Кошачья шерсть

Заранее представляю, насколько беспорядочным выйдет рассказ, хоть завязка, условный трамплин, от которого отталкиваться, есть,

Заранее знаю, что рассказ выйдет совершенно беспорядочный, хотя и будет в нем непременно завязка, ведь от чего-то нужно будет отталкиваться, трамплин есть, а вот под каким углом тело войдет в воду, может даже плюхнется животом, пребольно ударившись, какие буду брызги, какие пойдут круги, этого никак не предугадать. Мне даже страшно начитать эту затею, рассказ, но именно своей невероятностью затея меня и привлекает. И вдруг, когда я все расскажу, на поверхность вынырнет разгадка, пока ее нет.
Дозвонился до своей бывшей жены, второй, Людмилы, и она, как всегда, разговаривает по телефону на ходу, снова куда-то торопится, перекрикивает уличные шумы, телефон, видимо, удаляется ото рта, становится плохо ее слышно. Когда человек пытается одновременно делать несколько дел, не все они, разумеется, получаются. Если Людмила идет быстро или ей нужно преодолеть сложный участок дороги, то ее плохо слышно: или телефон отходит, или задыхается, или отвлекается, забывает мысль, и все погрешности сваливаются, разумеется, на собеседника. Но это не только ее особенность, я уже привык, что все сваливают все на меня, так им легче справляться с собственными недостатками. И я обычно иду им в этом навстречу, если только люди в этих своих обвинениях не заходят слишком уж далеко.
Уже час как стемнело, за окном весь день было мрачно, тучи и дождь никак не мог собраться, от стекл идет холод, может даже ветер, но я нахожусь дома, третий уже день, тогда как Людмила блуждает по улица, а вокруг нее все то же самое, что и у меня за окном, только я всегда могу включить батарею и согреться, лампу, чтобы не было темно, а ей все это недоступно. Все это хорошо подходит под то, что она собирается мне рассказать, очень атмосферно, и район, где она сейчас находится, хорошо мне известен: старые высокие дома, вроде питерских, с закутками, если знаешь места, то заблудиться сложно, а человеку со стороны здесь покажется неудобно, даже страшно, но только не Людмиле, иначе бы она не бродила в этих местах каждый вечер и даже часто чуть не до полуночи, будто что-то так и уводит ее в этот страх. Притягивает к себе ночной город, мне такое тоже знакомо.
Чувствую, что ей нужно со мной или с кем-нибудь другим чем-то поделиться, но не знает с чего начать и, главное, как, в какой тональности: в веселой, грустной, трагичной, недоуменной или рассказать все как пустячок. Прекрасно понимает, что никто другой ее и слушать не будет, да и моей реакции тоже боится, хотя понимает, что я, как писатель, готов выслушать все, что угодно, лишь бы не скуку смертную. Заранее предупреждает, что будет рассказывать не по порядку, будет сбиваться на прошлое, отвлекаться, и предупреждает также, что история еще не закончена, но начинает с того, что получила посылку с двумя старинными предметами, с этого, пожалуй, и начнет. И тут я замечаю, что она в разговоре минут пятьнадцать исподволь подводила разговор именно к этой посылке.
Сама посылка не тяжелая, в ней всего две вещи, две чаши, ценные своей редкостью, из тех, что могут за всю жизнь не попасться коллекционеру, а вот Людмиле они достались, через десятки лет, через треть или, может, четвертые руки, и зачем-то ведь достались, с каким-то предназначением. Или же с предназначением через нее перейти в чьи-то последующие руки, может это вещи, которые не должны нигде осесть, а должны скитаться по различным хозяинам, точно неодухотворенные "вечные жиды".
Так вот мне в подарок на день рождения досталась от Людмилы большая литография в тяжелой раме работы Сурикова, изображающая битву на какой-то реке казаков с басурманами. Изначально ее приобрел датчанин где-то в глухой Сибири, на каком-то заброшенном поселении. Чем-то она очаровала его настолько, что он включил ее в число вещей, которые возьмёт с собой на родину, когда закончится его пребывание в России. И здесь, дома, она провисела у него не один десяток лет в датской глубинке, пока Людмила случайно не купила ее, а после столь же случайно преподнесла ее мне на день рождения. Теперь она висит у меня на стене, над столом, где я писательствую на компьютере, и вот только что описал ее историю. Может она именно к этому и шла, к тому, чтобы я оживил ее и передал историю другим, поскольку вещи, уже убедился в этом, живут такой же жизнью, как и мы сами. И вот на этом предложении перед моими глазами пролитела тенью и исчезла где-то в углу гостинной бабочка или моль, или что-то из другого мира и исчезла в углу комнаты. Для вас это несущественная мелочь, для меня же подтверждение моих мыслей.
Посылка, заверяет Людмила, не тяжелая, но сама коробка невероятно большая, как будто там вложено еще что-то, помимо двух кружек или кубков, Людмиле удобнее называть их кружками, а мне они больше нравятся как кубки, они без ручек, их нужно обхватывать всей ладонью, для кубков им не хватает крышек, они не просто старые, они хорошо побиты, снизу и сверху сбита эмаль, на оголенных местах более чем столетняя ржавчина, краска, впрочем, хорошая, не выцвела, где-то просто потерлась, осыпалась. Если бы им было лет пятьсот, тогда все можно было бы считать за святое, а так это просто антикварные предметы в плохом состоянии, которым и не знаешь, где найти место, а ведь уплачено за них не так уж мало, чтобы убрать с глаз долой. Людмила долго сомневалась, стоит ли их вообще брать, и брать бы не стала, если бы не услышала историю от женщины продавца, которая пробудила в ней ностальгические чувства, эти чувства и заставили, уговорили ее купить эти кружки-кубки.
Одна кружка русского происхождения, одна из тех, что раздавали народу в тот трагический день, когда царь Николай венчался и когда было подавлено насмерть множество народу, который пришел за такими же кружками и другими подарками от царя. Тот день и положил трагическое начало в правлении Николая, все будет происходить в его жизни под знаком этого дня: жизнь под мистикой, рождение больного сына, зависимость от Распутина, трагедия страны, личная трагическая смерть его самого и всей семьи. И вот свидетель того дня, эта кружка, порядком побитая, прошедшая невероятный путь от царской Москвы до датской глубинки времен Ковида, о котором спустя какое-то время, возможно, никто не вспомнит. А я сам зачем узнал эту историю, чтобы что-то открыть, возможно, но для этого нужно записать детали, поскольку неизвестно, как они сложатся вместе, и если правильно, то дадут ответ...
Кружку от царя сопровождала шведская кружка, тоже со своей историей, и она Людмилу вовсе не интересовала, но дело в том, что кружек в интернете было выложено две, они были для женщины-продавца равной ценности, но для Людмилы ценна была только одна, и она, даже после того, как узнала историю попадания кружки к женщине, колебалась, брать ее или нет, цена пугала, пугало, что женщина может обмануть, что может пропасть в дороге. Но женщина заверила, что посылка застрахована на случай пропажи, и что такого ни разу не происходило, а посылок она отправила множество. И последним аргументом случилось то, что женщина предложила шведскую кружку вдобавок к русской, Людмила получала их обе по цене одной.
Но решилась на покупку Людмила даже не по поэтому, а по причине, которую я упомяну чуть позже. И вот все прошло благополучно: посылка добралась до нее, она унесла ее с почты, подивилась лишь ее размерам, подумала, что женщина наверняка вложила в посылку что-то еще, какую-нибудь вещицу в подарок. С такой мыслью и шла от почты, смирившись с размерами коробки. Поднимать ее на пятый, последний этаж, было сложнее, потому что жила в старом доме с высокими потолками, лестничные пролеты были длинными и крутыми, при подъема она помогала ногам руками, упираясь в перила. А поскольку посылку приходилось удерживать в обеих руках, перила ничем помочь не могли, но рано или поздно все заканчивается, даже лестничные пролеты, посылка наконец лежала на полу, а возле нее принял оживленно прыгать Пабло, кот, привезенный сыном Августом аж из Москвы. И ничего удивительно в том, подумала Людмила, раз продавщица сама заводчица, разводит восточных гладкошерстных кошек, конечно же, посылка просто должна была быть пропитана их запахами.

Это не сюр, не ПМ, это, простите, словоблудие. Бессмысленное и беспощадное.

Эти эксперимент, Граф. да, и словоблудие тоже. Но если что-то получится - будет нечто. Пока с вами во всем согласен.

Все же будет сюр. И, самое интересное, невероятные, дикие совпадения. Это лишь самая-самая завязка. Мы еще до кoшачей шерсти не дошли. Вы, граф, знаю вас, меинстримовец, в этом можете меня перегнать, но в сюре кряхтеть будете, но не догоните. И никто не догонит. Я в одном абзаце обставлю вас на тысячу шагов. Так вот, уважаемый.

Мишка, открою вам страшную тайну: то, что вы пишете - отнюдь не сюр, даже рядом не лежало. Это обычная галимая графомань. Проще говоря, дерьмо-с.
Соревноваться с вами в написании дерьма бесполезно - вы заведомо всех переиграете.

Да и ладно. Я и не претендую ни на что в данном тексте.