Свиносмерть

Командир воинской части №------ был хозяйственник. Знаете, у офицеров на командных должностях, со временем, развивается некоторое окостенение разума, и проявляется зацикленность на какой-нибудь идее. Так вот, командир воинской части №------- полковник Дзыбов был хозяйственником. Плевать ему было на Боевую подготовку, и на службу войск, и на офицерских детей, во время развода катающихся по плацу на велосипедах, зато бордюры в части всегда блестели свежей краской, а запас веников в подразделениях был рассчитан на пять лет непрерывной круглосуточной уборки территории. И уж конечно, особой гордостью полковника было подсобное хозяйство. Ни в одной части округа не было подсобного хозяйства лучше. На иерархической лестнице Командира свинья стояла выше любого солдата или офицера. Он выбирался на проверку караула в лучшем случае раз в два месяца, зато свинарник посещал каждый божий день. Полковник знал всех своих хрюшек по именам и очень умилялся, общаясь с ними. Само собой, все вопросы, касающиеся подсобного хозяйства, он решал лично. А солдаты, да и почти все офицеры за глаза звали старика «колхозником».
Известие о том, что хряк-производитель «Гришка» взбесился, застало Командира в личном кабинете и сильно его расстроило. Гораздо сильнее, чем утренний скандал с женой и гораздо сильнее, чем вчерашний скандал с любовницей. Как это ни комично, в сердце полковника «Гришке» отводилось больше места, чем жене и любовнице вместе взятым. Да и то сказать: скандалы с женщинами дело обыкновенное, а лучший хряк-производитель бесится не каждый день. Погоревав минуту, Командир вызвал к себе начпрода лейтенанта Косова и приказал писать рапорт на получение боеприпасов. История об этом рапорте долго потом ходила по части. Косов, не справившись о форме, написал буквально следующее: «Прошу выдать мне на складе артвооружения пять патронов калибра 7,62мм образца 1943 года, для умертвления хряка-производителя», чем на пару часов саботировал работу делопроизводства - весь штаб валялся по полу. Рапорт этот, конечно же, пишется абсолютно по-другому. Лейтенант Косов, только-только выпустившийся из тылового училища, встал на майорскую должность начальника продовольственной службы, и пока еще не вполне разобрался с делами. Посочувствуем же ему, ведь процент проворовавшихся и севших начпродов неумолимо высок.
…И вот, январским морозным деньком, процессия из семи человек двинулась в сторону подсобного хозяйства. Впереди шел начпрод с АКМ-ом за плечом. К автомату был пристегнут магазин с пятью боевыми патронами, и от сознания этого Косов держался неестественно прямо. В отличие от командных военных училищ, в тыловых курсанты мало имеют дело с оружием, зато о нормах довольствия узнают все. За Косовым широко шагал свежепроизведенный капитан Зайцев - начальник службы артвооружения, высоченный как пожарная каланча. Остальные пятеро были праздношатающимися молодыми лейтенантами, искавшими хоть какого-то зрелища, в этой скудной на впечатления зиме. Шли гурьбой четверо командиров взводов и начальник химической лаборатории. Капитан посматривал на молодежь свысока, но шел тоже больше из любопытства, чем для контроля, не было в этом контроле необходимости. Лейтенанты лениво перекидывались шуточками по поводу участи хряка. Вчера была грандиозная пьянка, такая, на какую способны только офицеры, сегодня до обеда все отходили, и вот только теперь потихонечку начинали возвращаться к «нормальному бою», и что-то соображать. Обсуждали вяло, куда нужно стрелять свинью. Кто-то предлагал за ухо, кто-то в лоб. Начальник химической лаборатории, лейтенант Скобелев выразился в том смысле, что пуля, ведь, может череп и не пробить, поэтому нужно стрелять в ухо или в глаз. Все дружно засмеялись.
Скобелев был «пиджаком», и конечно ничего не знал о сокрушительной мощи калибра 7,62. Был он человеком очень сложным, в котором много чего перегорело, не догорело и продолжало гореть. В обществе кадровых военных Скобелев чувствовал себя неуютно, а пить не мог вовсе из-за гастрита, что служило поводом для обидных шуток. Грубого военного юмора из-за своей тонкой душевной организации не понимал. Был слишком мнителен и обидчив, считал, что все вокруг над ним смеются, хотя на деле лишь чуть посмеивались, да и то не зло. Но, главное, среди этих сильных, грубых и привыкших к лишениям людей, Скобелев обыкновенный, современный, городской мужичек оказался не в своем кругу. Зато он способен был воспринимать тонкие оттенки прекрасного, писал неплохие стихи, а в химии вообще был бог. Скобелеву, на самом деле, не по душе была вся эта затея со свиньей. Он предпочитал не знать, откуда появляется отбивная на его столе. Этой ночью, и Скобелев уже сейчас предчувствовал это, он до утра будет мучиться в полубреду, под впечатлением от увиденного. Он был слишком впечатлителен и обладал слишком богатым воображением. Однако в загрубевших людях, что его окружали, было для Скобелева что-то нестерпимо привлекательное, что-то такое, что ему, как-то неосознанно даже, хотелось перенять. И потому он шел вместе со всеми и даже отпускал циничные шуточки, сам, внутренне содрогаясь от их циничности и удивляясь себе.
На подсобном хозяйстве все кроме начпрода скривились и замахали руками у носов, а лейтенант Иванов даже достал носовой платок. Косов поглядывал на всех с превосходством. Он был здесь хозяин. Свиньи же вызвали у компании настоящий восторг, и даже похмельный синдром был забыт.
- Которого, которого валить?! - Командир второго взвода лейтенант Павлов, подбежал к загону. Был он городским и на свинарник попал первый раз в жизни. Пока они шли, не слишком богатое воображение рисовало ему в основном абстрактные картины. Он не предполагал даже, что свиньи такие… живые.
- Дальше, в шестом загоне, это молодняк. – Ответил начпрод.
Лейтенант Павлов, этот трогательный мальчик с зияющей душевной раной, неделю ухаживал за одной милой девчонкой, официанткой из офицерского кафе. Симпатичной, умненькой, веселой. А на вчерашней пьянке вдруг узнал, что его избранница переспала чуть ли не со всей частью. Даже с солдатами путалась. Это был страшный удар. Бедный лейтенант Павлов! Был он еще зелен и наивен. Такая сильная потребность любить и быть любимым больше подходит школьнице, чем офицеру русской армии и, конечно, в будущем обязательно заведет его под каблук. А сейчас, неосознаваемые им самим психические процессы толкали Павлова к восстановлению равновесия. Он был взвинчен и возбужден сверх обычного. Ему требовалось что-то такое… он сам не знал, чего именно. Требовалось увидеть смерть хряка. Хряк должен был ответить за все.
Два года спустя, во время новогоднего штурма Грозного, старший лейтенант Павлов потеряет больше половины своей роты, но выведет остатки подразделения, не оставив ни одного раненного бойца…
Гришка всех поразил. С появлением незнакомых людей, в загонах поднялся переполох, свиньи беспокоились, жались в кучу. Наиболее смелые и любопытные из них поднимались на задние копытца, передние просовывали в ограждение и напряженно нюхали воздух, шевеля влажными пяточками. Хряк же стоял посреди своего загона, широко расставив ноги и наклонив голову, безо всякого движения. Он был страшен: здоровый, горбатый, матерый, с одним желтым, расщепленном на конце клыком.
- Триста килограммов. – Похвастался Косов.
- Больше на дикого вепря похож. – Сказал Зайцев восхищенно.
Из другого конца длиннющего свинарника к ним бежали уже двое чумазых солдат, что работали со скотиной.
- Как же его вывести? – Забеспокоился Скобелев.
- Солдаты выведут. – Сказал Косов.
Солдаты тут же, без слов, нырнули в загон. Они знали, что за Гришкой сегодня придут.
- А не кинется? – Спросил Иванов бодрым голосом.
- Может и кинутся, - ответил один из солдат, курносый и с веснушками, - мы его, когда к ветеринару возили, так он все борта у машины разнес.
Повинуясь уговорам и легким толчкам, Гришка, недовольно похрюкивая, вышел в проход между загонами и встал там. Он обвел мутным взглядом людей, остановился на Иванове, набычился и угрожающе хрюкнул. Иванов картинно выразил испуг, отбежал назад и спрятался за товарищей.
- Он посмотрел на меня, посмотрел!
За картинным испугом взводный скрывал настоящий. Страх был больной темой лейтенанта Иванова. Он считал себя трусом, хотя для этого не было никаких оснований. В военном училище, ложась под танк, сжимая в руке боевую гранату или карабкаясь по отвесной стене скалодрома, он проклинал себя за предательский холодок в груди, не замечая, что другие курсанты тоже боятся. Не понимая, что это нормально. Он настолько извел себя, настолько привык считать самого себя трусом, что страх стал чудиться ему повсюду. Его отец - прославленный герой Афгана, отправил сына в военное училище, даже не спросив, хочет ли тот стать военным. Отец был жестким человеком, и спорить с ним было бесполезно. Иванов был обречен на военную карьеру в тени своего родителя.
Два года спустя, старший лейтенант Иванов положит всю свою роту, взвод за взводом, штурмуя пулеметные гнезда боевиков по приказу заезжего с проверкой полковника-генштабиста. Сам он в этом бою получит пулю в живот, а чеченские позиции вечером того же дня расстреляют ГРАД-ы, поставленные на прямую наводку. За этот бой, старший лейтенант Иванов будет представлен к Ордену мужества, заботливо пропихнутому отцом, и досрочно произведен в капитаны...
- Как его стрелять-то? – Спросил командир первого взвода лейтенант Титов. – Он же по двору носится, наверное, будет.
- Ведро со жрачкой поставим. Он со вчера ничего не ел. Наклонится и стрельнем. - Предложил Павлов, из него так и перла инициатива. – Он же жрать по-любому хочет.
- Наверное, хочет. – Ответил Титов задумчиво.
Хряк, тем временем, подошел к загону с молодняком, и оттуда поросята потянулись к нему на встречу своими пятачками.
- Ишь, гляди, как будто прощается, как будто чувствует! – Восхитился Иванов.
- Известное дело чувствует. – Удивился такому невежеству второй солдат, длинный, нескладный и с прыщами. – Они ведь все чувствуют.
Потершись пяточком со всеми поросятами, хряк отошел от загона, повернулся к людям задом и снова застыл.
- Выгоняйте на задний двор. – Приказал Косов солдатам. – Что-то не хочу я его стрелять. – Добавил он дрогнувшим голосом.
- Давай я! – Тут же, словно все время только этого и ждал, предложил Павлов.
- Давай.
Косов, непослушными руками, сдернул автомат с плеча и передал взводному, тот, сияя, словно тысячеваттная лампа, принял.
Титов широко ухмыльнулся.
Был лейтенант Титов потомственным военным, военным до мозга костей. Его отец был офицером, его дед был офицером, его прадед был донским казаком. Титов шутил, что младенцем его вместо пеленок заворачивали в портянки. Армия вошла в него с молоком матери. «Сынок, почему сегодня перед школой ты не заправил койку? Папа, я не успел. Вставай на полчаса раньше, сын». И он вставал раньше. С младых ногтей простая, тяжеловесная, не допускающая двоякого толкования событий, армейская логика проникла в его сознание. Он никогда не мечтал, воображение у него вообще отсутствовало, он был сверхпрактичен. Он никогда не размышлял подолгу, вынося решения мгновенно, и решив что-то, уже никогда не отступался. Он был аккуратен, опрятен, обязателен и легок на подъем. Это был офицер такой, какой он и должен быть. Это были золотые кадры армии. В жизни Титова все было ясно и понятно. Была карьерная лестница, по которой он рванул с самого начала с маниакальной устремленностью. Уже сейчас он стал любимчиком комбата и первым кандидатом на место командира роты. Была молодая жена, ведь офицеру кто-то должен готовить ужин и стирать рубашки. Была молодая жена, которая плакала по ночам в подушку, потому что начала понимать, что ее драгоценный муж любит службу, но не ее.
Всего через два месяца лейтенанта Титова ждет неотвратимый развод, который он переживет довольно легко. А через два с небольшим года, Титов примет командование батальоном и, пробыв на этой, такой долгожданной, должности всего три дня, будет смертельно ранен пулей чеченского снайпера…
Хряк, вдруг, заупрямился в дверях. Солдаты толкали и били его все сильнее и сильнее, но Гришка стоял. В конце-концов веснушчатый взял лопату и начал лупить его черенком по спине. Под градом ударов хряк медленно, против воли, но пошел.
- Гришка! Гришка, ты мой! – Длинный вынес во двор ведро с отрубями.
Хряк даже не взглянул на еду, только повернулся к высыпавшим, вслед за ним, на улицу людям задом и снова застыл.
- Ну что, давай, взводный! – Сказал чужим голосом Скобелев.
Павлов дослал патрон и, сзади, начал приближаться к Гришке. Руки его заметно дрожали.
- Куда стрелять-то?
- Да за ухо, за ухо!
Павлов зашел было с боку, но Гришка опять повернулся к нему задницей.
Он зашел еще раз, ткнул хряку стволом за ухо, но все закричали:
- Не стреляй! Не стреляй!
- Стенка!
- От стены отрикошетит!
Павлов отступил на два шага.
Теперь у него дрожали еще и колени.
- Ты близко бы не подходил, - посоветовал Зайцев, - кровью забрызгает.
Павлов прицелился с того места, на котором стоял. Он посмотрел на свиную шею в прорезь прицела, и вдруг опустил автомат.
- Может вы кто-нибудь? – Слабым голосом спросил он.
Вся его инициативность сменилась ужасным упадком сил. Колени подгибались.
Оружие без слов принял лейтенант Ефимов.
За все это время Ефимов не произнес ни слова, только слушал других. Он был «старым» лейтенантом, потому его шансы дослужиться до генерала были малы. Семь лет назад Ефимов окончил техникум и собирался поступать в институт, даже не помышляя о военной карьере, когда в пьяной драке он убил человека. На следующий же день пошел в военкомат, и его забрали в армию. Это был единственный способ скрыться от мести друзей убитого. Отслужив полтора года срочки, подал рапорт, с просьбой отправить его на учебу в военное училище. Сдал экзамены, отучился пять лет, и вот он офицер, командир взвода, и служит за тысячу триста километров от родного города. Все эти годы Ефимов чувствовал внутри только пустоту и жил как будто по инерции, машинально. Хотя для окружающих он был обычным человеком, и его товарищи ничего не замечали.
Через два года старший лейтенант Ефимов откажется вести свой взвод в составе походной колонны в город полный боевиков, заявив, что это самоубийство, будет разжалован и судим трибуналом, тюрьма, от которой он пробегал полжизни, всё же его не минет…
Ефимов быстро подошел к хряку, сунул ему ствол за ухо и выжал спуск. Грянул выстрел, Гришка рухнул как подкошенный. Иванов хохотнул. Тут же, особенно уже не целясь, Ефимов расстрелял оставшиеся четыре патрона. Все в голову. Последняя пуля с визгом отрикошетила от земли, и Ефимов чертыхнулся. Все побежали смотреть.
Гришка лежал на боку без движения, скудная лужица крови натекла у него под головой.
- Крови то, крови вообще не было! – Возбужденно сказал Скобелев. – Я думал, крови больше будет, а ее вообще не было!
- Это из-за жира. – Авторитетно заявил Косов.
Хряк вдруг зашелся страшными судорогами. Это было так неожиданно, что все кроме Ефимова и Зайцева вздрогнули. Всем, без исключения, стало не по себе, а Скобелев подумал, что если бы в голливудских фильмах смерть изображали так, то мало нашлось бы желающих смотреть эти фильмы. Судороги затихали, движения становились реже, слабее, а потом прекратились вовсе. Ефимов почувствовал приступ тошноты, но сдержался и даже не показал вида, что ему плохо. Он проверил автомат, и передал его Зайцеву, убрав руки в карманы бушлата, чтобы никто не заметил, что они трясутся. Все были возбуждены. Все говорили, мало слушая других. Ефимов стоял чуть в стороне, ему смотреть не хотелось.
- Дырочки видишь? Вот тут вошли, а вот тут вышли! Насквозь прохерачило, не почувствовало даже, а ты говорил череп не пробьет! И маленькие дырочки какие, почти незаметные.
- Это все из-за жира. Не было бы жира, так брызнуло бы.
- И насколько его хватит этого хряка? Триста килограмм на всю часть то?
- Калаш 7,62, был бы 5,45 выходные были бы во! – И Зайцев показывал кулак, чтобы все увидели, какие были бы выходные отверстия. – А так, что вход - что выход.
Солдаты вязали к задним ногам Гришки трос.

Этот страх и подобное поведение отлично описанны в "Пушки острова Наварон" А. Маклина
"кинЕтся

ну, тут может "что сделать"? кинуться, Ь пропустил

Это совсем древнее, дремучее, сегодня в старых дисках копался и наткнулся

Спасибо, что прочитали

Блестяще, Брат Гусаров. Блестяще. Удивлён тем, что это старое. Пока читал, мне казалось, что это из недавнего, что вы заметно выросли в профессиональном плане, по причине, что другие ваши работы не столь глубоки образами, вы уж не обижайтесь на меня за прямоту. Они не плохи, но вроде как поверхностные, а вот эта работа очень хороша именно проработанностью образов - коротко, ёмко, с юмором и правдивостью, поданной в виде недалёкого будущего персонажей.
Очень хорошо.

В связи с вашей работой вспомнилось, как в армии, в одной из командировок был я в части, где имелось большое подсобное хозяйство. И был там солдат в обязанности которого входило ежедневно (!) резать одну свинью, прожаривать паяльной лампой, разделывать и всё такое. Ежедневно. Это было его обязанностью. Он не ходил в наряды, его не привлекали на другие работы. Только резать свиней. Каждый день. Вот служба, а! Отвлекаясь, можно вспомнить и о нескольких чурбанах, которые работали там скотниками. Тоже служба не позавидуешь. Каждый день навоз убирать. И такая армия бывает у некоторых, да.

Уже после армии, в молодости, довелось мне немного на шабашке поработать на свинокомплексе. Я там сварщиком работал - восстанавливали один свинарник из многих заброшенных. Вот там я видел хряков и "машек". Это нечто! Громадные туши! Их держали именно на развод молодняка. Когда эти туши хотели жрать - орали так, что не по-себе становилось от этакой агрессии. И был там один бездомный, да, бездомный поросёнок. Его мамаша придавила, видимо, и он стал горбатым. Ей Богу, не вру. На тот момент, когда я его впервые увидел, ему было шесть месяцев, а выглядел он, как трёхмесячный, да ещё худой. Носилось по свиноферме это горбатенькое недоразумение, как собака бездомная, жрало что попало, даже маленьких дохлых поросят, которых выбрасывали на улицу. Истинную правду пишу. Что с ним стало потом - не знаю. Закончили мы там работу и на другой объект шабашить поехали.

Кстати, свиньи и впрямь чувствуют день, когда их резать будут. Моя бабушка держала поросят, а дед их резал. В такой день, как правило, ноябрь, когда уже становилось холодно и можно было мясо держать в кладовке, ибо морозильника в холодильнике на это явно не хватит, дед "раскочегаривал" паяльную лампу, готовил дощатый помост, точил свой нож с наборной рукояткой из цветных плексигласовых колечек (зековская поделка). С тех пор у меня слабость к таким ножам - с хищным длинным лезвием и канавкой для стекания крови. Дед его частенько за голенищем сапога носил. Для форсу, естественно. Но были в его молодости времена, когда так делали почти все.
Открывали стайку, но поросёнок на улицу не выходил, хотя в иные дни, когда надо было убрать навоз, его выгоняли на улицу, он выходил спокойно. А вот в день, когда надо резать - ни за что. Приходилось выгонять силой. А уж как они визжат, бедненькие, когда их резать начинают...
Ладно, не буду об этом.

Ничего другого у вас не читал, поэтому как Сочинитель сравнить не могу, но этот рассказ очень понравился.
Пишете ли вы фантастику? Просто с таким багажом армейского опыта и умением его описать у вас должно хорошо получаться.

Спасибо, могу по-разному писать. Просто считаю, что до современного читателя проще достучатся через тупые яркие боевички, в кои и зёрнышки человечности можно подсыпать, вдруг взойдёт?



Ну да, свинарник на неподготовленного человека производит гнетущее впечатление



- Известное дело чувствует. – Удивился такому невежеству второй солдат, длинный, нескладный и с прыщами. – Они ведь все чувствуют.




Тут много моих рассказов, в основном в посте, если зайдёте, поругаете какой, буду благодарен