наркотическом бреду. Но полковник не давал ему передохнуть.
- Существуют некоторые правила. Я показал тебе больше, чем должен был. Но ты должен пустить в свою голову эту мысль, Лиам. Ты - здоров. На этом мы закончим. Ты свободен. Как тебе дальше жить с этой информацией – решать только тебе. Ты можешь вернуться в ту дыру, где я тебя нашел, снова начать употреблять и сгнить заживо. Врачи не думают, что ты сам сможешь завязать и вернуться к нормальной жизни. Все зашло слишком далеко. Ни с твоим даром, ни с твоим статусом. Сам ты не справишься. И вся эта реабилитация – они думают, не поможет надолго. Ты опять вернешься к наркотикам, если что-то не изменить. Ты умрешь.
Лиам так и смотрел, не отрываясь, на фотографию. Слова полковника не могли найти места у него в голове.
- Или ты можешь прожить ту жизнь, которую твои родители для тебя не хотели, пусть земля будет им пухом. Выбор не ахти какой, но, по крайней мере, он у тебя есть. Не у всех людей есть выбор, Лиам. -
Полковник помолчал, тяжело вздохнул, руки его стиснули папку и замер, засверлившись взглядом в стену. Минут 15 они просидели в абсолютной тишине. Полковник встал. Мысли неуклюже ворочались в голове Лиама и никак не могли прийти к чему-либо логическому и завершенному. Когда анализ был бессилен, Лиам обычно действовал и смотрел, что будет дальше.
- Ну что? Ты со мной, сынок?
Дверь открылась. Забытый Богом в этой тюремной камере, мохнатый мотылек заскользил по странному узору вспучившейся краски и обрел свободу.
Строгий взгляд женщины-врача задержался на пленнике пару секунд, и она бросила своему спутнику: «Не рекомендую. Но вам решать.»
Мужчина вошел, занял стул напротив и аккуратно положил папку на небольшой столик, разделявший их. Когда массивная дверь закрылась, пространство комнаты сжалось и сделалось некомфортным. Похоже, настало время для допроса.
- Лиам. Верно? – помолчав, спросил мужчина.
Ответ не последовал. Собеседник был втиснут в военную форму полковника, идеально ровную, без единой складочки или пылинки. Как и должно быть, когда годами, изо дня в день, делаешь одно и то же. И более того – в этом вся твоя суть.
Тот ли он, за кого себя выдает? От него несет военной муштрой и выправкой. Седые виски – не молод, вполне мог дослужиться. Не похож на специалистов по допросам, которых уже встречал Лиам во время службы. Может, и правда полковник.
- Будешь отвечать? -
Спокойный, почти дружелюбный, но холодный голос. Чувствуется стержень и уверенность. Таким же тоном приказывают обстрелять жилой квартал, чтобы убить всего одного снайпера. Хороший командир. Возможно, прекрасный семьянин и товарищ. И совершенно точно - страшный человек.
Вряд ли, именно этот парень начнет его бить. Слишком аккуратен. Выносить его тяжелый взгляд и молчание было испытанием. Но правильных ответов у Лиама не было.
- Верно. – спокойно ответил Лиам. – Личный номер и все остальное называть не буду. Вы и так знаете.
- Верно. – скопировал его ответ полковник. – Как себя чувствуешь, Лиам?
- Бывало и лучше. – безразлично бросил он.
Последние несколько недель дались Лиаму очень не просто. Он не помнил, как перекочевал из своего уютного притона в это закрытое учреждение. Не помнил, как ему накинули мешок на голову и бросили в неприметный фургон. Не помнил, как и куда его так долго везли. Не помнил, куда делась его одежда и вещи. Не помнил, как насильно его привязали к кровати и подключили к капельницам. Никто не разговаривал с ним, не объяснял происходящего.
Через сутки его начало ломать. Лиам уже сталкивался с этими ощущениями ранее и однозначно пришел к выводу, что лучше никогда не слезать. Героин захватывал тебя раз и навсегда. Достаточно было лишь одного свидания.
Его рвало, выкручивало в разные стороны болью и спазмами, он кричал и метался. Этот период смешался в его памяти, как один, нескончаемый и повторяющийся день.
Более сильные люди ломались, пытаясь пройти через это. Превращались в жалкие подобия самих себя. Или же в них открывались настолько отвратительные стороны, что самые близкие люди переставали их узнавать. Обезумившие от болей, ослепшие и оглохнувшие в нескончаемой агонии, готовые на любые самые бесчеловечные и жалкие решения. Лишь бы прекратить это, хотя бы на секунду.
Лиам не умолял. Не просил пощады. Не плакал. Сдерживал крик и пытался справиться. Каким-то чудом человеку, достигшему самого дна, удалось сохранить внутри себя самую крохотную в мире капельку достоинства. И Лиам вцепился в нее, как в самую последнюю вещь, которая у него осталось. И которую никому не отнять.
Через пару недель стало легче. Лиама больше не привязывали. Он стал покорным и проводил бессонные ночи в ожидании утреннего персонала и спасительных капельниц. Постепенно мозг оживал, вырывался из забытья и задавал вопросы. Кто эти люди? Что им нужно? Кто засунул его в эту «программу реабилитации»? С какой целью?
Сослуживцы никак не могли найти его, а больше друзей не было. Не должно было быть и врагов. Так ему казалось.
Единственным решением этой теоремы была его военная служба. Насколько в курсе был Лиам – к нему не должно было быть никаких вопросов. Ему не доводилось быть свидетелем или участником военных преступлений. Во время службы он выполнял свою работу, и, чёрт подери, делал её хорошо. Что он такое видел и почему оказался здесь? За что ему предстоит расплатиться?
Лиам боялся, что вот-вот начнется бесконечная череда допросов и «гуманных», почти не причиняющих физического вреда пыток. Пытка лишением сна. Легкие, но постоянные избиения. Череда одних и тех же вопросов. Пытка утоплением. Избиение и бессонная ночь. Снова вопросы. Боль. Унижение. Отчаянье. Но этого не происходило.
Когда прошла слабость, к его развлечениям добавились принудительные физические нагрузки и бесконечные медицинские тесты. Лиам бегал, прыгал, ложился в непонятные ему аппараты, дышал в трубочки, сдавал кровь, заполнял тесты и решал задачки. С ним никто не разговаривал. До того этого самого момента.
- С тобой здесь не очень хорошо обращались, верно? – голос полковника вырвал его из воспоминаний.
- Верно. - холодно повторил Лиам.
- Как интересно. Столько перспектив, такой талант. И такая ошибка. Когда ты снял с себя отвественность за то, что происходит, Лиам?
Какой же он жуткий. Настоящий ублюдок из разведки. Ничего человеческого.
Лиама нельзя было назвать слабым. Морской пехотинец, марксмен и в завершении «дипломированный» снайпер морской пехоты США. Четыре командировки. Две награды. Но как бы он не храбрился, ему было страшно и некомфотно. И дело было не в неизвестности. Лиам точно знал, что будет дальше. Всегда была вероятность, что он попадет в плен и начнется что-то подобное. Вот только на службе, в далеких краях, а не у себя дома. Каким бы «крутым» он не был, он сломается. И это будет очень мучительный и долгий процесс. Его привели в форму, и допрос можно вести в полную силу. Этот дружелюбный диалог может быстро закончится, если Лиам совершит ошибку.
- Вот он. – вдруг заулыбался полковник. – Как живой. Как же ты похож на него! Этот взгляд… холодок пробежал. Вылитый отец.
Атмосфера в комнате вдруг поменялась. Лиам не ожидал этого. Все равно, что пропустить удар поддых.
- Прости за такой прием. Не мог отказать себе в удовольствии. И за то, как с тобой поступили, тоже прости. Это было необходимо. Кое у кого были сомнения относительно твоего текущего состояния. -
Здравый смысл все еще держал Лиама крепко. Он мог напасть на полковника и попробовать выйти отсюда. Это бы кончилось плохо. Происходящему должно найтись разумное объяснение. В конце концов, у него есть права.
- Можешь звать меня Карл. Я знал твоего отца. Он был мне другом. Хорошим другом. – продолжил полковник.
От этого заявления скулы Лиама сжались, но он быстро вернулся в расчётливое и холодное ожидание. Нельзя было реагировать на такой укол по больной точке и выдавать слабое место. Лиам откинулся назад и нахмурился. Игра становилась все менее понятной. Реагировать на неё не было смысла. Лиам не ожидал, что выберут эту тему.
- Я дал ему обещание присмотреть за тобой. В тот момент, это было сказано не всерьез, а так к слову, как это бывает в разговоре между двумя старыми приятелями. Но в итоге, я поклялся это обещание выполнить. Даже такой ценой. -
Полковник играл превосходно и почти сорвал овации Лиама. Классика науки допроса – войти в доверие, нащупать слабые места собеседника, смутить его, заставить сомневаться в самой реальности происходящего, запутать, дезориентировать. И сломать.
- Спокойнее, парень. Никто тебя тут и пальцем не тронет. Мы просто разговариваем.
Полковник заметил почти звериное лицо и взгляд Лиама. Он был готов бороться за свою жизнь. Поза его противника и движения стали еще более расслабленными. Голос стал мягким. Но Лиам был начеку.
- Ты помнишь своих родителей? – спросил он вкрадчиво.
- Причем здесь они вообще? Они давно мертвы, я их практически не знал. Что вам от меня нужно? Можете мне сказать, наконец? Что тут происходит?– ход был за Лиамом и осторожно он вступил в игру.
- Я пытаюсь помочь тебе, сынок. Вот и все. На кону твоя жизнь, которую ты почти профукал. Впервые эта работа стала настолько личной. – полковник шумно выдохнул и потерялся на пару секунд. - Это будет очень долгий и сложный разговор. Всё это мне неприятно, так же как и тебе. Я постараюсь всё объяснить.
Поведение полковника поменялось окончательно. Его грозная фигура больше не нависала над Лиамом и не заполняла маленькую комнатку. Его тон… именно таким тоном он однажды сообщал вдове о смерти Бенисио.
- Я слушаю Вас. Сэр. - процедил Лиам, разбирая собеседника на мелкие детальки, полковник еще помолчал и продолжил.
- То, что ты знаешь о своих родителях – это не совсем правда. Не были они журналистами. И аварии той не было. Их смерть была совсем иной. Они работали на правительство. Ну, почти. Скажем, в разведке. Твое неожиданное появление все изменило. Дети не поощрялись. Они хотели завязать, но, к сожалению, не успели. Я дал обещание твоему отцу, что ты никогда не узнаешь, то, что знали они. Но у Вселенной, похоже, были другие планы. Как не иронично, но я должен нарушить обещание, чтобы выполнить его.
Полковник ощутимо погрустнел, на его плечах чувствовался немалый груз. Или он был очень хорошим актером или это была его исповедь.
- Я всегда был рядом, после того как их не стало. Я наблюдал за тобой с самого детства. Это я отдал тебя в тот интернат. Думал, что для новой семьи уже слишком поздно. Я думал о твоем будущем. О том, каким человеком хотел бы видеть тебя твой отец и твоя мать. Сейчас я понимаю, что это было очень жестоко, и я должен был найти тебе родителей. Но тогда, я думал, что окажу тебе очень хорошую услугу. – полковник впился взглядом в окаменевшее лицо Лиама.
- Я преследовал две цели. Первой целью было дать тебе оправиться после того, что произошло с твоими родителями. Психологи, воспитатели и самые разносторонние программы развития, отсутствия время на мысли, как я считаю, сделали свое дело. Хоть у тебя и украли детство и любовь родителей – тебя это никак не травмировало. Ты просто не думал и не концентрировался на этом. У тебя не было на это времени. И все забылось само собой... Ты смог реализовать свой потенциал и не стал жертвой личной драмы. Как я и ожидал. Второй целью было открыть для тебя все дороги мира. Интернат, в котором ты прибывал, как ты знаешь, не обычный. В нем взращивают детей политиков, врачей, актеров, спортсменов, гениев, ученых и так далее. Перед тобой лежали все дороги мира. Ты мог пойти куда угодно. Но ты пошел в армию. И твой отец бы гордился тобой. Ты не стал офицером и отправился в командировку, как только смог. Потом во вторую, третью, четвертую. Ты стал настоящим героем и мужчиной. Воином. Что ж, это был твой выбор. Как я считал – мое дело сделано. Я не вмешивался и, к сожалению, пропустил момент, когда все пошло под откос. Я не знал, что делать. У меня никогда не было детей. Только курсанты. Я поступил так, как не следует поступать с детьми. И я прошу за это прощения. -
Сказанное полковником, погрузило Лиама в спутанные и неприятные воспоминания. Не самый приятный период в его жизни. Принять смерть родителей было непросто. В его новой жизни в стенах интерната было масса вещей, которые действительно смогли отвлечь его от трагедии. Только вот это были не психологи и даже не великолепные преподаватели. Частный пансионат «Мэнсон» был вовсе не таким местом, каким его видел полковник.
Строгие правила не могли повлиять на детей богатых родителей. Первое время Лиам часто становился жертвой их агрессии, пока не ожесточился и не стал защищаться. А защищался он жестко. Будучи ребенком и подростком, ему приходилось драться. Страшно и по-взрослому. Больше никогда в жизни, даже на войне, Лиам не чувствовал такого страха и ненависти. Друзей у него практически не было. Он не мог найти общего языка с этими мразями. Лиам стал изгоем, трогать которого просто боялись. Терять было нечего уже тогда.
Но все закончилось хорошо. Последние годы прошли спокойно. Взрослеющие аристократы стали озабочены своим будущим и обучением в своих престижных университетах. Жить стало проще. Лиам много рефлексировал и думал о том, куда двигаться дальше. Перед ним действительно было несколько дорог, в том числе и в журналистику. Ему хотелось деть куда-то свою энергию. Научиться постоять за себя и, что еще более важно – стать настолько сильным, чтобы постоять и за других. Чтобы он чего-то стоил и мог хоть как то влиять на этот мир. Сделать его лучше. Сделать его более справедливым. Просто что-то сделать.
Лиам всегда считал, что он попал в интернат благодаря какому-то другу родителей, политику или высокопоставленному полицейскому. Лиам помнил, как много очень добрых и отзывчивых людей посещали его дом, когда он был маленьким. Эта мысль всегда казалось естественной и очень логичной. Она настолько стала частью его истории, что вопрос, почему Лиам оказался в этой школе, никогда не возникал. Хотя лет до двадцати ему очень хотелось найти этого человека и высказать свое «большое спасибо». А может и врезать ему как следует.
И вот ОН сидел напротив. Но Лиам не знал, что сказать. Со временем все углы касательно этого вопроса сгладились. Не раз и не два в своей жизни, он чувствовал превосходство в работе своего ума над другими. Это преимущество он использовал в армии и в бою. Оно не раз спасало ему жизнь и жизни его товарищей. Время, проведенное в интернате, прошло не зря. Мысли о родителях и их смерти Лиам похоронил настолько глубоко внутри себя, что для него период детства перестал существовать. Будто это было с кем-то другим. И то, чем они занимались, по словам полковника, теперь было абсолютно не существенным. Их нет. Лиам давно принял это.
- Что ж, спасибо, сэр, что позаботились обо мне. – без эмоций ответил Лиам.
- Да не очень-то у меня и вышло, сынок! Чего греха таить. Я совершил ошибку. Может, ты когда-нибудь простишь меня. Ладно, проехали. Теперь самое главное.
Лиам снова впился в его лицо. Какой-то обрывок в памяти. Точно. Это был он. Еще без выправки, седины, со щетиной, в глупой гавайской рубашке и с сигарой. Стоял у бассейна, на каком-то семейной празднике. Или же, опытный манипулятор уже заставил его моск создать необходимые ложные воспоминания.
Полковник раскрыл свою папку, достал несколько фотографий и аккуратно, по очереди, разложил их на столе. Лиаму пришлось дышать чаще, его сердце забилось, зрачки расширились.
- Это ты видел?- спросил полковник.
Фотографии были серые, мутные, практически одноцветные. Тепловизор, может, снимали с дрона. Это была последняя боевая операция, в которой ему довелось участвовать. Сирия, Абу-Кемаль. Ночь, песок, полуразрушенные кварталы города, вспышки. И то чего не должно было быть на этой фотографии. Никак не должно было быть.
- Нет... – на секунду Лиам потерял самообладание и замер, впившись взглядом в изображение.
Размытый силуэт на фоне руин. И он принадлежал явно не человеку. Слишком длинные конечности. Слишком изогнуты. Слишком высокий рост. В тот день Лиам впервые в своей жизни увидел, что-то выходящие из его представлений о мире. Что-то, что навсегда вывело его из системы и породило мысли о наступившем безумии.
Это был всего лишь короткий миг. Было светло как днем. Лиам лежал в воронке от снаряда и держал на мушке окресности. Прибор ночного виденья пришлось снять, в этом светопреставлении от него было мало толку.
Как это иногда бывало, простая разведывательная операция и последующий штурм городского квартала превратились в настоящий кошмар. Они с напарником то ли отстали, то ли ушли слишком далеко вперед. Связи не было. И не было ясно, продвигаться, менять позицию или отступать. Рикс пытался подняться на крышу здания и осмотреться. Бой шел уже несколько часов и не думал заканчиваться. Нужно было что-то делать.
На несколько минут Лиам остался один. Боковым зрением в метрах сорока от себя он увидел резкое движение и повернулся. Что-то выхватило из развалин зданий одно из тел и очень быстро уволокло в темноту.
Примерно три секунды. Достаточно, чтобы моргнуть и понять, что это не блик от взрыва или какой-то оптический эффект. Достаточно, чтобы определить расстояние до цели по предметам окружения. Понять что цель ростом в два с половиной метра, а её конечности не соответствуют пропорциям человеческого тела. Достаточно чтобы определить скорость передвижения, которую не смог бы развить человек. Лиам направил туда оружие и в свете от вспышек долго смотрел в глубину улицы.
Разумного объяснения не было. Лиам тогда решил, что его сознание на короткое время просто помутилось в этой затяжной операции. Психика быстро истощалась в условиях войны. Он слышал бредовые слухи о нечистой силе от местных. Но дальше было только хуже.
- Да. Похоже оно самое. Ты не сумасшедший, Лиам. Прошу тебя принять эту мысль. Это реальность. Не было контузии, ты не сошел с ума, у тебя в голове нет опухоли. И это то, чем занимались твои родители. Более того, даже твои видения реальны. Та жуткая история с мальчиком. Ты не сумасшедший. И никогда им не был. Просто у тебя есть дар, видеть больше чем остальные люди.
Лиам побледнел, на его лице выступила испарина. Мозг отказывался работать и воспринимать такую информацию. Как они узнали про видения? Мозгоправ все-таки проговорился. Что на этой фотографии? Он тяжело дышал и смотрел в пустоту прямо перед собой. Словно волной его накрыл весь неконтролируемый ужас последних лет. От этого он спрятался в наркотическом бреду. Но полковник не давал ему передохнуть.
- Существуют некоторые правила. Я показал тебе больше, чем должен был. Но ты должен пустить в свою голову эту мысль, Лиам. Ты - здоров. На этом мы закончим. Ты свободен. Как тебе дальше жить с этой информацией – решать только тебе. Ты можешь вернуться в ту дыру, где я тебя нашел, снова начать употреблять и сгнить заживо. Врачи не думают, что ты сам сможешь завязать и вернуться к нормальной жизни. Все зашло слишком далеко. Ни с твоим даром, ни с твоим статусом. Сам ты не справишься. И вся эта реабилитация – они думают, не поможет надолго. Ты опять вернешься к наркотикам, если что-то не изменить. Ты умрешь.
Лиам так и смотрел, не отрываясь, на фотографию. Слова полковника не могли найти места у него в голове.
- Или ты можешь прожить ту жизнь, которую твои родители для тебя не хотели, пусть земля будет им пухом. Выбор не ахти какой, но, по крайней мере, он у тебя есть. Не у всех людей есть выбор, Лиам. -
Полковник помолчал, тяжело вздохнул, руки его стиснули папку и замер, засверлившись взглядом в стену. Минут 15 они просидели в абсолютной тишине. Полковник встал. Мысли неуклюже ворочались в голове Лиама и никак не могли прийти к чему-либо логическому и завершенному. Когда анализ был бессилен, Лиам обычно действовал и смотрел, что будет дальше.
- Ну что? Ты со мной, сынок?
