ИГРЫ ДЛЯ ЛЮДЕЙ
БРАЧНОГО ВОЗРАСТА
БРАЧНОГО ВОЗРАСТА
Перед поворотом на Старгород, когда я предвкушал отдых дома: дети на улице, Анька на работе – позвонил шеф.
– Домой едешь? – спросил он.
Чуть не поперхнулся от такой проницательности; до конца рабочего дня три часа. Хотя рабочий день при моей профессии * вопрос сложный. Это если работаешь сутками, без выходных, а если смылся пораньше * сразу почему, да зачем.
– Откуда знаете? – переложил трубку в левую руку.
Гнев шефа – это не про меня. Я особенный, я лучший.
– Олег, ну ты даешь! Сегодня у тебя годовщина, юбилей.
День рождения у меня в декабре, сейчас осень. Какую дату я пропустил?
– Хотя юбилей, это про людей, – Шеф хмыкнул, – В общем, десять лет со дня бракосочетания.
– Да-а? – удивился я, поправляя трубку. – А! Да-да. Я хотел сказать: да.
– Мог не скрывать. Отпустил бы тебя, хотя с приездом Цукеркрюгера, мы тут зашиваемся. Хочет видеть нашего главного генератора идей, форм и чего-то там еще. Я по-немецки плохо понимаю, французский в школе учил. Но это можно завтра, с Цукершнайдером-то. Звоню, чтобы сказать, не особенно там сегодня! Чтоб завтра в лучшей форме, значит. Подарок купил жене?
– Да, да, – промямлил я.
– Помнится, когда вы с Анечкой были у меня на юбилее, понравилось ей, как фирма организует для сотрудников игры-праздники.
– Павел Васильевич, не надо фирму. Я сам.
– Молодец, генератор форм, идей и чего-то там еще. Да и Анечка у тебя женщина с идеей. Это мы услугами фирм пользуемся, ням-ням.
Мне показалось, или он причмокнул?
– Главное, чтоб у вас в семье сейчас все в порядке было. Мне-то насрать. Это Цукермунгер, у них так принято. Новый проект, чтобы все хоккей, и в личной жизни сотрудников тоже. Пожалуйте, значит, завтра с Анечкой на деловой обед. Постарайся уж сегодня. Не ударь в грязь лицом. Чую, не все у вас ладится.
– Павел Васильевич, все хоккей, – сказал я, чувствуя тошноту.
– Да-да…Да? – шеф отвлекся, – Будем надеяться, Олег. Слухи прямо нехорошие. То есть, поздравляю! Всего вам!
Слухи? Знал бы ты, Пал Василич, какие про тебя слухи ходят. Говорят, бьете вы свою молодую жену. Ревнуете и бьете нещадно.
Затормозил у Старгородского супермаркета, там продавали цветы. Похлопал по карманам, бумажник на месте. Может и тебе, шеф, букетик прикупить. На всякий случай. Как бы тебя удар во время приезда Цукергроттера не хватил. Помнится, любит он в теннис играть. Придется вам, Павел Васильевич, в белых тапочках по корту скакать. Выглядите вы бодрячком. На Шона Коннери похожи, говорит Анька. Но чую, не нравится вам в белых шортах кульбиты выписывать.
От этой мысли полегчало.
***
Возле дома стояла Анькина машина. Вот это номер! Она же на работе должна быть.
Дедуля из соседнего коттеджа помахал мне через забор.
– Барышни час назад приехали, – наябедничал он.
Барышни?
В холле пахло (воняло? разило?) духами – не Анькиными. На дубовой стойке новенькая кожаная куртка. Красные туфли на шпильке с бухгалтерской точностью выставлены у двери. Ага, Оксана. Шпильку в двенадцать сантиметров среди наших знакомых носит только она, блондинка из «СТВбанка». Терпеть ее не могу!
Поймал в зеркале свое отражение с букетом. Муж забыл о юбилее, жене * все равно. Отлично! Воткнул розы в китайский вазон на тумбе.
Соблазнительная мысль наклюнулась в голове, поздороваться и укрыться в мансардном этаже.
– Олег, это ты? Иди к нам! Нужен твой совет, * из зала раздался Анькин голос.
– Есть хочу, – буркнул я, но меня держали цепко.
– Бери на кухне и спускайся к нам.
На столе и, правда, нашел котлеты и макароны. Котлеты магазинные, а макароны терпеть не могу. Наложил в тарелку. По пути заглянул к детям. В комнате сына недоклеенная модель линкора «Евстафий». Обычно он убирает детали в коробку, но сейчас бизань-мачта и веревочные снасти брошены. У дочери юбки и платья разбросаны по стульям, пахнет духами – приторно сладкий клубничный запах.
Мне не нравится, не люблю кутерьмы.
– Где Владик и Ксюшка? – спросил я, сев к журнальному столу. Прямо на столешнице (обычно Анька так не разрешает) бутылка коньяка, конфеты. В вазе качается белая роза. Не нравится мне это, особенно цветок. Бутылка, правда, неоткрытая.
– Оксана принесла три пригласительных в «Миллениум», – объяснила жена, * Твоя мама любезно вызвалась отвезти детей. Давно с внуками не водилась, а тут даже обещала забрать к себе ночевать. Владик и Ксюшка в восторге.
Отломил котлету и стал есть, а что еще делать. Перепираться, что ли? К тому же я умею быть милым. Особенно под таким раздевающим взглядом.
И Анька, и Оксана смотрели, прицениваясь. Такой взгляд я видел у теток, когда на пятом курсе универа работал в гипермаркете.
Они приходят за новой посудомоечной машиной или холодильником, при этом словно выбирают автомобиль. Молодой человек, а как он встанет в углу, а есть ли система «нофрост», а как защититься от накипи? Почему здесь такая неудобная панель, а цвет – гаже не бывает.
Молодой человек, что вы делаете?! Хам! Рад стараться, мадам.
– Ну? – мне надоел их медицинский осмотр, – Зачем позвали?
– Совет нужен твой, – начала Анька. – Понимаешь, Оксана хочет завести ребенка. Тридцать семь лет – критично. Биологические часы бьют.
Я поперхнулся, ничего себе поворот и осторожно произнес:
– Ну и?
Оксана набрала воздуха и бросилась в атаку:
– Я готова воспитывать его одна, родители сказали – поможем. Главное, роди внука.
– Зачем одна, что твой… этот… как его… стоматолог? – откусил от котлеты и поморщился. Перца много. Значит мясо гуано, если оно вообще там есть.
– Он сказал, что не для того развелся, чтобы жениться. И вообще, у него на шее двое спиногрызов и бывшая жена.
– Спиногрызы на шее, это серьезно. Бедный мужик, – на зубах хрустнул то ли хрящик, то ли кость.
Я потрогал языком зуб и сказал:
– Плохо, что стоматолог отвалился. А что остальные? Не скромничай. Пока шла сюда пару сердец шпильками-то пригвоздила.
– Не язви, – она выразительно посмотрела на меня.
Вздохнув, продолжила:
– Я ходила на свидания как на работу больше месяца. Никто и слушать не хочет.
– Почему?
– Это я сейчас говорю, что никаких претензий, а потом на генетическую экспертизу и алименты по суду.
– Правда, так сделаешь? – интересуюсь я.
– Да нет же! Вот дурак! И ты туда же. Зачем мне чьи-то копейки, я сама вполне себе зарабатываю. Мне нужно только одно, сам знаешь что.
– Тогда поменьше болтай, быстрее получишь, что хочешь.
– Я и не болтаю. Только нынче все помешаны на безопасном сексе. СПИД, гепатит, внебрачные дети. Дураков нет.
– Не смеши, – я поставил тарелку на стол, вот теперь мне стало действительно интересно, * Не верю. По-старинке пробовала: в бар, бутылку водки, а на утро в чужой постели. К тому же даже не в чужой, у тебя своя имеется. Хоть какой-нибудь мужик: зеленый студент, охранник из того же бара. Ты еще вполне ничего. Даже не скажешь, что тебе сороковник.
Быстро глянул на Аньку и добавил:
– Хотя не в моем вкусе.
– Спасибо, мне, вообще-то, тридцать семь, – возмутилась она.
Я молчал, и, вздохнув, она продолжила.
– В общем, лодочки не помогают. А время идет. Забеременею сейчас, рожу в тридцать восемь. Посчитай: ребенок окончит институт, мне будет шестьдесят!
– О, ужас! – завопил я.
– И потом, что значит бутылка водки, – вступила жена, – Нормальная женщина на пьяную голову ребенка заводить не будет. Нужно здоровое потомство. От кого попало, кстати, тоже не годится. Нужен кандидат в отцы.
– Да, нужен кандидат в отцы, – подтвердила Оксана.
Ага. Теперь найди им кандидата. Вот, значит, зачем меня позвали. Мысленно перебрал знакомых и друзей. Антон недавно развелся, и, кстати, спиногрызами обзавестись не успел. Гоша всегда готов, и о таких вещах, как СПИД, гепатит и внебрачные дети, не задумывается.
– Не знаю, дамы, чем вам помочь, – сказал я, – Ни одной подходящей кандидатуры. Оно мне надо, так подставлять ребят.
– Ты нас не понял, Олег. Мы нашли кандидатуру, – продолжала моя жена.
– Кто же это?
– Отцом Оксаниного ребенка станешь ты.
Вот тут я сел обратно на новый кожаный диван.
***
– Девки, вы в своем уме? А-а-а, вы прикалываетесь, – понял я, – После рабочего дня уже принять успели, а это вторая бутылка.
Я кивнул на коньяк.
– Сам подумай, ты лучший кандидат, – убеждала меня жена.
– Ты чего? Какой из меня кандидат! – я испугался.
– Ну как же! – Оксана села рядом, и я погрузился в экзотический запах ее духов.
Магнолия так пахнет в середине лета. Агрессивная женственность, кажется, так позиционируют аромат креативщики.
– У тебя отменное здоровье. Я ни разу не помню, чтобы ты болел. Ты умный, – она гипнотизировала меня синими очами.
– На теле ни грамма жира. Спортом занимаешься. Твои дети отлично учатся, общительные, со способностями. Тебя даже в однообразии не упрекнешь: мальчик и девочка.
Взор ее затуманился и стал русалочьим, и я поспешил отодвинуться к подлокотнику. Во время!
– Между прочим, я тоже в этом участвовала, – встряла Анька.
– Да, Анечка, конечно, – Оксана опомнилась, – Прости. Все будет, как договорились. Только пытаюсь доказать верность нашей мысли. Ничего личного. Но он красивый, Анька. Правда, твой муж красивый. Тебе Похож на киноактера. Помнишь, в «Быстрой реке»? Невозможное сочетание взаимоисключающих качеств: хамства и надежности.
Моя жена окинула меня критическим взглядом.
– Пожалуй, что-то такое есть.
Я красивый? Это уж слишком. Встал и, прихватив тарелку, направился в кухню.
– Стой! – Аня обогнала меня и встала в дверях, – Пусть договорит, а потом решай.
Оксана встала рядом. Обе выглядели внушительно, я мог пройти только, если бы применил физическую силу.
Вернулся и сел на диван, что еще делать-то.
– Олег, будь ты человеком. Я не говорю, будь мужиком. Вот именно, будь человеком. Не жадничай. Одна маленькая клетка, у тебя их миллион. Никаких претензий. Ребенок мой, и ничей больше. Что мне на колени перед тобой упасть? Прошу потому, что никак по-другому. Ты же никогда не был ханжой, как эти козлы, которые спят направо и налево, а сами полны предрассудков. Всегда нас уважал. Редкость, когда мужчина уважает женщину. Потому и прошу тебя. Ведь после меня ничего не останется. Умру и все. Хочу ребенка, – Оксанины глаза засияли.
– Вы что, серьезно, что ли?
Вглядывался в их лица, пытаясь найти подтверждение, что это шутка. Их лица были серьезны, на них читалась решительность.
С ужасом вдруг понял, живым меня отсюда не выпустят.
– Анечка, ты же умница, – взмолился я, – Ею инстинкт управляет. Но ты! Как ты до такого могла додуматься? Конечно, я жук еще тот. Но это слишком даже для меня.
Анькины глаза выражали спокойствие и равнодушие.
– Неужели, ты не ревнуешь? – прибегнул я к последнему козырю.
Молчание. Вот так, Терентьев, десять лет твоей семье, а тут такие повороты. С юбилеем!
– Согласен, – вырвалось вдругу меня.
Сам даже не понял, а язык уже ляпнул.
– Согласен? – переглянулись они.
– Согласен. Согласен. Чего уставились? Только давайте быстрее, пока не передумал.
***
Анька оставила свой пост и села рядом. В ее глазах я уловил превосходство, и что-то еще таилось там. Это «что-то» сулило большие проблемы.
– Терентьев рано ты согласился, – сказала она. – Мы еще до конца сценария не добрались, полагалось предложить искусственное оплодотворение. Оксана, правда, сказала, что ты не согласишься. Но я реальносмотрю на вещи. Моя ставка была, что больше пяти минут ты не продержишься.
Она посмотрела на часы.
– Ровно пять минут. Все вы одинаковые.
Я вдруг словно очнулся. Огляделся. Роза в вазе. Кстати, белых в Старгородском магазине не было. Неоткрытая бутылка коньяка и коробка конфет. Что-то намечалось, а я помешал? Посмотрел в Анькины глаза, в темном колодце зрачка искрилась насмешка.
«Анечка у тебя женщина с идеей».
Хорошо, «женщина с идеей», я тебе сейчас устрою, чтобы не думала, что тебе под силу тягаться со мной. Посмотрим, кто из нас добыча.
– Стыдно тебе, Аня, должно быть, * начал я, * Десять лет живешь со мной, а твоя подруга знает меня лучше тебя, – сказал я.
– Оксана права. На глупости с искусственным не соглашусь. Для Терентьевых это – не вариант.
Отбросил Анькину руку и обернулся к Оксане. Она все еще стояла у двери.
– Чего застряла там? В первую очередь тебя касается. Прошу.
Показал на диван. Деревянной походкой, забывая крутить филейной частью, она подошла и села. А я еще гадал, намеренно они вертят нижней частью или это от того, что центр тяжести у них смещен.
– Солнце мое, – сказал я, – Если я и представляю себя донором, то только донором крови. Все будет происходить естественным образом.
Она перевела взгляд с Аньки на меня, не зная, как лучше себя повести. Молодец, не знаешь обстановки – молчи.
– Ты же сама говорила, что я лучшая кандидатура. Надежный хам, красавец, умен, талантлив. Погоди, про талант это не ты говорила. С кем-то спутал. Прошу прощения.
Анька скептически посмотрела на меня и хмыкнула.
– Так вот, солнце мое, – продолжал я, – В отличие от малохольного стоматолога, возьму на себя обязательства о ребенке. Буду помогать материально и морально. Мальчик, девочка, мне без разницы. Дашь мою фамилию. Ребенок будет иметь право на имущество. Имущества немного – дом, машина. Но я в расцвете сил, у меня новый проект. Сам Джим Цекернеггер хочет завтра со мной отобедать. Так что я еще дел наворочу, – я надул трицепс.
– Кстати, ты завтра тоже приглашена, – бросил Аньке, – Зарубежный гость хочет пооблизываться ну русских женщин с идеей.
– Терентьев, пошутили, и хватит! – не выдержала Анька.
– Ты всегда была скупа, Аня. Это общий женский недостаток. Не волнуйся, наследства хватит на всех. Ну что, Оксана, разве я тебе не нравлюсь?
– Допустим, нравишься, – она опасливо посмотрела на Аньку, – Но ты занят.
– Ерунда. Видишь ли, я не против еще одного ребенка, а жена не соглашается. Конфликт интересов. Может быть, у нас с тобой получится?
Сжал Оксанино запястье, чтобы нащупать пульс. Увидел, как глаза меняют фокус от света. Да-а-а, я удав Каа. Как у нас кардиограмма, Оксана? Предательский сбой.
Анька, раздувая ноздри, вскочила.
– Мне это не нравится!
– Постой-ка, – дернул ее обратно, – Сама затеяла это.
Теперь я сидел меж ними и держал обеих за руки.
– Терентьев, это уже не шутка, – Аня попыталась выдернуть ладонь.
– Вот именно.. Совсем не шутка. Дошло, наконец-то? – сказал я.
Теперь дернулась рука Оксаны. Во время предотвратил побег.
– Хочешь, чтобы я присутствовала? – съязвила Анна.
– Не требуется, я не сторонник всяких новшеств. Только видишь ли, Оксана, немного не в моем вкусе. Не люблю блондинок. И потом, я привык к ней за столько-то лет. Впрочем, как и к тебе.
Оксана покраснела. Анька задохнулась от злости.
– Можно ее как-нибудь преобразить? – продолжал я, – Помоги подруге! Друг ты, или не друг?
Соединил их руки, а сам встал. Они отскочили друг от друга, словно их ударило током.Чья очередь смеяться, Анечка?
Мы мерились с ней взглядами. Аня вдруг успокоилась. Закинула ногу на ногу, из под джинс показались носки с пижонским логотипом. Она критически осмотрела Оксану.
– Даже не знаю, чем помочь. Блондинка и есть блондинка.
– Туфли, – подсказал я. – Мне хватит туфлей. Экстремальные, красного цвета. У меня от них мороз по коже. Почему ты такие не носишь?
– Мне в догонялки приходится бегать и на площадках играть, а в перерывах между работой и детскими секциями бегать из магазина в магазин, чтобы закупить паршивые котлеты и макароны, которые ты не любишь. Шпильки мне не подходят.
– Ничего, – она обратилась к Оксане, – Тебе скоро шпильки тоже не понадобятся. Познаешь все прелести воспитания спиногрызов.
Она встала.
– С туфлями сами как-нибудь разберетесь. У меня вопрос, где вы собираетесь детей заводить?
– Здесь, конечно, – отозвался я, – Не наверху же. Зачем осквернять священное брачное ложе. А на этом диване мы с тобой ни разу не пробовали.
Она все-таки не выдержала. Задыхаясь от гнева, выкрикнула:
– Что ж вы раньше не думали об осквернении? Интересно, за сколько минут ты сдался ей в тот раз? Тоже за пять? Лицемеры! Чудный расклад: муж и подруга. Смешно до ужаса.
Она выскочила, хлопнув дверью. С топотом поднялась по лестнице. Возле столовой шаги затихли. Инспектирует бар? ищет сигареты? звонит маме?
Не об этом, Терентьев, думаешь. Думай, как выкручиваться будешь.
***
Сел напротив Оксаны. Пальцы, унизанные кольцами, дрожали от напряжения.
– Что это было? – спросил я.
Она молчала.
– Говори давай. Она знает? Откуда? Ты ей рассказала?
– Успокойся. Ничего никому не говорила. Я же не дура.
Оксане можно верить, не смотря на экстремальные шпильки, характер у нее прямолинейный.
– Значит, только подозревает, – произнес я и почувствовал облегчение, * Подозрение не доказательство. Плохо, если давно подозревает.
– Давно, наверное. Видишь, как прижало.
Напряжение медленно покидало ее. Вот она вздохнула и откинулась на спинку дивана, положив рукина колени. Колени, кстати, ничего, ням-ням.
– На кой черт такую интригу заворачивать. Не понимаю, – сказала Оксана, – Вы, Терентьевы, больные на голову. Знаешь, об этом? Один на одну половину головы, другой – на вторую. Спросила бы напрямую. Расцарапала бы лицо. Выяснили бы все и помирились. Делов-то. Так нет же! Чувствую себя идиоткой, вывернутой наизнанку.
– Хе, хе.Тебя тоже надули? – усмехнулся я.
– Куда мне с моими бухгалтерскими мозгами? Думала у меня здесь подруга. Плохо мне сегодня. Меня стоматолог бросил. Нашел себе соплюху какую-то. Хотела, поплакаться. Коньяк купила. Думала, подруга здесь у меня. Нет у меня подруги. Очень жестоко так делать.
Пока Оксана стенала, я думал, теперь понятно, откуда коньяк. Осталось выяснить, откуда роза.
– А знаешь, почему он меня бросил, Олег. Предложила завести ребенка.
Золотая прядь упала на лицо, и я первый раз за вечер глянул на нее с сочувствием.
– Ничего, – сказал я, – Образуется.
– Угу, своих проблем хватает, а я должна издевательства терпеть. Из-за одного раза когда-то в прошлом. И ведь, знаешь, что сказала? Типа все мужики одинаковые, не один стоматолог такой. Давай, говорит, на Тереньтеве проверим. Розыгрыш устроим. Согласилась я, дура. А разыграли меня.
– Спасибо, что не сдала, – сказал я.
– Вызови, такси. Я сегодня без машины, благодаря твоей сумасшедшей жене.
Уже в коридоре, помогая ей надеть куртку, на секунду задержался в поле ее аромата.
– Слушай, ты, правда, хочешь ребенка? – спросил я, глядя из-за ее плеча в зеркало.
Мы встретились в отраженной реальности взглядом. Оксана преодолела отпущенную ей природой меру ехидства.
– Тебе еще ночь пережить надо, папаша.
– Что это? – спросила она, опустив взгляд на букет кровавых роз в китайском вазоне.
– Юбилей. Десять лет совместной жизни, – сказал я.
Она вдруг захихикала.
– Это она тебе подарок приготовила, – приступ смеха скрутил ее.
– Все, иди! – толкнул ее вперед.
– Не заиграйтесь! – кинула она на прощание, и красные лодочки устремились за дверь.
Часть моей души, пусть микроскопическая, осталась под дверью, вслушиваясь в октябрьскую темноту, где по кирпичной дорожке стучали набойки. Ворота. Я нажал на кнопку, выпуская даму на улицы осени. Пусть хоть в этом я буду учтивым.
Вторая часть души устремилась наверх. У входа в столовую я задержался. Анна, Аня, Анечка… Зачем ты это затеяла? Проигрывать для меня – не вариант.
***
Аня лежала на диване, накрывшись пледом. Рядом на подставке мигал зеленым глазом телефон. Угу, нажаловалась, мамочке. Тоже разрядка. Лучше чем коньяк или сигареты. Ну а я выпью, чаю. Пора заканчивать праздничный ужин.
Пощелкал газовой плитой, поставил полный чайник – ноль внимания. Ладно, не гордый, подкачу первым.
– Итак, подруга жены ушла, остались два действующих лица, – сказал я, – Муж и жена. По законам драмы конфликт достигает наивысшей степени напряжения, история приближается к развязке.
Молчит.
– Как закончим третье действие? Может, комедия? – предложил я.
– Обхохочешься, вот какая комедия, – голос хриплый, как после долгого плача.
Уже хорошо, что ответила. Результат. Открыл дверцу шкафа и стал заглядывать в разноцветные коробки.
– Не трагедия же. Аня, ты никогда не знала, что такое трагедия. У тебя свой дом и сад, дети здоровы, работа не пыльная. Чего тебе надо-то?
– Ну-ну, – отозвалась она, – Терентьев, переворачивай смыслы. В этом ты мастер.
– А в чем твоя трагедия? Шпильки не можешь носить, как Оксана, – продолжал я, – Так и джинсы дороже ста долларов выбираешь. Твоя футболка стоит больше, чем у другого зарплата.
– Не о том речь.
– Трагедия у нее. Я тебе скажу, что такое трагедия. Жизнь русского мужика – трагедия. Вместо того, чтобы строить самолеты, корабли и луноходы, он вынужден в магазине прогибаться. Да, мадам, как скажете мадам. А если не в магазине, так к преподобному Цукермуну на поклон ходить. Хоккей изображать, пока он на твою жену облизывается. Или в сорок девять в белых тапках по корту скакать.
– Давай, ритор, сбивай меня с толку. Луноходы? Про гравитацию загни, не забудь.
– Где у нас конфеты? – рявкнул я.
Она вздрогнула, но тут же отбросила плед и села:
– Тебе еще и сладенькое подавай?
На лице черные разводы от туши. Сердце вдруг сжалось от жалости. Только нельзя идти на поводу у совести. Ничего особенного не произошло. Веришь сам, поверят и другие.
– Вообще-то, я тебе хотел приготовить, – сказал я.
– Заботливый. Это хорошо. Как раз настало время позаботиться о себе, например.
– Почему?
– Потому что не комедия, не трагедия и даже не мелодрама. Начинается настоящая жизнь.
– Пафосно, – я сел на табурет, а вот, кстати, и конфеты, в вазочке прямо на столе.
Развернул бумажку и подбодрил:
– Слушаю, продолжай. Наверное, хочешь рассказать, как плакалась маме. А мамочка сказала, брось эту сволочь. Возьми детей, приезжай ко мне. Будем жить впятером в двухкомнатной квартире. Шумно и весело.
– Нет, Терентьев. Никуда я отсюда не уеду. Ты уйдешь.
– Дом построил я. Это моя цель, моя основа, фундамент. Меня отсюда только вперед ногами. Так что съешь конфетку, и успокойся, – я протянул ей трюфель.
Она прищурила глаза.
– Вперед ногами? Меня такой вариант больше, чем устраивает. Даже поспособствовать в этом могу. Хочешь знать, кому я звонила?
Зеленый глаз на телефонном аппарате мигал. Значит, на флэшке запись разговора.
Посмотрел в ее злые глаза и сказал:
¬– Ну? Говори, чего тянешь-то?
– Сам не догадываешься? – красивый мягкий рот кривится в усмешке.
– Нет.
– Терентьев, вали отсюда. Забирай вещички, машину и катись. А не то потеряешь любимую работу. Пойдешь в супермаркет кланяться: да, мадам, что вам угодно, мадам… Хотя наверное тебе этобольше нравится, чем по корту в белвых тапках скакать. А жить здесь по-любому не будешь. Предлагаю, разойдемся по-хорошему.
Она нажала кнопку воспроизведения, из телефонного динамика сквозь гудки прорвался голос шефа:
– Слушаю.
– Я хочу поговорить о моем муже и вашей жене, – ответил ему Анькин голос.
– Аня? – удивился шеф.
Она нажала на паузу, и выразительно посмотрела на меня. Счетчик показывал минуту и тридцать две секунды до окончания записи.мДумаете, минута и тридцать две секунды слишком мало, чтобы испортить человеку жизнь? О нет! Я знаю цену словам.
– Теперь я, пожалуй, съем конфетку, – она выхватила трюфель из моих рук.
– Твоя подруга ошиблась, – произнес я.
– Да что ты? – подбородок высоко вверх.
– Она сказала, что ты больная на полголовы. На самом деле, хуже. Идиотка! Понимаешь, что наделала? Подставила человека, который никакого отношения к нам не имеет. Да он изуродует ее. Возможно, сейчас, пока ты здесь в тепле и уюте.
– Не имеет к нам отношения? Тогда чего ты разволновался? Разберутся. Если что есть, так тебе первому прилетит. Как раз вперед ногами вынесут отсюда.
– Не верю. Не верю, что ты так можешь.
Попытался выхватить телефон, но она придвинула его к себе.
– Очень хочется послушать запись? Прямо-таки сгораешь от нетерпения. Попросить стыдно. А ведь можно вывернуться, если знать, о чем я говорила с твоим шефом. Вот и нет! Придется тебе действовать вслепую, генератор идей, форм и чего-то там еще.
Она потянула руку к телефону, демонстративно выбирая между кнопкой воспроизведения и удаления.
Свист резанул слух. Чайник, закипая, выбросил пар. Анна вздрогнула и обернулась. Бросился к телефону, откинул крышку и выщелкнул карту памяти с заветной записью.
– Отдай, – прошипела Анька, пытаясь разжать мою руку.
– Хочу узнать, насколько дикая у тебя фантазия, – толкнул ее и вышел из столовой.
Бросилась за мной по лестнице.
– Глупости все это, Олег. Куда ты?
– Хотела, чтобы я ушел. Ухожу. Поеду к кому-нибудь. По дороге послушаю запись.
– К Оксане, да?
– Тебе какая разница.
Влез в туфли и схватил пальто со стойки. Флеш-карта выпала на пол и отлетела к стене. Анькины глаза победно блеснули, и она бросилась за ней. Мы столкнулись. Анька первая нашла и сжала ее в кулаке. Но я поймал ее.
– Давай сюда! – грубо сжал ее руку.
Она вскрикнула:
– Мне больно!
– Давай сюда, – прорычал я.
Палец за пальцем разжал ее руку. Увидел на зеркальной полке плейер сына. Откинул крышку и вставил карту.
– Олег, я прошу тебя, не надо, – взмолилась она.
О да! Еще как надо. Белая роза мне не дает покоя. Воспроизвести, моя прелесть. Она ударила меня кулаков в грудь и заплакала:
– Пожалеешь об этом.
Нажал на кнопку, из болтающихся наушников послышался звук. Анька звонила матери, просила свозить детей в «Миллениум». Не то, перемотаем.
Ага, вот оно, долгожданное:
– Я хочу поговорить о моем муже и вашей жене.
– Аня? – шеф удивлен.
– О моем муже, и твоей жене, – поправляется она.
Пауза.
– Не пора ли нам с ними развестись, Паша?
– Паша? – мой голос звучит хрипло.
Анькины глаза смотрят на меня с испугом. Она отсупает, но я вижу в глубине зрачков насмешку.
«Не пора ли нам с ними развестись, не пора ли нам с ними развестись, – тараторит плеер. Букет багровых роз лопочет вместе с ним из китайского вазона.
Ах, Паша! Он же так похож на Шона Коннери. Но ведь он старше тебя на столько лет.
Темная волна накрывает разум. Делаю шаг вперед, чтобы стереть ее, уничтожить. В колодце ее глаз теперь плещется страх, но она все-таки находит силы произнести: С юбилеем тебя, милый.
Ваза падает на пол, брызжут осколки. Вслед за цветами разлетается мелочь, которую все скидывали в вазу, пуговицы, бусинки, иголки, магнитный ключ от офиса. Стереть, уничтожить. Сжимаю кулак и делаю шаг вперед.
Вдруг понимаю, что дверь открыта. На пороге Владик и Ксюшка.
– Мама? Папа? Что вы делаете? – сын растерянно смотрит на нас, у него Анькины глаза.
– Мы вам подарок на праздник купили, – дочь прижимает к себе коробку, по плечам рассыпались темные волнистые волосы, Анькины волосы.
Мне хочется, чтобы в их глазах не было страха.
Я не знаю, что делать.
А то непонятно.
