Борис Семенович Штауфенберг давно подозревал, но почему-то всегда стеснялся признаться даже себе, не то что другим: плохие мысли не рождаются спонтанно в гниющих скоплениях его нейронов, напрочь отравленных табачным дымом, алкоголем, дешевыми медикаментами, городским смогом и гарью (хотя, в принципе – среда, самая что ни наесть благоприятная); плохие мысли приходят извне!

- Так что же их порождает, каков источник, или может быть источники, что более вероятно, - уже в который раз спрашивал Борис Семенович у эфира. Ответ был получен ранним субботним утром, когда пронзительный визг бензопилы распорол светлеющую тишину городского квартала и ударил в уши сладко спящих жильцов дома №13, расположенного на улице Гоголя. Штауфенберг открыл глаза, вновь закрыл и обнаружил в сознании скверную мысль. Какое-то время Борис Семенович внимательно изучал её с помощью внутреннего электронного мелкоскопа с индуктивно связанной плазмой. Мелкоскоп он собрал сам и подарил себе на двадцать шестой день рождения. Подарил и забыл. А сейчас – вспомнил. Штауфенберг прильнул к пыльному окуляру и сразу ощутил холод, идущий от гадкой мысли.

- Никак с улицы явилась, - подумалось исследователю, - потому как в голове у меня до сих пор тепло от душных камбоджийских снов, а на улице, поди, ниже нуля, ибо ноябрь.
Борис Семенович осторожно крутил микровинт прибора, краем сознания отмечая поток электронов, обрушивающийся на плохую мысль. Наконец в поле зрения появилось трехмерная картинка: мысль была черной с багровыми прожилками, мохнатой; судя по многочисленным язвам, она страдала проказой, сифилисом и синим лишаем. У мысли не было ни рук, ни ног, ни головы. Более всего она походила на сельский туалет, пользующийся огромной популярностью среди местного населения, но патологически не убираемый, и потому пребывающий в крайне тяжелом антисанитарном состоянии.

Очевидно, для обеспечения мобильности мысль имела шесть стоптанных колес. Когда Борис Семенович повернул манипулятором мысль на бок, он обнаружил стилизованное изображение бензопилы и многократно повторяющуюся букву «z».

Крайне озадаченный, Штауфенберг прекратил исследования, отодвинул мелкоскоп, открыл глаза, встал и подошел к окошку. Прямо под ним два добрых христианина решили как следует порезвиться: один держал в руках здоровенную бензопилу и пронзал стремительной сталью замершее тело поваленного древа, покрытое кое-где льдом, а кое-где снегом, а кое-где напрочь лишенное коры, ибо; периодически, зубья пилы натыкались на стылую землю, и тогда тон звука менялся от визга, до непонятного «ДРРРР», а в стороны летела грязь, перемешанная с опилками и снегом. Второй добрый христианин ловко кидал крепкие чурбаки в кузов небольшого грузовика; тяжелые поленья тревожно бились о покореженный металл машины, и кувыркались в недрах, пока их не останавливал борт, или другое такое же полено. Грохот стоял жуткий.

Усердно помолившись о здоровье тружеников, и пожелав им всяческого соблюдения правил техники безопасности, что крайне важно для подобных работ, Борис Семенович вернулся в остывшую к тому времени кровать, вздрогнул, залез головой под подушку, в надежде что ткань и пух воспрепятствуют проникновению акустических волн в его органы слуха, или проще – уши, но увы. Все оказалось не так просто: визг и грохот продолжали его тревожить, более того, на мгновение ему показалось, что подушка не только не уменьшает звукового давления, но даже каким-то странным образом способствует ему, что было жутко до всяческих там аневризмов, если не сказать более.

Полный мрачных предчувствий, Штауфенберг вдруг вспомнил про мелкоскоп и гадкую мысль. Он обратил взор внутрь себя и оцепенел: рядом с первой, холодной, грязной, мохнатой, больной мыслью на колесах, он обнаружил другие, точно такие же, или еще более отвратительные мысли, мыслишки, измысления! Сотни, а может тысячи грязных пришельцев, и у всех на боку образ бензопилы с неуместной, но все же многократно повторяющейся буквой «z». И тут Борис Семенович все понял, откуда явились эти мысли и зачем у каждой на борту изображение инструмента с издевательской латинской буквой, да к тому же еще бессовестно умноженной саму на себя!

Бензопила, сопряженная с работающим христианином, в то мутное, субботнее утро явилась источником излучения дурных мыслей. Эта эмиссионная система существовала всего десять минут, но даже за столь короткое время она успела заразить умы жителей дома №13, и ряда других близлежащих строений прескверными гадостями.

Все, кто сладко спал мгновение назад, дружно встали и подошли к окну, но труженики не заметили этого.
Все, кто сладко спал три мгновения назад, дружно пожелали доброго утра работающим, но труженики ничего не услышали.
Все, кто сладко спал шесть мгновений назад, вернулись как один в кровать, но сон не шел к ним, а гадкие мысли, излучаемые эмиссионной системой продолжали атаковать их разум.

Когда давление этих умноженных гадких мыслей превысило прочность терпения, сознания жителей взорвались ментальной вспышкой. Единовременно. Мгновенно. Плотно. Мощно. И все гадости, накопленные этим утром, резонируя друг с другом, и оттого еще более усиливаясь, со страшной силой обрушились на эмиссионную систему «добрый христианин – бензопила». Инструмент замолчал. Стало тихо-тихо, как и должно быть по утрам. Но тут добрый христианин с пилой проявил свою антихристианскую сущность, нарушив спокойствие странным замечанием:
- Ай, сущай, бинзинама кирдык, мая? Бельме пильмана, ара!

В тот момент, большая часть гадких мыслей, переизлученных жителями дома №13 и близких окрестностей уже проникли в корпус и продолжали проникать, увеличивая давление внутри двигателя инструмента. Наконец, наступило равновесие: чудовищное давление мыслей было сковано прочностью металлического корпуса. Для того чтобы нарушить равновесие, необходимо было воздействие, и ждать долго не пришлось: усталый труженик положил пилу на снег.
Усталый труженик снял шапку и полушубок.
Усталый труженик наступил на ручку пилы, зачем то плюнул в грязную ладонь, и ухватился за ручку стартера.
Усталый труженик с отчаянным криком «Бельме киздык мана, бинзина тваю!» дернул за ручку.

В этот момент система «работник-бензопила» перестала существовать. Свистящие куски металла, части разорванной плоти, брызги крови, все это со страшной силой ударило в стороны; послышался звон бьющегося стекла, крики, детский плач. На том месте, где работали труженики, остался лишь перевернутый грузовик, да разбросанные чурбаны. Эпицентр взрыва можно было легко найти по темно-красному пятну подле дороги.

Борис Семенович Штауфенберг с неохотой признал, что недостаточно искренне молился о соблюдении правил техники безопасности. Минут через десять показалась машина скорой помощи, что очень странно. Позже выяснилось: возвращаясь с ложного вызова, медработники решили посмотреть, где взорвалась бомба и сколько человек осталось в живых. Теперь, два санитара неуверенно топтались вокруг кровавого пятна. Один достал помятое ведро и лопату; другой в растерянности чесал затылок и тоскливо матерился.

Тем временем, во дворе появилась стая бездомных собак. Санитары переглянулись и принялись поспешно собирать пропитанный кровью снег в ведро. Собачки расположились в пятнадцати метрах от них, с неодобрением наблюдая за действиями людей. Одна из собачек нашла в снегу что-то интересное и тут же проглотила. Остальные принялись исследовать местность, всецело полагаясь на свое расчудесное обоняние. Санитары стали на них махать руками; в сторону животных со свистом устремились парочка серьезных камней. Несмотря на промах, собакам эта игра не шибко понравилась, тем не менее, уходить они не собирались: взяв машину в кольцо, собачки принялись с безопасного расстояния отрывисто и громко обзываться.

Через некоторое время санитары решили, что работа сделана. Они погрузили находки вместе с инструментами и спешно удалились. А собачки принялись доделывать их работу.

Борис Семенович устал наблюдать, тем более, никаких плохих мыслей не ощущалось; он вернулся в постель и вдруг подумал, что вроде как милиция должна приехать. В ответ завыла сирена. Штауфенберг полез с головой под подушку и наткнулся на плохую мысль – она сидела посреди сознания и показывала ему бородатый язык. Борис Семенович вздохнул, неспешно достал электронный мелкоскоп с индуктивно связанной плазмой, положил под предметное стекло гадкую мысль и замер: холодная, черная, с бордовыми прожилками, пораженная язвами и синим лишаем.

- Неужели, это первая, та самая, - удивился Борис Семенович, переворачивая мысль набок. На её облезлом борту был обезображен кривой уазик, а возле него странная надпись, впрочем, сделанная русскими буквами «уи-уи-уи!». Штауфенберг оторвал взгляд от окуляра и задумался. В этот момент на него со страшной силой обрушился желанный сон. После пробуждения он забыл о дурных мыслях.

Какое то время, о событиях напоминало лишь кровавое пятно, чернеющее с каждым часом, да стая упорных собачек, прочесывающих местность в поисках желанных фрагментов.

Интересный мелкоскоп у гражданина для разглядывания плохих мыслей. Финал рассказа предвидела. Спасибо. Не разочаровали!

рад, что не разочаровал))))

А я то как рада! Мощно задвинули.

спасибо, мне очень приятно)))))

Всегда пожалуйста!

С удовольствием прочитал

прямо очень здорово, все бы так писали )

А мне не понравилось. Тяжело, занудно читается. Вот нет той лёгкости, огня - обязательных для сатиры

Согласен. Если сравнивать с Ильфом или Зощенко, то конечно, автор будет в проигрыше. Но ведь автор еще только начинает...

Иван Топорыжкин пошел на охоту... (с) Очень похоже. Прием, когда автор часто повторяет имя, отчество и фамилию персонажа, причем вместе, не нов, и не слишком удачен. Юмора это не прибавляет, а вот текст утяжеляет.