***

АВТОР: Света Хохломская (izergile)


Без креста

Когда он, кудрявый и румяный, с ослепительной голливудской улыбкой, приехал впервые в Хохлому, – даже деревенские петухи взлетели на вековые липы, чтобы лучше видеть этого божественного юношу, кометой ворвавшегося в пропотевшую, дурно-пахнущую власть.
Выползла из своей вросшей в землю избушки даже стотрёхлетняя Лампея, ослепшая ещё при Хрущеве.
Хохломские бабы перетряхнули сундуки, достали баские шали, приколов на мощные буфера, где все размеры начинались с пятого, грошовые брошки, нацепили на тёмные от загара шеи поддельные жемчужные нити.
Лучшей доярке, Шурёне Лапотковой, первой красавице на селе, доверили встречать дорогого гостя хлебом-солью. А та и рада: расчихвостила свой знаменитый пучок, размером с июньский стожок сена и заплела лён волос в косу до пят, толщиной в здоровый мужицкий кулак.
Бабы одобрительно и немного завистливо кивали головами, мужики – восхищенно цокали языками. – Знай наших!
Народу собралось – тьма. И стар, и мал спешили в деревенский клуб, а тот хоть и новый – да не резиновый, поэтому гость, дабы охватить весь лекторат, решил толкнуть речь на свежем воздухе, у памятника погибшим воинам.
Гость был весел. Говорил бойко, не по бумажке. Шутил. По-отечески расцеловал бригадировых близняшек, Таньку с Манькой, и даже ущипнул Шурёну за крепкий зад.
Пообещал построить бабам новую церковь, и в знак правдивости своих слов, перекрестился в сторону солнца, слева направо.
Старая церковь была разрушена ещё в тридцать седьмом, её скелет, поросший берёзками, немым укором возвышался над пересыхающей речкой. В Советские годы в церковных стенах находились ремонтно-тракторные мастерские. Сквозь художества вандалов с поруганных стен всё ещё проглядывали фрески семнадцатого века.
Брошенная, отжившая свой век техника, остовы комбайнов, сеялок и веялок – ныне покоились под открытым небом, на месте некогда роскошного поповского сада.
Гость слово сдержал. Дня через три приехала бригада чумазых азиатов, лопочущая на смеси русского мата и цыганской тарабарщины, и принялись басурмане доламывать то, что не сумели сделать комиссары в тридцать седьмом.
Старушка-церковь сопротивлялась, как могла: побуревшие от времени кирпичи отпрыгивали и пылили целенаправленно, стараясь ушибить и покалечить нехристей. Но силы были неравными, и к вечеру того же дня, среди зарослей крапивы и лопухов, от некогда визитной карточки торгового села, остались три кучки праха.
Сравняв церковь с землёй, гастарбайтеры потеряли к ней интерес.
Самый шустрый и крикливый из горе-строителей, похожий, загаром и худобой, на головешку из костра, мужичок с русским именем Костя, объяснил наблюдающим за работой, притихшим старухам, что его бригада своё дело сделала, а отстраивать новую церковь – в их планы не входит. И, вообще, они сюда приехали строить новый мост, автобан по слогам произнёс Костя незнакомое слово, словно пробуя его на вкус.
Что такое автобан – бабы не знали.
Речка, Хохломка, который год пересыхала, – не прудили.
Автобан, между тем, в Хохломе построили в рекордно короткие сроки, и пестрое деревенское стадо, каждое утро, под звуки рожка подпаска Ильюши, неспешно переходило больную речушку по новому чудо-мосту, сначала с опаской, затем привычно, на выпас, за Лебедево, на некогда заливные луга.
А через некоторое время по автобану, на космической скорости и почему-то на ночь глядя, стали пролетать, урча моторами, огромные груженые фуры. – Такую технику сельчане видели лишь в американских фильмах. Старики задумались, но с выводами не спешили.
Лето выдалось засушливое, ягодное, но не грибное – ничего, кроме сыроежек, лисичек, да дунек.
Но хохломичи в грибах привереды – им что опята, что дуньки – всё поганки. Им грузди, рыжики, да белые подавай, на худой конец – волнушки с подосиновиками, но, чтобы шляпка у волнушек – не больше доперестроечного пятака была, а боровик должен быть росточком не выше граненого стакана и, желательно, со слезою на красной башке.
В то засушливое лето, чудеса посыпались на хохломичей, как из худого короба Лукерьи луковицы.
И первым возвестил о начале чудес лесной человек, Фёдор Петрович Обухов, – личность таинственная и уважаемая всеми за неразговорчивость, отшельнический образ жизни и пугающе-колоритную наружность: двухметровый старец носил окладистую бороду, из-под косматых бровей поглядывал лукаво, ласково; его правый глаз был чёрен, с цыганским весёлым прищуром, а левый глаз, медово-жёлтый, казался пришитой пуговицей ещё и оттого, что был он удивлённо-круглым, и вращался вокруг орбиты зрачка, как земля вокруг солнца. К тому же старец был шестипалым, что, по авторитетному мнению местной повитухи, пенсионерки бабы Дуни, указывало на связь с нечистым.
Лесник пришел к председателю с утра пораньше, да и угодил на правление. Не обращая внимания на недовольные лица бригадиров, Фёдор Петрович стал молча доставать из линялого рюкзачка-ветерана диковинки: наливные яблочки, величиной с голову младенца… – Поди, угадай, откуда такие? – А и гадать нечего. Это лесная яблоня дикарка понесла, от кого, правда, пока не знаю. – … лисички, диаметром с велосипедное колесо, землянику по размеру, напоминающую садовую малину…
– Что это?! – председатель с недоумением смотрел на дары данайца, – Откуда это?!
– Так ВДНХ, теперича, в десяти километрах от Хохломы, у Гулымонова…
Ну, а что ты, председатель, скажешь вот об этом?.. – и старик вынул из-за пазухи стеклянную банку, с широким горлышком, в которой сидело оно.
Секретарь, Маша Ляпина, ойкнула и, побледнев, лишилась бы чувств, не подхвати её вовремя Лёшка-агроном.
Оно было двухголовой мерзкой жабой. Уродка с грустью смотрела в четыре глаза на председателя, словно вопрошая о чём-то.
– Такие вот, председатель, чудеса, что дыбом волоса. Делай выводы. – И Фёдор Петрович, оставив подарки на столе, неспешно удалился.

***

Мужичок себе на уме, Санька Шнырь, зачастил в лес. Возвращался к ночи, с пустой корзиной. Глаза его нехорошо горели. Он бормотал что-то себе в усы, и лишь только солнце садилось за горизонт, уходил спать на сеновал, чего не делал уже много лет, чтобы с зарёй, до работы, сесть на велосипед и вновь укатить в сторону леса.
Жена Шныря, Клавдейка, заподозрила неладное: «Нечто бабу завёл? Но зачем лопату берёт? Может, клад нашел? Или… (Клавдейка перекрестилась) …убил кого. Но, чтоб её Саня, да сгубил живую душу?! – Это, нет. Он и кочета заколоть не мог, даром, что мужик. Тогда, что же?..» – И лишившаяся сна баба решила проследить за благоверным.

***

Первую бочку Шнырь откопал сам.
Это была даже и не бочка, а детёныш цистерны, с круглой, герметично запаянной крышкой, из странного неведомого Саньке сплава. Он долго ходил вокруг находки, оглаживая её прохладные запотевшие стальные бока, принюхиваясь и, решая про себя, как проникнуть внутрь.
«Да, видно, без напарника не обойтись. Придётся брать в долю Шурика или Косматого», – с тоской размышлял Санька.
Второй и бочонок они откопали вместе с Клавдейкой. Вскрывали его автогеном, ночью, на МТС.
Руководил операцией Витенька Сморчок, Клавдейкин отец пенсионер.
Вонючая дрянь, которая находилась внутри "космического сосуда", как нарекла Клавдейка клад, была столь ядовита и зловонна, что у Витеньки пошла по всему телу сыпь, а у Саньки начался, не в сезон, затяжной кашель, мучивший его обычно по весне.
Дрянь из бочек вывалили в Крутишку, там же их и отмывали с речным песком и Лотосом.
Сметливая Клавдейка нашла "кладу" применение: в одном бочонке она засолила капусту, в другой пересыпала комбикорм для скотины.
За следующей бочкой Санька, вместе с тестем, отправился, уже не таясь, на телеге.
Мужики отрыли цистерну, превосходящую размером первые два бочонка раза в два.
Сане было жаль отдавать такое чудо тестю, он уже представил, как установит находку на огороде и доверху наполнит водой, про запас, для полива. Но ведь обещал третью бочку тестю, хромому лешему, за то, что подсобил, – и кто его только за язык тянул!
Мужики чуть не подрались. Как оказалось – напрасно. "Космических сосудов" в лесу, под Гулымоновым, оказалось – завались, на всю деревню хватит: и под огурцы с капустой, и под дождевую воду…
И у Шныря созрел план – продавать бочонки.
Бойкая торговля пошла в открытую. И продавцы, и покупатели – все были довольны. А чем это может обернуться для хохломичей в будущем – никто тогда об этом и не думал.

***

Валентина, словно Алиса в стране чудес, бродила по Хохломским улицам, таким знакомым и чужим – и не могла надышаться воздухом своего детства. Слёзы подступали к глазам, в носу щипало. Сколько лет она не была дома: семь? десять? – Двенадцать. Двенадцать долгих лет. Целая жизнь.
Не узнать деревню. Понастроили хором. Наличники на окнах новые, резные, орнаменты причудливые – двух похожих не сыскать. И старенькие домишки помолодели, словно обретя вторую жизнь.
Дивилась Валентина, разглядывая, под окнами, в палисадниках, пихты, да лиственницы. Мода, что ли у земляков новая? – Раньше таких деревьев здесь не знали.
На большаке – асфальт. Да и удивляться нечему, – двадцать первый век на дворе.
«Надо будет узнать, что за сорт такой», – вслух подумала Валентина, разглядывая гигантские подсолнухи у обочины.
В следующее мгновение, её внимание привлекли три сопливых мальчишки, с глазами гуманоидов на вытянутых чумазых лицах, которые, оседлав гигантскую черепаху, катались на несчастной по картофельной меже.
Валентина, шаря рукой в хозяйственной сумке, искала очки, а сама неотрывно наблюдала за ребятишками.
Да нет. Какая же это черепаха? – спорила с собою женщина, – Тогда, что? Что это может быть?!
Замотанная в тёмные одежды, молодуха несла воду на коромысле.
– Простите, – обратилась к незнакомке Валентина, натянуто улыбаясь, – что это у детей за транспортное средство?
Та подняла на Валентину холодные, равнодушные глаза и, думая о чём-то своем, пробурчала под нос:
– Колорадский жук.
Шутит, – поёжилась Валентина и направилась в сторону Гребешка.*
Стайка мужиков у аптеки, гогоча, училась бить чечётку.
Валентина ускорила шаг.
Чего это они? На пьяных, вроде, не похожи, да и время ещё рабочее? – покосилась на плясунов Валентина.
Надо же! Ни одного знакомого лица! – продолжала удивляться женщина.
У нового рубленого дома, упершись гигантским тюрбаном в дверной косяк, стояла женщина, в фуфайке и резиновых сапогах.
Валентина в любопытстве замедлила шаг. Что это она делает? – По всему выходило, что женщина бодалась с дверью.
Вот и ещё одна, в тюрбане. Уже четвёртая. Может это, что-то мусульманское?.. Ну, конечно, – внезапно успокоилась женщина. Ещё во времена её учёбы в школе, в Хохломе было много пришлого люда: армяне – каждый год асфальтировали дороги, грузины – окучивали хохломских девок. – Но разве они мусульмане?.. – Женщина задумчиво посмотрела в ту сторону, где когда-то возвышалась церковь. – Лишь рваное облачко в форме перевёрнутого креста на ясном небе.
Незаметно для себя, она спустилась к реке и, поднявшись на поросший вереском пригорок, свернула на кладбище.
Но где же могила отца? Покричать, что ли – папа, ау!?
Но как разрослось кладбище! – оправдывала себя Валентина, уже больше часа, кружа между могил.
Вот и Нина Петровна здесь…
Валентина вспомнила, как бегала в детстве, по воскресеньям, в библиотеку, к этой доброй женщине, с усталыми глазами.
Ванька Горохов из параллельного класса, дразнивший её осой.
Валентина, как зачарованная, продиралась сквозь кладбищенские джунгли. С надгробий на неё смотрели далёкие и близкие, знакомые и не очень, свои, хохломичи.
Да, что же это?! – И вечная Нюра здесь? – А где же ей и быть-то. Сто три годика прожила. Ай да, Нюра-солдатка!
Катенька…Не может быть. – Слёзы катились по лицу Валентины, оставляя на щеках черные дорожки туши. – Но она их не замечала. Женщина, словно забыв о цели своего визита, бесцельно бродила между надгробий, читала эпитафии, вспоминая свою прошлую, такую далёкую и близкую жизнь в Хохломе.
И когда из зарослей двухметровых георгинов вылезла сухонькая женщина, с огромным тюрбаном на голове, – Валентина заметила её не сразу.
– Не признаю я тебя дочка, сослепу, чья ты будешь?
Валентина, вздрогнула, поздоровалась и протянула женщине помин:
– Я, Ивана Пчелина дочка.
– Валюшка, ты?
А я вот к сыночку пришла, Лёшеньке, однокласснику твоему, – женщина беззвучно заплакала.
– Тётя Клава?.. Вы почти не изменились, – прошептала Валентина, пряча глаза. В этой словно высушенной, бесполой женщине, с выцветшими глазами и странным головным убором, она бы никогда не узнала Клавдейку-хулиганку, голосистую разбитную бабёнку.
Что же это за мор такой над Хохломой нашей?
– Видно, Господа прогневили, доча.
– Пьют?
– Заливаются. Только бездонную бочку – не наполнишь. Да и болящих много.
– ?
– Все болеем, – да не стареем, не успеваем, – хохотнула Клавдейка.
Внезапно женщина резко обернулась, будто её окликнули и, не прощаясь, почти побежала в заросли малины.
– Куда это она? – растерялась Валентина.
Но Клавдейка убежала недалеко. Скрывшись за стволом вековой сосны, она залезла рукой под тюрбан и принялась лихорадочно фарафонить голову.
Верно, говорят бабы, когда рога режутся – саднят нестерпимо! А вот, когда сквозь пятки копыта лезли – хотелось постоянно бить чечётку.
Клавдейка, улыбнувшись своим мыслям, лихо притопнула, свернув голову гигантскому кузнечику.

* Гребешок – название улицы, расположенной на горе

Перебор с "хохломой".
"Ындя взопрели озимые, рассупонилось ясно солнышко, расталдыкнуло лучи свои" далее по тексту.
Как бы ничего страшного, если бы не "пересаливали" нечитабельным "расчихвостила свой знаменитый пучок, размером с июньский стожок сена и заплела лён волос в косу до пят, толщиной в здоровый мужицкий кулак".
И фраза "заколоть кочета" совсем смутила. кочет - петух. Не знаю, в каких деревнях кур "колют" - забивают колющим ударом ножа. Улыбнуло.
Вообще повороты сюжета скорее фольклорные, скороморшные излишне, "ради красного словца" зачастую.
По структуре - набор эпизодов, в каждом свой главный герой, объединены эти эпизоды только местностью, где происходят события.
И эволюцией не пахнет. Скорее мутация.
Эволюция - изменение человека как вида, т.е. повсеместно и массово.
Мутация - изменение определенных органов у определенных индивидов в определенном ареале под воздействием каких-либо факторов.

Автору - удачи и силы духа.

С уважением,
Егор.

Конечно же, мутация, но рассказ хороший.
Просто замечательный.

Согласен с Егором насчет избыточности и сусальности.
Почему простые городские люди "удивляются", а если деревенские - то обязательно "дивятся"?
Не надо делать из деревни сувенирную матрешку. Шукшина почитайте что ли.

Впрочем, текст ладный.

Колоритно и задорно.
Эволюцией не пахнет.
Смачно и разудало.
Хороша пасхалка.
Самому захотелось ущипнуть за крепкий зад Клавдюшку. Да поглазеть на наличники и избы.
К сожалению на колорите далеко не уедешь.
Три вопроса:
1 Пропотевшая, дурно-пахнущая власть. К чему это?
2. Из рюкзаЧка, достал лисичку диаметром с ВЕЛОСИПЕДНОЕ колесо. Аут.
3. Зачем рушить церковь?

Пардон, забыл вчера отметить несомненные плюсы текста - всю ночь кошмары мучили
Текст живой, образный, с неповторимым авторским стилем.
Идея наличия церкви, как некоего оберега земли, народа от превращения в бесоподобное не нова, но подана с интересного угла, видится и ощущается выпукло.
Персонажи колоритные, каждый со своей неповторимой черточкой.

Автору - терпения.

С уважением,
Егор.

Мне не хватает в современной литературе социального вопроса. А вот когда он совсем исчезнет из художественного поля, то мы станем, как хохломичи.
С рогами и копытами. Проблема в том, grold, что эволюция русского человека, с большей долей вероятности может пойти по этому причудливому сценарию.
Да, колоритно. Да, задорно. При этом удивительное владение языком, свой стиль. Моя оценка – отлично!
А критикам давно пора спуститься с верхних строчек раздела. Здесь есть хорошие рассказы, которым пока не было уделено должное внимание.

И мне понравилось, и юмор тут не штампованный , не солдафонский и не злой. Читалось с удовольствием.
Отдельное спасибо за фразу "Верно, говорят бабы, когда рога режутся – саднят нестерпимо! А вот, когда сквозь пятки копыта лезли – хотелось постоянно бить чечётку".

У меня странное чувство, что к началу рассказа о церкви припаяли продолжение в связи с конкурсом.
Не знаю, так ли, но рассказ о церкви был хорош.
Хотя "дурно пахнущая власть" и впрямь ни к чему.
Деревня описана вначале так узнаваемо - ну будто в своем селе побывала! Тоже и церковь, и мастерские, и остатки техники, и фрески...
За это спасибо автору.
Но дальше - все разваливается. Какой-то нечистый Федор шестирукий... К чему бы он? Автобан отдельно. Бочонки отдельно. Нет, конечно, бочка в хозяйстве всегда сгодится. Но чтоб мужики втроем упирались, добывая эту тару и потом вот так просто бабе под огурцы отдали ее... Не, фиг вам!
Продадут и пропьют - это да. Или не продадут, но уж как-нибудь сами используют, для своих нужд. Из иной бочки печку можно сделать, например. Корабль космический построить. Или еще чего сгородить.
Но своей бабе бочки откапывать для хозяйства - да по доброй воле! Где таких мужиков видали?
Да наших мусор не заставишь вынести!

Ну, в общем про отравление земли, бездуховность и плохую экологию - про это уже много раз читано. Хотелось бОльшего.

А если баба шибко настойчивая?

Вот и я о том! У нас как мужик считает: ты, мол, сначала докажи свое право мной командовать! А там поглядим ишшо.

в общем не плохо, надо брать
хотя слишком сложно для моих мозгов
...написанного мне и в жизни хватает

Хохлома так Хохлома, всем Хохломам Хохлома. Автору спасибо: настроение улучшилось. Насколько я поняла, жители деревни в чертей стали превращаться? Всем эволюциям эволюция. Тем не менее, идея рассказа понравилась. Удачи.

Хорошо написано. Но не эволюция, к сожалению.
А оценивать приходится не только стиль, язык и образность, но и соответствие теме конкурса.

да уж
Спасибо за настроение.
Мутация.

По системе ИФЭЯ: 1-0-0-1
Объяснение баллов http://fantasts.ru/forum/index.php?showtop...=200#entry36195
Интерес – 1 балл. Своеобразная история, мистика. Не заинтересовало.
Финал – 0 баллов. Закончилось ничем (или не понял чем). Жаль.
Эмоции – 0 баллов. Не сопереживал.
Язык – 1 балл. Читал без труда, но три слова не понял: баские шали, лекторат, фарафонить.
Удачи!

Сюжет напомнил мне старый добрый сериал "Русские страшилки". ЧУдное было произведение.
Вообще, это один из самых грустных рассказов на конкурсе. Несмотря на залихватский стиль, живописание и колоритных персонажей. Убери из наименования жителей начало, и получится про наше будущее. Нашенская зона экологического бедствия.
Пассаж про церковку и рога отсылает к уже помянутому по другому поводу Гоголю. ТАк вот свели концы с концами. Только почему не быть мутации, скажем, к коровьему гену? Все ж таки деревня.
Почему Хохлома? Может, потому что "лицо", презентация, легко узнаваемая, расхожая, у всех на слуху. Тема, набившая оскомину, а впридачу вся эта "бесовщина". Получается - и про экологию, и про чертей, и про вымирание...
Эволюция - устойчивая мутация. А уж если всем миром...

Отличный слог! Очень понравилось, как автор нарисовал образ русской деревни, а также его правдивое описание стиля жизни современного деревенского жителя.

К сожалению, в рассказе я обнаружил лишь мутацию, а не эволюцию.

Но рассказ очень хороший!

Какое-то двусмысленое предложение получилось )))
... и заканчивались у колен )))
В бога Ра верил значит.

Неплохо... неплохо...