Байка первая
Превратности Судьбы: «Зенит» и портвейн – близнецы братья…

Он проснулся в предрассветный час. Было прохладно и зябко, ленивое солнышко всё ещё дремало где-то – за далёкой линией горизонта. Но кромешная тьма уже трусливо отступила, вокруг безраздельно властвовала серая, чуть подрагивающая мгла. Редкие клочья тумана задумчиво оседали на ветвях деревьев крошечными капельками росы. Заброшенный сад казался древним и ужасно таинственным. Где-то рядом тихонько шелестели волны, ненавязчиво соприкасаясь с каменистым берегом. Это старушка-Нева напоминала о своём существовании.
- И как это меня занесло сюда? – удивлённо прошептал Серый. - Так иногда бывает. Просыпаешься, и долго не можешь понять: - «Где я? Как попал в это конкретное место? Зачем?». А потом, когда память постепенно возвращается, закономерно возникает другой, гораздо более важный и трудный вопрос: - «А что, собственно, дальше-то будет?»…

1980-ый год был богат на события: московская Олимпиада, умер Владимир Семёнович Высоцкий, Серый (он же – полностью – Сергей Сергеевич Хрусталёв) окончил среднюю школу. Выпускной вечер, утреннее похмелье, мысли о грядущем поступлении в ВУЗ.
До пятого класса семья Сергея жила в Ленинграде, а потом родители «завербовались на Севера», так что школу он заканчивал уже на Кольском полуострове, в заштатном посёлке городского типа – отец и мать уезжать до пенсии «с Северов» не собирались. Как бы там ни было, но пришла пора возвращаться на историческую Родину, то бишь, в Ленинград, где остались малогабаритная трёхкомнатная квартира и добрая старенькая бабушка.
Бабушка встретила внука с распростертыми объятиями, долго вертела во все стороны, приговаривая:
- Худенький-то какой! Да и росточком не вышел! А войны-то и не было. Что же так? Это всё Север виноват. Солнца нет, витаминов нет…
- Чего это – росточком не вышел? – ворчливо возмутился Серый. - Целых сто шестьдесят три сантиметра! А что худой, так это всё из за спорта. Как-никак, чемпион Мурманской области по дзюдо – среди старших юношей, в весе до сорока восьми килограмм...
Бабушка этими объяснениями не удовлетворилась, и стала один раз в два дня регулярно ходить за разливным молоком к колхозной цистерне, каждое утро появлявшейся возле дома.
- Пей, внучок, молочко! – приговаривала старушка. - Оно очень вкусное и полезное. Глядишь, и подрастёшь ещё немного….
Внучок не спорил, а молоко пил исправно и охотно.

Куда поступать – особого вопроса не возникало. Естественно, туда, где пахнет романтикой. В те замшелые времена это было очень даже естественно и логично, тем более, что представители романтических профессий получали тогда вполне приличные деньги. Любой лётчик, моряк, геолог зарабатывал в разы больше, чем какой-нибудь среднестатистический инженер на столичном предприятии. И считалось совершенно обыденным и разумным – лет до сорока пяти «половить романтики» где-нибудь в дальних краях, денег скопить-заработать, да и осесть – ближе к старости – в каком-нибудь крупном городе на непыльной должности, а по выходным с усердием вспахивать свои шесть огородных соток.
Раньше, чем в других ВУЗах, экзамены начинались в «Макаровке», где готовили штурманов и капитанов для плаваний в суровых северных морях. –
- Профессия как профессия, - одобрила бабушка. - И денежная, и с романтикой всё в полном порядке…
Сергей отвёз в училище документы, написал заявление о приёме – всё честь по чести. Но уже на медкомиссии – к его огромному удивлению – случился полный облом. Пожилой доктор – с аккуратными седыми усами, в белоснежном накрахмаленном халате, наброшенном поверх уставного тельника – быстро опустил парнишку «с бескрайних морских просторов на скучную землю»:
- Нет, братишка, задний ход! Не годишься ты для нашего легендарного заведения. В твоём носу сломана важная перегородка. Дрался много, или спорт какой? И то, и другое? Молодцом, одобряю! Но из твоего носа – на морском ветру – польются такие сопли…. Только вёдра успевай подставлять! А зачем, спрашивается, нашему прославленному российскому флоту сдались сопливые офицеры? Нонсенс, однако, получается…. Да, ладно, не огорчайся! Не один ты такой…. Тут – метров пятьсот ближе к Неве – располагается Горный Институт. Все хиляки от нас туда держат курс. Тоже лавочка неплохая. Дерутся только их студенты с нашими курсантами, постоянно друг другу пустыми пивными кружками разбивают головы. Но, это так, не со зла. Традиции, брат, понимаешь, старинные. Не нами придуманные, не нам и отменять…. Так что, смело греби в том направлении. И семь футов тебе под килем!

Серый послушался доктора и «погрёб».
Старинное приземистое здание, толстенные колонны, узкие, сильно выщербленные ступени. По разным сторонам от входа размещались странные скульптуры: два полуголых мужика, покоцанных временем и ветрами, крепко обнимали таких же покоцанных девчонок. А на асфальте, рядом с длинной каменной лестницей, обнаружилась белая надпись, выведенная аккуратными метровыми буквами: - «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, МОЙ ЛГИ!».
- А что, на мой взгляд, мило, - решил Серый. – Зайдём, пожалуй!
Тут же выяснилось, что на чистых геологов (РМ) наблюдался бешеный конкурс – пятнадцать человек на место. А, вот, на второстепенные геологические специальности (гидрогеология – РГ, и бурение скважин – РТ) поступить было не в пример легче, особенно, если средний балл по аттестату был выше, чем «4,5». У Сергея этот показатель равнялся четырём целым и восьми десятым балла, да и название будущей профессии ему очень приглянулось: - «Техника и технология разведки месторождений полезных ископаемых».
- Лихо загнули! Сразу и не поймёшь, что к чему, - решил Серый и сдал документы на РТ.
Через две недели он получил две пятёрки – по математике «письменно» и «устно» – и был зачислен студентом Ленинградского Горного Института имени Г.В. Плеханова. Учитывая, что до начала занятий оставалось ещё больше месяца, Сергей решил по-быстрому смотаться на Кольский полуостров – порыбачить вволю, грибами заняться всерьёз: зимой суп из сушёных грибов – самое милое дело.
Но, не тут-то было, худой и желчный декан факультета ехидно объявил:
- Все первокурсники, поступившие по эксперименту, направляются в подшефный совхоз «Фёдоровское», на прополку турнепса. Счастливо вам потрудиться, дорогие товарищи комсомольцы!

Приехав в Фёдоровское «товарищи комсомольцы» откровенно запечалились, созерцая бескрайнее широченное поле, покрытое полуметровыми сорняками. Пьяненький совхозный бригадир выдал вновь прибывшим работникам ржавые тупые ножи и скомандовал:
- Вперёд, орлы и орлицы! За славой и орденами!
Пока остальные студенты вяло топтались на месте, высокий и худой парнишка – с непропорционально длинными руками и ногами – резво взялся за дело: и трёх минут не прошло, как он удалился от основной группы метров на пятнадцать-двадцать, только сорняки летели в разные стороны – словно бы из-под ножей комбайна.
- Во, даёт! – восхищённо удивляется симпатичная девица с экономического факультета.
- Да, это же «эртэшник», - лениво прокомментировал её кавалер – по внешнему виду – типичный ботаник. - На РТ каких только чудиков не принимают….
«Раз парнишка наш, то, пожалуй, следует подключиться к процессу», - решил Серый.
Он встал чуть правее неизвестного энтузиаста и начал активно пропалывать чёртов овощ, стремясь догнать лидера. Сделать это удалось только через час, истекая потом, на противоположном краю поля.
- Лёха-каратист, - тяжело дыша, представился новый товарищ.
- Ну, а я тогда – Серёга-шахматист, - неуклюже сострил в ответ Серый. - Кстати, а чего это мы так ломанулись-то?
- Ты что, Джека Лондона не читал? – удивился Лёха. - Ну, помнишь в «Смоке и Малыше»: - «Быстрые долгие переходы и продолжительные привалы»? Мы-то сейчас минут пятьдесят полежим-отдохнём в тенёчке, а остальные ребята – всё это время – будут жариться на солнцепёке. Нам оно – гораздо проще…. Логично я рассуждаю?
- Логично, пожалуй…
Новый знакомый Сергея оказывается записным болтуном и законченным романтиком, поступившим в Горный сугубо по идейным соображениям. Минут двадцать Лёха безостановочно трепался о своей любви к путешествиям, о желании объехать весь мир вдоль и поперёк, о каком-то там «звонком ветре странствий», и тому подобных глупостях. И ещё минут десять рассказывал о карате. То есть, действительно, оказался каратистом – редкость для тех времён нешуточная. Уже в самом конце разговора Лёха спросил:
- А как, кстати, ты относишься к футболу?
- Нормально отношусь. Наверное, как и все, - сообщил Серый. – И играть люблю, и смотреть…
- Давай, тогда сходим на «Зенит»? Согласен? Ну, тогда встречаемся в субботу на «Петроградке», ровно в три. Смотри, не опаздывай! Билеты я куплю заранее.

Встретившись с приятелем в оговорённое время, Серый поинтересовался:
- Лёша, а чего это мы состыковались в такую рань? Футбол-то начинается только в восемь.
- Ты, прямо, как маленький! – возмутился Лёха. – А портвейна достать? А выпить-поболтать?
- Портвейна достать? Вообще-то, я думал, что мы идём на футбол…
Посовещавшись с неприметными пацанами, отирающимися около входа в метро, Лёха радостно объявил:
- На Зелениной продают «Агдам»! Полетели по-быстрому! Говорят, что взять вполне реально…
Они «полетели по-быстрому», отстояли, переругиваясь с наглыми мужиками, полтора часа в длиннющей очереди, Лёха даже успел заехать кому-то в глаз. Но портвейн, всё же, достали. Целых три бутылки!
- Зачем так много? – в очередной раз удивился Серый.
- «Агдам» – вино для дам! - важно, с философскими нотками в голосе заявил Лёха. - А «три» – очень хорошее число! Одну бутылку выпьем до матча, другую – в процессе, третью – после. Железная логика?
- Железная, чего уж там…
- Тогда следуй за мной! Тут один парадняк есть – всё сделаем культурно, без суеты и спешки…
Они вошли в неприметный двор-колодец, по длиннющей грязной лестнице поднялись под самую крышу, на седьмой этаж. Из-за чугунной батареи извлекли картонную коробку, в которой обнаружились два стеклянных стаканчика, салфетки и перочинный ножик. Лёха ловко застелил широкий подоконник салфетками, тщательно протёр стаканчики, открыл пузатую бутылку с «Агдамом», в завершении – достал из кармана куртки сырок «Дружба».
- Слышь, Лёша, а зачём всё это? Ну, «Агдам», сырок, - помявшись, спросил Сергей.
- Ну, ты даёшь! Как бы объяснить-то – попроще…. Ты как относишься к принципам и традициям? Положительно? Так вот, всё это и есть – принципы и традиции! И сырок, именно, «Дружба», и портвейн…. Даже стишок имеется конкретный: - «Портвейн и «Зенит» – близнецы-братья! Кто нам, пацанам, особенно ценен? Мы говорим «Зенит», подразумеваем – портвейн. Мы говорим «портвейн», подразумеваем…» А, чёрт, забыл! Да, и неважно…. Давай, за «Зенит»!
Первая порция «Агдама», как и полагается, прошла комом. Вторая, естественно, соколом. Серый – в процессе употребления портвейна – получил целое море познавательной информации: как о мировом и отечественном футболе – в целом, так и о «Зените» и его игроках – в частности.
- Я за что «Зенит» уважаю? – разглагольствовал слегка захмелевший приятель. - Во-первых, за то, что в команде, в основном, питерские пацаны играют, ребята с нашего двора, образно выражаясь…. Сечёшь? А, во-вторых, за Володю Казачонка! Он – боец настоящий, всегда сражается до конца. Выигрываем, или проигрываем – Володя всегда в мыле, как лось педальный, бегает по полю, бьётся – изо всех сил…. Да – за него – я любому перегрызу глотку! А, вообще, у меня есть мечта…. Хочу, чтобы в «Зените» только одни питерцы играли. Вовсе без приезжих! И, чтобы бились они все – как Володя, то бишь, до конца…. И, совсем неважно, какое конечное место в чемпионате страны займёт команда. Лично мне – неважно! Главное, чтобы играли только свои, и, чтобы – бились! А звёзд иногородних набрать и первые места потом занимать – такого, лично мне – и даром не надо…
Бутылка закончилась. Лёха открыл вторую, достал из-за пазухи плоскую объёмную флягу и ловко перелил туда напиток. Спрятав фляжку под ремень, он старательно одёрнул рубаху и вопросительно посмотрел на Сергея:
- Ну, как? Незаметно? А то менты нынче – звери, вмиг отнимут…
Запихав коробку со вспомогательным инструментарием обратно за батарею, они переместились на Крестовский остров. Но направились не к стадиону имени С.М. Кирова, а вглубь парка, где в дупле старого трухлявого дуба и спрятали третью бутылку.

А потом был – собственно – футбол. Что делалось на поле – было видно откровенно плохо, но на тридцать третьем секторе стадиона Серому очень понравилось. Фанаты, бестолково размахивая руками, дружно скандировали весёлые и дурацкие «кричалки», извлекали из потайных мест фляжки, бутылки, даже, медицинские грелки, и – под одобрительные взгляды друг друга – браво употребляли принесённые напитки.
Кажется, «Зенит», всё же, выиграл. А, вот, с каким счётом? Сергей с Лёхой потом так и не смогли вспомнить…
Дружной и радостной толпой, уже в вечерних сумерках, в окружении доблестной милиции, болельщики двигались прочь от стадиона. Мужики и пацаны дружно скандировали:
- «Зенит» – бронза звенит!
- Менты – гордость нации!
Пьяненькие девицы предпочитали другую «кричалку»:
- Я хочу родить ребёнка – от Володи Казачонка!
Милиционеры, мило и вежливо помахивая чёрными дубинками, понимающе и благостно улыбались.
Сергей и Лёха, незаметно отделившись от основной группы, свернули в парк, к заветному тайнику. Как открывали последнюю бутылку, Серый ещё помнил, потом – как отрезало…
Проснулся он от холода, уже на рассвете. Туман медленно оседал на листьях деревьев крохотными капельками росы, рядом громко и тревожно храпел Лёха.
- Вот, и сходили на футбол, - тихонько подытожил Серый. - Интересно, что по этому поводу скажет бабушка?
Лёха проснулся в неожиданно-хорошем настроении и тут же заявил:
- Классный вчера был футбол! Достойно сходили! А сейчас двинем на «Ваську», там пивные точки с восьми утра начинают работать.
Через пять минут они двинулись в сторону Васильевского острова. Лёха шагал первым и в полголоса беззаботно напевал:
- Мои друзья идут по жизни маршем! И остановки – только у пивных ларьков…
У пивного ларька змеилась длинная очередь, состоящая из злых, мятых и небритых мужичков. Но Лёха доходчиво и авторитетно объяснил, что болельщикам «Зенита» пиво полагается без очереди. Первый несогласный тут же получил ногой в ухо, а остальные благоразумно вмешиваться и возражать не стали…
- Карате – весьма полезная вещь! – хвастливо заявил Лёха, бережно обнимая ладонями кружку, украшенную пышной шапкой белой пены. - А пиво – лучший напиток на этой планете! Впрочем, в данном конкретном сосуде – непосредственно пива – содержится процентов семьдесят, не больше. Остальное – ленинградская водопроводная вода. Но, всё равно, хорошо…
Немного взбодрившись, они двигаемся к метро.
- Моя мать – революция! Мой отец – стакан портвейна! – во всю глотку вопил Лёха.
«Так вот, ты какая, жизнь студенческая!», - подумал Серый. – «Лично мне – нравится…».
Бабушка встретила его на удивление спокойно:
- Пей, внучок, молочко! Оно с похмелья – в самый раз будет…
Внучок и не спорил.
А с Лёхой на футбол они ходили совсем и недолго. Потому как – примерно через полтора года – его быстренько женила на себе одна весьма шустрая, но, безусловно, правильная девица. И стал Лёха-каратист образцовым и примерным семьянином – со всеми вытекающими последствиями…

Вот, вам, господа и дамы, превратности Судьбы! Жил себе парнишка на свете – анархист, хулиган, драчун, любитель портвейна, романтик законченный.…А, ныне?
Ныне Лёха – профессор, доктор технических наук, червь бумажный, даже на футбол больше не ходит. Тьфу, да и только! Вот, что девчонки вытворяют с нашим братом...

Байка вторая.
Введение в специальность. Бур Бурыч и ротмистр Кусков.

На жизненном пути каждого человека встречаются люди, воспоминания о которых всегда приятны и ожидаемы. Всегда, когда бы эти воспоминания ни постучались в потаённую дверцу твоего сердца.

Наступило время первой лекции, которая называлась громко и многообещающе – «Введение в специальность». Заранее – ведь, первая лекция – студенты РТ-80 собрались возле нужной аудитории.
Группа была чётко разбита на две половинки: вот – местные, ленинградские, а эти – приезжие, «общажные». Ленинградские ребята – почти все – щеголяли в джинсах: кто-то – в настоящих, кто-то – в болгарских и индийских. Иногородние же были одеты либо в стандартные школьные брючата, либо – в широченные клеши, уже года два-три как вышедшие из моды. Ну, и речь, естественно, отличалась – разными краевыми нюансами. Всякие там «оканья» и «аканья»….
Ленинградцы разместились по правую сторону от входа в аудитории, «общажные» студенты – по левую. Серый, если посмотреть с одной стороны, был местным, если же с другой – то приезжим. Но, поскольку он дружил с Лёхой-каратистом, то без особых раздумий прибился к ленинградским.
И, вдруг, из бокового коридора появилась неожиданная, по-книжному брутальная личность: среднего роста блондин с шикарным киношным пробором посередине модной причёски, обладатель тяжёлого, волевого, опять-таки – киношного – подбородка. Приметный парень был одет в чёрную классическую тройку и белоснежную рубашку со стоячим воротом. Кроме того, наличествовал шикарный галстук попугайской расцветки, и – нестерпимо блестящие, явно, импортные – туфли. На лацкане пиджака неизвестного пижона размещался стандартный ромб, свидетельствующий об окончании какого-то спортивного техникума. Рядом со скромным ромбом красовался громоздкий и солидный значок с гордой надписью – «Мастер спорта СССР».
- А это, что ещё за ферт такой? – достаточно громко, не таясь, спросил Лёха, никогда не отличавшийся особой тактичностью и трепетностью.
Ферт, оглядевшись по сторонам, мгновенно сориентировался и направился в нужную сторону. Подойдя вплотную и пристально глядя Лёхе в глаза, заезжий щёголь пальцами на лацкане пиджака – противоположном тому, где красовались вышеописанные регалии – начал изображать характерные знаки, вынесенные из отечественных фильмов об алкашах, мол, давайте-ка, сообразим на троих.
«Сюрреализм какой-то, мать его!», - непонимающе поморщился про себя Сергей. – «Ну, никак не вяжется строгая черная классическая тройка с такими плебейскими замашками!».
Впрочем, Лёху это обстоятельство ни капли не смутило, понимающе подмигнув блондину, он элегантно подхватил Серого под локоток и непринуждённо направился в сторону ближайшего мужского туалета.
В туалете брутальный ферт извлёк из брючного кармана бутылку коньяка (пять звезд!), за несколько секунд – крепкими белоснежными зубами – расправился с пробкой, невозмутимо опорожнил ровно треть, занюхал рукавом пиджака, и, протягивая бутылку Лёхе, представляется:
- Кусков, Мастер Спорта СССР по конной выездке, дипломированный спортивный тренер! К вашим услугам, господа!
Передавая друг другу бутылку, они допили коньяк. На безымянном пальце Кускова обнаружилось золотое обручальное кольцо.
«Эге! Да он же – в отличие от нас с Лёхой – совсем взрослый!», - отметил про себя Серый и спросил нового знакомого напрямик:
- Дяденька, а вас-то как занесло на эти галеры? Чем, собственно, обязаны таким вниманием?
- Видите ли, мой юный друг, сорока принесла на хвосте, что ЛГИ – заведение насквозь нормальное. Мол, принципы и традиции здесь соблюдаются по полной программе. А это – в наше скучное и лицемерное время – немало!
- Не, Кусков, ты это говоришь серьёзно? – восхитился непосредственный Лёха, - Про принципы и традиции? Ну, тогда ты – брат нам, и всё такое…. Краба держи!
Кусков, обменявшись с Лёхой и Серым крепкими рукопожатиями, насторожился:
- Орлы, очень похоже, что дверь в аудиторию уже откупорили. Слышите? А знаете, кто нас сегодня будет воспитывать? Сам Бур Бурыч. Лично! Вообще-то, на самом деле, его зовут – Борис Борисович. Но для своих, продвинутых – Бур Бурыч…. Лучший бурильщик страны! В Антарктиде зимовал бессчетное количество раз! Так что, почапали за мной – на первый ряд – не пожалеете…

Широко распахнулась дверь, и между рядами аудитории вихрем промчался-пролетел, размахивая потрёпанным портфелем, крепкий мужик в годах – только полы расстёгнутого пиджака разлетались в разные стороны.
Мужичок внешне немного напоминал Кускова: такой же плотный, челюсть-кувалда, разве что волосы были совершенно седыми, а на макушке располагалась аккуратная круглая лысина.
Знаменитый профессор пробегал в непосредственной близости, и чуткий нос Сергея, уже неплохо разбиравшийся в ароматах, свойственным крепким напиткам, однозначно просигнализировал, мол: – «Это – очень хороший коньяк. По-взрослому хороший! В отличие от того, который довелось употреблять – десять минут назад – в немытом сортире…. Просто отличный! Потянет звёзд на пятнадцать, не меньше…».
Бур Бурыч взобрался на трибуну и – с места в карьер – начал уверенно излагать:
- Орлы! Рад вас всех видеть! Нашего полка – прибыло…. Поздравляю! А вы представляете – хоть немного – куда попали? Знаете, что за «Эр Тэ» такое? Так вот, первым делом, хочу сообщить, что «Эр Тэ» – вещь совершенно особенная и, даже, неповторимая.… Если говорить совсем коротко, то «Эр Тэ» – это «гусары» нашего славного Горного Института. Вот так, и ни больше, и ни меньше! Кстати, а какие правила гусары соблюдают неукоснительно и скрупулезно? Кто ответит?
Кусков тут же поднял руку.
- Прошу вас, молодой человек! Только – для начала – представьтесь, пожалуйста.
- Кусков, в душе – гусарский ротмистр! – пафосно объявил Кусков.
- Даже, так? Ротмистр? Безусловно, очень приятно, продолжайте…
- Ваш вопрос, уважаемый Борис Борисович, прост до невозможности. И ответ на него давно, ещё со времён Дениса Давыдова, известен широким народным массам. Во-первых, это – «гусар гусару – брат». Во-вторых, «сам пропадай, а товарища – выручай». В-третьих, «гусара триппером не испугаешь». В-четвёртых…
- Достаточно, Кусков, достаточно! – забеспокоился профессор, справедливо ожидая коварного подвоха. - Кстати, а что это вы, уважаемый ротмистр, вырядились – словно штатская штафирка? А?
- Сугубо из соображений конспирации, мон женераль! Что бы враги гнусные не догадались!
- Юморист хренов, - поморщился Бур Бурыч. – Если такой умный, то отгадай загадку. Двести три профессии, не считая вора. Кто это?
- Вопрос – говно, экселенц! - браво доложил слегка обнаглевший ротмистр. - Это, без всякого сомнения, полковник гусарского полка. Последним гадом буду!
На несколько минут профессор впал в транс, затем, ни на кого не обращая внимания, медленно достал из потрёпанного портфеля маленькую серебряную фляжку, отвинтил крышечку и, сделав пару глотков, устало произнёс:
- В философском смысле, вы, Кусков, безусловно, правы. Спасибо за откровенный ответ! Но, всё же, Горный Институт готовит вовсе не легкомысленных гусар. А совсем, даже, наоборот.…Представьте себе: дремучая тайга, до ближайшего населённого пункта – километров сто, а, может, и поболе. Вертолёты, как назло, не летают ни хрена, погода-то нелётная. И стоят на ветру – сиротиночками позабытыми – копры буровых установок. Хлебушек закончился давно, голодно. Шестерёнка какая-то важная сломалась. Разброд и уныние царят в некогда дружном коллективе…. Но план-то давать, всё равно, надо! Иначе денег не будет, да и злое начальство головы отвертит на фиг…. И, вот, тогда на арену, под нестерпимый свет софитов, выходит наш главный герой – буровой мастер. Он и хлеба испечёт, и рыбки наловит в ближайшей речке, и на стареньком фрезерном станке выточит нужную шестерёнку, и паникерам разным – профилактики для – наваляет по гнусным физиономиям. Короче говоря, отец родной для подчинённых, да и только! Если даже кто, не дай Бог, представится, он и похоронит по человечески, молитву – какую-никакую – прочтёт над свежей могилкой…. Теперь, голодранцы, вам всё понятно – относительно перспектив на ближайшие годы? Ну, ясен пень, что «буровой мастер» – это лишь первая карьерная ступень. Но важная – до чёртиков! А «гусарство» – это так, для души и внутреннего комфорта, не более того.… Вот, я, к примеру, профессор, доктор технических наук, лауреат разных премий. Только не греют эти громкие титулы! Горжусь же я – главным образом – тем, что лет десять тому назад полярники присвоили мне высокое звание – «Король алхимиков, Князь изобретателей». За что, спрашиваете, присвоили? Тут дело такое…. В Антарктиде мы лёд не только бурим механическим способом, но – также – и плавим. А для этого процесса – чисто технологически – необходим питьевой спирт. Но на антарктических станциях начальство – как ему и полагается – умно и коварно. И, дабы предотвратить повальное пьянство, добавляет в спиртягу всякие, насквозь ядовитые примеси. То есть, разнообразную химическую дрянь.…Каждая же новая смена, прибывшая на зимовку, считает своим святым долгом – за отведённый год – изобрести хотя бы один новый способ очистки спиртовой смеси. Тем более, что и начальство не дремлет, а так и норовит – применить новую химию. Ну, а изобретателю конкретному – почёт и всеобщее уважение…. Я в Антарктиде побывал четыре раза, а новых способов очистки изобрёл – целых девять. Ясно вам, оглоеды? О чём это, то бишь, я толкую?
Бур Бурыч ещё долго рассказывает о всяких разностях – о горах Бырранга, о чукотской тундре, о южных пустынях, о принципах и традициях, об известных личностях, учившихся когда-то на РТ:
- Даже Иосиф Кобзон у нас отучился целый семестр, а потом – то ли Мельпомена его куда-то позвала, то ли с высшей математикой казус какой-то произошел…. Что касается «Главного принципа», то это совсем просто. Всегда и со всеми – деритесь только с открытым забралом! С открытым забралом и без острого стилета – за голенищем ботфорта…
Лекция должна была длиться полтора часа, но прошло два часа, три, четыре, а студенты – как завороженные, позабыв обо всём на свете – внимали необычному профессору…
В самом конце выступления Бур Бурыч – то ли нечаянно вырвалось, то ли совершенно осознанно – произнёс, якобы между делом:
- В мои-то студенческие годы у «эртэшников» существовал ещё такой нестандартный обычай: первую стипендию – коллективно пропивать с шиком гусарским. Но тогда всё было по-другому: и стипендии поменьше, и народ поздоровее…
По тому, как понимающе переглянулись Кусков с Лёхой, Серый отчётливо понял: брошенные семена упали на благодатную почву, знать, будет дело под Полтавой…

Через месяц выдали первую стипендию, и подавляющее большинство студентов РТ-80 – во главе с доблестным ротмистром Кусковым – на несколько суток обосновались в общаге: с гусарским шиком пропивать полученные деньги. На одного участника мероприятия пришлось – помимо скромных, но разнообразных закусок – по пятнадцать бутылок портвейна различных марок и названий. Совсем нехило.
Честно говоря, справиться с таким количеством спиртного было просто нереально, если бы не бесценная помощь старшекурсников. Они благородно и регулярно помогали салагам бороться с зелёным змием, приносили с собой гитары и душевно пели геологические песни. Например, такую:

На камнях, потемневших дочерна,
В наслоённой веками пыли,
Кто-то вывел размашистым почерком –
Я люблю тебя, мой ЛГИ.

Может, это – мальчишка взъерошенный,
Только-только – со школьной скамьи,
Окрылённый, счастливый восторженный,
Стал студентом твоим, ЛГИ.

Может, это – косички да бантики,
Да полнеба в огромных глазах,
Наконец, одолев математику,
Расписалась на этих камнях.

Может, это – мужчина седеющий
Вспомнил лучшие годы свои.
И как робкую, нежную девушку
Гладил камни твои, ЛГИ…

Многим первокурсникам это испытание оказалось, явно, не по плечу. Сергей вышел из игры на вторые сутки и поехал домой – к бабушке – отпаиваться молоком, кто-то сошёл с дистанции чуть позже. Но ударная группа коллектива, возглавляемая принципиальным ротмистром, героически сражалась до конца….
Через неделю Бур Бурыч пригласил всю группу на внеочередное собрание. Хмуро оглядев собравшихся, он – голосом, не сулившим ничего хорошего – начал разбор полётов:
- Только неразумные малолетки понимают всё буквально! Умные же и взрослые люди, они всегда тщательно анализируют полученную информацию. А затем корректируют её, учитывая реальную обстановку и собственные возможности. В противном же случае – получаются сплошные нестыковки и насквозь неприятные последствия.… Вот, в подтверждении моих слов, из милиции пришла интересная бумага. Медицинский вытрезвитель № 7 города-героя Ленинграда уведомляет, что 5-го октября сего года студент славного Ленинградского Горного Института – некто Кусков – был доставлен в означенный вытрезвитель в мертвецки-пьяном состоянии, через три часа проснулся и всю ночь громко орал пьяные матерные частушки…. Ротмистр, ваши комментарии?
- Не был. Не привлекался. Всё лгут проклятые сатрапы, - не очень-то и уверенно заявил Кусков.
- Выгнал бы я тебя, мерзавца, ко всем чертям, - мечтательно прищурится Бур Бурыч. – Да, вот, закавыка имеется: из того же учреждения поступил ещё один – бесконечно-милый – документ. В нём говорится, что всё тот же Кусков – 6-го октября сего года – был, опять-таки, доставлен в мертвецки-пьяном состоянии в вытрезвитель, где через три часа успешно проснулся и всю ночь напролёт читал вслух поэму «Евгений Онегин», естественно, в её матерном варианте исполнения…. Ротмистр?
- Отслужу, кровью смою, дайте шанс...
- Ты, тварь дрожащая, у меня не кровью, а тонной пота солёного всё это смоешь! На производственной практике, в пыльных степях Казахстана, куда загоню я тебя безжалостно! - уже во весь голос заорал профессор, затем неожиданно успокоился и задумчиво продолжил: - За один вытрезвитель – выгнал бы, не ведая сомнений. Но, два привода – за двое суток? Это уже, однако, прецедент! А от прецедента – до самой натуральной легенды – только один шаг. Выгоню – к чертям свинячьим – героя легенды, а потом совесть замучит…. Но с пьянкой, шпана подзаборная, будем заканчивать. Всем выйти в коридор и прикрыть за собой дверь! Там дожидайтесь дальнейших указаний. А вы, Кусков, останьтесь….
Ротмистр, провожая друзей-товарищей грустным взглядом, пробормотал себе под нос:

Пошлите же за пивом – денщика!
Молю вас, о, прекрасные гусары!
А почему вы – в серых галифе?
И для чего вам – чёрные дубинки?

Студенты РТ-80, чуть слышно пересмеиваясь, вышли в коридор и, не сговариваясь, замерли возле замочной скважины. Из-за дверей доносилась
отборная матерная ругань, раздавались глухие неясные шлепки и жалобное оханье…
Минут через десять-двенадцать в коридор неуклюже вывалился Кусков. Одно его ухо было ярко-рубиновым и формой напоминало обыкновенный банан, другое же представляло собой небольшую, тёмно-фиолетовую тарелку.
- Чем же это он тебя лупцевал, стулом, что ли? – заботливо поинтересовался Лёха.
- Ну, что ты! – улыбаясь, как ни в чем не бывало, ответил ротмистр. - Разве можно – бить советских студентов? Так, только за ухо потаскал слегка. Причём, сугубо по-отечески….
«Эртэшники» принялись неуверенно хихикать. Кусков, неожиданно став бесконечно-серьёзным и строгим, заявил:
- А теперь, эскадрон, слушай команду Верховной ставки! С крепкими напитками – крепко завязать! Кроме, понятное дело, исключительных случаев. В мирное время разрешается только пиво…. К исключительным случаям относятся: дни рождения – свои и друзей, свадьбы – свои и друзей, рождение детей – своих и у друзей, похороны – свои и друзей, а также – успешная сдача отдельных экзаменов и сессии в целом, начало производственной практики и её успешное завершение. Всем всё ясно, оглоеды?
- Да, уж, не тупее тупых! - понятливо откликнулся Лёха. – Кстати, о пиве…. Поблизости располагается три пивных бара. «Петрополь» – ерунда полная, там всё время тусуются ботаники из Университета. «Бочонок» – весьма почётное заведения, туда иногда заглядывают очень авторитетные пацаны. Например, Гена Орлов и Миша Бирюков. Только «Бочонок», он очень маленький – для нашей большой компании.…А, вот, «Гавань», пожалуй, будет нам в самый раз. Там имеется целых два зала, просторно, даже в футбол запросто можно играть. Курсанты из Макаровки, правда, держат в «Гавани» мазу. Но, ничего, прорвемся! Как, замётано? Тогда – за мной!
Дружной и весёлой толпой, под неодобрительными взглядами прохожих, они двинулись к «Гавани». Впереди следовал ротмистр – верхом – как и полагается истинному гусару. На Лёхе, естественно, как на самом здоровом и выносливом…
Вот, такие педагоги жили в те времена – с решениями нестандартными и сердцами добрыми.

Бур Бурыч умер несколько лет назад. На похороны приехало народу – и не сосчитать. Шли толпой громадной за гробом – малолетки, и сединой уже вдоволь побитые – и рыдали…. Словно детишки неразумные, брошенные взрослыми в тёмной и страшной комнате, на произвол беспощадной и всесильной Судьбы…

По-моему, дубинки появились значительно позднее - где-то в начале 90-х. Их и называли "демократизаторами". У нас ведь тогда демократия началась.

По поводу - "чёрных дубинок".
На лицо - любовь уважаемого Сочинителя к "мелким деталям стеоретической направленности".
Речь идёт о 1980-ом. Олимпиада. В Питере тоже проводился ряд соревнований. По этому поводу появились и некоторые западные "новшества". Кока-кола, финский сервелад, чёрные дубинки у милиции, прочее. По крайней мере, на короткий срок.

Байка третья.
Рыбалка – как философский аспект мироощущения

Для кого-то рыбалка – отдых, для кого-то – спорт.
А для нормальных людей – это, в первую очередь, возможность немного пофилософствовать в тишине, или, если немного иначе:

Лишь не забыть бы в суете –
Остановиться, оглянутся…
На том безумном вираже,
Иль на сто первом этаже,
Где нам дозволено проснуться.
Лишь не забыть бы – в суете…

- Вот, и закончен первый курс! Зимняя сессия успешно сдана! Слава всем Богам земным: новым, старым, модным, давно забытым! Мы, не смотря ни на что, прорвались! Ура!!! – торжественно объявил ротмистр Кусков, неожиданно для всех заделавшийся старостой группы. - В августе – в строгом соответствии с Учебным планом – состоится учебная же практика. Добро пожаловать, дорогие мои, в солнечный Крым! А пока – на весь июль месяц – объявляются каникулы!
Сергей решил, прихватив с собой кого-нибудь из приятелей, съездить на свою вторую Родину, то бишь, на Кольский полуостров, порыбачить. Сопровождать его вызвался Витька – по прозвищу Толстый – пацан свой в доску. Ростом Витюша был под два метра, здоров – как буйвол африканский, в институтском спортзале так жонглировал двухпудовыми гирями – легендарный Иван Поддубный обзавидовался бы. Вообще-то, Толстый – по жизни – являлся сугубо городским жителем: краснощёким и слегка изнеженным очкариком, да и на рыбалке не был ни разу. Но, ведь, когда-то надо начинать? Почему, собственно, не прямо сейчас, не откладывая дела в долгий ящик?
Через сутки они успешно прибыли в маленький посёлок Полярные Зори. Знакомые мужики Сергея согласились доставить ребят до Долгого озера.
Старенький, видавший виды «Урал» надсадно взвыл, наполняя всё вокруг вонючим чёрным дымом, и тронулся с места. Через час они миновали припортовый городок Кандалакшу, впереди замаячил дальний перевал.
- Крестовский перевал – ранней весной и поздней осенью – место по-настоящему страшное. Бьются там машины – десятками за один раз, - объяснял Серый приятелю. – Представь себе картинку. Внизу ещё тепло, а на перевале – минус. Утром выпали всякие осадки: ленивый дождик прошёл, например, или просто туман превратился в росу. Вот, ловушка и готова…. Идёт на Крестовский перевал колонна гружёных лесовозов, держа между машинами приличную дистанцию. И, вдруг, передний автомобиль выезжает на гололёд, но пока ничего – со скрипом – проезжает. За ним двигаются остальные. А метров через двести пятьдесят гололёд превращается в самый натуральный лёд, передний лесовоз начинает неуклонно скатываться вниз, прямо под колёса второму. Тому тоже деваться некуда, начинает сдавать вниз. Но сдают-то машины назад не строго по прямой линии, косоротит их, родимых, постоянно, разворачивает поперёк дороги…. А тут – как назло – с перевала спускается одиночная вахтовка, не затормозить ей на льду. Вот, она и врезается – на полном ходу – в один из лесовозов. Секунда-другая, и покатились все вниз – со страшной силой. Огненная полоса потом видна километров за десять-пятнадцать…. Потом перевал закрывают на пару суток, и ремонтники старательно очищают дорогу от обгоревшего железа. И так случается – несколько раз за сезон…
- А, как же мы? – насторожился Толстый. – Не превратимся, часом, в обгоревшие головешки?
- Не, не должны. Сейчас, ведь, лето стоит на дворе. Поэтому должны преодолеть перевал легко, как говорится, играючи. А за ним уже тянется знаменитый Терский берег – северная граница беломорского побережья.
- Лётчики между собой называют этот перевал «Барыней», - для чего-то сообщил водитель «Урала». - Мол, сверху всё это слегка напоминает спящую грудастую бабу, лежащую на спине…
Наконец, машина выехала на перевал. Справа хорошо просматривался широкий залив Белого моря с многочисленными длинными островами, вытянутыми с юго-запада на северо-восток. Слева сверкала на солнце зеркальная гладь большого озера. Прямо по курсу была отчётливо видна узкая неровная полоска земли, зажатая между морем и озером, по которой и змеилась дальше их раздолбанная грунтовая дорога…
Съехав с Крестовского перевала вниз, они – возле безымянной речушки – сделали плановую остановку. Шофёр тут же завалился спать, остальные мужики немного выпили – так, чисто формально, ведь до Избы (так называлась конечная точка их маршрута), предстояло ещё грести часов семь-восемь на надувных лодках.
Хорошо было вокруг, речушка журчала негромко и ласково, в ней усердно плескалась мелкая рыбёшка, жужжали редкие комарики …. Неожиданно выяснилось, что Толстый – для комаров – лакомое блюдо. Облепили они его румяную физиономию и принялись кусать, то бишь, пить кровушку, не обращая на других рыбаков никакого внимания.
- Видимо, распознали-распробовали городского фраера, - широко зевая, предположил проснувшийся водитель «Урала»
Витька принялся бегать по речному берегу, бестолково размахивая руками. Его лицо страшно распухло, даже очки сваливались с раздувшегося вдвое носа. Рыбаки незлобиво посмеивались:
- Ну, Серёга, повезло тебе с напарником! Не рыбалка, а цирк сплошной намечается у вас впереди…

Через несколько часов усталый «Урал» остановился на берегу нужного водоёма. Ширина Долгого озера не превышала девятисот метров, а в длину оно вытягивалось – с северо-востока на юго-запад – на сто десять километров. Красиво было вокруг – просто несказанно. Над противоположным берегом озера нависали крутые невысокие сопки, покрытые редколесьем, далеко на юге – через белоснежные кучевые облака – смутно угадывалась горбатая, совершенно лысая Иван-гора. На озере царил полный штиль, вода отливала тусклым серебром, далеко впереди быстро передвигалась, словно бы живая, полоса цветного тумана – местами розового, местами – лилового.
Оперативно накачав лодки, они погребли, держа курс на Избу. Витька уверенно уселся на вёсла, но уже через двадцать минут успешно набил на ладошках кровавые мозоли и из игры выбыл. Дальше Сергею пришлось грести уже в одиночку, поэтому к месту назначения они прибыли последними, затратив на маршрут – вместо принятых восьми часов – на полчаса больше.
У Избы неожиданно выяснилось, что рыбачить на Долгом озере студентам предстоит одним, так как мужики, посовещавшись, решили пойти дальше – на речку Умбу – «браконьерить лохов».
Для тех, кто не знает, «лох» – в своём первоначальном значении – это и не человек вовсе, а сёмга, зашедшая поздней осенью в реку, успешно отнерестившаяся, но не успевшая вовремя уйти в море. Перезимовав в проточном озере, через которое проходит нерестовая река, такая рыба из «красной» превращается в «жёлтую», да и во вкусовых качествах значительно теряет. Но, всё же, как считают местные жители, лучше уж ловить лохов, чем всякую там сорную рыбу – плотву, окуня, щуку…
Сергея и Толстого мужики решили с собой не брать, мол, очень опасно, то бишь, рыбинспекция не дремлет. Мужикам-то что, они местные, всегда договорятся с инспектором. А городских студентов, если поймают, то – на первый раз – конечно же, не посадят, но непременно отправят соответствующую бумагу в институт: запросто можно вылететь из ВУЗа – прямиком в славную советскую армию…
Ребята остались на озере одни. Тщательно убрались в Избе, заготовили впрок сухих дров. Изба – место особенное: приземистый пятистенок, выстроенный ещё в незапамятные времена из солидных сосновых брёвен, с крышей, сработанной из толстенных, перекрывающих друг друга деревянных плах – никакого тебе рубероида или толи. Над входной дверью был вырезан год постройки – 1906-ой. Внутри располагались просторные двухуровневые нары (человек десять можно было разместить с лёгкостью), печь, сложенная из дикого камня, массивный обеденный стол с разнообразной посудой, пяток самодельных табуретов. Слева от стола к бревенчатой стене была прибита широкая полка, а на полке обнаружился антикварный кожаный скоросшиватель, плотно забитый разномастными бумагами и бумажонками.
Серый, будучи человеком любопытным, открыл скоросшиватель на последнем листе, в смысле, на первом – по мере наполнения документами.
На пожелтевшей от времени гербовой бумаге, украшенной неясными водяными знаками, косым убористым почерком было выведено – тёмно-фиолетовыми блёклыми чернилами:

Былой отваги времена
Уходят тихо прочь.
Мелеет времени река,
И на пустые берега
Пришла хозяйка Ночь.

И никого со мной в Ночи.
Кругом – лишь сизый дым.
И в мире нет уже причин
Остаться молодым…

Поручик Николай Синицын, втрое июля 1920-го года.

- Да, впечатляет! – задумчиво усмехнулся Витька. - Непросто оно, наверное, было. В смысле, после революции…. Серёга, а что написано на самой последней, то есть, на верхней бумажке?
На неровно-обрезанном куске обоев «в цветочек» значилось:

Над моим сердцем – профиль Че Гевары,
Впереди – долгий путь.
Пойте, звените в ночи гитары,
Им не давая уснуть.

Жирные свиньи в гламурных одеждах
Жадно лакают бордо.
А на закуску я им, как и прежде,
Предложу лишь говна ведро.

Пашка Мымрин, десятый класс, двадцать первое мая, 1981-ый год.

- Ага! Это, уже, наши люди! – обрадовался Серый. – Но, судя по всему, революционные идеалы живы до сих пор…. А данный скоросшиватель, наверное, является своеобразным литературным дневником гостей, посетивших Избу. Ладно, учтём! Когда будем уезжать, то тоже чиркнём пару строк. Пока же с лирикой надо заканчивать, пора рыбу ловить…

Рыбу Сергею пришлось ловить одному: Витька по-прежнему был не в ладах с комарами. Сидел всё время в Избе и листал скоросшиватель. А если и выходил на свежий воздух, то сугубо с парой предварительно-наломанных берёзовых веников – отбиваться от гнусных насекомых.
На пятые сутки, когда Серый собирался отплывать за очередной порцией добычи, к лодке подошёл Толстый и, усердно работая вениками, хмуро забубнил, жалко хлюпая распухшим носом:
- Слышь, Серёга, а я, похоже, заболел очень серьёзно. Выбираться нам надо отсюда, причём, в срочном порядке. Типа – к доктору…
- Что, боишься, что от комариных укусов в носу началась гангрена? – Сергей попытался отделаться плоской дежурной шуткой.
- Нет, всё гораздо серьёзней! Я это.…Ну, как сказать…. С тех пор, как сюда приплыли, ещё ни разу, э-э-э, «по большому» не сходил, вот. Такого со мной никогда не случалось. Никогда! Я же с самого детства приучен к режиму: два раза в день – утром и вечером. А тут, такое…. Давай-ка, пока ещё не поздно, сдёргивать отсюда к чёртовой матери! В смысле, к доктору…
Добрые полчаса пришлось потратить Серому, чтобы хоть немного успокоить расстроенного приятеля. Пришлось, даже, прочитать целую научно-популярную лекцию. Мол, человеческий организм на рыбалке потребляет гораздо больше энергии, чем в городе, то есть, работает на принципах безотходного производства...
Витька – в конце концов – немного успокоился, заметно повеселел и, даже, выразил горячее желание – лично принять участие в рыболовном процессе. Взяв удочку, он резво запрыгнул в лодку, не забыв, впрочем, прихватить с собой и веники.
Первым делом они проверили жерлицы, успешно сняв с тройников пару килограммовых щурят. А на последней, самой дальней «рогатке» сидел огромный, почти семикилограммовый язь.
Рыбина без боя сдаваться не собиралась и, пытаясь порвать толстую леску, делала сумасшедшие метровые свечи. Витька, позабыв обо всех своих бедах и болячках, азартно помогал затаскивать язя в лодку, громко кричал и хохотал на всё озеро. В конечном итоге – в пылу жаркой борьбы – с его распухшего носа слетели очки и упали за борт. После того, как оглушённая рыбина затихла в мешке, Серому пришлось раздеваться догола и лезть за очками в воду, благо было не особенно глубоко, метра полтора.
Найдя пропажу и слегка обсохнув, Сергей направил лодку к заранее прикормленному месту – «по-чёрному драть плотву». Но, не тут-то было, Витька опять вспомнил о назойливых комарах. После этого к удочке он даже не прикасался, усердно и методично размахивая вениками. Заякорённая лодка принялась бойко раскачиваться из стороны в сторону, от неё – по сторонам – пошли заметные волны, рыба, естественно, не клевала.
- Ну, и какого рожна ты попёрся со мной? Чтобы распугивать рыбу? Сидел бы себе на берегу и махал бы там вениками! - сердито отчитывал Сергей Толстого.
- Извини, брат, но здесь комаров гораздо меньше, - тусклым и бесцветным голосом оправдывался Витька, от недавней весёлости которого не осталось и следа…
Следующим утром Серый решил пожалеть товарища, тем более, что рыбы – на тот момент – было поймано килограммов пятьдесят, большая её часть уже просолилась и ещё с вечера была вывешена – на специальной верёвке – подвяливаться на ветру.
- Сегодня будем добывать сига! – объявил Сергей. – Эта рыба ловиться только на глубине, на самой середине озера, где дует сильный ветер, и комаров нет совсем…
Толстый был безмерно счастлив, и, даже, наплевав на свои, ещё не до конца подсохшие мозоли, вызвался грести. Рыба ловилась откровенно плохо, но Витька возвращаться на берег отказывался наотрез. Наоборот, его потянуло на глупые разговоры:
- Серёга, а на РМ девчонка есть одна, Нинкой зовут. Знаешь? Правда, она симпатичная? Причём, до полной невозможности?
«Странный тип – Витька», - подумал Серый. – «Ну, какие ещё девчонки, когда времени ни на что не хватает? И учиться надо, и подработать там-сям, и с Лёхой на футбол-хоккей ходить, да ещё – с ротмистром Кусковым – пивко от пуза потреблять иногда. Откуда взять время на девчонок? Чудак Витька, право….»
Толстый, столкнувшись с полным непониманием, обиженно замолчал, хмуро уставившись на неподвижный поплавок.
Прошло три с половиной часа. Вдруг, выяснилось, что отсутствует одно из вёсел.
«Это Витька, гребец хренов, вёсла толком не закрепил, вот, одно и уплыло. Причём, неизвестно куда, ветер-то сильный и переменчивый», - огорчился про себя Сергей. – « Правда, волна идёт к нашему берегу, может, ещё и найдём…».
Не теряя времени, они оперативно снялись с якоря и начали сплавляться по ветру, внимательно всматриваясь в волны. Но всё было бесполезно, весло так и не нашлось: то ли утонуло, то ли наглые волны затащили его в прибрежный коряжник.
Орудуя – как заправский индеец – одним веслом, Серый, всё же, довёл лодку до Избы. А выбравшись на берег, подытожил:
- Дрянь дело! Сделать самодельное весло из куска фанеры и молоденькой осины – не штука. Но и эта надувная лодка, и вёсла – чужие, мой папаша взял попользоваться у кого-то из своих друзей. Следовательно, быть крутому скандалу! Как бы – ненароком – без ушей не остаться…

Наступила суббота. Над водной гладью разнёсся громкий молодецкий посвист – это подплывал Серёгин папаня с компанией: и сына с приятелем забрать, и самим порыбачить, разумеется….
Из приставшей лодки на берег неуклюже выбрался – с большой и тяжёлой корзиной в руках – Хрусталёв-старший.
«Зачем ему, спрашивается, корзина, если грибной сезон, вроде, ещё не начинался?», - удивился Серый и тут же честно признался:
- Папа, а у нас приключилась неприятность: лодочное весло утонуло…
- Какое, в конское задницу, весло? – папаня, явно, уже слегка «принял на грудь». - У моего сына – у тебя, значит – сегодня день рождение. Восемнадцать лет! Совершеннолетие, то бишь. Отставить – все и всякие вёсла! Иди сюда, сынок, поцелую…
«Действительно, блин горелый! Сегодня же – мой день рождения!», - вспомнил Сергей. – «С этой рыбалкой и забылось…».
День рождения, естественно, отпраздновали. Мужики пили, как и полагается в таких случаях, водочку, Серый с Витькой – по малолетству – портвейн «Агдам».
Уже перед самым отъездом (то есть, перед отплытием), Сергей и Витька вставили в кожаный скоросшиватель замызганный лист обёрточной бумаги – с зафиксированным на нём совместным поэтическим опусом:

Говорят, что можно жить
Как-то по-другому.
На рыбалку не ходить,
Вечно жаться к дому.

На завалинке сидеть
С другом старым Толькой.
Вечерами песни петь.
Говорят – и только.

Рыбалка закончилась. Они вернулись в Ленинград, собрали в «Гавани» друзей-приятелей, и – под море пива – успешно слопали и почти семикилограммового язя, и ещё всякой другой сорной рыбы – без счёта…

Сейчас Витька заявляет, что, мол, с той самой поездки он и стал заядлым рыбаком. Только смотря, что понимать под этим термином. Ну, разжился Толстый деньгами, купил яхту – метров, наверное, двенадцать длиной – оснащённую эхолотом и прочими современными наворотами. Приобрёл спиннинги дорогущие, воблеры и блёсна – в количествах немереных. Собрал нехилую коллекцию различных импортных средств от комаров и прочих кровососущих мошек…
Всё это, конечно, хорошо и мило. Но – только – какое отношение имеет к рыбалке? Я так думаю, что абсолютно никакого…. Настоящая рыбалка – это философская субстанция, способствующая лучшему мироощущению и не терпящая суеты и избытка назойливого комфорта. Не более того…


Байка четвёртая.
Не спорьте с дамами, гусары!

Ещё незабвенный Денис Давыдов – в своё время – говорил о женском коварстве. Предупреждал, советовал неустанно бдить, ухо востро держать, постоянно сторожиться…. Да, что толку с тех советов? Ловушки женские хитры, лукавы и изобретательны. Нет от них спасения! А гусары, они как зайчики маленькие – наивны и доверчивы….

В августе студенты ЛГИ, перешедшие на второй курс, поехали на практику в Крым – учиться составлять и чертить геологические карты, разбираться в разных камушках, собирать и классифицировать всякие хитрые палеонтологические штуковины.
Поезд тащился неимоверно медленно и долго, почти трое суток. Но за преферансом, как общеизвестно, время летит гораздо быстрее, почти незаметно…
В шесть утра железнодорожный состав с практикантами и практикантками успешно прибыл в город Бахчисарай.
- Главное, никого не забыть! – командовал ротмистр Кусков. - Дружно разбегаемся по купе! Будим заспавшийся народ, безжалостно расталкиваем и выгоняем с вещами на перрон!
Вновьприбывших встретил Виталь Витальевич – начальник учебного лагеря. Отвёл к автобусу, построил, а, тщательно пересчитав, всерьёз забеспокоился:
- Товарищи практиканты! Вас по списку должно быть ровно сорок человек, а по факту получается тридцать девять. Где потеряли ещё одного бойца? Кого не хватает?
- А, действительно, кого? – заволновались студенты.
Вдруг, со стороны поезда показалась странная, прямо-таки сюрреалистическая фигура: белоснежный костюм, чёрный цилиндр, элегантная тросточка. Неизвестного франта слегка пошатывало из стороны в сторону, с первого же взгляда было понятно, что он пьян до полного изумления.
- Вы, извините, кто? – вежливо поинтересовался Виталь Витальевич.
- Как это – кто? – искренне возмутился незнакомец, - Пушкин я, Александр Сергеевич! Собственной персоной! Не узнали, батенька? Стыдно должно быть, ей-ей…
Начальник лагеря, окончательно сбитый с толка, засмущался и потерянно замолчал.
- Ерунда получается какая-то, - тихонько зашептал Серому в ухо стоящий рядом Витька. – Этот дяденька, действительно, очень похож на Александра Сергеевича: смуглая кожа, чёрные кудрявые волосы, пышные бакенбарды, длинный нос…
Неожиданно за их спинами раздался громоподобный хохот – это ротмистр, завалившись на землю, бился в весёлом экстазе. Отсмеявшись, Кусков поднялся на ноги, старательно отряхнул одежду от серо-жёлтой крымской пыли и буднично объяснил:
- Это он и есть, в смысле, потеряшка наш, который сороковой по списку. Петька Воронин, короче говоря…. Не узнаёте, что ли? Он просто усы сбрил, а бакенбарды, наоборот, пришпилил. Ещё и чёрным цилиндром где-то разжился, ухарь сообразительный! А чёрные кудри и длинный нос, они его собственные, природные…
- Действительно, Петька! – присмотревшись, восхищённо охнул Толстый. – Молоток! Классная шутка получилась!
Воронин же, пользуясь тем обстоятельством, что водитель автобуса куда-то отлучился на минутку, незаметно залез на шофёрское место, и, крепко обняв руль, забылся мертвецким сном. Извлечь Петьку из-за руля удалось не скоро...
- Начинается, - тоскливо ворчал Виталь Витальевич, - Всё, как всегда! Приезжает гадкое «Эр Тэ» и тут же демонстрирует свои разнузданные фокусы. Из серии – мама не горюй…

Через два с половиной часа автобус привёз «эртэшников» в учебный лагерь. Там их уже ждали: будущие геологи и гидрогеологи прибыли на практику на две недели раньше. Толстый Витька, близоруко щурясь, пристально всматривался в толпу встречающих – Нинку высматривал, не иначе…
- Устраиваемся, разбиваем палатки, выясняем диспозицию: - «Сколько километров до ближайшего населённого пункта? Где можно купаться? Что с культурной жизнью?», - велел ротмистр Кусков. – Всю полученную информацию докладывать мне лично!
Как вскоре выяснилось, с диспозицией всё складывалось просто отлично и замечательно. До посёлка городского типа, оснащённого приличными магазинами, было всего-то километра три с половиной. До большого квадратного пруда с проточной водой – метров сто пятьдесят. Да и с культурной жизнью никаких проблем не наблюдалось: каждый вечер на двух, тщательно сшитых вместе простынях демонстрировали – с помощью старенького киношного аппарата – разные художественные фильмы, а после фильмов имели место быть танцы и песни у костров.
Через пару дней «эртэшники» начали ходить в утренние маршруты – добывать разную геологическую информацию, собирая образцы горных пород и всякие древние окаменелости. Крым – он весь жёлто-синий, с редкими зелёными вкраплениями: жёлтые скалы с островками зелёного кустарника, синее небо, жёлтое злобное солнце прямо над головой….
К двум часам пополудни они – усталые, обгоревшие на солнцепёке, пропахшие едким потом – возвращались в лагерь. Сразу же лезли в прохладный пруд, потом обедали – самой обычной столовской едой. После обеда работали в камералке. То есть, занимались противной бумажной волокитой, описывая то, что увидели утром, и то, что удалось собрать в геологические планшеты. Ну, естественно, присутствовала и насыщенная вечерняя программа: кино, танцы-шманцы, костры, песенки, употребление – но, сугубо в меру – местных, достаточно неплохих вин…

И в этот момент руководство лагеря совершило (нечаянно, надо думать) фатальную ошибку, «прокрутив» перед студентами – в один из безоблачных вечеров – идеологически-невыдержанное кино. Ну, совершенно идеологически-вредоносное…
Этот провокационный фильм называется – «Дюма на Кавказе». В чём его глубинная суть – совершенно неважно, важен всего лишь один короткий эпизод. Дюма – то ли сын, то ли отец – горячо спорит со старым грузином, мол: - «Кто может выпить больше вина – француз, или грузин?». Естественно, что для разрешения спора они устраивают соревнование, то есть, пьют вино – наполненными до краёв бокалами – под всякие заковыристые и красивые тосты. С экрана это звучало примерно так: - «И они выпили за французов и француженок, за грузин и грузинок, за доблесть и мужество, за любовь и верность любви, за синие дали и за звёздное небо над головой…. И за каждую звезду – в отдельности…».
Последнее высказывание-тост всем особенно понравилось. А звёзд в ночном крымском небе, как известно, ничуть не меньше, чем в ночном небе над горами Кавказа. Поэтому и количество ежевечерне выпиваемого вина тут же удвоилось, или, даже, утроилось…
Громче зазвучали песни у ночных костров. Пели разное: песни бардов известных и доморощенных – про далёкие походные стоянки и верную любовь, про нелёгкую судьбу геолога и крепкую мужскую дружбу…. Но одна песня пользовалась особой всеобщей любовью, хотя, к геологии никакого отношения и не имела:

Наш фрегат давно уже на рейде,
Спорит он с прибрежною волною.
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною…

Сорок тысяч – бед – за нами следом,
Бродят – словно верная охрана.
Плюньте, кто на дно пойдёт последним,
В пенистую морду океана.

Эх, хозяйка, что же ты, хозяйка?
Выпей с нами – мы сегодня платим.
Отчего же вечером, хозяйка,
На тебе – особенное платье?

Не смотри – так больно и тревожно!
Не буди в душе моей усталость.
Это совершенно невозможно,
Даже – до рассвета – не останусь…

Смит-Вессон, калибра тридцать восемь,
Верный, до последней перестрелки.
Если мы о чём-нибудь и просим,
Это, чтоб, подохнуть не у стенки.

Прозвучало – эхо, эхо, эхо….
Эй, вы, чайки-дурочки, не плачьте!
Это – задыхается от смеха
Море, обнимающее мачты….

Наш фрегат давно уже на рейде,
Спорит он с прибрежною волною.
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною…

Эту песню не просто пели. Её орали в двести лужёных глоток – раз по пять-шесть за ночь. Орали так, что оконные стёкла в ближайшем населённом пункте, что расположился в трёх с половиной километрах от лагеря, дрожали нешуточной дрожью. Феномен, да и только…
В один из вечеров Серый шагал по направлению к камералке: возникла срочная необходимость привести в порядок разные отчётные документы-бумаги. Пригляделся, а чуть сбоку от тропы стоял начальник учебного лагеря и, раздвинув кусты боярышника, наблюдал за чем-то (или за кем-то?) в мощный полевой бинокль. Наблюдал и тихонько ругался сквозь зубы:
- Все люди – как люди…. Ну, выпивают, конечно, не без этого. Но, ведь, бутылками же…. А эти козлы решили – бочонками. Сволочи наглые…
- Виталь Витальевич, на кого это вы так? – Сергей не удержался от любопытства
- А, вот, Серёжа, полюбуйся на своих приятелей! - начальник лагеря протянул бинокль.
Заглянул Серый в оптические окуляры и мысленно усмехнулся: - «Ба, знакомые все лица! Это же Генка Банкин, Михась и Гарик натужно катят в гору пузатую бочку с вином, литров на сто, наверное, никак не меньше. Орлы, одно слово!».
Возвращая бинокль, он попытался немного успокоить излишне взволнованного собеседника:
- Не, Виталь Витальевич, я их, безусловно, не одобряю! Но, что тут поделаешь? Надо было более тщательно подбирать репертуар художественных фильмов, однако…
- Да, теперь уже ничего поделать нельзя…. Не в стукачи же записываться на старости лет? – окончательно загрустил начальник лагеря и шаркающей походкой удалился к преподавательским домикам, что расположились в устоявшемся десятилетиями удалении от студенческого лагеря.

Подошёл Серый к камералке и невольно замедлил шаг: со стороны скамьи, что пряталась в густых зарослях кизильника, доносился чей-то заливистый смех.
«Видимо, кто-то из наших гусар общается с какой-нибудь симпатичной гидрогеологической девицей», - решил он и, дабы не мешать людям, постарался идти дальше абсолютно бесшумно.
Но, очевидно, «абсолютно бесшумно» – не получилось.
- Эй, Серёга, подойди-ка на минутку! – окликнул его звонкий девичий голос.
На скамейке сидели Толстый Витька и Нина.
«Ну, чисто парочка влюблённых голубков!», - ехидно хмыкнул про себя Серый. – «Витька ужасно серьёзен и сосредоточен, а Нинка, наоборот, демонстративно беззаботна и весела…. К чему бы, интересно, такие метаморфозы?».
- Представляешь, Серёжа, - радостно объявила девушка, - а мне Толстый – только что – «Жигули» проспорил!
- Как же это произошло? – Серый поинтересовался сугубо из вежливости, прекрасно понимая, что спор этот – так, просто предлог для чего-то совершенно другого, более серьёзного.
- Витька нагло заявил, что, мол, женится только после того, как ему исполнится тридцать лет. Поспорили, естественно…. Теперь, если женится раньше, то машина моя. Так что, готова – принимать дружеские поздравления!
- Ты это…, не торопилась бы, - не очень-то и уверенно встрял в разговор Толстый, - Может, это я ещё выиграю…
Но Нинка его уже не слушала. Она задумчиво глядела на дорогу, словно бы ожидая, что из-за поворота – вот-вот – покажется выигранная машина её мечты.

Толстый, не смотря на то, что внешне выглядел натуральным бугаём, в студенческой группе РТ-80 был самым младшеньким, ему восемнадцать лет исполнялось только в предстоящем ноябре. Но, вот, проходит ноябрь, и сразу же после Нового Года Витька с Ниной подали заявление в ЗАГС, а по ранней весне и свадьбу сыграли.
«Спорить с девчонками – последнее дело!», - решил для себя Серый. - « В том смысле, что проспоришь – в любом раскладе…

Не спорьте с дамами, гусары,
Как кролика – поймают в миг.
И лишь душевные пожары –
Как отголоски тех интриг.

И скоро свадьба, и Свобода
Прощаясь, ластится у ног.
И, чу – коварная Природа
Подводит юности итог…

Байка пятая
Старый ржавый обрез. (МОЯ ЛЮБИМАЯ - БАЙКА).

Ещё пять суток назад они блаженствовали в Крыму: нежились на солнышке, пили благородные крымские вина, танцевали с девчонками, пели песни у ночных костров. И, вдруг, нудные и затяжные дожди, непроходимая слякоть, заброшенная деревушка где-то в самой глубинке Новгородской области…. Это тогда называлось – «поехать на картошку». Мудры в те славные времена были педагоги: контрасты – дело великое. Только дерьма нахлебавшись вдоволь, начинаешь ценить хорошее, беречь его рьяно и трепетно…

Из отдохнувших в Крыму студентов сформировали ударную бригаду: тридцать пять буровиков и пятнадцать девчонок – сборная солянка с разных факультетов. Бригадиром Бур Бурыч назначил ротмистра Кускова – смывать позор вытрезвителя:
- Там, как я слышал, будет организовано какое-то соревнование. В нём чуть ли не сто бригад из разных ВУЗов будут участвовать, мол, кто картошки больше соберёт. Так что, дорогой ротмистр, без почётной грамоты или диплома какого-нибудь победного – на глаза мне даже не показывайся…. Усёк, бродяга?
Кусков проникся и развёл такую агитацию – легендарный Павка Корчагин обзавидовался бы…
Студентов доставили на двух автобусах до безымянной деревни, лет десять-двенадцать уже как полностью нежилой. На стареньком грузовичке колхозники – по доброте душевной – подбросили разных гвоздей, пилы, топоры, цемент, оконные стёкла и дали двое суток на обустройство.
Повезло ещё, что в РТ-80 учился Михась – единственный на весь дружный коллектив коренной деревенский житель, родом из далёкой приволжской деревушки, носившей нежное и поэтическое название – «Матызлей». Под руководством Михася они и привели в божеский вид три самых крепких на вид избушки: одну для девиц, две – для себя. Стёкла вставили в рамы, двери повесили на петли, печки подмазали, баньку привели в божеский вид. Даже залезли в глубокий колодец и почистили его капитально, дабы с чистой водой не было никаких проблем
Вечером Михась всем желающим и лекцию прочёл – про основные принципы правильного «укутывания» деревенской печки:
- Если, на, заслонку раньше времени закрыть, на, когда угли ещё с синевой, на, то угоришь к утру обязательно, на. Закрывать, на, надо только тогда, когда, на, уголь розовый, без синевы и черноты, на. Поняли, на? Но и зевать, на, не надо. Позже, чем надо, на, печь укутаешь, на, к утру она остынет полностью, на, задубеешь совсем, на…. Усекли, на?
Девицы, естественно, полностью не усекли. То есть, побоялись угореть и заслонку закрыли, только когда все угли окончательно потухли. К утру их печка остыла, появились первые простуженные.
На Сергея тоже – абсолютно неожиданно и внезапно – свалилась нешуточная неприятность: коварный Кусков – письменным строгим приказом – назначил его поваром.
- Девицы-то у нас все городские, изнеженные, ничего толком не умеющие. Нет им моей бригадирской веры! Обязательно подведут, причём, в самый ответственный момент, - доходчиво объяснял ротмистр своё нестандартное решение. - Так что, брат Серый, выручай! Без хорошей кормёжки нам соревнования ни за что не выиграть…. Как Бур Бурычу потом будем в глаза смотреть, а? И помощник будет у тебя. Новенький появился в нашей группе, по фамилии – Попович. Он прямо из армии, демобилизовался только что, и по состоянию здоровья (справку предоставил, гадёныш!) освобождён от всех тяжёлых работ. Вот, и приставим его к тебе в помощники…

Новенький оказался здоровенным и пройдошистым хохлом – родом из
города Донецка – с совершенно потрясающими усами подковой «а-ля» ансамбль «Песняры». Помощник из него был ещё тот, откровенно говоря, аховый. Никак Попович не мог – после долгого пребывания в качестве дембеля – перестроиться: косил от всего подряд при первой же возможности, так глубоко ему советская армия въелась в подкорку головного мозга. А, вот, на гитаре поиграть, песенки попеть о несчастной и неразделённой любви – самое милое дело. Доверчивые девицы к его ногам пачками падали и – сами собой – укладывались в ровненькие штабеля…
А ещё Попович был не дурак выпить – желательно на халяву.
Посмотрел он внимательно на Серёгины кухонные расклады, посчитал что-то в уме, покумекал, и резюмировал – с бесконечно важным видом:
- Напрасно ты, братец, столько денег переводишь. Совсем, даже, напрасно!
Ведь, что в питании самое важное? Калорийность! Вот, к примеру, из чего ты на всю банду готовишь борщ? Говядина на косточке? Она же очень дорогая! А если, бульон для борща варить из свиной головы? И конечная калорийность повысится, и денег сэкономим на бутылку…
Серый подумал-подумал, да и согласился. Чего, спрашивается, не выпить лишний раз? Тем более, что и работа поварская – отнюдь не сахар сладкий…
Мясо, парное молоко и прочие продукты в деревушку – на подводе с сонной лошадкой – каждое утро привозил Митёк – местный, вечно пьяненький мужичёк средних лет. Дали «повара» Митьку чёткий заказ, и ровно через сутки получили просимую свиную голову абсолютно невероятных размеров. А к ней дополнительно – по отдельной просьбе – двадцать банок грибной солянки и две литровых бутылки уксуса.
- На несколько раз, наверное, хватит, - радовался рачительный Попович, - Главное, чтобы никто не догадался, в чём тут дело. А то и побить могут, с юмором у народа нынче совсем плохо стало…
Пока все работали в поле, они – за четыре часа – сварили крепчайший
бульон, а использованную часть свиной головы вытащили из шестидесятилитровой кастрюли и старательно закопали на заднем дворе.
Потом вывалили в кастрюлю с десяток банок солянки, добавили без счёта
капусты, картошки, моркови и подбросили в печку свежих дровишек.
- Красиво получилось! – через некоторое время одобрил Серый. – Только, вот, неприятный запах портит всю картину…
- Точно, побьют, - грустил Попович.
Пришлось вылить в борщ грамм семьсот уксуса – и тут случилось настоящее чудо: вкус варева неожиданно изменился в лучшую сторону, даже появилась некая пикантность.
Усталая братва, заявившаяся в урочный час на обед, справилась с полной шестидесятилитровой кастрюлей без видимого труда, причём, трепетные городские девицы от мальчишек не отставали, даже нахваливали и пытались выведать рецепт.
- Завтра варите две кастрюли, - в конце трапезы распорядился Кусков. - Знатная вещь получилась! Хвалю!
Сколько свиных голов было съедено за этот месяц – не сосчитать, да и повара не остались внакладе. Вот только, рецептом заветным они так ни с кем и не поделились…

В одно из воскресений объявили выходной. Кто-то пошёл на рыбалку, кто-то отсыпался без задних ног. А Серый с ротмистром решили – на всякий случай – обследовать чердаки близлежащих заброшенных домов. Вдруг, да обнаружится что-нибудь полезное? Например, клад какой, или ещё что…
Чего только не было на этих чердаках: рваные полусгнившие рыбацкие верши, допотопные ватники и тулупы всевозможных размеров, старые кирзовые сапоги, а также многочисленные альбомы с пожелтевшими фотографиями.
- Почему же люди, уезжая, не взяли фотографии с собой? – искренне недоумевал Сергей. - Или же никто и не уезжал вовсе? Просто все перемёрли от старости и болезней?
Нашлись и вещи, безусловно, могущие реально пригодится в хозяйстве.
Серому достался металлический змеевик и несколько сорокалитровых бидонов. А Ротмистр нашёл старый, сильно заржавевший обрез.
Михась с Поповичем сразу залили в бидоны всякой всячины,
сдобренной сахаром, то есть, «поставили брагу». Кусков же сел приводить в порядок найденный обрез: разобрал, тщательно смазал машинным маслом каждую деталь, и, даже, отрезав от старого валенка несколько кусок войлока, занялся полировкой.
- Зачем это вам, Вашбродие? – не утерпел любопытный Попович. - Хотите, я по этому поводу расскажу очень смешной анекдот? Про одного кота?
- Не стоит, кардинал, право! - вальяжно откликнулся Кусков. - Есть у меня устойчивое предчувствие, что данный ствол может нам пригодится, хотя патронов-то и нет…
Как говорится в таких случаях, мол: - «Предчувствия его не обманули…».
Через неделю в деревушку заехал Комиссар, то есть, тот самый парнишка, который был самым главным по картофельному соревнованию. И, совершенно неожиданно, у Комиссара с бригадиром Кусковым образовалась досадная нестыковка: контрольные цифры отказывались совпадать, у «главного по соревнованию» количество мешков с картофелем, собранного бригадой, было более скромным, чем в блокноте у Кускова. Дело, даже, чуть не дошло до драки.
- Ты, краснопузый, у меня за всё ответишь! – непочтительно орал ротмистр, грозно размахивая кулаками. - Я покажу тебе – продразвёрстку – по полной программе!
- Оставьте, Кусков, ваши кулацкие штучки! - не сдавался Комиссар. - Как вы, интересно, с такими контрреволюционными выражениями – через полтора месяца – собираетесь сдавать Ленинский зачёт?
Так они ни о чём и не договорились. Хлопнул Комиссар в сердцах
дверью, сел на мопед «Верховина», да и умчался куда-то.
А Митёк, пьяненький водитель кобылы, сидел в это время на
кухонной завалинке и – как бы между делом – рассуждал:
- У Поповича, вроде, бражка подходит.…Угостил бы кто меня, а? Я, может быть, и раскрыл бы одну страшную тайну…. Почему же – после бражки – и не раскрыть? Как это – про что тайна? Про картошку пропадающую, ясен пень…
Кусков у Поповича, не смотря на оказанное физическое сопротивление, один бидон с брагой отобрал, да в Митька большую его часть (то есть, браги) и влил. Митёк – по хмельному делу – всё и рассказал:
- Вы, когда вечером уходите домой, то часть пересчитанных мешков ещё с поля не вывезена? Типа – не успели? А когда утром вновь приступаете к уборке, то на поле уже чисто? Тут такое дело…. У нашего председателя колхоза родственников – как у дурака фантиков. Причём, некоторые из них трудятся на различных бойких рынках: в Боровичах там, в Новгороде, в Окуловке…. Вот, он – по ночам, понятное дело – иногда и увозит туда картошку-то. Была картошечка колхозная, стала частная…. Усекли, гусары хреновы?
Гусары усекли сразу и прочно. Уже через десять-двенадцать минут полувзвод, правда, в пешем порядке, выступил в направлении Правления колхоза. Впереди шагал злой ротмистр и хмуро декламировал:

Песенка весеннего дождя
Вдруг, прервалась, словно отдыхая.
Ей не нужно – злата или рая,
Ей чужды законы бытия.

И всегда, престижности назло,
То поёт, то снова замолкает.
О деньгах совсем не вспоминает,
Голосом, как будто – серебро.

О ручьях поёт и о рассветах,
О любви и детской чистоте.
Но играют роль свою наветы,
Модные в гламурной суете.

И поймали Песенку сатрапы,
И пытают – с ночи до утра.
Почему же ей – не надо злата?
Знает что-то тайное она?

Табуретом били – как всегда.
Но молчала Песенка упрямо.
А потом – тихонько умерла,
Словно чья-то старенькая мама.

В жизни этой сложной – всё ужасно просто.
После ночи звёздной – сизая заря.
Но зарыли алчные, суки, на погосте
Песенку весеннего дождя…

Путь был не близок – километров пятнадцать с гаком, но чувство неутолённой мести клокотало в гусарской груди почище, чем вулканическая лава в жерле Везувия – в день гибели Помпеи…
Согласно заранее выработанной диспозиции, основная масса мстителей занялась бескровной нейтрализацией конторских служащих – бухгалтера, зоотехника, агронома и прочих. Серый же удостоился чести сопровождать ротмистра в самое логово коварного врага.
Одним могучим пинком ноги Кусков снёс с петель хлипкую дверь председательского кабинета, и, подбадривающе подмигнув Сергею, смело проследовали внутрь.
- Это что ещё за фокусы? Вы кто такие? А, ну-ка, предъявите ваши документы! – матёрым медведем взревел председатель Пал Иваныч, мужик отнюдь не хилый.
Вернее, взревел матёрым медведем, и сразу ж примолк, испуганно моргая длинными и пушистыми ресницами. Это ротмистр картинно достал из внутреннего кармана ватника обрез, страшно клацнул хорошо смазанным затвором, и, небрежно цедя слова сквозь зубы, поинтересовался:
- Как вы сказали, уважаемый? Ваши документы? Помнишь, Серёга, фильм такой – «Рождённая революцией»? Там ещё был один очень шикарный эпизод. Входят два отморозка в кабинет к храброму комиссару, а тот их и спрашивает, мол: - «Ваш мандат, товарищи»? А тот, что повыше, просит своего подельника: - «Козырь – наш мандат!»…. Помнишь?
- Помни, конечно, - подтвердил Серый. – Шикарный эпизод, согласен.
- Давайте, гражданин, повторим мизансцену, - вежливо обратился Кусков к председателю колхоза, не сводящему испуганных глаз с обреза. - Ну-ка, спросите ещё раз: - «Ваш мандат, товарищи»? Ну, гнида вороватая, долго я буду ждать, мать твою?
- Э-э-э…. Товарищи, а где ваш мандат?
- Козырь, наш мандат! – радостно и призывно воскликнул ротмистр.
Тяжело вздохнув, Сергей – в точности, как в известном фильме – медленно подошёл к председателю и сильно, почти без замаха, засветил ему кулаком между глаз. Мужик отлетел метров на пять, звонко ударился затылком о стену и, страдальчески закатив глаза, медленно сполз на пол.
- Заставь дурака Богу молится, он – от излишнего усердия – и председателя колхоза замочит до смерти, - недовольно прокомментировал Кусков, старательно поливая голову Пал Иваныча водой из пузатого графина.
Председатель медленно пришёл в себя и в ту же секунду ощутил под кадыком холодное дуло обреза.
- Будешь ещё, сука оппортунистическая, воровать картошку студенческую, которая потом, мозолями и спинами усталыми достаётся? – надулся пафосным мыльным пузырём ротмистр. – Иначе, ведь, Колыма тебе светит, гнида позорная…. Или же пристрелить морду сволочную по-простому, ради пущего душевного спокойствия? Что делать? Кто подскажет?
В ответ председатель лишь тихонько вертел головой из стороны в сторону, что-то неразборчиво мычал и мелко-мелко сучил ногами, обутыми в кирзовые сапоги пятидесятого размера.
- Ладно, на первый раз – верю, - неожиданно успокоился ротмистр и отвёл дуло обреза в сторону, - А украденные мешки с картошкой – всего двести восемьдесят пять штук по сорок пять килограмм в каждом – вернёшь. В другом месте украдёшь, но – вернёшь! Пошли, Серёга, на свежий воздух, а то, очень похоже, наш вороватый друг обхезаться изволили. Причём, не исключаю, что и по-крупному…

По итогам уборочной картофельной кампании бригада под руководством Кускова выиграла-таки соревнование. И диплом памятный был вручён, и вполне приличная денежная премия.
Премию, впрочем, ротмистр никому на руки выдавать не стал, прокомментировав этот поступок следующим образом:
- Деньги, заработанные потом и кровью, да ещё и в боях с грязными супостатами, тратить на меркантильные нужды – пошло и отвратительно.
Поэтому – в ближайшую субботу – встречаемся в «Белой Лошади», где и гуляем с шиком гусарским, потому как – честно заработали это право…. А обрез наш я подарю ресторанным ребятам, у них чего только не висит по стенкам: колёса, сёдла, шпоры, попоны…. Знать, и обрезу там найдётся достойное местечко. Как-никак, вещь легендарная…
Но забыл Кусков простую истину: - «Долог и непредсказуем путь к причалу, и всякое на этом пути ещё может случиться…».

Мдаа... Романтики... с большой дороги.

Байка шестая.
Старый ржавый обрез – 2.

Славно они тогда посидели в «Белой Лошади».
Для тех, кто не знает: ресторанов – разнообразных и дорогущих – в Ленинграде, в далёком 1981-ом году, было в достатке. А пивной ресторан с приемлемыми ценами наличествовал всего один – «Белая Лошадь». Шесть сортов разливного пива – вещь для тех времён неслыханная! А ещё в «Лошади» подавали-предлагали и всякие вкусности с завлекающими названиями: - «Щи по-гусарски», «Колбаска-гриль по-славянски», «Тройная уха «а-ля» граф Строганов»…
Попасть в такое особенное и приметное заведение – было куда как непросто, очередь за месяц приходилось занимать. Но ротмистр Кусков – это вам не просто так блондинистый парнишка. А Мастер Спорта СССР по конной выездке, с самим Ростоцким-младшим занимавшийся когда-то в одной «лошадиной» группе. Поэтому всю «картофельную» банду впустили, что называется, по первому свистку, и обслужили по высшему разряду.
Но конец вечера был безнадёжно испорчен. Выяснилось, что Кусков обрез – вещь раритетную и легендарную, предназначавшуюся в подарок ресторану – случайно забыл в безымянной деревне: под колченогой койкой, в потрёпанном портфеле.
Все, естественно, расстроились, но решили горячку не пороть, а возникшую проблему решать не спеша, комплексно и с нетривиальной выдумкой.
- Почему бы, собственно говоря, не встретить очередной Новый год в этой самой, всеми позабытой деревушке? – после недолгого раздумья предложил Серый. - Заодно и обрез заберём. А год-то наступающий, тем более, намечается счастливым. Как там говорит знаменитый поэт Андрей Вознесенский? Мол: - «Девятнадцать – восемьдесят два. По идее, счастливый номер…». Может, смотаемся?
После долгих и жарких прений единодушно и железобетонно решили: - «Ехать непременно, наплевав на все трудности и тернии!».

Но, вот, наступило тридцатое декабря – день отъезда – а на Московский вокзал, к отправляющемуся поезду прибыли только три персоны: Серый, Генка Банкин и Надежда с РГ. У всех других, естественно, образовались насквозь уважительные причины: Кускова жена не отпустила, к Михасю поволжские родственники пожаловали, Толстый готовился к предстоящей свадьбе, к Ленке жених из лётного училища прибыл на побывку, ну, и тому подобное….
- С одной стороны, это плохо, мол, распался дружный коллектив под напором бытовых заморочек, - принялся философствовать Банкин. – А, с другой, некоторые задачи мобильным группам и решать гораздо проще, чем громоздким войсковым соединениям. Азбука полевая…
Они выехали – по юношеской наивности – налегке, планируя затариться необходимым провиантом и алкоголем поближе к месту назначения. Но утром 31-го декабря на крохотной железнодорожной станции, где они десантировались, было хоть шаром покати. С громадным трудом удалось достать пять банок тушёнки, килограмм коричневых развесных макарон, две буханки хлеба, шмат тощего сала и пузатую бутылку вермута. Причём, не советского дешёвого вермута, а импортного, незнакомого, дорогущего, который назывался – Martini.
Уже находясь на низком старте, ребята неожиданно встретились со старым знакомым «по картошке» – с Митьком, приснопамятным водителем кобылы.
- Студентики, родимые! Каким ветром занесло к нам? А тут по радио – к вечеру – обещали минус тридцать два градуса, - Митёк, как и всегда, был немного пьян и искренне радушен.
Узнав о намеченных планах, он тут же стал непривычно серьёзным:
- Не, до Места (так тутошние старожилы называют вашу заброшенную деревушку) так просто не дойти. Наезженной дороги там имеется всего-то километров семь, а дальше – все десять – тянется нетронутая целина. Снегу нынче намело по пояс, без снегоступов или лыж каких – труба полная…
Митёк по-быстрому сбегал домой и выдал путникам три пары стареньких снегоступов:
- Классная вещь! Осиновые! Моя бабка ещё плела – лет сорок тому назад. В те времена зимой все ходили на таких …
Вещь, действительно, оказалась классной и воистину незаменимой. Если бы не снегоступы эти осиновые, то пришлось бы им встречать Новый год в чистом поле. Или, что вероятней, в дремучем лесу. А так-то – оно и ничего: уже к шести вечера благополучно добрались до безымянной деревни, то бишь, к Месту вожделенному.
Добраться-то – добрались, но, при этом, и очень устали. Прямо-таки, как кони педальные – по выражению местных колхозников.
А в конечной точке маршрута было совсем не до отдыха: их «осенняя» изба промёрзла насквозь, баньку по самую макушку занесло снегом, в колодце не было воды – вымерзла вся, до последней капли.
Первым делом, Серый нашёл заветный обрез и тщательно завернул его в старую фланелевую портянку, найденную тут же. Вторым, они с Генкой напилили впрок дров. Потом разгребли от снега баню, затопили печь, Надюху приставили к данному объекту: снег неустанно подсыпать в чугунный котёл, дровишки подбрасывать в печку. (Очень, уж, хотелось встретить Новый год с соблюдением всех традиций – с жарко натопленной банькой, в частности.…). А сами занялись избушкой: окна утеплили полиэтиленом, захваченным с собой, дверь подправили, подмели в комнатах, печь вычистили, огонь в ней – максимально жаркий – развели.
Надежда в бане погрелась первой, после чего отправилась накрывать новогодний стол. А времени уже было – четверть двенадцатого. Но и Сергей с Банкиным успели – ради соблюдения принципов – вениками похлестать друг друга…
За стол они сели без трёх минут полночь, хлебнули иностранного вермута, поздравили друг друга с наступающим Новым годом, закусили макаронами с тушёнкой. И, вдруг, такая усталость навалилась…. Прямо за столом все и уснули…
Серый проснулся часа через два – дрова уже догорали, значимо похолодало. Он растолкал ребят и отправил их спать, а сам остался дежурить при печи в качестве истопника, раз в двадцать минут подбрасывая в топку свежие поленья. Сидел себе тихонечко, присматривал за огнём, размышлял о разном…

Вдруг, за входной дверью кто-то жалостливо и просяще заскулил-заплакал. Сергей открыл дверь: на пороге лежала собака – большая такая, только очень худая, создавалось впечатление, что скелет просвечивал сквозь кожу. И такими жалостливыми глазами смотрела на Серого, что душа выворачивалась наизнанку.
Он затащил собаку в избу, пристроил возле печи, рядом с заиндевевшей мордой примостил щербатую тарелку с тушёнкой. Минут пятнадцать-двадцать собака только мелко дрожала всем своим худым тельцем и неотрывно смотрела на Серого. Потом начала жадно есть. Съела одну предложенную порцию тушёнки, вторую, умяла четверть краюхи хлеба.
Потом, видимо, горячая печка стала припекать ей бок, и собака приподнялась. Тут-то и выяснилось, что лап у неё в наличии было всего три, а на месте четвертой располагался короткий, тёмно-коричневый обрубок, покрытый подтаявшей ледяной коркой.
С культи, видимо, давно уже загноившейся, в тепле закапали крупные капли чёрной слизи, воздух мгновенно наполнился нехорошим больничным ароматом. От мерзкой вони тут же проснулись остальные студенты-авантюристы.
Надежда занялась собакой – начала аккуратно и осторожно обрабатывать запущенную рану йодом, предусмотрительно прихваченным с собой. Генка же, оставшийся не при делах, понимая, что в этом амбре уснуть невозможно, достал обрез, разобрал, и принялся тщательно смазывать его составные части тушёночным жиром – за неимением лучшего. Сергей даже не стал спрашивать – зачем. Мол: - «Если у ротмистра Кускова были не обманувшие его предчувствия, то почему же у Генки таковых быть не может?».
За окнами заметно посветлело, близился рассвет, бедная собака, наконец, уснула. Они – втроём – вышли на крыльцо. На востоке, в светло-серых небесах, почти сливаясь с линией горизонта, затеплилась тонкая розовая нитка зари. На противоположной стороне озера, над трубами немногочисленных домов обитаемой деревни стали лениво подниматься вверх редкие дымы. Было очень холодно, минус тридцать пять, не меньше. Деревья, окружающие Место со всех сторон, были одеты в совершенно невероятные, пышные и идеально-белоснежные шубы.
- Хорошо-то как! – выдохнул Генка.
Серый, глядя куда-то вверх, неожиданно – в первую очередь, для себя – выдал:

Тоненькая розовая нитка,
На востоке, в тёмных небесах,
Теплится, как робкая улыбка –
На карминных, маленьких губах…

Над озером разнёсся – со стороны жилой деревни – громкий петушиный крик:
- Ку-ка-ре-ку!
Потом Серый много раз интересовался у знающих людей, мол: - «К чему это такое, когда в первое утро Нового года – в страшный мороз – громко кричит петух?». Никто так и не смог ему ответить членораздельно, даже многознающие цыганки только неопределённо пожимали плечами и посматривали как-то странно, с плохо скрытым подозрением…

Утром к ним в гости припёрся Митёк.
- С Новым годом, босота студенческая! Поздравляю от души! – размахивая на пороге бутылкой самогона, беззаботно орал Митёк, вдруг, осёкся и, неуклюже опускаясь на пол, слезливо запричитал: - Жучка, Жученька! Ты жива, девочка моя!
Собака, радостно скуля, поползла к нему на встречу…
Через полчаса Митёк, ласково поглаживая смирно сидящую у его ног
собаку, рассказывал:
- Жучка у нас жила на скотном дворе. Очень хорошая собака, ласковая. Но почему-то невзлюбил её наш председатель, Пал Иваныч. Сперва очень сильно побил сапогами, а потом, с месяц назад – и вовсе – пальнул в неё картечью из берданы…. Я тогда подумал, что всё, конец Жучке. Ан, нет! Молодцы вы, ребятушки, спасли собаку! Это, не иначе, промысел Божий привёл вас сюда. А Жучку я с собой заберу. Нынче нет уже Пал Иваныча, свобода у нас полная…. Нет, его никто не убивал. Наоборот, забрали нашего бывшего председателя на повышение, то бишь, в область. Он теперь в Новгороде будет трудиться вторым секретарём Обкома. Вот, оно как! А что, правильное решение. Пал-то Иваныч, он мужик политически очень подкованный. Да, вы же сами с ним работали по осени! Значит, знаете…
- Это точно, работали, знаем! - ехидно подтвердил Сергей.
Митёк хлопнул мозолистой ладонью по лбу:
- Кстати, вспомнил, для чего я к вам пёрся-то! Метель надвигается серьёзная,
пора вам, студиозы, срочно сваливать отсюда…. Да, какие ещё – к такой-то матери – прогнозы! У меня организм всё чует самостоятельно, без всяких дурацких подсказок. Если после дельной выпивки – похмелье мягкое, только поташнивает чуток, то следует ждать хорошую погоду. А, вот, когда крутит всего, продыху никакого нет, то это к погани всякой: к ветру ураганному, к ливню с грозой, или, наоборот, к недельной метели…. Сегодня же крутит с самого утра. Так что, надо – непременно – сниматься с якорей….
Через полчаса они «снялись с якорей» и зашагали – на осиновых снегоступах – к железнодорожной станции. Колченогую Жучку несли на руках, естественно, по очереди…

В поезде было тоскливо – холод, теснота, тусклые жёлтые сумерки. На какой-то маленькой станции в вагон вошли и расположились на соседних местах два дембеля, только что распрощавшиеся с армией и следующие в родные пенаты.
Сперва солдатики вели себя вполне прилично, видимо, изображали из себя скромников, то бишь, отличников боевой и политической подготовки.
Потом пошептались о чём-то между собой, купили у проводницы водки, выпили, захмелели и начали выступать: мат на мате, мат сверху, и мат помимо.
Серый, усмехнувшись бесконечно печально, попытался объяснить по-хорошему, мол: - «Вместе с нами едет дама, поэтому ругаться матом – нехорошо. Более того, серьёзные последствия, они и для уважаемых дембелей – серьёзные последствия…».
- Ты чё, гнида малолетняя? – непритворно удивился один из (уже бывших) солдатиков. - Пик-пик-пик, и ещё – пик-пик-пик! Ты, зараза низкорослая, сейчас досконально узнаешь, что она, дембельская любовь, собой представляет…. И – пик-пик-пик…
- Да, что вы, братья! – миролюбиво вмешался в перепалку Генка Банкин, неторопливо расшнуровывая рюкзачок. - Всё, собственно, путём! Сейчас и презент вам, бравым, организуем! Подождите чуток. Сейчас-сейчас…
- Так-то оно лучше, салажата, - пьяненько и вальяжно откликнулся второй дембель. - Дедушки, они ценные подарки очень уважают. Глядишь, и простят вашу наглость. Пик-пик-пик…
Генка, бессовестно подражая ротмистру Кускову, не торопясь, извлёк из рюкзака тяжёленький свёрток, развернул фланелевую портянку, уверенно взял в руки обрез и, многообещающе подмигнув, звонко передёрнул хорошо смазанный затвор.
Через пару секунд дембелей и след простыл…

Кусков обрезу был рад несказанно. А узнав, что данный предмет снова пригодился – да ещё и как – впал в самый натуральный философский экстаз:
- Тысячу раз был прав старикашка Шекспир! Бесспорно, весь наш многоликий Мир – один сплошной Театр…. Но, сколько каждому из нас отмерено спектаклей – не дано знать. А когда будет прощальный бенефис, тем более…. Вот, обрез, железяка старая, на первый взгляд, бесполезная полностью. Но в спектаклях жизненных – до сих пор – играет ключевые роли…. А нам, если строить прямые аналогии, чего ждать от этой непредсказуемой жизни? Каких, спрашивается, невероятных и
фантастичных ролей?
Отнёс ротмистр, как и обещал, обрез в «Белую Лошадь», там его официанты торжественно повесили на стену, рядом с какой-то знаменитой персидской саблей.
Года через три – после событий, описанных в этой главе – Сергей случайно заглянул в «Белую Лошадь». Посмотрел на стену. Чем-то там знаменитая персидская сабля висела на прежнем месте, а обреза не было.
Стал спрашивать у официантов – никто ничего толком не знает: весь старый
персонал давно уже уволился…
«Видимо, наш железный друг опять задействован в каком-то важном и интересном спектакле», - решил Серый. - «Оно и ничего. Лишь бы – в руках правильных и добрых…»

Байка седьмая.
Две разновидности ревности.

По ранней весне в дружном коллективе РТ-80 состоялась первая свадьба,
Толстый Витька женился на Нинке.
Мероприятие это (в смысле, свадьба) долгое и откровенно-муторное. Сперва гости и родственники направляются в ЗАГС, где происходит официальная, так сказать, часть. Затем молодые (вместе со свидетелями и ближайшими друзьями-подругами) часа на три-четыре отправляются кататься – на заранее нанятом такси – по городу: на Стрелку Василевского острова, к Медному Всаднику, на Марсово Поле, далее – в зависимости от наличия свободного времени. То бишь, чтобы очень уж сильно и неприлично не опоздать в ресторан, где и запланировано проведение второго акта «брачной пьесы». Гости же – на весь этот период – предоставлены сами себе, и «убивают» время в соответствии со своими наклонностями и финансовыми возможностями.
Витька начал нервничать ещё до начала всего процесса, то есть, с момента облачения в тесный, абсолютно новый, иссиня-чёрный костюм.
Всё ему не нравилось, везде жало и топорщилось, а зеркало предательски демонстрировало кого-то не того, явно, не брутального мачо, хозяина жизни…
- Что ты, брат Толстый, так сильно переживаешь и трусливо мандражируешь? Дело-то – ерунда ерундовая! Раз-два, и готово! - увещевал Витьку ротмистр Кусков, опытный уже в таких делах. - Выпей-ка, старина, зубровочки, оно и полегчает…. Серёга, подтверди немедленно! И, вообще, классику надо знать:

От гусар девицы без ума,
Они пахнут – вкусно и тревожно.
Конский пот, зубровки аромат…
Нет – забыть сё – просто невозможно!

Витька старшему по званию перечить не стал, и первую рюмку зубровки опрокинул безропотно и, даже, с удовольствием. Вслед за костюмными муками начались жестокие галстучные пытки, которые – в свою очередь – тоже не обошлись без волшебного зубровочного эликсира…
После ЗАГСа они поехали кататься по городу. На Стрелке пили шампанское, а потом и знаменитый коктейль «Северное сияние», это ушлый ротмистр и водочки прихватил с собой. Не то, чтоб молодые пошло напились, но определённое алкогольное возбуждение, всё же, присутствовало. Прибыли, наконец, в ресторан и слегка расслабились, мол, все сложности и трудности уже преодолены…
Эх, молодость, молодость! Наивная молодость!


Выпили, закусили, ещё выпили, вдоволь поорали: - «Горько, горько!», и вышли перекурить в вестибюль. Встали вкруг, задымили, со смешками болтая о самом разном. Тут прибежал десятилетний мальчишка – чей-то там дальний родственник – и завопил истошно:
- Невесту-то украли! Выкуп требуют!
Сперва Витька не выказал особого беспокойства. Наоборот, посмеялся
немного вместе со всеми, а потом взял у гардеробщика старенькую кепку и
пошёл к гостям – деньги собирать на выкуп. Но очень быстро ему это дело
надоело и наскучило: кепка полна денег, а жену ему так и не отдают. Даже
непонятно – кому собранный выкуп, собственно, требуется вручать.
- Ерунда это всё, не бери лишнего в голову, - невозмутимо посоветовал видавший виды ротмистр. - Всегда в таких случаях украденную невесту прячут в женском туалете. Вот, пойди туда, да и вызволи суженную из неволи. Деньги? Не пропадут! Себе заберёшь, или с друзьями поделишься, если, конечно, не жадный…
Ресторан был не из простых и занимал целых три этажа, поэтому и туалетов женских там имелось штук десять, не меньше. Витька все их целенаправленно обошёл – с предсказуемыми скандалами и возмущёнными воплями – но Нинки так и не обнаружил.
- Напрасно, вы, дядя Витя, лазаете по женским сортирам, - насмешливо объяснил давешний пацан, - Нинка-то с друзьями просто на такси поехала покататься. Подождите, наверное, скоро вернётся…
Напрасно он это сказал. Совсем, даже, напрасно!
Узнав, что среди Нинкиных компаньонов по поездке присутствует лицо мужского пола, Толстый впал в полную фрустрацию, то есть, вошёл в крутой и непредсказуемый штопор.
- Вот оно, значит, как получается! - орал Витька, махнув с горя фужер водочки. - Часов пять как законная жена, а уже с какими-то левыми мужиками катается на авто? Не прощу! Всё, свадьба отменяется! На фиг!
Ноги моей здесь больше не будет!
Ну, и ещё пару слов обидных – сгоряча – добавил в невестин адрес, после чего развернулся и выбежал из ресторана, только его и видели. Сергей, естественно, бросился следом, стараясь не отставать от друга…
Витька, усердно перебирая длиннющими ножищами и расталкивая по сторонам прохожих, нёсся по Невскому проспекту – только цветастый галстук гордо развевался над его левым плечом. Лишь возле Адмиралтейства, пробежав километра три с половиной, Толстый, наконец-таки, выдохся и остановился.
Минут пять Серый его старательно и вдумчиво успокаивал, а там и ротмистр Кусков – с парой бутылок шампанского – подоспел. Употребив благородного винца, Витька – на удивление быстро – успокоился, повеселел и, даже, публично покаялся в совершённых ошибках. Мол, был неправ, слегка погорячился…
Они, весело и беззаботно пересмеиваясь, вернулись в ресторан, пребывая в самом благодушном настроении, мол, неловкий казус окончательно и бесповоротно устранён…. Но, не тут-то было!
Оказалось, что пока разгневанный жених отсутствовал, из вояжа вернулась невеста, а доброхоты ей тут же и поведали – про некрасивое происшествие. Причём, во всех подробностях, в ярких красках, деталях и лицах. Особенно старались, как им и полагается, невестины закадычные подружки…
Внимательно выслушав повествование, Нинка тоже не сдержалась и «закусила удила»:
- Предупреждали меня люди добрые, мол, никогда не связывайся с малолетками. Нет же, не послушалась, дура! На фиг эту свадьбу! Поймайте мне машину! Поеду подавать на развод!
Но здесь уже было гораздо проще: набежали многочисленные родственники, окружили молодых плотным кольцом, пошла вовсю работать народная дипломатия. А Серый и Кусков – в компании с чувством выполненного долга – направились в ресторанный зал, мол, тут и без них разберутся…
В банкетном зале было как-то скучно и откровенно невесело – никаких тебе песен и танцев. Оно и понятно – скандал, как-никак. Ротмистра, впрочем, это ни мало не смутило. Браво накатив водочки, он от души закусил, потом громко – на весь зал – рассказал пошлый анекдот, ещё – накатил и подсел, глупо улыбаясь, к одинокой незнакомой девице.
- Слышь, Серёга, а приударь-ка ты за мной по полной программе, - неожиданно предложила Вика Кускова, ротмистрова жена. - А то мне до слёз обидно. С Кусковым мы уже три года женаты. Я его ревную постоянно и пламенно, а он, мерзавец гусарский, меня совсем не ревнует. Неправильно это! Вон, даже Витька свою Нинку – без всякого мало-мальски серьёзного повода – ревнует. А, я? Мне, ведь, тоже хочется…
Сергей принялся – как умел – ухаживать-ухлёстывать за Викой: шептать
ей на ухо всякие глупости, регулярно подливать в бокал шампанское, пригласил танцевать, потом ещё раз пригласил…. А во время четвёртого танца ощутил (почувствовал?) на своей спине чей-то очень тяжёлый и колючий взгляд…. Вскоре свадьба подошла к своему логическому завершению. Молодые окончательно помирились, и, даже толком не попрощавшись, отбыли по своим неотложным делам, гости же потихоньку начали расходиться.
Серый и чета Кусковых отправились в метро, благо ближайшая станция
находилась в пяти минутах ходьбы. Отыскав в карманах необходимое количество «пятачков», они по эскалатору спустились в подземный зал.
Надо вам сказать, что эта станция метро являлась «закрытого типа», то есть, электрички были отделены от потенциальных пассажиров стеной, в которой имелись ниши, оборудованные расходящимися в стороны дверями.
И, вот, уважаемые читатели, представьте себе такую картинку. Подходит и останавливается очередная электричка, двери послушно открываются, но пассажирам – из одной конкретной двери – на перрон никак не выйти: в нише, крепко упершись спинами в противоположные стенки, расположились Серый с ротмистром и дубасят друг друга почём зря. А в трёх метрах от них стоит счастливая Вика Кускова и довольно улыбается – наконец-то, ротмистр её приревновал по-настоящему, сбылась сокровенная девичья мечта…

С Кусковым, конечно, Сергей потом помирился. Но природа ревности и её глубинный смысл для него ещё долгие годы оставались неразрешимыми
загадками…

Байка восьмая.
О напрасном героизме

Попович – как-то незаметно – превратился во всеобщего любимчика.
На любой вечеринке он был желанным гостем: классно играл на гитаре, хорошо поставленным баритоном пел различные песенки – и о
неразделённой любви, и, так сказать, геологической направленности:

Заварим круто дымный чай,
Взлетают искры – светлым роем.
Моя родная, не скучай,
Шипит в костре сырая хвоя.

Ты там – не знаешь ничего,
Винишь, наверное, в измене.
А здесь, тропою кочевой,
Усталые бредут олени.

Здесь сопки в воздухе висят,
По пояс – скрытые – в тумане.
Из женщин, вёрст на пятьдесят,
Лишь ты – на карточке в кармане.

И тот дым, и этот чай,
И кедр с обугленной корою…
Моя родная, не скучай –
Шипит в костре сырая хвоя…

Короче говоря, стал Попович душой коллектива.
Вот только, с учёбой у него никак не ладилось, особенно с точными науками. И если с высшей математикой ещё что-то вытанцовывалось, потому что её преподавала пышнотелая барышня бальзаковского возраста, так что некие шансы у Поповича – женского любимчика – определённо были, то с теоретической механикой (термехом – по-простому) ловить ему было совершенно нечего.
Профессор Агранович, который будущим геологам и буровикам читал
лекции, вообще-то, был мужиком неплохим, даже, где-то удобным – в плане сдачи ему экзаменов. Всё ему было до фонаря. Излагает учебный материал, и видно невооружённым глазом, что думает-то он совсем о другом, скорее всего, о совершенно постороннем…. Встречаются иногда такие чудаки, целиком и полностью погружённые в себя. Вот, и этот Агранович был не от мира сего, даже фамилий собственных студентов не мог толком запомнить и постоянно ошибался. Видимо, ему это было неинтересно…. И внешность у профессора была соответствующая: чёрный потёртый костюм, бородка клинышком, старомодное пенсне – вылитый академик Тимирязев из знаменитого кинофильма «Депутат Балтики».
Преподаватель же практических и лабораторных занятий – по фамилии Витюков – был полной противоположностью Аграновича: молодой, желчный, наблюдательный и ушлый до невозможности. Он как-то сразу понял, что Попович в его предмете не смыслит абсолютно ничего, то есть, полный ноль. А, поняв это, тут же стал нагружать бесперспективного студента многочисленными дополнительными заданиями. Но «эртэшники» брата-гусара в беде не бросили, совместными усилиями решили все хитрые задачки, и Попович получил-таки необходимый зачёт.
Ставя подпись в зачётке, Витюков зло и многообещающе прошипел сквозь зубы:
- Ничего, Попович, ничего! Мы с вами ещё на экзамене встретимся, вот, там и расставим все точки над «и», выведем кое-кого на чистую воду…
Экзамен же по термеху проходил следующим образом: первые минут двадцать-тридцать в аудитории находился только Агранович – раздавал студентам билеты, рассаживал их по местам, а потом – к моменту, когда первый желающий уже был готов отвечать – появлялся Витюков, подсаживался к профессору и начинал экзаменующемуся задавать каверзные вопросы, а Аграновичу что-то нашептывать на ухо. И профессор к его мнению всегда прислушивался и двойки – по просьбе Витюкова – ставил исправно. Так что, шансов у Поповича – успешно сдать экзамен – практически и не было…

Экзамены проводились в два приёма: в первый день шли те, кто был более-менее уверен в своих знаниях, а во второй – все остальные. Серый решил рискнуть, пошёл сдавать экзамен в первый день, и всё прошло нормально – четыре балла. Красота!
Спустя два часа он – в компании с Михасем и Генкой Банкиным, такими же счастливчиками – уже сидел в общаге и благостно попивал бутылочное пиво. Типа – на радостях…
Тихонько заскрипела входная дверь, и в комнате появился Попович – смурной весь из себя, хмурый, словно туча из известного мультика про Вини Пуха. Поздравив всех с успешной сдачей, Попович тоскливо известил:
- А мне, похоже, кирдык приходит. Загрызёт меня завтра Витюков насмерть, гадом буду. Непременно загрызёт…. Хоть вещи иди и заранее собирай, готовясь к возвращению в родимый Донецк...
Серый только понимающе переглянулся с Банкиным и Михасем, мол: - «Жалко, конечно, Поповича. Да, чем тут поможешь?».
А Попович пивка (без спросу, естественно) хлебнул и туманно продолжил:
- Есть, впрочем, один шанс. Впрочем, опасное это дело, далеко не каждому по плечу. Хилая нынче пошла молодёжь, слабоватая, риска боится – как огня…. Ну, рассказывать вам дальше, субчики, или не стоит? Типа, всё равно откажетесь?
- Рассказывай, чего уж там! – откликнулся Серый. – Послушаем с удовольствием. Мы ребята не робкого десятка, как-никак – бравые гусары, а не какие-нибудь, там, ботаники…
- Ну, тогда слушайте, орлы! Агранович-то у нас, с одной стороны, натуральный гений. Зато, с другой, лох чилийский, почти никого из студентов не помнит в лицо. Витюков же на экзамены, сами знаете, приходит с получасовым опозданьем…. Вот, если кто найдётся смелый, с моей зачёткой сходит на экзамен и минут за десять-пятнадцать сдаст его…. Было бы, откровенно говоря, здорово! Не, понятное дело, что надо и на шухер у дверей в аудиторию поставить кого-нибудь, чтобы – если что – шум поднять, дабы засланный казачок успел смыться.…Ну, уважаемые, как вам план?
- А что, на, план, как план, - тут же откликнулся Михась. - Только, на, проработать его тщательно требуется, на…
Незамедлительно приступили к проработке. Попович – для ускорения мыслительного процесса – притащил литровую бутылку донецкого самогона.
Вскоре появился – с честно заработанной тройкой – Кусков и со всем пылом подключился к стратегическому совещанию.
- Авантюра чистой воды, ясен пень! – хищно усмехнулся ротмистр. – А, с другой стороны, гусары и авантюристы – суть – одно и то же…
Сидели допоздна, всё прикидывали и кумекали, в конце концов, решили, что утро вечера мудренее, и легли спать…
Утром всех растолкал помятый Генка:
- Вставай, умывайтесь, брейтесь! Надо торопиться, запросто можем опоздать…
После завершения утренних процедур и торопливого поглощения растворимого кофе, они приступили к распределению ролей, в том числе, и к выбору «главного героя». То бишь, того, кому лично предстояло идти на рандеву с профессором. Жребий тянули втроём: Серый, Михась и Банкин. Ротмистр же – как вечный троечник – в процедуре участия не принимал.
- Ага, Серёге досталась длинная палочка! – объявил Попович. – Знать, судьба так распорядилась…
«Ладно, рискнём!», - подумал Серый. – «Гусарское слово, данное накануне, с утра возврату не подлежит…».

Дежурные номера были заняты согласно разработанной накануне диспозиции: Серый расположился непосредственно под дверью в аудиторию, Михась и Банкин метрах в двадцати – с той стороны коридора, откуда мог появиться Витюков, а ротмистр с Поповичем активно передвигались туда-сюда по всему ближайшему пространству, что называется – «нюхали воздух».
Пунктуально, точно в назначенное время, появился Агранович, открыл аудиторию, запустил первую пятёрку экзаменующихся, забрал зачётки и раздал экзаменационные билеты.
По прошествии трёх-четырёх минут Серый поднялся со своего места, подошёл к Аграновичу и преувеличенно бодро доложил:
- Олег Николаевич, я готов отвечать!
- Ну, что вы, молодой человек! К чему такая спешка? Посидите ещё, подумайте хорошенько, - равнодушно ответил профессор, не отрывая взгляда от страниц какого-то научно-популярного журнала.
- Видите ли, Олег Николаевич, - от волнения Серый начал нести откровенную чушь. - Я очень-очень тороплюсь! Мне уже через час обязательно надо быть на Московском вокзале. Беременная невеста приезжает…. Она у меня из провинции, города не знает совсем. Если встретить не успею, то обязательно заблудится. Войдите, пожалуйста, в моё положение…
Агранович нехотя оторвался от журнала:
- Придётся пойти вам, - заглянул в лежащую перед ним зачётку, откуда таращился мордатый мужик с шикарными усищами «а-ля» ансамбль «Песняры», - товарищ Попович, навстречу. Невеста – дело святое. Начинайте! Хотя, - перевёл взгляд на худенького Сергея, - рановато вам ещё жениться, молоды больно…
Как назло, вопросы в билете попались заковыристые, требующие развёрнутых ответов. Понимая, что времени остаётся совсем немного, Серый принялся тарабанить материал со скоростью отбойного молотка, чиркая, время от времени, прямо на обратной стороне билета необходимые формулы, схемы и графики. Минуты через три-четыре он выдохся и сообщил, что, мол, всё, что знал – сказал.
Профессор посмотрел на него с долей удивления и уважения:
- Молодой человек, неплохо! Право слово, неплохо! Но – для однозначной пятёрки – мне необходимо задать вам некоторые дополнительные вопросы, посвящённые…
- Олег Николаевич! – невежливо перебил профессора Серый и молитвенно сложил руки у груди. - Но у меня же – беременная невеста! Она заблудится и будет волноваться, что может повредить её здоровью…
- Да, да, конечно же, - смущённо замычал Агранович, - Извините, совсем забыл. Извините, пожалуйста, старика! – снял колпачок с чернильной ручки и вывел в зачётке Поповича жирную пятёрку.
- Спасибо большое! – Серый пулей вылетел за дверь.
И, надо признать, вовремя! В коридоре уже стоял невообразимый шум и гам, это Генка Банкин всерьёз сцепился с Михасём, а рядом с ними резвым козликом прыгал Витюков, безуспешно пытаясь разнять дерущихся студиозов…
Сергей, на ходу пряча зачётку Поповича в карман брюк, торопливо свернул за ближайший угол. Где-то рядом раздался лихой разбойничий пересвист – это ротмистр Кусков подавал остальным участникам спектакля условный сигнал, мол: - «Отбой, гусары! Всем вернуться в базовый лагерь! Победа! Победа!».
А, вот, праздновали они эту победу, видимо, избыточно бурно и
нескромно. Информация-то и ушла – куда совсем и не надо…
Дней через пять-шесть всю славную четвёрку (а Поповича – нет) вызвал к себе Бур Бурыч, усадил, долго – по очереди – смотрел на каждого, а потом сказал:
- Гусар гусару, конечно же, брат. Однако, пора уже научиться и в людях разбираться немного. Взрослые уже, чай…. Одно дело, если бы вы всё сделали втайне от Поповича. То есть, по-тихому выкрали бы зачётку, не ставя его о том в известность, экзамен бы сдали…. Но, как я слышал, он сам всё придумал, да и вас, дурачков наивных, подбил на эту жуткую авантюру? А это – уже совсем другое дело! Нельзя так подло подставлять товарищей – ради собственных меркантильных интересов. Нельзя! Попомните ещё мои слова, не будет из Поповича толка. Не наш он. Не наш! А вы, любезные мои, в следующий раз, пожалуйста, думайте – кому помогаете. Тому ли?

Как в воду смотрел мудрый Бур Бурыч – вскоре попался Попович на каком-то мелком, но откровенном крысятничестве. История получила широкую огласку, все от Поповича отвернулись и перестали помогать в учёбе. Ну, и вылетел он из института – по итогам очередной сессии – как пробка из бутылки с шампанским…

Для гусара – нет страшней –
Потерять своих друзей.
Был гусар – и – нет гусара.
Лишь молва скользит устало
Пред гусарского коня,
Колокольчиком звеня…

Байка девятая.
Стройотряд и первая потеря.

После второго курса всех студентов РТ-80 – в обязательном порядке – отправили в стройотряд. Никто, впрочем, отлынивать – в смысле, косить – и не пытался, в те времена деньги в стройотрядах можно было заработать вполне значимые – хватало на всю зиму.
На всех пошили – в специализированном ателье – стройотрядовскую форму защитного цвета: штаны, скроенные по джинсовым лекалам, и куртки, украшенные всякими и разными цветными эмблемами. После прохождения медосмотра, сопровождаемого многочисленными прививками, студентов усадили – под знаменитый марш «Прощание славянки» композитора В.И. Агапкина – в самый обычный пассажирский поезд, следующий по маршруту Ленинград - Инта.
Но до Инты стройотряд «Восход» так и не доехал, поступила строгая начальственная команда – десантироваться на железнодорожной станции Косью. То ещё было местечко. Сердце всего посёлка, его истинный и наиглавнейший центр – это котельная, дающее зимой живительное тепло, а уже вокруг неё и группировалось всё остальное. В смысле, разномастные и уродливые бараки всех оттенков серого цвета. Ничего другого в посёлке не было…

Пятьдесят пять вновьприбывших стройотрядовцев разместили в самом большом и холодном бараке, обеспечили раскладушками, матрацами и прочими постельными принадлежностями. Выдали ватники, брезентовые штаны, кирзовые сапоги, фланелевые портянки и утеплённые чёрные шлемы с белой шнуровкой – так называемые «монтажки».
Несмотря на то, что на дворе стоял июнь месяц, было очень холодно. По утрам на лужицах даже образовывался тоненький ледок, а днём температура окружающего воздуха поднималась – максимум – до плюс семи-девяти градусов. Ещё и мелкий дождик постоянно моросил – гадость страшная, тоска…
Первые полторы недели «восходовцы» усердно и старательно строили «заборчик» – так это сооружение называл пожилой и хмурый прораб. На самом же деле, речь шла о толстенных и тяжеленных сосновых брёвнах, вкопанных в землю на добрые полтора метра и оплетённых многими рядами (натуральной стеной, чего уж там!) колючей проволоки. «Заборчик»
огораживал местную автобазу – несколько длинных бараков, забитых под завязку ржавыми железяками и столитровыми бочками с соляркой.
Прежде, чем вкопать толстый столб, сперва – по строгим технологическим нормам – полагалось ломами выдолбить в вечной мерзлоте глубокую яму объёмом в один кубический метр. Объём этот определялся сугубо на глаз: подготовили ям десять-двенадцать – надо звать строгого прораба. Закапывать (укреплять в мерзлоте) столбы можно было только после его отмашки.
Откровенно-сволочной была эта «заборная» работа. Вечная мерзлота, она как камень, да и настоящие камни-валуны попадались постоянно. Вокруг царствовала непролазная грязь, регулярно переливавшаяся через края кирзовых сапог. Сосновые брёвна весили килограмм по двести пятьдесят каждое, руками не обхватить. Вместе с тем, за установку одного столба начислялось по десять рублей. Как-то вечером посчитали – за неполную неделю каждый боец отряда заработал по месячной стипендии.
Но не лёгкими были эти деньги, ей-ей! Спины ломило просто невыносимо, руки и ноги покрылись чёрными синяками – от постоянного контакта с колючей проволокой. Непростое это дело, как выяснилось, натягивать между сосновыми столбами – плотной стеной – проволоку колючую…. А ещё примерно половина списочного состава отряда – абсолютно прогнозируемо – простудилась: зелёные сопли текли рекой, по утрам канонада от кашля не затихала ни на минуту. Держались, конечно же, как могли: старательно лопали анальгин, вёдрами пили чай с мёдом – это отрядный комиссар подсуетился и где-то раздобыл целую бочку липового мёда…
Наконец, «заборчик» был возведён и, даже, принят в эксплуатацию до невозможности важной Государственной комиссией.

Ещё через сутки отряд – телефонограммой из Инты – разделили на две группы. Первую – под руководство ротмистра Кускова – на вертолётах забросили куда-то в горы, где находился заброшенный прииск: на вторичную промывку золота. Второй же группе поручили работу ответственную и наиважнейшую, а именно, строительство телятника. Бригадиром назначили Михася – как исконно-деревенского жителя, понимающего всю значимость – для посёлка Косью – данного объекта.
Телятник строили из шлакоблоков. Направляющие для опалубки заранее были возведены настоящими, то бишь, взрослыми строителями. Стройотрядовское же дело нехитрое: прибить обшивочные доски к опалубке, лопатами загрузить в бетономешалку цемент, песок и шлак (из той же котельной), после тщательного перемешивания выложить образовавшуюся массу на носилки, тащить к опалубке, вываливать туда и тщательно трамбовать массивными деревянными плахами. Вроде бы, всё просто, но носилки с цементно-шлаковой массой весили килограмм шестьдесят-семьдесят, удовольствие, откровенно говоря, ниже среднего…
По мере застывания раствора, доски опалубки надо было передвигать вверх, поэтому пришлось строить деревянные помосты. Стены телятника неуклонно росли в высоту, деревянные помосты – следом за ними. Таскать тяжеленные носилки становилось всё труднее. Работа по установке «заборчика» уже представлялась детским лепетом...
Руки, ноги и спину уже даже не ломило – эти части тела просто-напросто не ощущались, словно бы их вовсе не существовало. Жизнь постепенно превратилась в самую натуральную каторгу: проснулся, поел, отпахал до полной потери сил, поел, доплёлся до койки, не раздеваясь, рухнул на неё и забылся тяжёлым сном. Далее – строго по кругу….
Тогда-то Серый и понял, что означает словосочетание – «круги ада». Именно, что, круги…
Бытовые проблемы – тем временем – неуклонно углублялись и расширялись. Жилой барак постепенно превратился в запущенное логово бомжей: на раскладушках – грязно-серое постельное бельё, везде и всюду
разбросаны вонючие носки и не менее вонючие портянки, старые объедки и многочисленные окурки.
Сидел как-то на низком барачном подоконнике бригадир Михась, лениво курил и задумчиво рассматривал дырявые носки на своих грязных лапах. Рядом с бригадиром пристроился приблудившийся кот по кличке Кукусь. Кот тоже внимательно и заинтересованно изучал Мишкины пальцы: вдруг, между ними завёлся кто-нибудь съедобный? Михась медленно перевёл взгляд на помещение, долго – с вселенской грустью во взоре – взирал на этот бардак, потом сплюнул в сердцах на пол, затушил хабарик о подоконник, сильным щелчком отправил его куда-то – между коек товарищей – и ёмко высказался:
- Живём, на, как в свинарнике, на, твою мать!
Но ничего было не изменить и не исправить: смертельная усталость, она сильнее любви к чистоте, не оставалось уже сил на героический подвиг – хоть немного убраться в этой норе…
Приехал как-то в Косью (вернее, в Кожим) «большой» проверяющий из регионального штаба ССО. Смело открыл дверь, вошёл в барак…. И через пять-шесть секунд выбежал обратно, стошнило его, беднягу, прямо на крыльце. Смущённо сделал пару дежурных замечаний, и в помещение уже не заходя, проверяющий умчался куда-то, наверное, по делам более важным…
С личной гигиеной – постепенно – образовалась конкретная задница. Холодной воды было – море. Вернее, бурный ручей, что протекал за бараком. Но вода в нём была ледяной, а единственный кипятильник – ещё в первые дни – исчез в неизвестном направлении…. Через неделю многие стройотрядовцы перестали чистить зубы, и – все поголовно – бриться. Полноценная же помывка являлась заветной и призрачной мечтой, для многих – полностью невыполнимой. Душ с тёплой водой имелся только в котельной, но попасть туда было нереально – по причине вечной длиннющей очереди. Типа – до морковкиного заговенья можно было в ней стоять и, в конечном итоге, так и не достояться…. Был ещё электрический водогрей на автобазе, но туда пускали только «блатных»: комиссаров, бригадиров, прорабов и прочих начальников.
Серый и Лёха решили эту проблему быстро и кардинально, уже на третий день после приезда в Косью. А именно, спёрли с какой-то ближайшей стройки (недалеко молдавские шабашники возводили новый барак) четыре рулона толи, и одной местной старушке – за пару вечеров – наставили на протекающую крышу дельных заплат. За эту пустяковую услугу бабулька им иногда протапливала крохотную баньку – аккурат к завершению рабочего дня. Как остальные бойцы целый месяц обходились без нормального мытья? Серый так и не разгадал эту шараду…
Потом-то стало гораздо проще. В конце июля установилась жаркая погода, студенты вычистили с десяток столитровых пустых бочек из-под какой-то химии и выкрасили их – и снаружи, и изнутри – в чёрный цвет. Половина посудин предназначалась для мытья грязных тел, другая – для постирушек. С утра дежурный по базе наполнял их водой из ручья, потом летнее солнце – весь день – работало на совесть, и к вечеру тёплой воды было – хоть залейся. Очерёдность купания в бочках устанавливал честный жребий, ни каких тебе пакостных привилегий, самая настоящая и натуральная демократия: бойцы строго по очереди, друг за другом, влезали в вожделенные бочки. Сомнительной и, безусловно, несерьёзной являлась такая гигиена, но ничего тут не поделаешь, другой-то не было...

Одновременно пришли две замечательные новости. Во-первых, возвращалась часть отряда, отправленная на вторичную промывку золота. Во-вторых, в магазин леспромхоза завезли спиртное. И ни какую-нибудь дрянь, а настоящее «Яблочное» вино в бутылках по пол-литра.
- Шестнадцать на шестнадцать! – торжественно объявил Лёха. – То есть, шестнадцать алкогольных оборотов и шестнадцать же процентов сахара. По прямому договору с кубанским колхозом «Путь к коммунизму!». Лес в обмен на портвейн…
Подумав немного, бригадир Михась так объединил две эти две новости в одну:
- Братьев усталых, на, приезжающих с золотых приисков, на, надо встретить достойно? Надо, на! Предлагаю, на, незамедлительно организовать мобильную и ударную группу, на…
Серого – как паренька серьёзного и ответственного – назначили командиром ударной группы. А ему в помощь – в качестве грубой физической силы – были приданы Лёха-каратист и Лёнька Молдаванин, мол: - «А вдруг, предстоит транспортировать груз немалый?».
До означенного леспромхоза было километров двадцать пять, которые предстояло пройти сугубо по узкоколейке, заброшенной ещё в незапамятные времена. Имелась, конечно, и наезженная грунтовая дорога, но по ней получалось все восемьдесят-девяносто километров. А попуток в этих непростых краях отродясь не водилось, тем более – за вином, конкуренция, однако.
Они выступили затемно, примерно за час до рассвета.
- Если для бешеной свиньи – семь вёрст не крюк, то для советского стройотрядовца и двадцать километров с гаком – не в зачёт, - тихонько бормотал Лёха. – Ерунда ерундовая…
Ударная мобильная группа дошагала до пункта назначения вовремя, то есть, к самому открытию магазина. Вокруг торговой точки наблюдался нездоровый ажиотаж, создавалось устойчивое впечатление, что лесорубы со всего Северного Урала сбежались-съехались в это место.
- Может, объявили какой-нибудь конкурс? – неуверенно предположил Серый.
- Точно, конкурс! – нервно хохотнул Лёха. – Типа, а кто в этой тайге является самым крутым? Победителю – алкогольный приз!
Пришлось принять в «конкурсе» самое непосредственное и живое участие. Вернее, это Лёха «принимал», а Сергей с Молдаванином, проявляя ленинградскую вежливость, относили бесчувственные тела лесорубов в тенёчек.
Набив три рюкзака бесценными трофеями, мобильная группа тронулась в обратный путь. Навалилась дневная жара, донимали злые и ужасно приставучие слепни-оводы, по лицам и спинам безостановочно тёк едкий пот, очень хотелось пить. А пить, как раз, было и нечего – позабыли в спешке про этот немаловажный аспект…
- Эй, старшой! – противно ныл Молдаванин, плетущийся последним. - Давай, сделаем привал и немного попьём, а? Ну, пожалуйста!
- Так, нет же ничего, - вяло отмахивался Серый. – В смысле, попить. И сам бы рад. Потерпи, уж, до базы…
- Как это – нет? - заинтересованно подключился к разговору Лёха. - А на горбу мы что тащим? Жидкость! Разве нет? Ну, давай, сделаем привал и хлопнем по бутыльку, а? Всего по одному на брата, понятное дело…
Серый поспорил – для порядка – минут пять-десять и безвольно сдался, хотя и понимал в глубине души, что совершает непростительную и фатальную ошибку. После отдыха-перекура они совершили очередной марш-бросок по шпалам узкоколейки, потом вновь сделали привал, естественно, не без «бутылька»…
Не доходя до базы километра полтора, Молдаванин окончательно сломался, то есть, упал. Но не на спину, где располагался бьющийся груз, а сугубо на живот – только морду лица поцарапал знатно.
- Ну, и ничего удивительного. Школа, однако, блин, - устало пробубнил пьяненький Лёха и совершенно логично предложил: - Серёга, давай, я покараулю вино и Молдаванина? Чтобы не украли…. А ты, брат, дуй за подмогой. Тут уже недалеко…. А я, пожалуй, чуток вздремну. Так, только в полглаза, не сомневайся…
- Уписаться можно – раз пятьдесят – и всё в один и тот же подгузник! - от души возмутился Серый и, тяжело вздохнув, отправился за подмогой.
Неожиданно впереди – в ранних неверных сумерках – загорелись два огромных зелёных глазища, слегка напоминающие автомобильные фары.
- Может, это местное Приведение выбралось на вечерний променад? – засомневался Серый и подобрал с земли увесистый камень.
- Мяу, мяу! – оповестили «фары».
- Кукусь, братишка! – обрадовался Сергей. – Это ты решил встретить наш славный мобильный отряд? Молодец, одобряю!
Посадив кота на плечо, он с трудом дотащился до барака и отправил на помощь уставшим товарищам спасательную команду. Через полтора часа и два бесчувственных тела, и остатки «королевских винных погребов» были успешно доставлены на базу, а вскоре на вахтовке привезли и «золотоискателей», вернувшихся из дальних странствий.
- Ну, в принципе, на, справился, на, - подытожил бригадир Михась, крепко пожимая Серому руку.
Неожиданно – практически на ровном месте – образовался неприятный казус. «Золотоискатели» – за месяц, проведённый в уральской тайге – привыкли к свежему воздуху, да и банька приличная у них там имелась. Зашли они в загаженный барак и тут же закрутили носами, забухтели что-то о гадкой нечистоплотности. И от яблочного портвейна, добытого такими нешуточными трудами, принялись воротить в сторону наглые морды. Их, видите ли, в тайге Арзум Ашотович (по прозвищу – «Золотые Зубы»), Главный по вторичной промывке, спиртом чистым баловал регулярно. Видимо, за ударный труд…. Чуть, даже, не поругались – в дымину…
Утром следующего дня бригада Михася отправилась – в плановом порядке – на работу, а «золотоискателям» начальство объявило выходной. Вечером специалисты по возведению шлакоблочных телятников вернулись в родной барак и застыли на пороге – молча, с широко открытыми от удивления ртами.
- О, Великие шаманы! – через минуту восхищённо выдохнул Лёха. – Этого же не может быть! Разбудите меня, верные друзья!
Барак – ещё вчера вонючий и заплёванный – был отмыт и вылизан до полной неузнаваемости. Вокруг наблюдалась идеальная чистота – как в больничной палате, предназначенной для членов ЦК КПСС. На совесть ребята потрудились, без дураков.
Вот тут-то и состоялся настоящий праздник: и вино «Яблочное» допили, и спирт, прихваченный из тайги, да и самогонки местной потом отведали. Той самой, которую тамошние умельцы гнали из осиновых опилок, слегка сдобренных сахаром и болгарской томатной пастой.
Гарик, размякнув от выпитого, достал из-за пазухи тяжёленький кисет, внутри которого обнаружился какой-то неприметный, серо-жёлтый порошок.
Оказалось, что это россыпное золото, вывезенное из тайги втайне от Арзума Ашотовича.
- На фига тебе сдалась эта пыль золотосодержащая? – стали интересоваться все наперебой. – Что ты с ней делать-то будешь? Наверное, продашь подпольным ювелирам?
- Ничего я с ней делать не буду. Положу кисет в выдвижной ящик письменного стола, и все дела, - меланхолично пообещал Гарик. – Для чего мне нужны эти золотые крупинки? Для памяти, наверное…. В том смысле, что буду потом их показывать будущим внукам и правнукам, подтверждая правдивость собственных рассказов – о бурной и непоседливой юности…
Совместными трудами «восходовцы» достроили телятник, покрыли крышу – в три слоя – рубероидом, забетонировали пол, даже рельсы проложили посередине помещения. Ну, и зачем, спрашивается, телятам нужны рельсы? Сложный вопрос…
Несколько лет назад Сергею довелось проездом побывать в Косью. Стоит тот телятник на прежнем месте, как ни в чём не бывало. Только обитают там почему-то вовсе и не телята, а громадные грязные свиньи. Впрочем, чему тут удивляться? В нашей стране, куда не плюнь, кругом свиней полно. К примеру, если на отдельных членов Государственной Думы посмотреть внимательно, то кого можно увидеть? Вот, то-то же…

Только стройотрядовцы вошли во вкус, вработались по-настоящему, как всё и закончилось: уезжать пора, сентябрь стоит за порогом. Деньжищи немалые получили на руки, попрощались с прорабом и расселись по плацкартным вагонам.
Летел (в смысле, быстро ехал) по рельсам пассажирский состав, чуть подпрыгивая на стыках, качало его, бедолагу, от гулянки студенческой. Что такое коктейль «Северное Сияние», наверное, знают все: это водка и шампанское – один к одному. А что такое коктейль «Северное Сияние – де Люкс»? Это шампанское и питьевой спирт – один к одному…. На самом почётном месте – на откидном столике, возле громадной миски с молоком – сидел кот Кукусь. Он потом ещё много лет в общаге на Наличной улице трудился кошачьим Комендантом…

Приехали стройотрядовцы в Ленинград – повзрослевшие, виды повидавшие, при деньгах, несказанно довольные собой.
И тут, примерно через месяц, как ушат холодной воды на разгорячённые головы – неожиданно умер Лёнька Волжанин. Круглый отличник, боксёр, гитарист, краса и гордость студенческой группы РТ-80. Простудился где-то, на ногах решил переходить простуду, слёг, приехала «Скорая». Врачи определили воспаление лёгких и отвезли Лёньку в больницу. А на следующий день сообщили, что, мол, умер…
Удар для всех – страшный получился. Лёнькины родители приехали, Серый с товарищами помогли гроб с телом загрузить в самолёт, потом сели помянуть. Но не лезла водка, ну, никак…
А уже к весне и свадьбы пошли – одна за другой. Видимо, созрели мальчишки потихоньку, в смысле, незаметно – для самих себя – превратились в мужиков.

Байка десятая.
Ладожские миражи.

В своей жизни Серому довелось наблюдать множество миражей – и в пустыне Кызылкум, и в болотистых джунглях Вьетнама, и, даже – в одно особенно жаркое лето – над безымянным заливом Охотского моря.
Но ладожские миражи, они особенные, неповторимые и любимые. Почему? Может быть, потому, что они родные? То бишь, на Родине увиденные…

Наступил март, приближалась полноценная весна. Серый с Гариком, посовещавшись за кружкой пива, решили – пока не поздно – сползать на зимнюю рыбалку. Лёд на Ладоге стоял ещё вполне надёжный, но стоило припоздниться на недельку-другую, и всё – уже запросто можно было искупаться в ледяной воде.
Они договорились встретиться поздним вечером на Финляндском вокзале: необходимо было на последней электричке доехать до конечной станции с профильным названием – «Ладожское Озеро», заночевать на вокзале, а ранним утром, ещё в сумерках, выдвигаться на рыбные места.
Встретились-поздоровались, Серый тут же насторожился. Гарик был какой-то не такой: очень бледный, скулы и нос визуально заострились, взгляд сделался непривычно скользящий. Выяснилось, что он заболел, температура поднялась выше тридцати девяти градусов.
После того, как от воспаления лёгких умер Лёнька Волжанин, Сергей к таким вещам стал относиться очень серьёзно, поэтому сразу же и предложил:
- Давай-ка, Гарик, отложим на фиг эту рыбалку! Никуда она от нас не денется…. А сейчас я тебя провожу домой. Водки попьёшь – горячей, да с малиновым вареньем – к утру вся хворь и отступит. Проверенное средство!
- Не пойдёт! - заупрямился Гарик. - Во-первых, как гласит народная мудрость, клин клином вышибают. Вот, ломанёмся к Зеленцам, я и пропотею хорошенько по дороге, а потом отлежусь в палатке. А, во-вторых, горячую водку с малиновым вареньем я прихватил с собой. Тоже, знаешь ли, учёный и не пальцем деланный! – продемонстрировал трёхлитровый китайский термос.
Серый очень быстро понял, что спорить с приятелем бесполезно: настроен Гарик был серьёзно, а экипирован, учитывая пузатый термос, и подавно. Поэтому он только сплюнул в сторону, развернулся, и, молча, зашагал в сторону железнодорожных касс.
Приехав на конечную станцию, они прошли в здание вокзала, устроились на жёстких скамейках и попытались немного вздремнуть, хотя сделать это было непросто. В помещении вокзала, где ночевало порядка пятидесяти-шестидесяти рыбаков, было очень шумно и накурено. Одни мужики настраивались на ловлю корюшки, другие намеривались утром идти к Кариджскому маяку за окунем. Каридж – место однозначно-почётное, только до него надо было шагать – через весенние торосы – часа четыре с половиной, но окуни там ловились по килограмму и более, да и крупной щукой иногда можно было разжиться.
Получалось, что на Зеленцы нацелились только Сергей с Гариком. Зеленцы – это такие острова в двадцати километрах от берега. Во время войны через них проходила Дорога Жизни, до сих пор там стоят полуразвалившиеся бараки-сараюшки, если что, то там и переночевать можно запросто, даже, с некоторым комфортом.
Серый посещал эти острова лишь один раз, причём, летом. Гарику же, и вовсе, не доводилось, он всё больше бегал к Кариджу, или рыбачил на мелководье, вдоль западного берега. Но у Сергея при себе имелась подробная карта и надёжный компас. В соответствии с заранее разработанным планом, им предстояло за световой день добраться до островов, разбить на льду – рядом с самым крупным из них – лёгкую полиэтиленовую палатку и вволю порыбачить. По слухам, неделю назад под Зеленцами ночью очень хорошо клевала крупная плотва – грамм по пятьсот-шестьсот.

Как только за окнами начало сереть, они отправились в путь. Лёгкий морозец приятно пощипывал щёки, свежий снежок весело хрустел под подошвами валенок, в небе мигали редкие звёздочки. От вокзала до озера вела широкая, хорошо натоптанная тропа. У берега тропа раздваивалась: левая вела к мысу Морье – там ловилась корюшка, ерши и прочая мелочь, правая – к Кариджскому маяку. В сторону Зеленцов никаких троп не наблюдалось. Оптимизма этот факт, естественно, не вызывал, но и для махрового пессимизма повода не было, мол: - «Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь!», диалектика, блин…
Серый без проблем – с помощью карты и компаса – определился на местности, выбрал нужное направление и скомандовал:
- Выступаем на маршрут! Гарик, иди чётко за мной и, пожалуйста, не отставай. Если поплохеет, то кричи, не стесняйся…
Под ногами лежал твёрдый наст, поэтому шагалось легко и весело. Чуть погодя – прямо по курсу их движения – взошло неяркое, светло-жёлтое солнышко, подтверждая, что путники двигаются в нужном направлении.
Гарик первые два с половиной часа был бодр и весел, но потом, видимо, устал и начал хронически отставать, пришлось сделать привал. Немного перекусили, запивая бутерброды горячим напитком «на малиновом варенье». Заметно похолодало, с неба медленно и плавно опустилась плотная туманная дымка, полностью скрывшая солнце.
Они двинулись дальше. Сергей в очередной раз посмотрел на компас и непроизвольно присвистнул:
- Мамочки мои! Стрелка-то пляшет из стороны в сторону, как умалишённая, разве что, круги не выписывает. Ну, и как понимать данный танец?
- Это означает, что мы подходим к Зеленцам, - объяснил рассудительный Гарик, - В этих местах – во время войны – столько машин ушло под воду, не сосчитать. Ну, и снарядов всяких, бомб, сбитых самолётов…. Твой компас реагирует на это железо, не более того. Раньше-то мы шли над глубокими местами, а сейчас, видимо, уже вышли к островам. Тут достаточно мелко, вот, компас и взбесился…
Посовещавшись, они решили встать временным лагерем, порыбачить, дождаться, когда туман рассеется, а там уже и определиться – по месту нахождения. Серый за пять минут установил крохотную полиэтиленовую палатку, изготовленную дома с помощью обычного паяльника, и зажёг пару свечей, предварительно размещённых в пустые банки из-под майонеза.
- Гениальное изобретение! - сообщил он сам себе. - На улице минус пятнадцать, а в палатке – уже через десять минут – установится плюсовая температура.
Гарик, выпив неслабую порцию «малинового» лекарства из термоса, влез в спальный мешок и тут же уснул. Спал он, храпя на всё озеро, до самого вечера. Сергей же потихонечку рыбачил, сверля лунки в значительном отдалении от палатки. То бишь, он Гарику – шумом от буримых лунок – спать не мешал, а Гарик ему – громким храпом – не распугивал рыбу.
Рыбка, тем временем, ловилась совсем неплохо – плотвичка, окуньки, крупные ерши, даже восьмисотграммовый щурок попался на самодельную вертикальную блесну.

Неожиданно в природе начало происходить что-то необычное. Молочно-белый туман растаял без следа, резко потеплело – даже закапал мелкий дождик. На юго-востоке замаячили силуэты Зеленцов, всего-то полтора километра не дошли до них. Откуда-то издали прилетел странный шум – словно бы пассажирский поезд следовал по ладожскому льду. Звук становился всё громче, вскоре обозначилась и тёмная фигура, приближавшаяся со стороны островов. Через пять-семь минут стало ясно, что по льду бежал здоровенный лось: легкомысленно задрал рогатую голову к небу и нёсся, не разбирая дороги, прямо на полиэтиленовую палатку, где беззаботно похрапывал спящий Гарик.
Серый громко и истошно закричал-завопил. Зверь остановился, как вкопанный, медленно опустил голову вниз и посмотрел на кричащего человека совершенно ошалевшими и мутными глазами. Потом лось испуганно присел, сделав при этом сзади себя большую кучу, развернулся на девяносто градусов, и, гордо закинув массивные рога на спину, удалился в ледяные просторы – в направлении, противоположном берегу.
Тут же Сергей вытащил из-подо льда крупного хариуса – рыбу в этих местах очень редкую.
- Не иначе, весна пришла по-настоящему, вот, природа и опьянела немного, - задумчиво прокомментировал он последние события. – Лоси бегают по льду с закрытыми глазами, хариусы бросаются на неподвижный крючок с червяком…
К вечеру проснулся Гарик – на удивление бодрый и здоровый, без каких-либо признаков повышенной температуры. Теперь настала очередь Серого подремать пару часиков перед ночной рыбалкой. Потом, уже после «тихого часа», они слегка перекусили-выпили, тщательно закрепили-застегнули входной полог палатки и прикормили – смесью пшённой каши и рубленого мотыля – заранее просверленные лунки.
В палатке было тепло, негромко потрескивали свечи, а снаружи дул нешуточный ветер, по полиэтилену стучал крупный дождь.
- Очень опасная и гадкая погода, - недовольно поморщился Гарик. – Сильный ветер может оторвать от берега непрочный весенний лёд. Опять же, дождь идёт, а мы с тобой в валенках. Они, конечно, на «резиновом ходу», но когда на льду будет сантиметра три-четыре воды – утешение слабое…
К утру было поймано килограмм пятнадцать-семнадцать разной рыбы, даже взяли пару крупных сигов. Пора было двигаться к дому. Дождь стих, сквозь редкие сиреневые облака проглядывало весёлое солнышко, задул тёплый ветерок. На льду, правда, за ночь скопилось много воды, поэтому валенки – очень быстро – промокли насквозь.
- Противное ощущение, - печально вздохнул Серый. – Впрочем, рыбы-то поймали много! Причём, качественной…

Они тронулись в обратный путь, выздоровевший Гарик шагал первым. Километров через шесть-восемь он резко остановился и удивлённо произнёс:
- Смотри, Серёга! Берег-то – бежит…
«Опять, наверное, у Гарика поднялась температура, бредит, не иначе», - подумал Серый. Потом присмотрелся, и правда, береговая линия, еле различимая вдали, начала плавно – широкими зигзагами – исчезать. Как будто бы и впрямь – бежала…. Вот, мыс Марье растворился в небытие, и береговой маяк пропал куда-то. Впереди – до самой линии горизонта – лежали только снежные, бесконечные торосы. Он резко обернулся – и береговая линия, и маяк находились уже сзади, где и быть-то им не полагалось…
- Сиреневое всё какое-то, ненатуральное, - потерянно пробормотал Серый и предложил: - Давай-ка, брат Гарик, сделаем короткий привал. Перекусим немного, допьём твой «малиновый эликсир, посовещаемся…
А безобразия, не делая пауз, продолжались. Сзади наблюдался один маяк, потом их стало – два, три, десять…. Надоело считать, плюнули. Потом слева, вдалеке, появилось океанское судно – большое, только сиреневое, светло-зелёные блики от иллюминаторов веером рассыпались во все стороны. Красиво было – до жути…
Однако, красота красотой, но хотелось, всё же, побыстрее оказаться на берегу. Решили – миражам не верить, а курс держать согласно здравому смыслу, то бишь, по компасу, который снова стал себя вести благоразумно и прилично.
Примерно через час из-за очередного тороса показались три мужика. Обычные мужики, только, опять же, сиреневые. До них было метров двести пятьдесят, может, чуть больше. Вдруг, у мужиков пропали головы, потом исчезли туловища, через пару минут только три пары ног брели куда-то, вскоре, и вовсе, незнакомцы растаяли – без остатка…
В небе, прямо над головами незадачливых рыбаков, медленно и совершенно бесшумно пролетел-проплыл сиреневый самолёт – гигантский кукурузник. За штурвалом самолёта находился фиолетовый усатый лётчик, приветливо машущий рукой.
- Сволочь! – выругался Гарик в адрес лётчика, и добавил – более развёрнуто и глобально: - Конец Света какой-то! Бред пьяного телёнка в чукотской тундре, на исходе долгой Полярной ночи...
Неожиданно всё прекратилось, сиреневые облака ушли куда-то, оптический обман прервался. Впереди, уже совсем недалеко, обнаружился берег с маяком, позади – трое давешних безголовых мужиков, но уже, естественно, с головами. Вскоре мужики догнали Серого и Гарика.
- Видали? Как вам всё это нравится? – громко и восторженно спросил молодой краснощёкий здоровяк, шедший первым, и, не дожидаясь ответа, сообщил: - Миражи в этом году – просто блеск! Сахара знаменитая, к такой-то матери, отдыхает! Вас, ребята, кстати, сперва было шестнадцать, потом стало восемь, четыре, а теперь, вот, двое…. Вы-то, хоть, настоящие?
- Да, вы сами – ещё совсем недавно – разгуливали по ладожскому льду без голов, как тот знаменитый всадник в пампасах, - отпарировал Гарик.
Дальше пошли уже вместе, дружной и весёлой компанией.
- А там, впереди, что-то неладно, - обеспокоенно известил один из новых знакомых.
И, действительно, на льду – недалеко от берега – столпилось порядка двух сотен рыбаков, все бестолково бегали туда-сюда и отчаянно размахивали руками.
Оказалось, что сбылись ночные сомнения-опасения Гарика. Не просто так ночью бушевал западный ветер, оторвало-таки лёд от берега. Между огромной льдиной, где суетились рыбаки, и береговым неподвижным льдом образовалась нешуточная – метров пятьдесят-шестьдесят – трещина, которая расширялась прямо на глазах.
От берега подошла небольшая лодка, могущая единовременно забрать пять-шесть человек, причём, без рюкзаков и рыболовных ящиков. Среди толпы тут же начались жаркие споры и разногласия, мол: – «А кому спасаться первому?». В воздухе повисла матерная ругань, отчётливо запахло дракой. А тут ещё Гарик куда-то подевался.
Серый внимательно огляделся по сторонам и вскоре обнаружил пропажу. Оказалось, что напарник отошёл от толпы метров на сто пятьдесят в сторону, пробурил лунку и – как ни в чём не бывало – ловит рыбу, да ещё и рукой машет, мол, греби сюда, клюёт.
- Понимаешь, - объяснил Гарик через несколько минут, - тут всё достаточно просто, только надо быть внимательным. Ветер-то у нас с западного сменился на юго-восточный, верно? Да, и крепчает понемногу…. А вон, видишь – в трёх километрах отсюда – мыс Морье? Льдину нашу скоро к нему и прибьёт, а там мелко, переберёмся на берег без всяких проблем. Я прошлой весной по этому маршруту два раза выбирался…. А этих, доставленных на лодках, наверняка, милиция уже поджидает на берегу и тут же выписывает штраф – за выход на лёд после официального запрета. Штраф-то ерундовый, а, вот, бумага придёт в институт – опять придётся доказывать, что являешься белым и пушистым, то есть, воспитанным в духе борьбы за коммунистические идеалы.…Так что, пробури лунку рядом с моей, садись на ящик и рыбачь, тут места корюшковые…
И, действительно, пока дрейфовали до мыса, они ещё и крупной корюшкой разжились – для полного ассортимента.
Когда льдину прибило к мысу, то на месте «стыковки» образовались метровые торосы. Рыбаки тут же дружно бросился к берегу, а Гарик, продолжая рыбачить, ехидно усмехнулся:
- До чего же народ у нас глупый и нетерпеливый! Сейчас-то торосы ещё не устоялись, полезешь через них – обязательно провалишься, а глубина там, скорее всего, метра полтора…. Так что, мы пойдём к берегу только часа через два. За это время торошение прекратится, льдины друг к другу притрутся – пройдём, как посуху…
Так всё дальше и произошло, впрочем, ноги у них, всё равно, уже были мокрыми…. Перебрались Сергей и Гарик на мыс, а там уже вовсю пылали жаркие костры. Это торопыги, провалившиеся под лёд, старательно сушились, до станции-то ещё километров семь надо было идти.
Приехал Серый домой. Бабушка обрадовалась – в кои-то веки внук столько рыбы принёс домой. А потом, глядя, как Сергей безрезультатно пытался валенки стащить с ног, добросердечно посоветовала-предложила:
- Ничего у тебя, внучок, не получится! Поверь, уж, своей старенькой бабке. В войну-то я работала на лесных заготовках, поэтому и знаю – что почём…. Если мокрый валенок на ноге часов двенадцать-пятнадцать посидит и на той же ноге высохнет, то потом его уже ни за что не снять. Срезать надо…
Жалко – до слёз – было Серому валенок, ведь, практически новые. Промучился он ещё минут сорок, да и сдался. Срезала бабушка валенки с его ног – ловко и умело – за пять минут, а к следующему зимнему сезону пришлось новые покупать.

Рыбачил Серый по весеннему ладожскому льду – в последующие годы – ещё много раз. Но миражей таких больше не видел. Только снятся они ему иногда, особенно – кукурузник сиреневый, огромный. Как, впрочем, и другие сны – о событиях юности ушедшей…


Байка одиннадцатая.
Военная кафедра.

И как же это я забыл про военную кафедру? Непорядок! Будем исправляться….
В студенческой жизни – тех лет – значение военной кафедры было велико и, воистину, неоценимо! Особенно для девчонок: начиная со второго курса, у них появлялся лишний еженедельный выходной. Было, короче говоря, чему позавидовать.
А, вот, для пацанов, наоборот, прибавлялась дополнительная головная боль. Опаздывать на занятия было нельзя, велено было носить рубашку защитного цвета с чёрным галстуком-удавкой, ну, и другое всякое, однозначно малоприятное. Например, учить наизусть воинский Устав и другие аналогичные документы...
- Устав для солдат и офицеров – основа основ! Военный человек даже носки должен носить в строгом соответствии с Уставом! - доходчиво объяснял перед строем Начальник кафедры, полковник Мясницкий. - Либо синего цвета, - полковник слегка приподнял левую брючину, демонстрируя синий носок, - либо коричневого, - поддёрнул вверх правую брючину, выставляя на всеобщее обозрение носок коричневый.
Или ещё:
- Капитан Стрельцов, а почему вы не едите солёных огурцов?
- Виноват, товарищ полковник! Но голова никак в банку не пролезает, исправлюсь!
Вот, такие шуточки…
Учили «эртэшников» на зенитчиков, вернее, на командиров зенитных батарей-комплексов. Название этих батарей, наверное, озвучивать не стоит. Вдруг, это – до сих пор – страшная военная тайна? Студенты старательно изучали силуэты самолётов – и наших, и иностранных – чтобы в пылу боя подбивать только тех, кого прикажут. Поверхностно знакомились с конструкциями самих орудий, чтобы уметь самостоятельно ликвидировать мелкие поломки. Устав, конечно же, зубрили, а также усердно штудировали материалы последних съездов КПСС…

Иногда будущих офицеров, то есть, курсантов, вывозили на стрельбы: и на простые – из пистолетов-автоматов, и на сложные – из пушек зенитных непосредственно.
Поехали как-то по поздней весне – на деревьях уже появились крохотные листочки – на Ладогу, там, как раз, и располагалось учебное стрельбище. Курсанты – под руководством офицеров – вытащили пушки из ангара, расставили их на вершине холма в линию, расчехлили орудия.
- Ну, орлы, готовы к боевым подвигам? – поинтересовался полковник Мясницкий. - Сейчас будете стрелять по самым настоящим целям. Правда, железными болванками, а не снарядами. Но это дела не меняет, попадать-то надо в любом случае, - и махнул рукой в сторону Ладоги.
Там, примерно в километре от холма, небольшой катер тащил за собой маленькие деревянные плоты, и через каждые сто пятьдесят метров матросы ловко отцепляли по одному плотику. Всего наличествовало шесть плотов – по количеству орудий.
Офицеры принялись расставлять (и рассаживать) курсантов по номерам. А надо вам сказать, что в орудийном расчёте самый ответственный номер – первый. Он и горизонтальный прицел наводит на цель, и огонь открывает, нажимая ногой на нужную педаль. В пятом орудийном расчёте первым номером – неожиданно для всех – назначили Сергея.
«Глупость несусветная!», - возмутился про себя Серый, усевшись на отведённое ему место-сиденье. – «Росту во мне – всего-то один метр шестьдесят три сантиметра. С сиденья – до спусковой педали – с трудом достаю подошвой ноги. А, ведь, ещё надо «работать» и с горизонтальным прицелом…. Если немного привстать, то с прицелом будет всё в порядке. Но тогда педаль окажется в недосягаемости…. Бред получается! Мать вашу, военную…».
Но, как известно, возражать старшим по званию в армии строжайше запрещено, а приказы следует выполнять беспрекословно. Тут и строгие команды последовали:
- Заряжай, целься!
Серый, предварительно попросив товарищей по орудийному расчёту замереть, приподнялся, аккуратно поймал в перекрестие прицела нужную цель, стараясь не дышать, опустился на сиденье и нащупал подошвой спусковую педаль.
- Огонь! – через секунду истошно заорал ротмистр Кусков, командир орудийного расчёта.
В это невозможно поверить, но из всех стрелявших орудий по цели попал только пятый расчёт – плотик разнесло вдребезги. Как ярко-выраженным передовикам ратного дела, орудийному расчёту Кускова разрешили ещё пострелять. Три выстрела – два попадания. Ну, и дела!
Перед отъездом полковник, непринуждённо прогуливаясь перед строем, поделился сокровенным:
- Что, бродяги, небось, когда я недомерка посадил на первый номер, все подумали, что старик совсем выжил из ума? И не надо мне нагло врать! Конечно же, подумали! Уж, я-то знаю, двадцать пять лет в рядах, как-никак…. Здесь, братцы, дело простое. Когда верзила садится первым номером, то у него – как правило – проявляется излишняя самоуверенность. Вот же, он – прицел! Вот же, она – педаль! Как результат – вопиющая небрежность и неаккуратность…. А когда низкорослый товарищ садится на это место, то, что происходит? Он, низенький, наоборот, всё старается сделать тщательно, боится лишнего собственного вздоха. Вот, так оно. А результат, как говорится, на лицо…. Итак, что в армейской службе – самое главное? Отвечаю. Главное – обязательность и скрупулезность! А ещё – к ним в довесок – плановость…. Запомните, бойцы!
Как другие курсанты отнеслись к этой мудрой армейской сентенции, Серый не знал. Но сам он тезисы полковника запомнил крепко, что вскоре и пригодилось…

Дело было так. Приехали на военную кафедру ЛГИ проверяющие из Округа, настоящие офицеры, служащие в действующих частях ПВО. И, видимо, поставили перед ними боевую задачу – разобраться со студентами-курсантами по полной программе, то бишь, двоек наставить – при проведении внеплановых практических занятий – от души. Офицеры с поставленной задачей справились с блеском, половина группы РТ-80 успешно получила заслуженные «пары». Всем двоечникам было велено помещение кафедры незамедлительно освободить, подготовиться дополнительно в каком-нибудь другом месте, а к семнадцати ноль-ноль явиться на пересдачу.
В качестве «другого места» Серый и Гарик выбрали пивной бар «Гавань», заведение респектабельное и уважаемое во всех отношениях. Посидели, позанимались.
- А зачем это мы попрёмся к пяти? – рассуждал Гарик, с тоской поглядывая на пустую пивную кружку. - Там народу будет – не протолкнуться. Давай, подойдём попозже, к семи, например?
- Можно и к семи, разницы никакой, - согласился с другом Серый…
Когда они прибыли на военную кафедру, было уже семь тридцать вечера, а входные двери оказались закрытыми и опечатанными.
- Похоже, что все ушли на фронт, - мрачно пошутил Серый. – Не задался день сегодня, с самого утра – не задался…
Они отошли в сторонку, закурили, и – от нечего делать – принялись развлекаться. То есть, говорить всякие гадости про офицерский состав военной кафедры, мол: - «Такой-то – пик-пик-пик! И такой-то – пик-пик-пик!». А ещё – про разноцветные носки, и про солёные огурцы…. И так минут пять-семь. Смешно было – до полной усрачки…
Вдруг, с верхней лестничной площадки раздалось солидное и откровенно-угрожающее покашливание. Серый задрал голову и испуганно обомлел: там стоял, небрежно и вальяжно опираясь на перила, дежурный по кафедре – капитан Стрельцов – собственной персоной. Стоял и, грозно хмурясь, многообещающе усмехался в ухоженные усики «а-ля» поручик Ржевский.
- Можете, бойцы, не извиняться, - ехидно известил капитан. – Тут, видите ли, стоит скрытая записывающая камера…. Так что, завтра – к десяти утра, при полном параде и с намыленными верёвками на шеях – попрошу пожаловать на беседу к Начальнику кафедры. Ничего личного, служба….
- Вот влипли, так влипли, - тихонько прошептал Гарик и в полный голос уточнил у капитана: - Простите, а что конкретно должно быть намыленным? Верёвка? Или же – шея?
- И то, и другое, - последовал ожидаемый ответ. – Можете ещё – для полного комплекта – и баночку вазелина прихватить с собой…

Над головами Серого и Гарика нависла угроза позорного отчисления с военной кафедры, и – автоматически – из института. Получалось: - «Здравствуй, армейская служба?». В качестве рядовых, понятное дело…
Они срочно, закупив энное количество разнообразных алкогольных напитков, поехали в общагу. В основном, за советами, мол: - «А что, собственно, делать дальше? Если ли пути-варианты спасения?».
Но собранный консилиум ожиданий не оправдал: ни одного дельного совета так и не прозвучало. На их счастье, на огонёк случайно заглянул ротмистр Кусков, выслушал всё внимательно и тут же побежал на вахту – звонить Бур Бурычу, то бишь, просить дельного совета.
Возвратился – заметно повеселевший – Кусков только минут через пятнадцать-двадцать, и с важным видом известил:
- Даю вводную установку! Полковник Мясницкий – два с половиной года тому назад – получил дачный участок. Поставил на нём скромный щитовой домик, рядом пристроил маленькую баньку. А воды-то своей и нет, до общественного колодца будет порядка километра…. Надеюсь, задача ясна? Предлагаю двигаться именно в этом направлении, не отвлекаясь на всякую ерунду. Где можно оперативно достать подробные гидрогеологические карты
Ленинградской области? Михась, слетай-ка к профильным дипломникам, стрельни. С отдачей, естественно, ясен пень…
На следующий день – ровно в десять ноль-ноль – Серый и Гарик уже вежливо стучались в нужные двери. Вернее, это Гарик вежливо постучался, слегка приоткрыл дверь и спросил – в образовавшуюся щель:
- Разрешите?
Получив положительный ответ, они – чётким строевым шагом – проследовали к письменному столу полковника и Серый (Гарик, как и было задумано, в последний момент переместился за его спину) браво доложил:
- Товарищ полковник, командир мобильной гидрогеологической группы – для решения поставленной задачи – прибыл! Район предстоящих работ досконально изучен, техническое решение найдено! Завтра – с одиннадцати часов утра – мобильная группа готова приступать к интенсивным работам! Срок выполнения поставленной задачи – семь часов! Вся техника, основное оборудование и вспомогательные материалы в наличии имеются! О научной части проекта доложит мой ассистент!
Гарик, незамедлительно выдвинувшись из-за спины Сергея, оперативно разложил на столе подполковника разнообразные карты и планово подхватил эстафету. А, именно, чётко и громко – примерно за восемь-девять минут – рассказал-поведал о технологических трудностях привязки секретных гидрогеологических разрезов к конкретной местности, о напорах в различных водоносных горизонтах, о коварных и неверных мезозойских отложениях и ещё – чёрт знает о чём…
В сонно-карих глазах Начальника военной кафедры начали, наконец-то, проявляться отблески понимания происходящего. Серый условным жестом остановил Гарика и перешёл к осуществлению конечной фазы операции:
- Товарищ полковник, разрешите получить ваше разрешение на проведение вышеозначенных работ с одиннадцати утра завтрашнего (субботнего) дня! К сборам готовы приступить немедленно!
Полковник Мясницкий грузно поднялся из-за стола, и, заложив руки за спину, подошёл к окну. О чём-то поразмышляв несколько минут, он, не оборачиваясь, негромко бросил в пространство:
- Встреча на объекте, завтра, в одиннадцать ноль-ноль. Свободны!
Гарик ловко сгреб со стола гидрогеологические карты и планы. После чего они, синхронно развернувшись через левое плечо, торопливо покинули кабинет – пока его хозяин не передумал…

В пять утра следующего дня Сергей с ротмистром прицепили к старенькому «Москвичу», купленному Кусковым со стройотрядовских заработков, взятый напрокат автомобильный прицеп, и поехали в Кавголово, на учебную базу ЛГИ, где и разжились всем необходимым. С остальными участниками предстоящей эпопеи они встретились уже непосредственно около въезда в нужное садоводство.
Ровно в одиннадцать ноль-ноль «буровая бригада» дисциплинированно проследовала – через открытую калитку – на полковничий участок. Хозяин, одетый в старенький матросский бушлат, встречал лично. Серый, надев на физиономию маску бесконечной серьёзности, отрапортовал:
- Товарищ полковник! Мобильная группа – в полном составе – прибыла на заданную точку! Разрешите приступить к выполнению запланированных гидрогеологических работ?
- Разрешаю! - Мясницкий коротко кивнул головой, и в его карих глазах заплясали весёлые бесенята…
Прибывшая «бригада» развернулась по полной программе: Серый, Банкин и Кусков старательно выгружали из прицепа оборудование и механизмы, Гарик раскладывал на садовом столике различные карты, а Михась бродил по дачному участку – с умным видом и сухой раздвоенной палкой в руках – приговаривая при этом:
- Сейчас-сейчас, на, мы эту воду быстренько найдём…. Вот оно, место, на! Давайте все сюда, на! Мать вашу, на…
Действительно, тонкая палка в Мишкиных руках уверенно – своим заострённым кончиком – показывала вниз.
Совместными усилиями они оперативно подготовили к работе мотобур. Мотобур – для тех, кто не знает – это слегка переделанная бензопила «Дружба –2». Только передача – в данном случае – развёрнута на девяносто градусов, и вместо пилы наличествует змеевидный шнек с твёрдосплавным наконечником.
Кусков дал отмашку, Михась дёрнул за шнур, двигатель мотобура надсадно взревел…. Процесс бурения шёл спокойно и планово, валунов на пути твёрдосплавного наконечника не встречалось. По мере пройденных метров, Гарик и Банкин добавляли-привинчивали новые шнековые секции.
На шестом сегменте шнеки начали подниматься на поверхность влажный грунт.
- Переходим к желонированию! – скомандовал ротмистр. – То есть, желонируем, бурим полметра, желонируем, бурим…. Не сачковать мне! Соблюдаем технологию – от и до…
К вечеру скважина была успешно завершена, то есть, готова к долговременной эксплуатации. Пробурив семнадцать с половиной метров, они – согласно секретным гидрогеологическим картам – прошли нужный подземный горизонт с чистейшей водой. После чего установили обсадные трубы и слегка – на живую нитку – зацементировали устье скважины. Потом опустили внутрь наружной колонны ещё одну связку труб – меньшего диаметра, с медным водозаборником на конце. Повторно зацементировали устье и привинтили к боковому трубному входу «качалку» – антарктическую переделку канадского варианта. На кавголовских складах можно было найти и не такое…. Ещё через час полковник Мясницкий был обеспечен качественной питьевой водой на всю оставшуюся жизнь...
За хлипкой дачной калиткой раздался громкий и наглый автомобильный гудок, полковник вышел поинтересоваться причинами. Мол, чего надо? Но неизвестной машины уже и след простыл, а рядом с забором-штакетником неожиданно обнаружились два ящика бутылочного чешского пива и неслабый полиэтиленовый пакет с вяленой рыбой.
- Ну, вот, что! - рассердился Мясницкий. - За воду – спасибо большое! Инцидент с наглыми оскорблениями, естественно, забыт. А, вот, чешское пиво с вяленой рыбёшкой – это уже лишнее. Перебор, так сказать…. Я вам что, пошлый взяточник?! Мать вашу…. Немедленно забрать и употребить по прямому назначению! Это – приказ! Выполнять немедленно, курсанты! А, вообще, молодцы…, - посмотрев на Серого, добавил: - Есть у некоторых из вас задатки, необходимые для успешной воинской службы. Я – в этом вопросе – никогда не ошибаюсь…

А ещё через неделю Сергей Хрусталёв – приказом Начальника военной кафедры ЛГИ – был назначен командиром учебного взвода. Причём, ни с того, ни с сего….
Последствия этого приказа – самым непредсказуемым образом – полностью проявились только через несколько лет.
Неисповедимы пути земные: иногда, словно бы сами по себе, они поворачивают в ту сторону, о которой и думать-то не хотелось…


Байка двенадцатая.
Здравствуй, Магадан!

Байка двенадцатая.
Здравствуй, Магадан!

Магадан – край, где рождаются легенды. Вернее, Легенды – с большой буквы. Страшные и романтические, героические и печальные. Загадочная и таинственная тундра, облезлые северные олени. Знаменитая трасса: «Магадан – Палатка – Атка», золотодобывающие прииски, зоны заброшенные и действующие. Романтика грёбаная, мать её....
Благословенны эти края – особенно с точки зрения тех, кто покидает их без камня на сердце, с воспоминаниями сугубо хорошими.

Ну, вот, дело дошло до производственной практики. Серому выпало ехать в Магадан, мол, уже там уточнят дальнейший маршрут.
Подобрался неплохой коллектив: кроме Сергея – Толстый Витька, Гешка Банкин и Михась. Ротмистр Кусков тоже хотел поехать вместе с ними, но Бур Бурыч проявил твёрдость и принципиальность, мол: - «Были обещаны пыльные степи Казахстана? Извольте получить!».
За сутки до «выхода на маршрут» приключилась маленькая, совершенно копеечная неприятность. Во время отвальной Серый слегка повздорил с однокурсником Артуром. Из-за футбола, естественно. Сергей болел за «Зенит», а противоположная сторона – за московский «Спартак». Как результат, у Артура стало на два зуба меньше, а у Серого под глазом образовался огромный синяк, к которому пришлось – в срочном порядке – подбирать чёрные очки соответствующего размера. С Артуром они утром помирились, но синяк от этого, понятное дело, не прошёл.
Дружная компания поездом проследовала до Москвы, откуда и вылетела по маршруту: Москва – Свердловск – Усть-Илимск – Якутск – Магадан. Общее время полёта заняло двенадцать с половиной часов. Совершенно ошалевшие, практиканты вывалились из самолёта и сели в рейсовый автобус, следующий до города.
Но, отъехав от аэропорта всего на пару километров, автобус был остановлен пограничниками. В те времена Магадан считался погранзоной – морской порт, как-никак. Пассажиров попросили выйти из автобуса, скрупулезно проверили документы, в сумках и рюкзаках всё перевернули вверх дном. Молодую женщину – с грудным ребёнком на руках – задержали, усадили в тёмно-зелёный «газик» и увезли куда-то.
- Наверное, американская шпионка, на, - предположил Михась. – Я про такую, на, читал в книжке, на…
Наконец, автобус въехал в город. Окраины – сплошные бараки и халупы, а центр – вылитый Московский проспект города Ленинграда: массивные и солидные дома с колоннами времен сталинской застройки.
Начальник местного геологического Управления выстроил прибывших студентов в ряд, и позвал «покупателя» – Главного инженера Апрельской геолого-разведывательной партии, пятидесятилетнего широкоплечего мужичину с внешностью забубённого пирата. Фамилия у «пирата» была знатная – Вырвиглаз. И имя-отчество тоже – Владимир Ильич.
- Ну, Вырвиглаз, смотри, каких орлов нам – по старинному блату – выписали из Питера, - непонятно усмехнулся Начальник Управления. - Вот этого, здорового, - ткнул пальцем в Толстого Витьку. - На ССК поставишь. Читал телеграмму из Москвы, что, мол, требуется рекорд? Вот, пусть и поучаствует, вклад свой внесёт…
- Рекорд-то какой? - встрял в разговор Толстый. – Мировой? Или просто так, общесоюзного значения?
- А хрен его знает! - нерешительно почесав в затылке, честно признался Начальник. – Не нашего ума это дело…. Ты, братец, рекорд установи, а в Москве решат – какой. А тебе-то, не всё ли равно? Главное, чтобы денег заплатили по-взрослому. Вижу, кольцо обручальное болтается у тебя на пальце. Следовательно, нужны деньги молодой семье?
Витька активно и радостно закивал головой, мол: - «Нужны, конечно же, ясен пень! Да, ещё как…».
- Эти двое, - Начальник небрежно указал на Генку с Михасём, - тоже подойдут, сгодятся на Центральном участке. А этого, - мельком взглянул на Сергея, - я оставлю в Управлении. Будет перебирать разные бумажки, потому как – на мой взгляд – хиловат…
- Не торопись, Мих Саныч! - вмешался Вырвиглаз и скомандовал: - А ну-ка, молодой человек, удалите ваше маскировочное средство!
Серый тяжело вздохнул и снял чёрные очки, подумав при этом: - «Не хватало ещё, чтобы выгнали обратно в Ленинград. Никак не вяжется громадный синяк с образом скромного конторского служащего, усердно перебирающего бумажки…».
- Классная вещь! – неизвестно чему обрадовался Вырвиглаз, посветлев лицом. - Не, Мих Саныч, этого я тоже забираю! Хоть и мелкий, но злобный. Смотри, синяк какой – сине-жёлто-бурый. Красота! Я этого драчливого гаврика запихаю на участок «Жаркий», там-то он не забалует…
Вырвиглаз отвёл ленинградских практикантов в задрипанную гостиницу, отдал на руки билеты на завтрашний авиарейс Магадан – Певек, в качестве сухого пайка вручил ящик с тушёнкой и отеческим тоном велел-посоветовал:
- Встречаемся завтра в аэропорту, примерно в одиннадцать тридцать. Ведите себя здесь тихо и прилично, без излишнего выпендрежа и с уважением. Магадан, как-никак…

Забросив вещи в номер, «эртэшники» решили слегка размять ноги и совершить экскурсионный променад по городу. Первым делом они направились к морю, а как же иначе:

Кто не видел Нагайскую бухту,
Дурак тот.
Прилетел я сюда
Не с бухты-барахты…

Честно говоря, бухта особого впечатления на Сергея не произвела: весь берег был усеян гниющими водорослями, над разнокалиберными мусорными кучами кружили стаи наглых чаек, по морю гуляли, хищно облизывая ржавые корабельные скелеты, светло-жёлтые волны. Очень грустным и откровенно-пессимистичным было это зрелище, в голове сами собой возникали ассоциации, связанные с заброшенным кладбищем…
Банкин, не смотря на холодную погоду (около плюс двенадцати градусов) решил – согласно неким принципам и традициям – искупаться, мол: - «Даже сам Бур Бурыч здесь купался! И вообще, это как отдать дань уважения к конкретному месту…».
- Можно и концы, ненароком, отдать, - хмуро возразил Витька. – В смысле, переохладиться и копыта отбросить…
Гешка презрительно сплюнул в сторону, быстро разделся до трусов и, заглушая своими воплями визгливые крики чаек, понёсся к воде. Пробежал метров десять по мелководью, он храбро бросился в негостеприимные волны. Пришлось и остальным тоже раздеваться и лезть в холоднющую воду. Не бросать же товарища на произвол обстоятельствам?
Секунд через тридцать-сорок они, дрожа от холода, дружно выбрались на берег, а потом долго бегали по песчаной косе, стараясь хоть немного согреться. Даже, немного поборолись для сугрева, в шутку, понятное дело…
В отдалении стояли два пацана лет девяти-десяти от роду. Один был одет в дырявую тельняшку, бескозырку без ленточек и бесформенные ватные штаны. Другой парнишка щеголял в ватнике большущего размера, из-под которого торчали голые ноги. Мальчишки, явно замёршие, смотрели на происходящее со жгучим любопытством и боязливым удивлением.
Гешка, натягивая брюки и стуча зубами от холода, предложил:
- Выпить бы, кореша! Целых три повода имеется. Во-первых, за славный Магадан. Во-вторых, согреться надо. В-третьих, у Грини Красовского сегодня свадьба в Питере…. Надеюсь, глупых возражений не последует?
Местный магазин неприятно удивил, на полках было – хоть шаром покати. Вернее, магаданский продовольственный ассортимент выглядел следующим образом: явственно пованивающий минтай, консервы «бычки в томате», серые развесные галеты и ливерная колбаса синюшного оттенка.
У прилавка откровенно скучали две пожилые продавщицы.
- И это всё, что есть? – разочарованно спросил Серый, описывая рукой широкий полукруг.
Одна из продавщиц тут же нахмурилась:
- Смотри-ка, Алексеевна, к нам заглянули баре старорежимные. Разносолов им, заразам, подавай!
- А как у вас с водочкой, тётеньки? Нам бы бутылочки три, – вмешался Гешка.
Теперь уже вторая продавщица удивилась:
- Водочки? Дык, сами её уже года два, как не видели. А вы откуда – странные такие – нарисовались? Может, милицию вызвать?
Недалеко от входа в магазин на деревянных ящиках отдыхали двое бичей. Один увлечённо наигрывал на видавшем виде аккордеоне, второй же напевал негромко, но – с надрывом:

На крутых, опасных поворотах
О тебе лишь вспоминаю я…
У тебя опять сегодня кто-то,
Женщинам без ласки жить нельзя…

А на зону – вновь пришла суббота,
Банный день. Амнистия грядёт…
У тебя опять сегодня кто-то
Песенки под водочку поёт…

Очень скоро я вернусь, ребята!
Вы поверьте, я ведь не шучу…
И всем тем, кто с нею был когда-то,
Головёнки напрочь откручу…

И повяжут, что совсем ни странно.
И посадят, почести воздав…
Встретит Магадан опять жигана,
Мой подельник вечный – Магадан…

В ночь уйду опять – тропой знакомой.
По этапу, вновь мотая срок.
Улыбаясь елочкам и клёнам,
Строго так – на северо-восток…

Ты заждался, Магадан-братишка?
Я вернулся. Где твои снега?
Вертухай закоченел на вышке,
За окошком – вечная пурга…

На крутых, опасных поворотах
О тебе лишь вспоминаю я…
У тебя опять сегодня кто-то,
Женщинам без ласки жить нельзя…

Запиши – фамильи на обоях,
Всех кто был, а ниже – адреса…
Через месяц, может быть, поболе,
Я вернусь. Амнистия – прошла…

Очень скоро я вернусь, ребята!
Вы поверьте, я ведь не шучу…
И всем тем, кто с нею был когда-то,
Головёнки напрочь откручу…

Песня оказалась длинной, куплетов так на семьдесят-восемьдесят. Когда она, всё же, закончилась, Михась незамедлительно перешёл к делу:
- Здорово, орлы золочённые, на! А где, чалдоны уважаемые, на, в этой деревушке обхезанной, на, водочкой нормальной можно разжиться?
- Однако, заявление! - откликнулся бич с аккордеоном. - Обозвать Магадан, столицу Колымского края, «засранной деревушкой»? Тут наглость громадную иметь надо, или же – статус нешуточный…
Его напарник тоже проявил склонность к философским рассуждениям:
- Это, господа проезжающие, и не проблема вовсе. Водки всегда много в шалманах. У нас в городе их имеется целых два. Один называется – «Север», а другой – насквозь противоположно – «Норд». Может, вам подсказать адреса этих заведений?
- Уважаемые, с деньгами у нас – труба полная, - проинформировал Серый. – Вот, когда в августе будем возвращаться с золотых приисков, тогда и посетим эти ресторации…. А пока, нам бы чего попроще. Согреться надо, приезд отметить друга. Помогите, пожалуйста!
Бичи с минуту пошептались между собой, и тот, что был с аккордеоном, сжалился:
- Сюда слушайте, малолетки! Четыре квартала идёте от порта. Прямо вон на ту сопку, что с маленькой горбинкой. Там начинается Нахаловка, пригород такой, учёным языком выражаясь. По правую сторону – третий дом, дверь у него оббита зелёной клеёнкой. Надо постучать условным манером: тук – тук-тук-тук – тук. Лишнего говорить не советую. Сказали кратко, сколько бутылок надо, и на этом всё. Заплатили, взяли, сразу ушли. Ясно? Тогда, с Богом, ребятушки!
- Спасибо за помощь, на, господа бичующие, на! – вежливо поблагодарил Михась и предложил: - Мы с Толстым, на, по-быстрому сбегаем в эту Нахаловку. А Серёга с Банкиным, на, пусть прикупят хлебушка и прочей жратвы. Лады, на?

Заскочив по дороге в магазин, Серый и Генка вернулись в гостиницу, прибрались – на скорую руку – в номере, после чего стрельнули у дежурной по этажу гранёные стаканы и старых газет. Стаканы они тщательно помыли, газетами застелили стол, на них горкой навалили чуть заплесневевших галет, вскрыли три банки с тушёнкой и настругали ливерной синюшной колбасы. В завершении картины расставили по периметру стола стаканы, а по центру водрузили банку с кипятком – для запивона. Оглядел плоды трудов рук своих, Гешка искренне восхитился:
- Классный натюрморт получился! Английская королева от зависти нешуточной повесится, или, наоборот, подстрижётся в монахини …
Тем временем, вернулись Михась с Толстым и извлекли из карманов три пол-литровые бутылки, заполненные тёмно-коричневой жидкостью.
- Жуткое место – эта Нахаловка! – поделился ощущениями Витька. - Сплошные бараки и лачуги, даже землянки имеются. Как там люди живут? Не представляю…
- Что за бурду вы приволокли? Это пить-то можно? – поинтересовался Сергей, с недоверием рассматривая содержимое одной из бутылок на свет.
- Это, морда геологическая, не бурда! – Толстый даже слегка обиделся. – А самая настоящая магаданская ханка! То бишь, самогон местный, настоянный на махорке. Так что, всё нормально, можно смело разливать!
Михась откупорил первую бутылку, с трудом вытащив зубами из горлышка тряпичную самодельную пробку. По комнате тут же распространился неприятный специфичный запах.
- Гадость-то какая! – брезгливо передёрнулся Серый. - Витя, а из чего они гонят эту самогонку? И для чего, собственно, настаивают на махорке?
Толстый, разливая ханку по стаканам, легкомысленно передёрнул плечами и расплывчато объяснил:
- Махорка, надо думать, для крепости…. А из чего гонят, не знаю. На нас и так косо смотрели. После того, как Михась поинтересовался, мол: - «А как этот напиток, на, называется, на?».
Витька раздал всем стаканы с ханкой, наполненные на две трети, и произнёс тост:
- Ну, друзья мои! За славный город Магадан! Пусть расширяется и процветает!
Они поднялись на ноги и, звонко чокнувшись, выпили…
Банкин, спрятав нос в рукаве, так и остался стоять неподвижным соляным столбом. Сергей и Витька, опустившись на табуреты, зашлись в приступе надсадного кашля. А Михась, как ни в чём не бывало, принялся с аппетитом поглощать ливерную колбасу.
Серый, наконец-таки, откашлялся, глотнул кипятка из банки и чутко прислушался к ощущениям организма. Казалось, что в желудок упал здоровенный булыжник. Причём, время от времени, этот камень начинал активно ворочаться с боку на бок, словно бы хотел выбраться обратно…. Да, и с головой наблюдался определённый непорядок, а именно, из неё неожиданно (дай Бог, не навсегда!) исчезли все мало-мальски разумные мысли…
- Фигня, братья, на! Прорвёмся! – жизнерадостно прочавкал Михась. – Первый стакан, на, колом, второй – соколом! Гешка, на, разливай по второму разу!
Сергей тихонько отворил дверь и осторожно вышел в обшарпанный коридор. Пожилая уборщица старательно подметала пол. Обернувшись, она неодобрительно покачала головой.
- Тётенька, скжите, пжалуста, а где у вас здесь туалет? Типа – сортир? Не дайте помереть! – заплетающимся языком взмолился Серый.
- Эк, милок, тебя с ханки-то повело! – пожалела его старушка. – Её же, заразу злую, обязательно жиром моржовым надо закусывать. Или, к примеру, оленячьим, если моржового нет…. Ох, беда мне с вами, с приезжими! А туалет-то – правая последняя дверь по коридору. Ты, уж, поторопись, пожалуйста, голубь сизый! Ханка, она долго ждать не умеет…. Только, прошу сердечно, не перепутай! Левая дверь – женская уборная. Тут такие дамы проживают, что и побить могут. Даже, и до смерти…
Только минут через сорок Серый покинул туалет, до того ему было плохо. Вошёл в нужный гостиничный номер, не раздеваясь, завалился на первую попавшуюся на глаза кровать и мгновенно уснул…

Утром его разбудил Вырвиглаз. Вернее, непочтительно растолкал, да ещё и холодной воды налил за шиворот.
- Как это понимать, Сергей? – спросил грозно. - Я же просил – вести себя тихо и прилично! А вы? Пьянку пошлую устроили, мать вашу гусарскую! Чуть не проспали на самолёт. Хорошо ещё, что я догадался заехать к вам в гостиницу. Перестраховался, так сказать…. Буди своих собутыльников! Справляйте нужду, мойтесь, хватайте вещи и на выход! Надо поторапливаться. Я вас, алкашей сивушных, подожду на улице.
Серый огляделся по сторонам: на столе царил полный разгром и бедлам, на полу валялись две пустые бутылки из-под ханки, в дальнем углу обнаружилась и третья, едва начатая. Друзья-приятели бодро похрапывали – Михась на кровати, а Гешка с Витькой на голом полу – и на их побудку у Сергея ушло минут шесть-семь.
В туалете он посмотрелся в зеркало, что висело над умывальником, и, даже, слегка испугался собственного отражения: морда была опухшей до неузнаваемости, а глаза – круглыми и жёлтыми – как у тигра из джунглей.
Подтянулись остальные геологи-практиканты – такие же опухшие и желтоглазые уродцы.
- Да, погуляли! – болезненно держась за затылок, подытожил Витька. – Ханка магаданская – зараза бесконечно злая! Впрочем, в этой жизни надо всего попробовать…
В аэропорту Вырвиглаз внимательно оглядел подчинённых, ехидно ухмыльнулся, но, всё же, проявил понимание и милосердие:
- Судя по цвету глаз, ханку попробовали вчера? Шустры вы, орлы ленинградские! А сейчас, небось, плохо? Ханку, в обязательном порядке, надо закусывать моржовым жиром, или – оленьим. Но, лучше всего, китовым…. Ничего, родные, потерпите! Когда прилетим в Певек, то всех вылечу. Там пиво продаётся, куда там живой воде из сказок. Чёрное, крепкое, ароматное – «негл» называется. Нигде такого нет! Когда будете улетать обратно, то затартесь по самое не могу. Негл, если на сосуде качественная крышка, месяца два может храниться без всяких проблем…
Самолёт сперва летел над Магаданской областью, потом – уже над Чукоткой. Внизу медленно проплывала тёмно-зелёная равнина, щедро изрезанная десятками тысяч рек и ручьёв, и покрытая сотнями тысяч больших, маленьких и вовсе крошечных озёр.
Прилетели в Певек, вылезли из самолёта. Рядом с одинокими воротами (одинокими – по причине отсутствия собственно забора) стояла потрёпанная ветрами скульптура – чукча в компании с северным оленем. У оленя наличествовал, почему-то, только один корявый рог. Чуть в стороне от скульптуры обнаружился и настоящий чукча – тоже потрёпанный и непрезентабельный, без оленя, но с картонной коробкой. В коробке весело и беззаботно копошились лобастые щенки. Дождавшись, когда компания подойдёт поближе, чукча жалостливо запричитал:
- Здрасте, дядьки! Чайку бы, а? Отработаю чем, или на щенков поменяю: один щенок за одну пачку чая. Может, сговоримся, дядьки? А? Хорошие щенки, злые! Волками вырастут, зуб даю! – щёлкнул ногтем большого пальца по единственному чёрному зубу.
- Обойдёшься, гнида, - Вырвиглаз невежливо отодвинул чукчу в сторону, и пояснил: – Спиртного им совсем не продают, строго запрещено. Так они чифирить моду взяли. За пачку чая на всё готовы. Но лучше – вовсе ничего им не давать. Логика у них железобетонная: если кто – один раз – чего дал, значит, и второй раз дать может…. Полгода потом будет следом за тобой ходить и канючить слёзно. А если, за щенка дашь пачку чая, то совсем замучит. Будет каждый день щенков приносить. Говоришь ему, мол, не надо больше щенков. А он, морда тупая, думает, что этого конкретного не надо. Мозги у чукчей так устроены…. Назавтра другого обязательно притащит! Послезавтра – третьего. И так – до бесконечности…. Вы, уж, пожалуйста, учтите на будущее…
Через сорок-пятьдесят минут они подошли к судоремонтному доку. В маленьком припортовом магазинчике Вырвиглаз купил две трёхлитровые банки яблочного сока. Тут же – с помощью перочинного ножа – сорвал с них крышки, да и вылил содержимое под карликовую берёзу.
- Да вы у нас – прямо – Мичурин! – неуклюже пошутил Серый. – Надеетесь, что яблоки вырастут на берёзе?
- Думаете, вам негл в кружки наливать будут? - отпарировал Вырвиглаз. - Откуда в Певеке – кружки? Если пиво в кружках, то это уже и не Певек. Сейчас банки помоем и – вперёд…

Наполнив банки неглом, они отправились к старому заброшенному пирсу и расположились на пустых деревянных ящиках, которые в этих краях повсеместно заменяли собой скамейки. В тёмно-бурой воде, среди радужных мазутных пятен, плавали многочисленные голубые и зелёные льдины.
Выпили негла, передавая банку по кругу, закурили.
- Ну, вот, совсем другое дело! – обрадовался Вырвиглаз, довольно посматривая на подопечных. - Глаза у всех вновь стали нормальными, желтизна из них полностью ушла. Да и лица уже напоминают лица, а не страхолюдные разбойничьи морды…
- Спасибо, Владимир Ильич, выручили! Теперь вы для нас – натуральный отец родной! – от лица всего коллектива искренне поблагодарил Серый.
Банкин задумчиво оглядел плавающие льдины и засомневался:
- Искупаться, что ли, соблюдения принципов ради? - вопросительно покосился на приятелей.
Но желающих составить ему компанию почему-то не наблюдалось. Разочарованно вздохнув, Гешка взял в руки пустую банку, да и потрусил по пирсу – за добавкой.
- А это – кто? – громким шёпотом спросил Серый. - И каждый раз, пройдя меж пьяными, всегда без спутника, одна, дыша духами и туманами, она садится у окна….
Мимо них шла, вернее, шествовала, очень-очень красивая женщина. Чуть-чуть за сорок. Гордая королевская осанка, грива роскошных чёрных волос, глаза – словно два голубых светлячка. Женщина была одета совершенно необычно для этих суровых мест, где прочно преобладали ватники и бушлаты: городской кожаный плащ, туфли на высоком каблуке, крохотная изящная шляпка, стильная дамская сумочка – в цвет туфлям…
Вырвиглаз тут же вскочил с ящика, коротко поклонился и торопливо поздоровался:
- Здравствуйте, Маша! Как ваши дела? Какие новости?
- Здравствуйте, Владимир! У меня всё по-старому, без новостей, - женщина грациозно кивнула Вырвиглазу в ответ и гордо проследовала мимо.
Отойдя от компании метров на сто пятьдесят, незнакомка подошла к краю пирса и замерла, неотрывно всматриваясь в туманные морские просторы. Серый вопрошающе посмотрел на Вырвиглаза, но тот, прикидываясь непонимающим, невежливо отвернулся в сторону.
Примчался Гешка с полной банкой пива и возбуждённо затараторил:
- Тут такая женщина проходила! Королева натуральная! Кто это, Владимир Ильич? Не знаете, часом?
- Ну, Владимир Ильич, миленький! Расскажите, пожалуйста! А? – попросил Серый. – Интересно же, честное слово!
Помявшись для приличия с минуту, Вырвиглаз, всё же, снизошёл к просьбам:
- Хорошо, висельники, так и быть, расскажу. Тем более, что молоды вы – до умиления…. Слушайте же! История эта прекрасна и страшно романтична. А суть ее заключается в следующем: самое эффективное в этом мире средство, обостряющее ум человеческий до невиданных высот, это кружка чёрного пива «негл», выпитая в нужном месте, в нужное время, и в правильной компании…

Байка тринадцатая
Полярная математика

О том, как Мария Николаевна осчастливила Певек своим многолетним присутствием, вам расскажет любой местный бич, спросив за эту услугу совсем даже недорого: двухлитровую банку чёрного «негла» и свежий анекдот с Большой земли...
Итак, незадолго до нового 1967-го года, Мария Николаевна Сазонова, двадцатипятилетняя аспирантка кафедры высшей математики Университета города Ленинграда, грядущее светило точных наук, красавица и умница, комсомолка и спортсменка, чинно сидела в баре «Висла» за кружечкой светло-жёлтого напитка, который по какой-то жуткой ошибке именовался «пивом», и старательно продумывала сотый вариант решения знаменитой теоремы Ферма. В те времена – в так называемой интеллектуальной среде – это считалось достаточно модным и почетным занятием. Да и размер премии, обещанной каким-то иностранным чудаком за правильное решение теоремы, если говорить откровенно, впечатлял. За соседними столиками оживлённо переговаривались влюблённые парочки. В дальнем углу зала молодой человек небрежно прикасался к клавишам рояля, и, отчаянно глоссируя, что-то негромко напевал. Что – конкретно – напевал? Откуда же мне знать! Впрочем, позвольте! В тот год был очень моден «Рождественский романс». Не помните? Как же так, молодые люди? Ай-яй-яй…. Слушайте!

Глупое сердце, пронзённое стужей,
Кукушка молчит – за поломанной дверцей.
Если по правде – никто, уж, не нужен
Заледеневшему, бедному сердцу…

Время, практически, остановилось.
Много вопросов, но нету – ответов.
Мелко дрожит, видимо, простудилось,
Продрогшее сердце, пронзённое ветром…

Память, она – словно рваная рана,
Сверху присыпанная – толчёным перцем.
Стонет, отведавши яда обманов,
Глупое сердце…

Музык небесных мелодия снова
Стала слышна, вопреки всем невзгодам.
Слушает сердце, и злые оковы
Медленно тают – словно…

Скрипки рыдают в полях, за рекою.
Дали подёрнуты дымкою мглистой.
Полено сосновое – плачет смолою,
Угли в камине – почти аметисты…

И на ковре появляется лужа.
Пахнет рассветом – нездешним, весенним…
Это рыдает, оттаяв от стужи,
Глупое сердце – под вечер – в Сочельник…

Это рыдает, оттаяв от стужи,
Глупое сердце – под вечер – в Сочельник…

Понравилось? Вот, и хорошо! Но я отвлёкся, вернёмся к нашему рассказу…
Итак, в этот ответственный момент, зловеще заскрипев, как говорят в модных романах о роке и неотвратимой судьбе, распахнулась старинная дверь, и в заведение вошел смуглый малый двухметрового роста. Судя по обветренному, украшенному двумя неровными шрамами лицу, вошедший был моряком, а милый акцент, который проявился несколько позже, свидетельствовал о его отнюдь не столичном происхождении. Это был ни кто иной, как Семён Походня – коренной житель славного города Певека, знаменитый в иных соленых водах капитан парохода «Красный Октябрь», перевозившего стратегически-важные для северо-востока страны товары: различную рыбу, красную икру и тюлений жир.
Молодые люди познакомились и славно поболтали, выпив по кружечке вышеупомянутого светло-жёлтого напитка. Случайно узнав, что эта отвратительная жидкость называется «пиво», моряк сперва удивился, потом рассердился, затем разгневался. Засучив рукава бушлата, он крепкой загорелой рукой обхватил горло несчастного бармена, требуя незамедлительно объяснить смысл этой несмешной шутки…. Впрочем, вскоре отходчивый Семён успокоился, и, даже, достав из своего бездонного походного рюкзака объёмистую флягу, сработанную из моржовой шкуры, угостил всех желающих благородным магаданским «неглом».
К этому моменту большинство посетителей благоразумно покинули опасное заведение. Но Мария Николаевна осталась сидеть на прежнем месте.
Безусловно, она была несколько фраппирована поведением своего неожиданного собеседника, но ничуть не испугана. Ведь, общеизвестно, что напугать ленинградскую комсомолку гораздо труднее, чем – даже – решить неразрешимую теорему Великого Ферма…
- Милая Машенька! - чуть смущенно проговорил неустрашимый морской волк. - Отведайте, пожалуйста, благородного «негла»! В его вкусе заключена вся правда о моей прекрасной Родине. Сделайте пару глотков, закройте глаза, и вы – непременно – погрузитесь в мир прекрасных видений. Голубые далекие горы, полные неизъяснимой печали и зовущие в дорогу – прочь от родного очага – за неведомой и призрачной мечтой. Стада северных оленей, пугливых и грациозных, как наши детские сны. Беспокойные, никогда не засыпающие птичьи колонии, и океан, великий Северо-Ледовитый океан…. О, Мария, как жаль, что я не родился поэтом! - прикурив черную, непривычно длинную сигарету, Семён Походня продолжил: - И ещё, если вы сделаете глоток-другой этого благородного напитка, то перед вами могут открыться многие заветные тайны мироздания....
Тут произошло неожиданное. Элегантная, одетая по последней моде ленинградская девица, бестрепетной рукой, затянутой в тугую лайковую перчатку, решительно взяла со стола кружку капитана и единым махом осушила её до дна…. Результат превзошел все ожидания. Глаза Марии Николаевны широко распахнулись и засияли, словно два уральских самоцвета, собольи брови удивленно взлетели вверх, а маленькие карминные губы прошептали непонятные слова:
- Эврика! Эврика! Эврика! - она вскочила на ноги и, схватив со столика свою сумочку крокодиловой кожи, мгновенно выбежала на улицу.
Бедный Семён только растерянно хлопал ресницами и беззвучно потрясал руками, словно бы призывая Господа Бога в свидетели своей полной невиновности в произошедшем. Как говорят чукотские охотники: - «В чем ошибся белый медведь – уже не важно, главное, что вкусный тюлень, все-таки, улизнул…».
А Марию Николаевну, просто-напросто, внезапно посетило озарение: она мгновенно – в уме – нашла решение Великой теоремы. После чего срочно побежала домой, дабы как можно быстрее зафиксировать на бумаге ход своих гениальных мыслей…. К вечеру все было записано, оформлено как надо, запечатано в конверт и отправлено почтой в город Москву – Ивану Терентьеву, тогдашнему жениху Марии, который в поте лица трудился профессором высшей математики в тамошнем Университете. Покончив с этим важным делом, усталая наследница славы Архимеда и Лобачевского уснула сном ангела…
Утром же выяснилось, что имеет место быть маленькая неприятность: за ночь решение теоремы Марией Николаевной было напрочь забыто. И виной тому, по ее мнению, был некий смуглый верзила с двумя крайне безобразными шрамами на наглой физиономии, который снился ей безостановочно всю ночь напролёт, рассказывая всякие байки о северных морях, золотоносных россыпях, спрятанных глубоко под вечной мерзлотой, о белых медведях, моржах, северных оленях и прочих глупых разностях. Это была, на первый взгляд, просто маленькая неприятность, ведь решение было отправлено почтой Ивану Терентьеву, который через месяц должен был прибыть в Ленинград для официального предложения руки и сердца.
Месяц пролетел, как один день. И, вот, наконец-таки, состоялась долгожданная встреча двух любящих сердец.
- Ваня! - взволнованно щебетала девушка, радостно улыбаясь и нервно теребя рукав пиджака своей будущей половинки. - Правда же, мое решение просто великолепно и бесспорно? Ну, скажи же скорей! Правда?
- Дорогая Маша! - несколько озадаченно проговорил Иван, неодобрительно подёргивая роскошными усами. - Я, право, несколько удивлен! Ведь, любой студент-троечник знает, что решения теоремы Ферма не существует, да и не может существовать. Как же ты, любовь моя...
- Стоп, Иван Терентьев! - безапелляционно перебил его голос, в котором уже угадывались предгрозовые нотки. - Оставь свое мнение при себе. А мне – отдай моё решение. И, отдай немедленно!
- Но, дорогая, - ошарашено промямлил уважаемый и заслуженный профессор, - я искренне подумал, что это была твоя предновогодняя шутка. Розыгрыш, так сказать. Ну, и....
- Короче говоря, - пророкотал громовой раскат, и Терентьеву даже показалось, что где-то совсем рядом сверкнули две голубые молнии, - ты выбросил его? Выбросил? Выбросил? Выбросил?
- Ну, конечно, я..., - это были последние слова профессора в данном диалоге.
Знаете ли вы, что такое гнев? Гнев ужасный, беспощадный, бурлящий? Гнев – с большой буквы? Если вы не встречались с по-настоящему рассерженной советской комсомолкой, то вы ничего не знаете о гневе…
Первый удар, нанесенный закрытым дамским зонтом, сбил с головы бедного Ивана модную кепку. После второго разлетелись на тысячи мелких осколков его стильные очки, привезённые из заграничной поездки на какой-то научный симпозиум. После третьего..., - впрочем, будем милосердны, кровожадность ныне не в почете.
После этого досадного инцидента, о свадьбе и речи быть не могло. Но, вовсе не это беспокоило нашу воительницу. Гораздо более важная и неразрешимая проблема стояла перед ней. В Ленинграде, этом советском мегаполисе, где, казалось бы, есть всё (в принципе, и при наличие нужных связей), невозможно было достать ни единой капли чёрного чукотского «негла». Даже нужные связи совершенно не помогали. А как – без этого волшебного помощника – можно было вспомнить секрет решения Великой теоремы?
Проблема разрешилась сама собой. Села Мария Николаевна в поезд дальнего следования, доехала до Владивостока, а уже оттуда отправилась в экзотическое морское путешествие с конечной точкой маршрута в захудалом городке Певеке, что расположился на самом краю земли…. Дальше случилось то, что случается в этих местах всегда и со всеми. Полюбила молоденькая жительница Ленинграда эти благословенные края, и успешно забыла: и о теореме Ферма, да и, вообще, обо всех и всяческих теоремах. А, кроме того, она вышла замуж за морского бродягу Семёна Походню, который, к несчастью – лет шесть тому назад – сгинул где-то на просторах океана, не вернулся старенький пароход «Красный Октябрь» в порт приписки…
Детей у них не было, но Мария Николаевна не вернулась на Большую землю. Живет себе в маленьком и ветхом домике, выращивает в самодельном парнике – на зависть местным клушам – гвоздики и тюльпаны. А каждое утро приходит на дальний причал: всё ждет своего верзилу – с двумя симпатичными шрамами на смуглом и обветренном лице. За это жители Певека ее безмерно любят и уважают…

- Вот, так-то оно, пацаны! Вот, она какая, настоящая любовь…. Как же везёт некоторым. Как же везёт! – проговорил Вырвиглаз, нешуточно растроганный собственным рассказом, не отрывая глаз от стройной женской фигурки, застывшей на дальнем краю причала.
По своему малолетству, «эртэшники» так и не поняли: а кому, собственно, повезло – в конечном итоге? Но спросить не решились.
- Ладно, орлы, хватит на сегодня лирики! Ей тоже надо знать меру, - совсем уже другим, совершенно обычным голосом произнёс Вырвиглаз, резко поднимаясь на ноги. - Нам уже пора. Вертолёт отправляется в Апрельский через два с половиной часа. Как говорил один легендарный герой: – «Нас ждут великие дела»!
Потом Серый про Вырвиглаза стишок сочинил и ему отослал по почте. Полгода Владимир Ильич дулся, а потом ничего – оттаял.

Старый сад – заброшенный, печальный.
Очень много, много лет подряд.
О любви грустит – необычайно.
Старый сад.

Старый дом – заброшенный и ветхий.
Много, очень много лет, притом.
О любви грустит – простой и светлой.
Старый дом.

Серый пёс, от старости качаясь,
Ветру задаёт один вопрос:
- Где же та любовь, скажи, товарищ?
Старый пёс.

И когда целуются украдкой
Месяц и заря – почти в засос.
Как щенок, подтявкивает сладко,
Старый пёс.

И на пса того идёт охота.
Всем мешает, портит имидж грёз.
Не было печали, вот, забота…
Старый пёс.

Иногда, мне слышится – как воет
Этот пёс – за гранью бытия…
И ещё мне кажется, порою –
Этот верный пёс, возможно, я…

Ну, и что тут, спрашивается, обидного? Недотрога хренова, хоть и ленинский тёзка…

Байка четырнадцатая.
Фраер в белом костюме.

Иногда со Временем (как с философской субстанцией) происходят странные метаморфозы. Бывает, только Новый год встретили, а уже декабрь снова стучится в двери. И не произошло за рассматриваемый период ровным счётом ничего…. А бывает – всё наоборот. Столько всего случилось: думаешь, года два прошло, не иначе. А посмотришь на календарь – ёлы-палы, и двух месяцев не набежало! Странная штука – Время…

Из Певека вертолёт полетел строго на восток и минут через пятьдесят успешно приземлился в посёлке Апрельский, где находился одноимённый прииск и – одноимённая же – геолого-разведывательная партия.
Посёлок вызывал уважение. Встречались, конечно же, и разномастные потрёпанные бараки (куда же без них?), но имелись и современные пятиэтажки, и типовая – совсем как в крупных городах – школа, и два детских садика. Практиканты, даже, немного расстроились: больно уж цивилизовано было вокруг, совсем не того ожидали. Впрочем, вдоволь поудивляться не удалось, уже с утра надо было выходить на работу.
Банкин, Толстый и Михась, получив спецовки, отбыли на объекты. Сергея же Вырвиглаз отвёз в расположение полевого отряда, отъезжающего на участок «Жаркий». Скучно и обыденно представил будущим коллегам, после чего подвёл к невзрачному мужичку.
- Вот это, Серёга, и есть твой прямой начальник, - сообщил Вырвиглаз. - Он же – наставник и учитель. Он же – бурильщик шестого разряда Саганбариев Александр. Для простоты – Шура Киргиз, или же – ещё короче – Шурик. А ты при нём будешь «помощником бурильщика», разряда пока только четвёртого. Но, если заслужишь, то обязательно повысим…. Ты, братец, Киргиза слушайся, он лишнего не посоветует, а полезному чему – непременно научит…
Шурик ростом был сантиметра на три-четыре ниже Серого, но гораздо плотней и шире в плечах, глаза – узкие-узкие, куда там японцам. Выглядел он лет на тридцать пять, но, как выяснилось позже, ему было уже за пятьдесят, даже внуки имелись. А по национальности он оказался вовсе и не киргизом, а чистокровным бурятом из горной Тувы.
- Ничего, Серёжа, прорвёмся! – добродушно улыбнулся новый мастер-наставник, демонстрируя редкие, тёмно-жёлтые зубы. - Всё хорошо, однако, будет. Всему научим, всё покажем. Поработаем – денег заработаем. Доволен останешься, однако. Устанешь только очень сильно. Но это ничего. Отдохнёшь потом, однако…
После обеда Серый и Шурик поехали на базу за разными железяками, алмазными буровыми коронками, план-нарядами и другими нужными бумаги. Первым делом, они зашли в неприметный подъезд такого же неприметного здания. На втором этаже обнаружилась массивная железная дверь с крошечной, но доходчивой табличкой: - «Первый отдел». За дверью они получили долгий и нудный инструктаж, подписали ворох разных документов, то есть, получили допуск для работы на секретном объекте, после чего отправились на склад.
- Повезло, однако, тебе, - известил Шурик. - Сразу попал на «Жаркий». Это такое место, однако…
Из разговора выяснилось, что везение Серого было сугубо относительным. На Центральном участке буровые бригады работали по нормальному графику: трое суток – двенадцать часов через двенадцать – работали, потом трое суток отдыхали. А на «Жарком» тупо вкалывали – двенадцать часов через двенадцать – без выходных все полтора месяца, отведённые на заездку. А, что денег больше заработаешь, то это ещё и не факт: не выполнишь план, пусть и по самым уважительным причинам, всё равно заплатят только голый тариф…. Короче говоря, «Жаркий» являлся местной ссылкой-каторгой, куда отправляли на перековку всех провинившихся и недоделанных. И ещё таких, как Шурик, безропотных и тихих нацменов. Боятся они всего. Вдруг, начальник зуб заимеет, да и выгонит с Чукотки на Большую землю, то есть, в Туву? Там больших денег не платят, а у Шурика домочадцев на шее сидит штук двадцать. Как их кормить? Поэтому Александр Саганбариев – по первому начальственному свистку – готов на всё, всегда и везде…
- И, всё равно, повезло тебе! – горячо убеждал начальник-бурят, - «Жаркий», однако, жутко секретное место. Золота там – просто ужас сколько! На вертолёте лёту – всего-то час с хвостиком. И площадка вертолётная имеется. Но, однако, на машинах пойдём. Часов сорок, может, и все пятьдесят. Потому как – секретность! – Шурик назидательно поднял вверх толстый указательный палец.
«Ну, что же, посмотрим, что это за «Жаркий» такой!», - мысленно
усмехнулся Сергей. – «Гусара, как известно, всякой ерундой не испугать…».

Отъезд был назначен на раннее утро следующего дня. Не пойми, откуда, сбежалась целая куча пограничников и хмурых личностей в штатском. Всех отбывающих на «Жаркий» выстроили в ряд, заставили вывернуть карманы, перерыли содержимое рюкзаков. Во-первых, на предмет выявления спиртного – на «Жарком» изначально был установлен сухой закон. Во-вторых, изъяли все консервы.
- Вдруг, в банках спрятана хитрая шпионская аппаратура? – уважительным шёпотом пояснил Шурик. – Враг-то не дремлет. Зато охотничьи ружья, наоборот, разрешены. Места, как-никак, там дикие, всякое может случиться…
Взревели автомобильные моторы, и колонна, состоящая из трёх новеньких «Уралов», выдвинулась на маршрут. За баранкой передовой машины восседал Пашка Обезьян – начальник полевого отряда – единственный из коллектива, кто уже неоднократно посещал «Жаркий», все же остальные следовали на этот суперсекретный участок в первый раз. Пашка – мужик битый и тёртый, широкоплечий и длиннорукий, лицом и всеми ухватками очень похожий на матёрого орангутанга.
Первые полтора часа дорога была вполне сносной, только трясло прилично, да иногда подбрасывало на ухабах. Колонна уверенно продвигалась – на скорости тридцать-сорок километров в час – по грунтовке, проложенной по откосу длинной безымянной сопки. Справа нависал каменный приступок, слева тянулся пологий склон, местами поросший кустарником – карликовыми берёзками, осинками, ольхой и чем-то хвойным.
Неожиданно сзади раздалась громкая и надсадная автомобильная сирена, Обезьян резко ударил по тормозам. Ещё через полминуты из бокового окошка замыкающего «Урала» загремели выстрелы – один, второй, третий, четвёртый…. Из распахнувшейся дверцы вывалили возбуждённые мужики и толпой сгруппировались у кабины вахтовки, нервно всматриваясь куда-то вниз по склону. Выяснилось, что они – на ходу – заметили медведицу с двумя медвежатами, велели шофёру остановить автомобиль и принялись палить – почём зря. Кажется, одного медвежонка подстрелили-таки – в густом кустарнике чётко просматривалось неподвижное тёмно-бурое пятнышко.
- Ну, вы дикие какие-то! – возмутился Обезьян. – Зачем, засранцы, замочили бедного медвежонка? Всё равно, его не достать…. Или, кто смелый, всё же, найдётся? Медведица-то жива осталась, прячется где-то рядом…. Что, нет смелых? Уроды грёбаные! Ну, допустим, захотелось кому-то отведать медвежатинки. Высмотри себе одинокого мишку, завали. Тут этих медведей шастает – как собак нерезаных. Засранцы вы, всё-таки…
Меткие стрелки, смущённые такой жёсткой отповедью, торопливо расселись по местам. Обезьян, не прекращая ругаться и ворчать, залез в кабину и «бибикнул» пару раз, сигнализируя всем о продолжении движения.
Прав был мудрый Пашка: пока доехали до «Жаркого», видели этих медведей – не сосчитать. И одиночные попадались, и компактными группами. А, самое интересное, что все медведи были разномастными – от практически чёрной до светло-жёлтой окраски. Один раз Серый наблюдал на склоне сопки живописную компанию, состоящую из трёх косолапых: один был палевым, другой – светло-рыжим, третий – буро-чёрным. Почему так получалось? С каких таких пирожков? Даже многоопытный Обезьян не знал ответов на эти вопросы…

В полдень второго дня пути «Уралы» – по руслу узкого каменистого ручья – выехали на побережье. На море царил полный штиль. Ласковый прибой неторопливо перебирал разноцветную гальку. Было достаточно тепло для середины июня месяца: где-то плюс пятнадцать-семнадцать. Узкую береговую косу ограждали высоченные скалы, метрах в пяти от основания (от уреза воды?) по скалам была прочерчена белая непрерывная линия.
«Делать кому-то было нечего? Или же краска была ворованной?» - вяло подумал Серый.
Ещё часа полтора они ехали вдоль морского берега, а полоса всё не кончалась, наконец, сделали привал. Колонна остановились недалеко от места впадения в море бойкого ручья, в пятидесяти-семидесяти метрах от береговой линии, где лениво перекатывались прибрежные волны и негромко шелестел прибой. Над капотами усталых машин поднимается белый пар. Водилы тоже нешуточно устали, прямо под колёса «Уралов» подстелили ватники и завалились спать.
- Не могу больше! Все пошли в задницу медвежью! Будите, если что…, - уже засыпая, дал последние указания Обезьян и тут же громко захрапел.
Мужики развели костёр и приготовили королевский обед: макароны с тушёнкой, на второе – крепкий сладкий чай с пряниками. Сергей заботливо предложил:
- Может, разбудим шоферюг? Остынет ведь всё!
- Пусть поспят, родимые, - не согласился с ним Шурик. - Умаялись. Да и мы отдохнём, успеем ещё задницы поотбивать о скамейки…
После обеда все разбрелись, кто куда, а Серый благородно взял на себя неприятную миссию по помывке грязной посуды. Сложив тарелки-кружки-ложки в объёмный котёл из-под макарон, он пошёл к морю.
- Серёга! - прокричал ему вслед Шурик. - Только потом не забудь всё сполоснуть в ручье! От морской воды вся эмаль, однако, слезет с кружек!
На берегу Сергей тщательно намылил ложки-вилки, тарелки-кружки, сложил всё обратно – в уже отдраенный мелким песочком котёл – и пошёл к месту впадения ручья в море, чтобы сполоснуть посуду в пресной воде. До ручья оставалось метра полтора, когда из воды выпрыгнула-выскочила здоровенная рыбина. Выпрыгнула и тут же упала обратно, обдав посудомойку веером холодных брызг.
- Ну, и ни хрена себе! – истошно завопил Серый. - Мужики, мужики! Сюда! Тут – рыба! Много очень! Крупная!
- Это кета, однако, собралась на нерест, - невозмутимо сообщил подошедший на зов Шурик. - Пару дней походит вдоль берега, присмотрится. А потом, однако, попрёт валом в ручьи, только держись…
Все геологи-буровики, за исключеньем спящих водителей, истово отдались благородной страсти. Из маек и рубашек тут же было изготовлено некоторое подобие бредня. Серый метал в рыбин охотничий нож. Ушлый геофизик оперативно соорудил вполне приличную острогу – из черенка совковой лопаты и гигантского гвоздя, найденного в кузове «Урала».
- Однако, мы здесь не одни увлекаемся рыбалкой! – известил Шурик.
Серый посмотрел в указанном направлении: примерно в полукилометре от их временного лагеря, возле устья другого ручейка, по мелководью неуклюже скакали-рыбачили два крупных, светло-палевых медведя.
Общими усилиями удалось добыть порядка пятнадцати крупных пятнистых рыбин – весом от одного до трёх килограммов.
- Будем, однако, делать шашлыки! – решил за всех Шурик. – Меня в Астрахани – лет двадцать назад – научили. Там их, однако, делают из осетрины, да, думаю, один бес. Должно получиться и из кеты…
Серый и ушлый геофизик «оживили» затухающий костерок и нажгли достаточное количество фиолетовых и бордовых углей, а из береговых камней сложили некое подобие мангала. Шурик в ближайшем куруманнике нарубил с полсотни подходящих прутьев и нанизал на них порционные куски кеты, которые целый час «мариновались» в сгущенном молоке, слегка разбавленном морской водой. В конечном итоге, получилось очень вкусно, все ели и дружно нахваливали кулинарные способности бурята…

Шурик подошёл к спящему Обезьяну и поднёс прут-шампур с ещё дымящейся рыбой к его физиономии. Пашка заинтересованно задёргал носом и открыл глаза. Саганбариев был предельно вежлив и предупредителен:
- Начальник, кушать подано, однако! Отведайте рыбки, ваше Обезьянье величество!
Начальник полевого отряда сонно потряс лохматой башкой, крепко зажал в огромном кулаке шампур и, довольно урча, принялся за рыбу. Покончив с шашлыком, Обезьян отбросил уже ненужный прут в сторону, огляделся по сторонам и взревел – как раненый в зад белый медведь:
- Уроды недоделанные! Выродки позорные! Мать вашу старенькую! Я же велел: разбудить меня – ежели что! Велел, так вас растак? А они и забыли, рыбку ловят…. Мать вашу! Быстро все по машинам! Прилив идёт. Нам что в одну сторону – до ручья проходимого – полтора часа ехать, что в другую. Запросто можем потонуть…
Действительно, если раньше от машин до береговой линии было метров семьдесят, то теперь волны прибоя плескались уже в непосредственной близости от колёс «Уралов».
- Прилив идёт! – повторил Обезьян и рукой показывал на белую бесконечную полосу, прочерченную кем-то высоко на скалах.
- Теперь-то понятно, откуда взялась эта белая полоска, - прокомментировал Серый, запрыгивая в кабину передовой машины.
Все расселись по местам, дружно взревели моторы. Машины гнали вдоль берега, что было мочи, только прибрежная галька летела из-под колёс в разные стороны. Прилив безжалостно наступал, ехали уже по воде, которая поднималась всё выше и выше…
Только в призрачных сиреневых сумерках, на последнем издыхании, «Уралы» заехали в спасительный ручей и, пройдя ещё метров четыреста вверх по его руслу, остановились. Обезьян, смахнув пот со лба, перекрестился:
- Ф-у-у, успели! Минут на пятнадцать поздней тронулись бы, и всё. Пошли бы на корм оголодавшей кете…
- Дальше по этому ручью и двинем? – спросил Серый.
- Не, это не наш ручей, - беззаботно зевнул Пашка. - До нужного, который называется – «Холодный», ещё километров тридцать пять будет. Поспим немного, дождёмся отлива, тогда и поедем. Опять, естественно, вдоль побережья…
Утром, проведя в пути – от Апрельского – ровно двое суток, походная колонна остановились метрах в восьмидесяти от места впадения Холодного ручья в море. Обезьян, выбравшись из кабины автомобиля, рявкнул:
- Ну-ка, босота, в одну шеренгу построились! Живо у меня! Давай, давай! Пошевеливайтесь, уроды! На «первый-второй» – рассчитайсь!
- Первый!
- Второй!
- Первый!
- Второй…
Пашка пояснил:
- Первые номера идут по этому берегу ручья, вторые следуют по противоположному. Вот, вам мешки. Вперёд, орлы!
- А зачем мешки-то, начальник? – поинтересовался Шурик.
- Рыбу в них складывать будете, дурики…
Все рассредоточились вдоль русла ручья с пустыми мешками наготове. Передовой «Урал», отъехав от устья метров на двести, развернулся. Надсадно взревел мотор, и машина, разогнавшись на мелководье и подняв тучу брызг, на большой скорости въехала в неширокий ручей, полный кеты. Испуганная рыба тут же начала бестолково выбрасываться на берег. Геологи, геофизики и буровики шли – вслед за «Уралом» – по берегам и, восхищённо крутя головами, складывали в мешки отборную кету.
- Вот, это рыбалка, я понимаю! Никогда не бывал на такой! – поделился своими ощущениями Серый…

Часа через четыре сменный полевой отряд благополучно прибыл в геологический лагерь. Оказалось, что напрасно они «наловили» так много
рыбы – соли-то на участке не было совсем: завхоз, сука злая и мерзкая, запил в Певеке (ещё по весне), так ничего и не закупив толком.
Часть рыбы пожарили (без соли), от пуза объелись несолёной икрой. Но примерно половину кеты пришлось, всё же, выбросить. Жалко, а что сделаешь? Хозяйственный Саганбариев, впрочем, несколько рыбин подвесил под выхлопную трубу ДЭЗ-ки.
- Вкусно, однако, - нахваливал потом Шурик получившееся блюдо, незаметно сплевывая в сторону.
Но компаньонов у него не нашлось, никто не захотел питаться совершенно пресной рыбой, пованивающей – к тому же – соляркой.
С едой, действительно, было тоскливо. Каждый день одно и то же: несолёные макароны с тушёнкой, каменные пряники, красная (опять-таки, несолёная) икра и несладкий чай. А некоторые индивидуумы, и вовсе, предпочитали не давиться пресными макаронами, а довольствовались тушёнкой с пряниками. Деликатес – для тех, кто понимает, конечно…. Уху ещё иногда варили, только – без соли – и она шла как-то не особенно. И так продолжалось полтора месяца! Какие, уж, тут шутки?
А, что касается непосредственно работы, то и ничего особенного. В том смысле, что работа – как работа.
Скважина – на момент их прибытия – была неглубокая, порядка двухсот двадцати метров. В начале двенадцатичасовой смены-вахты Шурик и Серый поднимали на поверхности буровой снаряд, разбивая колонну труб на отдельные штанги, из колонковой трубы извлекали керн горных пород и складывали его в специальные ящики. Если, была такая необходимость, то заменяли буровую коронку, опускали, свинчивая трубы, снаряд обратно в скважину и начинали бурить. Работа, вроде бы, простая, но тяжёлая и действенно способствующая интенсивному потоотделению. Потом часа два-три продолжался процесс бурения, после чего производился очередной спуск-подъём…
Между спусками-подъёмами помощник бурильщика, казалось бы, свободен и может отдыхать. Но с Шуриком этот номер не прошёл. После первого же спуска-подъёма он отвёл Серого за буровой копёр и, указав на гору ржавых труб, велел:
- Надо, однако, всё это железо «разбить» на составные части. Трубы – в одну сторону, переходники – в другую, разные муфты – отдельно.
- А зачем, если не секрет?
- Надо, однако, - ёмко и доходчиво объяснил Шурик. - В крепком хозяйстве всё может пригодиться. Если и не сейчас, то через год, однако…
Мастер-наставник показал, как надо – с помощью тяжёлой кувалды, двух ключей и набора патрубков – развинчивать старое железо на части. За последующие полтора месяца Серый в этом высоком искусстве преуспел несказанно, и мог одолеть – на спор – любые резьбовые соединения, сколь заржавевшими они не были бы…
Единственной радостью на участке являлась чудо-банька, располагавшаяся на берегу ручья. Поверх банной печи лежал толстый лист неизвестного металла. Через восемь-десять минут – после того, как в топке разжигали огонь – металлический лист раскалялся докрасна, а уже от него очень быстро нагревались и камни, горкой наваленные сверху.
В чем тут заключался секрет, и из какого металла был изготовлен волшебный лист? Никто не знал, даже всезнающий Пашка Обезьян…. Уставшие буровики от души парились вениками из карликовой берёзы, купались в ручье, после этого трапезничали и сразу же ложились спать. А когда просыпались, то вахтовка уже стояла у порога…
Тем не менее, пролетели и эти тяжёлые полтора месяца. За два дня до
пересменки бригада Шурика и Серого – на глубине девятисот пятидесяти метров – закончила скважину. И тут, как раз, по рации поступила радостная новость – в рыбацкий посёлок Выжда завезли что-то из спиртного.
- Надо ехать, однако, - посоветовал Шурик. – Раз сообщили по рации. Для чего-то, однако, это сделали?
Пашка Обезьян взял Сергея – в качестве грузчика – с собой. По ручью «Урал» спустился к морю и ещё часа три ехал вдоль побережья. Обезьян, ловко вертя баранку синими от многочисленных татуировок руками, рассказывал о своей жизни:
- Главная опасность на Большой земле – скука. Работа, дом, работа, всё по расписанию. И так – до самой пенсии…. Вот, от той безысходной тоски, я и сорвался. То есть, по пьянке набил морду одному гаду. А может, и не гаду вовсе, а просто – по пьянке…. Но три года потом парился на нарах – от звонка до звонка. Отсидел, вернулся…. Года полтора продержался, вновь скука заела. Опять учудил, сжёг машину одного крутого чела. Уже пятёрку дали, рецидивист, как-никак. Отсидел, понятное дело…. Ну, думаю, больше я в эти игры не играю. Вот, и завербовался на Чукотку. Здесь – хорошо. В том плане, что скучать не приходится. Всегда при деле, всегда работа какая-нибудь найдётся. Человеком здесь себя ощущаю…
Возле деревушки «Урал» был встречен стаей злобных собак. Псы неотрывно бежали следом и, надсадно гавкая, так и норовили покусать задние колёса машины. Пашка же косился на собак с каким-то определённым интересом.
Они подъехали к крохотному магазинчику и затарились спиртным – лекарственной микстурой из боярышника от заболевания почек, в маленьких пузырёчках грамм по пятьдесят.
- Лекарственная микстура, нелекарственная, но градусов тридцать в этом напитке есть, - усмехнулся Обезьян. - Следовательно, будем смело употреблять! То-то, сегодня мужики полечат почки...
Когда машина выехала из Выжды, со всех сторон опять набежали облезлые собаки. Вдруг, Обезьян резко вывернул руль и надавил на тормоз, раздался хищный визг покрышек, сопровождавшийся жалобным собачьим воем….
Пашка и Серый выбрались из кабины. В десяти-двенадцати метрах от «Урала» на дороге лежали два задавленных пса.
- Ну, это мы удачно зашли! - радостно заявил Обезьян, по хозяйски переправляя собачьи тушки в фургон. - И спиртным разжились, и свежатиной запаслись!
В лагере их встретили как героев. А вечером состоялся званый ужин – с жареной собачатиной и благородной боярышниковой настойкой. Серый тоже отведал предложенное угощенье, и ничего – даже не стошнило…

Ссылка на «Жаркий» закончилась, Сергей вернулся в Апрельский. Общага встретила тишиной и безлюдьем – ребята ещё находились на объектах. Он случайно посмотрелся в зеркало и брезгливо – с долей отвращения и лёгкого испуга – присвистнул:
- Ну, и рожа! Патлы тусклые торчат во все стороны, бородёнка жиденькая, профессорская, вернее, козлиная. Одежда вся обветшала и поистрепалась…. Мрак полный и страшный!
После недолгих раздумий он вспомнил, что посёлок Апрельский является местом цивилизованным, после чего отправился в парикмахерскую. Подстригся под ноль, побрился, ещё раз – внимательно и пристально – всмотрелся в зеркальные глубины и решил, что надо полностью сменить гардероб.
Серый подошёл к промтоварному магазину, в витрине которого маячил одинокий манекен, облачённый в пыльный белый костюм. Вернее, в светло-бежевый, но в Апрельском – на фоне серых ватников и зелёных штормовок – этот цвет воспринимался не иначе, как «белый». Пожилая продавщица по-честному предупредила, что данный костюм красуется на манекене уже почти шесть лет. Но, какое это имело значение? Правильно, никакого…
Вежливо улыбнувшись, Серый прошёл за ширму, переоделся и вышел обратно – посмотреться в зеркало.
- Ну, надо же! – восхитилась продавщица. – Сидит, как влитой! Вам, молодой человек, очень идёт! Похожи на молоденького гангстера из иностранных фильмов…
К костюму он прикупил светлую рубашку и чёрные модельные туфли. Тут же переоделся в обновки, а старую одежду и обувь, не ведая жалости, выбросил.
Серый вышел на улицу, редкие прохожие оглядывались ему вслед, а собаки, пробегавшие мимо по своим собачьим делам, испуганно шарахались в разные стороны…. Навстречу попался Шурик, увидав Сергея – в новом облике – тут же подобострастно сдёрнул с головы старенькую кепку и принялся низко кланяться. Видимо, принял за «большого» начальника.… Потом, конечно же, узнал и заулыбался. Но улыбка у него получалась какой-то вымученной и испуганной. Да, и улизнул он почти сразу же – по какому-то пустяковому и насквозь надуманному поводу…
Ещё через час Серый вышел из пивной и обрадовался – возле общаги стояла вахтовка, следовательно, ребята приехали. Толстый, Гешка и Михась выбрались из машины и принялись неуверенно перешептываться между собой, подозрительно и недоумённо глазея на заезжего фраера…. А когда всё прояснилось, в смысле, кто есть кто, Михась минут десять прямо на тротуаре валялся – со смеху подыхал…

Если вы когда-нибудь – по делам – посетите посёлок Апрельский, то вам обязательно расскажут легенду – «о лысом фраере в белом костюме»…
Посидели они потом, конечно же, выпили, покуролесили знатно по посёлку. А с утра выяснилось, что вертолёт до Певека будет только через неделю.
«Свободная неделя – это здорово!» - решил Серый. - «Может, сползать на рыбалку? На речку – с бесконечно милым названием – Паляваам?».