Пока наполняю эту тему событиями, по окончании третьей или четвёртой главы объясню, в чём дело.)
Предисловие (рабочая версия)
Глава, в которой рассказывается о странных событиях происходящих в последнее время в Шрифтштеллербурге, в том числе и о бабочковом снеге.
Утром, вместе с рассветом, в Шрифтштеллербург пришёл снег. Степенный, крупными хлопьями.
Фрау Хельма, чьи кости – лучший барометр в округе – за неделю ни разу не намекнули на приближавшуюся непогоду, удивилась и по рассеянности пересолила шпрингерле, любимое печенье мужа. Герр Эмерамус, супруг расстроенной фрау и по совместительству призамковый сторож-гид, долго во дворе задумчиво рассматривал на своей ладони подхваченные крупные снежинки. Затем поднялся в домашний кабинет, где и пребывал некоторое время, вышел оттуда торжественно молчаливый с потертым фолиантом под мышкой.
За окном к тому времени заметно посвежело от нового пухового покрова госпожи Метелицы: снег был лёгкий, от движения ног бабочками вспархивающий до щиколоток и нежно возвращавшийся к земле.
Бабочки! Вслед за герром Эмерамусом и остальные шрифтштеллербургцы разглядели их в необычной форме снежных хлопьев. Выпади такой снег в аккурат Рождества, не задумываясь бы предались восторгу сказки. Но что бы значил такой сюрприз в ноябре – боялись даже озвучить, ибо в последнее время случилось достаточное количество подозрительных «белых» знаков. Призамковый чёрный, без единого светлого пятна, дог женского полу Альба две недели назад разрешился от бремени четырьмя занятными щенками, тремя чёрными и одним абсолютным альбиносом. Следом, кошка фрау Абигаль притащила поутру белую крысу, есть не стала, а возложила ещё теплый труп грызуна к тапочкам своей бранящейся хозяйки. Единственный на всю деревню, собственность пастора, белый какаду Шпрехен-Говорун, который на протяжении всех лет своей недолгой птичьей жизни говорил одни пристойности на местном диалекте, внезапно выдал нечто бестолковое – je Dьte – «по фунтику/ бумажному кульку» (?). Пастор терялся в догадках: могло статься так, что в его доме кто-то кому-то частенько выдавал по фунтику, тогда вставал вопрос – кто, кому и зачем. Друг пастора, полиглот Ульрих, имевший по отцу русские корни, услышал в этом «пофунтику» отчётливый русский глагол «едут!», но эта версия показалась совсем нелепой…
В то же «бабочковое» утро, бургомистр, по продуманной случайности забредший в гости к пастору, разглядел в снежных хлопьях знак унглюка (несчастья), так как за пределами Шрифтштеллербурга вообще никакого снега не шло и не намечалось согласно метеорологам (сама новость была сообщена по телефону сестрой, жившей в соседней деревне). По окончании разговора с родственницей официальное лицо предложило пастору неофициально пропустить по рюмке-другой ликера и устроить всенепременнейше мессу для прихожан Шрифтштеллербурга, очевидно, чем-то прогневавших Создателя. Тем временем, пока неторопливо опустошался графинчик с карамельного цвета напитком, погода начала портиться: небо заволокло серым шифоном туч, подул трубочкой своих сложенных губ северный ветер – и «бабочек» сменили привычной геометрической формы снежинки, поначалу мелкие, затем, осмелев, покрупнее.
Бургомистр вздохнул с облегчением и хохотнул, подмигнув пастору: «Конец света отменяется!» Приободрившийся пастор наполнил рюмки очередной раз, но утренние дегустаторы не успели пригубить их содержимое: на пороге возник герр Эмерамус, праздничный от припорошенного снежинками пальто и, не раздеваясь, сообщил:
- Они вернулись!
- Кто «они»? – рука пастора задрожала, а бургомистр икнул.
- Они! – повторил герр Эмерамус, прошел к столу, положил на стол принесённый фолиант, теперь уже более сдержанно снял пальто и шляпу, передал их встревожено пучившей глаза фрау Руперты и вернулся к книге. Открыл её на атласной закладке и ткнул пальцем в претенциозно витиеватые буквы. – Принимайте гостей! Всё, как я и предполагал.
Пастор суеверно перекрестился. Бургомистр сглотнул, ибо был в курсе «пророчества» начитанного замкового гида:
- Не может быть!
- Всё как по писаному! – гость вроде бы растеряно развел руками, но глаза его сияли, как если бы само существование фрау Метелицы было доказано унылым физиком на научной конференции памяти фантазёра Хиггса.
Пастор сложил пальцы домиком: необходимо было срочно продумать текст проповеди на благодарственной мессе для жителей Шрифтштеллербурга. Бургомистр потянулся за трубкой и табачным мешочком: думать о мероприятиях в честь гостей, попыхивая кольцами дыма, было неизмеримо легче.
Согласно пророчеству, Замок оживал. А значит, оставалась надежда: конец света отменялся и начиналась новая Эра. Магия Шрифтштеллербурга начинала работать.
Полная версия этой страницы: Рождественский Декамерон
Глава вторая, в которой рассказывается о ночном визите в Замок.
Альба всегда просыпалась в это время. Не потому, что где-то на башне часы глухо возвещали полночь, нет. Каждую ночь, именно в это время, начинал возиться Белый. Сначала он вздрагивал, затем сучил лапами, будто собираясь бежать, тихо повизгивал. Лаять ещё он, конечно, не умел, и слава Анубису, иначе бы будил остальных щенков.
В эту ночь Белый спал как никогда нервно. Альбе приходилось его постоянно вылизывать, чтобы успокоить. Когда он, наконец, засопел спокойно, Альба осторожно выпросталась из-под щенков и вылезла из огромной плетёной корзины. Хотелось пить, и сон прошёл.
Где-то послышался непривычный для этого времени стук колёс о мостовую и ритмичный цокот. Альба опрометью бросилась к двери, протиснулась в свою дверцу и выскользнула из домика призамковой охраны. В крови Альбы боролись два начала: простое собачье желание разразиться тревожным лаем и достоинство, унаследованное от предков, охранявших этот замок более шестисот веков. Альба глухо рыкнула, потом подумала и решила для порядка принюхаться к происходящему. Она, сдерживая рокот в пасти, подкралась ближе к источнику незнакомого шума: у ворот замка остановилась повозка непонятного запаха и очертаний. Никто не правил лошадьми, их вообще не было! И знакомого терпкого запаха больших существ – тоже. Но звуки- фырканье, потряхивание гривой с вплетенными мелкими колокольчиками – не обманывали: лошади были! Альба испуганно отступила назад и выжидательно присела: наверное, всему виной было новолуние, когда что угодно может показаться в кромешной темноте.
Было слышно, как опустилась складная лестница, едва различимо скрипнула дверца, открываясь и выпуская в темноту сначала струйку света, потом – целое большое жёлтое пятно. По складной лестнице, поддерживаемая невидимыми руками под локти, спустилась дама с жёлтым фонарём в руке.
- Диолх ын ваур*, - сказала дама кому-то невидимому и вздохнула с облегчением. Как только ночная гостья сделала несколько шагов вперёд, к воротам, повозка медленно тронулась и исчезла в чернилах ночи.
Кованые ворота замка, словно и не были закрыты в вечерних сумерках на замок герром Эмерамусом, приветливо распахнулись. Левой рукой поднимая впереди себя фонарь, через правую перекинут край диной пышной юбки, гостья взяла курс к парадной лестнице.
Альба то ли зарычал, то ли заскулила: велик был страх. Дама услышала и остановилась, направила фонарь в сторону единственного присутствующего охранника и присмотрелась к оцепеневшей собаке:
- Эух ы гыску! – и добавила после паузы, - май поб брызуйдион дымунол!**
Неведомая сила развернула Альбу и заставила её плестись назад, к тёплой корзине с щенками. С каждым шагом лапы делались тяжелее и непослушнее. Как только Альба забралась в корзину, та же сила отключила сознание, и Альба провалилась в сон.
-----------------------------------------------
*Diolch yn fawr – спасибо (валл.)
** Ewch i gysgu! Mae pob breuddwydion dymunol!- Иди спать! Всем приятных снов!
Альба всегда просыпалась в это время. Не потому, что где-то на башне часы глухо возвещали полночь, нет. Каждую ночь, именно в это время, начинал возиться Белый. Сначала он вздрагивал, затем сучил лапами, будто собираясь бежать, тихо повизгивал. Лаять ещё он, конечно, не умел, и слава Анубису, иначе бы будил остальных щенков.
В эту ночь Белый спал как никогда нервно. Альбе приходилось его постоянно вылизывать, чтобы успокоить. Когда он, наконец, засопел спокойно, Альба осторожно выпросталась из-под щенков и вылезла из огромной плетёной корзины. Хотелось пить, и сон прошёл.
Где-то послышался непривычный для этого времени стук колёс о мостовую и ритмичный цокот. Альба опрометью бросилась к двери, протиснулась в свою дверцу и выскользнула из домика призамковой охраны. В крови Альбы боролись два начала: простое собачье желание разразиться тревожным лаем и достоинство, унаследованное от предков, охранявших этот замок более шестисот веков. Альба глухо рыкнула, потом подумала и решила для порядка принюхаться к происходящему. Она, сдерживая рокот в пасти, подкралась ближе к источнику незнакомого шума: у ворот замка остановилась повозка непонятного запаха и очертаний. Никто не правил лошадьми, их вообще не было! И знакомого терпкого запаха больших существ – тоже. Но звуки- фырканье, потряхивание гривой с вплетенными мелкими колокольчиками – не обманывали: лошади были! Альба испуганно отступила назад и выжидательно присела: наверное, всему виной было новолуние, когда что угодно может показаться в кромешной темноте.
Было слышно, как опустилась складная лестница, едва различимо скрипнула дверца, открываясь и выпуская в темноту сначала струйку света, потом – целое большое жёлтое пятно. По складной лестнице, поддерживаемая невидимыми руками под локти, спустилась дама с жёлтым фонарём в руке.
- Диолх ын ваур*, - сказала дама кому-то невидимому и вздохнула с облегчением. Как только ночная гостья сделала несколько шагов вперёд, к воротам, повозка медленно тронулась и исчезла в чернилах ночи.
Кованые ворота замка, словно и не были закрыты в вечерних сумерках на замок герром Эмерамусом, приветливо распахнулись. Левой рукой поднимая впереди себя фонарь, через правую перекинут край диной пышной юбки, гостья взяла курс к парадной лестнице.
Альба то ли зарычал, то ли заскулила: велик был страх. Дама услышала и остановилась, направила фонарь в сторону единственного присутствующего охранника и присмотрелась к оцепеневшей собаке:
- Эух ы гыску! – и добавила после паузы, - май поб брызуйдион дымунол!**
Неведомая сила развернула Альбу и заставила её плестись назад, к тёплой корзине с щенками. С каждым шагом лапы делались тяжелее и непослушнее. Как только Альба забралась в корзину, та же сила отключила сознание, и Альба провалилась в сон.
-----------------------------------------------
*Diolch yn fawr – спасибо (валл.)
** Ewch i gysgu! Mae pob breuddwydion dymunol!- Иди спать! Всем приятных снов!
Глава третья, в которой рассказывается о четырех в одной и странной даме с картины.
Гостья с фонарём поднялась по лестнице, подошла к двери, опустила правый край юбки и направила собранные пучком пальцы свободной руки на область замочной скважины. По ту сторону щёлкнуло, и тяжёлая дверь гостеприимно распахнулась, как и ворота.
Гостья уверенно шагнула в темноту спящего замка, повторив то же: «Дилох ын фаур», - в фойе дошла до прикаминного столика, поставила на него фонарь, приоткрыла крышку на светильнике и погрузила руку в этот тёплый жёлтый свет. Вытащила его в горсти, казавшимся на ладони послушным ласковым маленьким солнцем, подтолкнула его вверх – и тот поплыл к настенным канделябрам, к люстрам. От его прикосновения светильники незамедлительно вспыхивали тем же уютным желтым светом. Дама перестала следить за шаром, как только в фойе посветлело.
- Как обычно, барадак, - проворчала гостья, осматриваясь, - почти везде одно и то же: дотаций нет, спроса нет, слуги упокоились…
Изнутри замок был похож на пятидесятилетнюю фрау: с красотой, ещё сохранившейся от молодости, но начинающую заметно увядать под щедрым слоем косметики. Позолота на мебели и декоре местами облупилась, гобелен у камина потерял свою яркость, а на каминной полке стояла забытая то ли туристом, то ли рабочим пустая бутылка из-под пива, да рядом – ваза с искусственными цветами, издалека кажущимися просто сухим гербарием. И всё же ощущалось, что за замком следили: нос не почувствовал пыли, а глаза не увидели паутины. Только умершее время, желанный объект голодных до прошлого туристов, уныло шептало отовсюду.
– Мда-а… Одна я не справлюсь…
Шар вопросительно замер в воздухе над лестницей, ведущей на второй этаж. Гостья протянула к нему руку, и жёлтый шар послушно вернулся, но не опустился на ладонь, а вошёл в сердце, как будто даже не причинив вреда. Тело дамы осветилось изнутри, и из него плавно вышагнул новый персонаж, девушка, внешне отличная от прибывшей. В белом струящемся платье 12го века - эпохи самого известного Плантагенета – выпущенная «на волю» дева сразу негромко спросила:
– Где мы? – и не успела получить ответ, испуганно отстранилась: вслед за ней из освещённого изнутри тела сначала показалась огромная рыжая кошачья голова, потом лапища, вопросительно поигрывающая в воздухе.
Голова осмотрелась, сладко зевнула, увидев деву в белом. Клацнули белоснежные зубы, пряча розовый язык в улыбающейся пасти. И остальная часть этой огромной родственницы кэрроловского кота неторопливо показалась вся и направилась лениво к камину. На этом чудеса не закончились, и фойе пополнилось ещё одной гостьей – женщины в деловом современном костюме, в очках с толстой роговой оправой, затянутыми в тугой узел волосами. Под мышкой у новой «матрёшки» - ноутбук. Эта дама тут же заметила кошку, старательно чавкающую и грызущую цветы из уже разбитой вазы. Пустая бутылка была, видимо, не такой привлекательной.
– Фертес, твоя кошка может хоть раз ничего не сломать? – офисная дама решительно подошла к камину, погрозила пальцем кошке, та нехотя бросила своё занятие. Дама немного поколдовала над вазой и водрузила её, целую, на место. Воткнула в неё потрёпанный букет и только потом бросила взгляд на убранство замка, оценивая объём грядущей работы.
Тем временем шар покинул тело первой гостьи и взмыл на ту точку, с которой его вернули. Кажется, новых гостей больше не предвиделось. «Опустошённая» гостья вздохнула, могло показаться, что она стала как будто бледнее и прозрачнее, но не прекратила иронично улыбаться, показывая, что такие трансформации ей нипочём.
– На то оно и животное, чтобы всё портить, – насмешливо прозвучал ответ из её уст, и более грозно: - Анивайль, ы мы! Пейдиух аа хыфурд унхрыу бет ыма! *
Кошка с неизменно ухмыляющейся мордой, без всякого оттенка стыда и сожаления, пошла на прозвучавшее имя и смиренно улеглась у ног той, которую назвали Фертес. Но ненадолго: как только на неё перестали обращать внимание, крадучись, ускользнула.
Фертес обратилась к двум, вышедшим из её тела:
– Больше дела, меньше слов. Утром прибывают первые гости, и мы должны успеть.
– У тебя уже вошло в привычку предупреждать меня о сюрпризах в последнюю очередь. Имей в виду: у меня своих дел хватает. И если я не успею их сделать, то шеф мне устроит выволочку и минус к вашему пайку, – дама в костюме знала, о чём говорила.
– Расслабься, зануда, занимайся своей работой, кто тебе мешает?.. Ты ж это… рабочая неделя закончилась… - и Фертес закатилась от смеха, наблюдая, как кошка Анивайль, подобравшись по перилам к самой большой картине в фойе, сельскому пейзажу Шрифтштеллербурга, что-то внимательно высматривает на полотне и уже занесла лапу с показавшимися лезвиями-когтями.
– Фу! Не трожь картину! – вскрикнула зло гостья в деловом костюме.
– Тише, Олли, тише, - Фертес подняла палец вверх, - Анивайль что-то почувствовала.
– Просто держи животное рядом…
– Ты можешь сама её контролировать, - Фертес снова засмеялась, - запросто передам тебе это право.
– Э-э, нет! – Олли испуганно взмахнула рукой, но быстро спохватилась и деловито перевела разговор, - Так, хватит болтать, я – наверх, начну с библиотеки и кабинета…
– Разумеется, - Фертес продолжала иронично улыбаться, что явно злило Олли.
Дева в белом, казалось, подтекста в разговоре не услышала: сидела в кресле у камина, глубоко задумавшись.
– Ну а я, как обычно, за самую грязную работу, - усмехнулась Фертес, - подвал, винный погреб и всё такое. Заодно мы с Анивайль поищем местное модеряло. А ты возьми с собой Каруин, пусть украсит галерею, оранжерею и посмотрит, есть ли тут сад. Только не давай ей приводить в порядок спальни, а то гости будут спать сутками.
Кошка издала покашливание, очевидно, обозначавшее смех. От этого звука «проснулась» Каруин:
– Ах да! Пора украшать спальни!
Фертес подавила смех, поманила пальцем Анивайль, и они исчезли за боковой дверью, по всей вероятности ведшей в подвал замка. А Олли взяла белую деву Каруин под локоть, и эти дамы так же неспешно удалились, вверх, по лестнице.
В фойе восстановилась тишина. На некоторое время. И снова была разорвана голосом, новым, идущим от той картины, где несколько минут назад прислушивалась настороженная кошка:
– Апчхи!.. Будь здорова, дражайшая Ровена! Спасибо! Пожалуйста!.. И как вы себе тут промахнулись картиной? Ай-яй! Пф-фф, пылища!
На картине, из-за стога сена, аккуратно сложенного на поле близ Шрифтштеллербурга, промелькнула женская фигура и увеличилась, как если бы отражение в зеркале пошло на своего хозяина. Миловидная дама в черном вечернем платье перегнулась через раму, заглядывая в фойе:
– Высоковато… Надо поискать место поприличнее… А эти-то… Хм-м, нужно быть настороже. Кошечка, конечно, хороша, но плодиться на четверых – это слишком. Посмотрим, во что этот квартет выльется… Ну скажите мне, кто-нибудь, алло! Где тут даме можно отдохнуть с дороги?.. Тишина… Ну и дела… Выходит, я – первая? Вернее, вторая?.. Пятая? Какая ерунда! Нет, про это нельзя никому рассказывать. Иначе пропишут склифософского… Попробуем поискать место отдохновения на другой картине.
Было видно, как дама на картине идёт по направлению к нарисованному замку. Вскоре она исчезла за воротами Шрифтштеллербурга. И в фойе снова стало тихо.
--------------------------------------------------------------------
*Ко мне! Не трогай тут ничего! - I mi! Peidiwch â chyffwrdd unrhyw beth yma - (валл)
Зы. Для тех, кто не знает немецкого. "Шрифтштеллер" - "писатель", "бург" = "город".
Гостья с фонарём поднялась по лестнице, подошла к двери, опустила правый край юбки и направила собранные пучком пальцы свободной руки на область замочной скважины. По ту сторону щёлкнуло, и тяжёлая дверь гостеприимно распахнулась, как и ворота.
Гостья уверенно шагнула в темноту спящего замка, повторив то же: «Дилох ын фаур», - в фойе дошла до прикаминного столика, поставила на него фонарь, приоткрыла крышку на светильнике и погрузила руку в этот тёплый жёлтый свет. Вытащила его в горсти, казавшимся на ладони послушным ласковым маленьким солнцем, подтолкнула его вверх – и тот поплыл к настенным канделябрам, к люстрам. От его прикосновения светильники незамедлительно вспыхивали тем же уютным желтым светом. Дама перестала следить за шаром, как только в фойе посветлело.
- Как обычно, барадак, - проворчала гостья, осматриваясь, - почти везде одно и то же: дотаций нет, спроса нет, слуги упокоились…
Изнутри замок был похож на пятидесятилетнюю фрау: с красотой, ещё сохранившейся от молодости, но начинающую заметно увядать под щедрым слоем косметики. Позолота на мебели и декоре местами облупилась, гобелен у камина потерял свою яркость, а на каминной полке стояла забытая то ли туристом, то ли рабочим пустая бутылка из-под пива, да рядом – ваза с искусственными цветами, издалека кажущимися просто сухим гербарием. И всё же ощущалось, что за замком следили: нос не почувствовал пыли, а глаза не увидели паутины. Только умершее время, желанный объект голодных до прошлого туристов, уныло шептало отовсюду.
– Мда-а… Одна я не справлюсь…
Шар вопросительно замер в воздухе над лестницей, ведущей на второй этаж. Гостья протянула к нему руку, и жёлтый шар послушно вернулся, но не опустился на ладонь, а вошёл в сердце, как будто даже не причинив вреда. Тело дамы осветилось изнутри, и из него плавно вышагнул новый персонаж, девушка, внешне отличная от прибывшей. В белом струящемся платье 12го века - эпохи самого известного Плантагенета – выпущенная «на волю» дева сразу негромко спросила:
– Где мы? – и не успела получить ответ, испуганно отстранилась: вслед за ней из освещённого изнутри тела сначала показалась огромная рыжая кошачья голова, потом лапища, вопросительно поигрывающая в воздухе.
Голова осмотрелась, сладко зевнула, увидев деву в белом. Клацнули белоснежные зубы, пряча розовый язык в улыбающейся пасти. И остальная часть этой огромной родственницы кэрроловского кота неторопливо показалась вся и направилась лениво к камину. На этом чудеса не закончились, и фойе пополнилось ещё одной гостьей – женщины в деловом современном костюме, в очках с толстой роговой оправой, затянутыми в тугой узел волосами. Под мышкой у новой «матрёшки» - ноутбук. Эта дама тут же заметила кошку, старательно чавкающую и грызущую цветы из уже разбитой вазы. Пустая бутылка была, видимо, не такой привлекательной.
– Фертес, твоя кошка может хоть раз ничего не сломать? – офисная дама решительно подошла к камину, погрозила пальцем кошке, та нехотя бросила своё занятие. Дама немного поколдовала над вазой и водрузила её, целую, на место. Воткнула в неё потрёпанный букет и только потом бросила взгляд на убранство замка, оценивая объём грядущей работы.
Тем временем шар покинул тело первой гостьи и взмыл на ту точку, с которой его вернули. Кажется, новых гостей больше не предвиделось. «Опустошённая» гостья вздохнула, могло показаться, что она стала как будто бледнее и прозрачнее, но не прекратила иронично улыбаться, показывая, что такие трансформации ей нипочём.
– На то оно и животное, чтобы всё портить, – насмешливо прозвучал ответ из её уст, и более грозно: - Анивайль, ы мы! Пейдиух аа хыфурд унхрыу бет ыма! *
Кошка с неизменно ухмыляющейся мордой, без всякого оттенка стыда и сожаления, пошла на прозвучавшее имя и смиренно улеглась у ног той, которую назвали Фертес. Но ненадолго: как только на неё перестали обращать внимание, крадучись, ускользнула.
Фертес обратилась к двум, вышедшим из её тела:
– Больше дела, меньше слов. Утром прибывают первые гости, и мы должны успеть.
– У тебя уже вошло в привычку предупреждать меня о сюрпризах в последнюю очередь. Имей в виду: у меня своих дел хватает. И если я не успею их сделать, то шеф мне устроит выволочку и минус к вашему пайку, – дама в костюме знала, о чём говорила.
– Расслабься, зануда, занимайся своей работой, кто тебе мешает?.. Ты ж это… рабочая неделя закончилась… - и Фертес закатилась от смеха, наблюдая, как кошка Анивайль, подобравшись по перилам к самой большой картине в фойе, сельскому пейзажу Шрифтштеллербурга, что-то внимательно высматривает на полотне и уже занесла лапу с показавшимися лезвиями-когтями.
– Фу! Не трожь картину! – вскрикнула зло гостья в деловом костюме.
– Тише, Олли, тише, - Фертес подняла палец вверх, - Анивайль что-то почувствовала.
– Просто держи животное рядом…
– Ты можешь сама её контролировать, - Фертес снова засмеялась, - запросто передам тебе это право.
– Э-э, нет! – Олли испуганно взмахнула рукой, но быстро спохватилась и деловито перевела разговор, - Так, хватит болтать, я – наверх, начну с библиотеки и кабинета…
– Разумеется, - Фертес продолжала иронично улыбаться, что явно злило Олли.
Дева в белом, казалось, подтекста в разговоре не услышала: сидела в кресле у камина, глубоко задумавшись.
– Ну а я, как обычно, за самую грязную работу, - усмехнулась Фертес, - подвал, винный погреб и всё такое. Заодно мы с Анивайль поищем местное модеряло. А ты возьми с собой Каруин, пусть украсит галерею, оранжерею и посмотрит, есть ли тут сад. Только не давай ей приводить в порядок спальни, а то гости будут спать сутками.
Кошка издала покашливание, очевидно, обозначавшее смех. От этого звука «проснулась» Каруин:
– Ах да! Пора украшать спальни!
Фертес подавила смех, поманила пальцем Анивайль, и они исчезли за боковой дверью, по всей вероятности ведшей в подвал замка. А Олли взяла белую деву Каруин под локоть, и эти дамы так же неспешно удалились, вверх, по лестнице.
В фойе восстановилась тишина. На некоторое время. И снова была разорвана голосом, новым, идущим от той картины, где несколько минут назад прислушивалась настороженная кошка:
– Апчхи!.. Будь здорова, дражайшая Ровена! Спасибо! Пожалуйста!.. И как вы себе тут промахнулись картиной? Ай-яй! Пф-фф, пылища!
На картине, из-за стога сена, аккуратно сложенного на поле близ Шрифтштеллербурга, промелькнула женская фигура и увеличилась, как если бы отражение в зеркале пошло на своего хозяина. Миловидная дама в черном вечернем платье перегнулась через раму, заглядывая в фойе:
– Высоковато… Надо поискать место поприличнее… А эти-то… Хм-м, нужно быть настороже. Кошечка, конечно, хороша, но плодиться на четверых – это слишком. Посмотрим, во что этот квартет выльется… Ну скажите мне, кто-нибудь, алло! Где тут даме можно отдохнуть с дороги?.. Тишина… Ну и дела… Выходит, я – первая? Вернее, вторая?.. Пятая? Какая ерунда! Нет, про это нельзя никому рассказывать. Иначе пропишут склифософского… Попробуем поискать место отдохновения на другой картине.
Было видно, как дама на картине идёт по направлению к нарисованному замку. Вскоре она исчезла за воротами Шрифтштеллербурга. И в фойе снова стало тихо.
--------------------------------------------------------------------
*Ко мне! Не трогай тут ничего! - I mi! Peidiwch â chyffwrdd unrhyw beth yma - (валл)
Зы. Для тех, кто не знает немецкого. "Шрифтштеллер" - "писатель", "бург" = "город".
Глава четвёртая, в которой рассказывается о новых обитателях замка, нечаянных и приглашённых.
– …Нет, нет и ещё раз нет! – Олии в ужасе схватилась за голову: – под ударом окажемся мы все. Я прошу, не надо!
Фертес стояла у окна, лицом к предутренней черни неба и тонкой светлой полоске, и спокойно выслушивала категоричную отповедь Олии, находящейся за огромным старинным письменным столом. На нём находился знакомый уже нам фонарь, только жёлтый огонь внутри, светил грустнее, рядом с фонарём лежал отсвечивающий зелёным жезл с мелкими листьями на одном из концов. Со стены за диалогом иронично следила дама, которая полчаса назад плутала по сельскому пейзажу на картине в фойе. Сейчас дама лет 25 расслабленно сидела на софе и внимала происходящему, иногда меняя положение ног. Но этого не замечали присутствующие в кабинете. Будь здесь же кошка Анивайль, она бы точно что-то почувствовала, но ни животного, ни белой девы не было, и дама продолжала спокойно подслушивать.
– Скоро светает, и у нас полчаса – не больше… И снег тут старый, обновить бы… - Фертес побарабанила пальцами по стеклу, что-то нарисовала на нём и подула на изображение. Нарисованная бабочка вспорхнула с внешней стороны стекла и полетела куда-то вверх, тяжело взмахивая крыльями. Фертес повернулась к Олли, - он нужен Каруин. Пусть это иллюзия, Каруин другого и не требуется… Когда она требовала близких отношений? Вечная дева и вечное противоречивая потребность в одиночестве и нежности… Тебе, конечно, некогда. Ты не замечаешь, когда она на грани. Только, может быть, чувствуешь, как в тот же момент у тебя покалывает сердце. Она такая, какая родилась. А если нужен ей, значит, нужен и нам.
– Бре-ед… Это самый гадкий кошмар в моей жизни…
– Это для тебя, рациональной и обременённой общественной моралью, бред. Для нас все способы выживания приемлемы. Кстати, и с точки зрения современной морали, ты отстала: этим в Сети грешит каждый второй. Мы же просто сделаем слепок.
– Ты подтасовываешь факты.
Фертес рассмеялась:
– Глупая. Это ты жизни не знаешь. А мнение семи миллиардов людей, которым мы не нужны, не должно волновать. Каждый выживает как может. Открывай уже свой ноутбук: времени мало. Кстати, где Карун?
– Я бы на твоем месте спросила, где Анивайль. Каруин наверху, в спальне, читает Гудкайндовского первого волшебника*. Нашла в библиотеке. А вот кошка опять что-нибудь ломает.
– Кошка пошла на кухню перекусить да проверить работу поваров. Притащила самых лучших, - Фертес подошла к Олли, открыла ноутбук и придвинула к сидящей, - давай, зайди на сайт знакомств, выбери подходящего брюнета… Ну же! У нас двадцать минут.
– Достала… - Олли раздраженно застучала по клавиатуре. Обе гостьи сблизились перед экраном.
Дама с портрета, желая рассмотреть происходящее, изо всех сил вытягивала шею, и безуспешно: не было видно ничего. Поэтому пришлось довольствоваться репликами: «Боже… ну и типажи… Нет… не этот… Вот, что-то более менее… В гугле попробуй набрать… Что за меню? С кем тут вообще знакомиться?..» Наконец, Фертес отстранилась и посмотрела на фонарь: огонь был похож на умирающего светлячка:
– Быстрее, у нас минут семь… Заканчивай и соединяемся.
Олли раздражёно отмахнулась:
– Да я у меня-то почти всё готово. Ты не думаешь, что он слишком идеален? Таких не бывает.
– Ну, добавь какую-нибудь зависимость или порок. А ещё лучше сделай его геем, чтобы Каруин на большее не рассчитывала.
– Хорошая идея, кстати. Ну всё, отправляю запрос… Пять минут требуется.
– Успеем! Я за кошкой…
И в этот момент где-то за окном раздался женский крик, мимо окна пролетел какой-то предмет, затем целая череда проклятий и грохота катящегося предмета по крыше.
– Проклятие! Анивайль! – Фертес протянула руку к Олли, ту, будто воронкой, затянуло в тело визави, и Фертес бросилась к двери, где и растворилась.
*имеется в виду роман Терри Гудкайнда «Первое правило волшебника»
– …Нет, нет и ещё раз нет! – Олии в ужасе схватилась за голову: – под ударом окажемся мы все. Я прошу, не надо!
Фертес стояла у окна, лицом к предутренней черни неба и тонкой светлой полоске, и спокойно выслушивала категоричную отповедь Олии, находящейся за огромным старинным письменным столом. На нём находился знакомый уже нам фонарь, только жёлтый огонь внутри, светил грустнее, рядом с фонарём лежал отсвечивающий зелёным жезл с мелкими листьями на одном из концов. Со стены за диалогом иронично следила дама, которая полчаса назад плутала по сельскому пейзажу на картине в фойе. Сейчас дама лет 25 расслабленно сидела на софе и внимала происходящему, иногда меняя положение ног. Но этого не замечали присутствующие в кабинете. Будь здесь же кошка Анивайль, она бы точно что-то почувствовала, но ни животного, ни белой девы не было, и дама продолжала спокойно подслушивать.
– Скоро светает, и у нас полчаса – не больше… И снег тут старый, обновить бы… - Фертес побарабанила пальцами по стеклу, что-то нарисовала на нём и подула на изображение. Нарисованная бабочка вспорхнула с внешней стороны стекла и полетела куда-то вверх, тяжело взмахивая крыльями. Фертес повернулась к Олли, - он нужен Каруин. Пусть это иллюзия, Каруин другого и не требуется… Когда она требовала близких отношений? Вечная дева и вечное противоречивая потребность в одиночестве и нежности… Тебе, конечно, некогда. Ты не замечаешь, когда она на грани. Только, может быть, чувствуешь, как в тот же момент у тебя покалывает сердце. Она такая, какая родилась. А если нужен ей, значит, нужен и нам.
– Бре-ед… Это самый гадкий кошмар в моей жизни…
– Это для тебя, рациональной и обременённой общественной моралью, бред. Для нас все способы выживания приемлемы. Кстати, и с точки зрения современной морали, ты отстала: этим в Сети грешит каждый второй. Мы же просто сделаем слепок.
– Ты подтасовываешь факты.
Фертес рассмеялась:
– Глупая. Это ты жизни не знаешь. А мнение семи миллиардов людей, которым мы не нужны, не должно волновать. Каждый выживает как может. Открывай уже свой ноутбук: времени мало. Кстати, где Карун?
– Я бы на твоем месте спросила, где Анивайль. Каруин наверху, в спальне, читает Гудкайндовского первого волшебника*. Нашла в библиотеке. А вот кошка опять что-нибудь ломает.
– Кошка пошла на кухню перекусить да проверить работу поваров. Притащила самых лучших, - Фертес подошла к Олли, открыла ноутбук и придвинула к сидящей, - давай, зайди на сайт знакомств, выбери подходящего брюнета… Ну же! У нас двадцать минут.
– Достала… - Олли раздраженно застучала по клавиатуре. Обе гостьи сблизились перед экраном.
Дама с портрета, желая рассмотреть происходящее, изо всех сил вытягивала шею, и безуспешно: не было видно ничего. Поэтому пришлось довольствоваться репликами: «Боже… ну и типажи… Нет… не этот… Вот, что-то более менее… В гугле попробуй набрать… Что за меню? С кем тут вообще знакомиться?..» Наконец, Фертес отстранилась и посмотрела на фонарь: огонь был похож на умирающего светлячка:
– Быстрее, у нас минут семь… Заканчивай и соединяемся.
Олли раздражёно отмахнулась:
– Да я у меня-то почти всё готово. Ты не думаешь, что он слишком идеален? Таких не бывает.
– Ну, добавь какую-нибудь зависимость или порок. А ещё лучше сделай его геем, чтобы Каруин на большее не рассчитывала.
– Хорошая идея, кстати. Ну всё, отправляю запрос… Пять минут требуется.
– Успеем! Я за кошкой…
И в этот момент где-то за окном раздался женский крик, мимо окна пролетел какой-то предмет, затем целая череда проклятий и грохота катящегося предмета по крыше.
– Проклятие! Анивайль! – Фертес протянула руку к Олли, ту, будто воронкой, затянуло в тело визави, и Фертес бросилась к двери, где и растворилась.
*имеется в виду роман Терри Гудкайнда «Первое правило волшебника»
***
Анивайль успела стащить у шеф-повара крупный кусок свежего мяса, быстро расправилась с ним, и теперь можно было подумать о развлечениях. Но в гостевой части замка было безлюдно, ломать и грызть хозяйка запретила, а в случае нарушения устава обещала запереть надолго в подвале. Кроме Фертес, кошка не боялась никого: Каруин была безвольна, а Олли брезговала возиться с наглым животным и, следовательно, не была в авторитете у самого животного.
Навострённые уши уловили где-то любопытные звуки, и Анивайль помчалась к ним, к спальне Каруин, ловко приоткрыла лапой дверь, но заходить не стала.
Каруин уютно устроилась в кресле у окна с раскрытой на коленях книге. Дева не читала: раскрытые страницы сами выразительно повествовали:
«…По обе стороны речки высились белые меловые скалы, разделенные потоком, который стекал в ущелье. Не успел конь остановиться, как Ричард спешился. Он осмотрелся и привязал коня к сумаху, плоды которого уже высохли и съежились. Спустившись с кручи, он увидел узкую тропку среди скользких камней и грязи. По ней он и дошел до входа в пещеру…»
Анивайль легла у порога, зевнув, рассчитывая послушать нечто интересное, прислушавшись, она даже задремала на мгновение. Поймав себя на этом непривычном состоянии, встряхнулась и недовольно вышла из комнаты, посидела, раскачиваясь и жмурясь, как это умеют делать только кошки, и вдруг сорвалась с места, вихрем слетела вниз по ступенькам – и сразу же вверх, собирая в беге морщинами мягкую ковровую дорожку. Полюбовавшись на финише получившейся гармошкой, повторила дважды своей марафонской эстафетой, окончательно спустила дорожку на нижнюю площадку, успокоилась, довольно мурлыкнула, ведь про дорожки её не предупреждали, и она ничего не сломала и не разбила.
Выпустив пар, огромная рыжая тварь вернулась в спальню Каруин и улеглась у порога. Книга уже вещала на три голоса:
«…Едва заметная злобная улыбка появилась на губах Джеймса.
— Это Морд-Сит, — прошептал он. — Ты умрешь.
— Кто это Морд-Сит?
Ричард услышал, как хрипит художник и как хрустят его кости. Джеймс был мертв. Ричард не мог сказать, что он сожалел об этом…»
Анивайль не выдержала всплеска любопытства и осторожно покралась, с предусмотрительными паузами, к говорящей книге и рассеянной деве.
«… Вновь оказавшись на солнечном свете, Ричард прикрыл глаза. И тут он остановился. Прищурившись, он разглядел, что окружен людьми. Воинами. Они были в кожаной форме и кольчугах, с мечами на перевязях и боевыми топорами на поясе.
Впереди стояла женщина с длинным хвостом золотисто-рыжих волос. Она была с головы до пят одета в кожу кроваво-красного цвета, похожую на перчаточную. На животе у нее красовались желтые звезда и полумесяц. Ричард увидел, что и у солдат на груди были изображены такие же полумесяцы и звезды, только красные. Женщина смотрела на него бесстрастно, только чуть заметно улыбалась.
Ричард встал в боевую позицию и положил руку на рукоять меча, но не знал, что делать дальше, поскольку ему не были известны их намерения. Он заметил, что женщина смотрит на что-то позади него. Он услышал, что сзади спустились со скалы еще двое. И тут Ричард дал волю ярости, исходящей от меча, позволив ей захватить его. Ощутив силу гнева, Ричард стиснул зубы.
Женщина щелкнула пальцами и показала на него тем двоим.
— Схватить его!..»
И Анивайль прыгнула.
Каруин испуганно вскрикнула, загораживаясь руками, кошка схватила книгу и успешно сбежала бы с добычей, если бы Каруин не запустила в неё подхваченным тяжёлым канделябром. Анивайль подпрыгнула и, вынося окно вместе с узорчатой решёткой, всей массой своего тяжёлого тела, провалилась в темноту. В комнату тут же ворвался поток хрусткого зимнего воздуха с облаком порхающих снежинок. А спустя мгновения уже без книги показалась удивлённая кошачья морда с лапами, затем все тело подтянулось на лапах и Анивайль запрыгнула в комнату. Отряхнулась от белых бабочек, тут же улетевших за окно, прошмыгнула мимо растерявшейся Каруин, к двери, – и там столкнулась с Фертес. Ловко уклонилась от руки, попытавшееся схватить за загривок и выскользнула за дверь.
Фертес бросилась к окну и наклонилась в полумрак:
– Что это было?
– Книга… - Каруин трясло, и было заметно, что она готова разрыдаться.
– Да нет… там человек… девушка… Ладно, разберемся…
Фертес положила руку на плечо белой деве, и та сразу же растворилась. Теперь единственная в комнате дама как будто стала даже плотнее и менее прозрачной.
– Отремонтируем позже! – она пообещала комнате и выбежала за кошкой.
Анивайль успела стащить у шеф-повара крупный кусок свежего мяса, быстро расправилась с ним, и теперь можно было подумать о развлечениях. Но в гостевой части замка было безлюдно, ломать и грызть хозяйка запретила, а в случае нарушения устава обещала запереть надолго в подвале. Кроме Фертес, кошка не боялась никого: Каруин была безвольна, а Олли брезговала возиться с наглым животным и, следовательно, не была в авторитете у самого животного.
Навострённые уши уловили где-то любопытные звуки, и Анивайль помчалась к ним, к спальне Каруин, ловко приоткрыла лапой дверь, но заходить не стала.
Каруин уютно устроилась в кресле у окна с раскрытой на коленях книге. Дева не читала: раскрытые страницы сами выразительно повествовали:
«…По обе стороны речки высились белые меловые скалы, разделенные потоком, который стекал в ущелье. Не успел конь остановиться, как Ричард спешился. Он осмотрелся и привязал коня к сумаху, плоды которого уже высохли и съежились. Спустившись с кручи, он увидел узкую тропку среди скользких камней и грязи. По ней он и дошел до входа в пещеру…»
Анивайль легла у порога, зевнув, рассчитывая послушать нечто интересное, прислушавшись, она даже задремала на мгновение. Поймав себя на этом непривычном состоянии, встряхнулась и недовольно вышла из комнаты, посидела, раскачиваясь и жмурясь, как это умеют делать только кошки, и вдруг сорвалась с места, вихрем слетела вниз по ступенькам – и сразу же вверх, собирая в беге морщинами мягкую ковровую дорожку. Полюбовавшись на финише получившейся гармошкой, повторила дважды своей марафонской эстафетой, окончательно спустила дорожку на нижнюю площадку, успокоилась, довольно мурлыкнула, ведь про дорожки её не предупреждали, и она ничего не сломала и не разбила.
Выпустив пар, огромная рыжая тварь вернулась в спальню Каруин и улеглась у порога. Книга уже вещала на три голоса:
«…Едва заметная злобная улыбка появилась на губах Джеймса.
— Это Морд-Сит, — прошептал он. — Ты умрешь.
— Кто это Морд-Сит?
Ричард услышал, как хрипит художник и как хрустят его кости. Джеймс был мертв. Ричард не мог сказать, что он сожалел об этом…»
Анивайль не выдержала всплеска любопытства и осторожно покралась, с предусмотрительными паузами, к говорящей книге и рассеянной деве.
«… Вновь оказавшись на солнечном свете, Ричард прикрыл глаза. И тут он остановился. Прищурившись, он разглядел, что окружен людьми. Воинами. Они были в кожаной форме и кольчугах, с мечами на перевязях и боевыми топорами на поясе.
Впереди стояла женщина с длинным хвостом золотисто-рыжих волос. Она была с головы до пят одета в кожу кроваво-красного цвета, похожую на перчаточную. На животе у нее красовались желтые звезда и полумесяц. Ричард увидел, что и у солдат на груди были изображены такие же полумесяцы и звезды, только красные. Женщина смотрела на него бесстрастно, только чуть заметно улыбалась.
Ричард встал в боевую позицию и положил руку на рукоять меча, но не знал, что делать дальше, поскольку ему не были известны их намерения. Он заметил, что женщина смотрит на что-то позади него. Он услышал, что сзади спустились со скалы еще двое. И тут Ричард дал волю ярости, исходящей от меча, позволив ей захватить его. Ощутив силу гнева, Ричард стиснул зубы.
Женщина щелкнула пальцами и показала на него тем двоим.
— Схватить его!..»
И Анивайль прыгнула.
Каруин испуганно вскрикнула, загораживаясь руками, кошка схватила книгу и успешно сбежала бы с добычей, если бы Каруин не запустила в неё подхваченным тяжёлым канделябром. Анивайль подпрыгнула и, вынося окно вместе с узорчатой решёткой, всей массой своего тяжёлого тела, провалилась в темноту. В комнату тут же ворвался поток хрусткого зимнего воздуха с облаком порхающих снежинок. А спустя мгновения уже без книги показалась удивлённая кошачья морда с лапами, затем все тело подтянулось на лапах и Анивайль запрыгнула в комнату. Отряхнулась от белых бабочек, тут же улетевших за окно, прошмыгнула мимо растерявшейся Каруин, к двери, – и там столкнулась с Фертес. Ловко уклонилась от руки, попытавшееся схватить за загривок и выскользнула за дверь.
Фертес бросилась к окну и наклонилась в полумрак:
– Что это было?
– Книга… - Каруин трясло, и было заметно, что она готова разрыдаться.
– Да нет… там человек… девушка… Ладно, разберемся…
Фертес положила руку на плечо белой деве, и та сразу же растворилась. Теперь единственная в комнате дама как будто стала даже плотнее и менее прозрачной.
– Отремонтируем позже! – она пообещала комнате и выбежала за кошкой.
***
Анивайль величественно, как сфинкс, возлежала на письменном столе, положив лапу на клавиатуру по-прежнему раскрытого ноутбука. А за столом сидела дама с картины, бледная и вжавшаяся в спинку стула, не дыша и неподвижная. Фертес поначалу опешила, но потом машинально крепко затворила за собой дверь.
– Вы кто?
Анивайль притворно зевнула, клацнув челюстью.
– Анивайль, брысь! – Фертес сразу пресекла все манипулирования кошки и жестом приказала спрыгнуть со стола, - как вас зовут, мадам?.. Постойте, вы леди Ровена? Не так ли?
Дама кивнула, приходя в себя, с трудом улыбнулась, показав ямочки на бледных щеках.
– Но почему?.. – Фертес перевела взгляд на картину, где как будто бы видела гостью, но там на диванчике восседал невозмутимо первый герцог Шрифтшеллербурга.
– Ваша кошка, кажется, нажала не на те клавиши… - первое, что смогла сказать леди Ровена и схватилась за уши.
Где-то послышался слабый гул, от которого барабанные перепонки ощутимо задрожали, Фертес подбежала к окну и вскрикнула:
– Анивайль, ко мне! Быстро!
Кошка послушно сделала прыжок и исчезла в теле Фертес. Огонь в фонаре тут же вспыхнул, будто добавили свежего масла к фитилю.
– Что там? – Ровена вздохнула то ли с облегчением, то ли от удивления.
– Кажется, новые гости, - Фертес прислушалась, - и внизу разъяренная девушка… Дорогая, я сейчас буду немного не в себе, поэтому, пожалуйста, спуститесь вниз, поприветствуйте девушку. А я попрошу вам принести чего-нибудь сладкого, чтобы успокоиться. Хорошо? – и Фертес улыбнулась, но уже не так весело, как прежде, а более насмешливо.
Леди Ровена что-то пыталась возразить, но Фертес настойчиво её подвела к двери и едва ли не вытолкнула.
– Хамка! – пробормотала леди Ровена, поправила на себе платье и неторопливо спустилась по лестнице, перешагнув через груду ковра, лежащего у лестницы, - какой здесь беспорядок…
Спускаясь со второго этажа на третий, она уже разбирала гневные требовательные постукивания в дверь и приглушённый гневный женский голос:
– Где эта тварь? Откройте мне двери, я сказала! Дайте мне убить эту кошку вместе с её хозяйкой-растяпой!.. Открывайте или я выломаю вашу дверь!
Леди Ровена глубоко выдохнула, поправила волосы и резко открыла дверь. В фойе ввалилась белокурая девушка лет 24-х, ладно скроенная, в странном розовом брючном костюме и с копьём в руках.
– Здравствуйте, - леди Ровена невозмутимо начала речь, не смотря на то, что гостья упала у входа, решительно поднялась и наставила на собеседницу своё копьё, - мы рады вас приветствовать в замке творческого люда. И если вы внимательно посмотрите на убранство, то сразу сможете отметить удивительно сохранившуюся архитектуру времен Шекспира и Петрарки… Простите, как вас зовут, милая, и откуда вы?
– Радда. Госпожа Радда из Морд-Сида, что в Д'Харе… - гостья была обескуражена спокойным тоном, - а вы, простите?..
– Леди Ровена, прибыла с севера. Тоже гость в этом замке, и хочу сказать, что…
Но она не договорила, потому что через открытую дверь было видно остановившуюся странную процессию у ворот. Ворота гостеприимно раскрылись (Госпожа Радда и леди Ровена вышли поглазеть на это зрелище) перед мрачной толпой. От толпы отделились десять человек, одетых во всё чёрное, с капюшонами, надвинутыми по самый подбородок. Из экипажа внушительных размеров они вытащили гроб и молча пронесли его в замок, мимо раскрывших рты Ровены и Радды, поставили гроб по середине фойе и, ничего не объясняя, вернулись к ожидающим у ворот. И вся процессия двинулась прочь в таком же полнейшем молчании, оставив у ворот только одинокую фигуру.
– А?.. – всё что сумела сказать Радда.
И Ровена с Раддой бросились к гробу, у него нерешительно переглянулись.
– Отодвигаем? – леди Ровена решительно положила руки на крышку гроба.
– Н-не знаю… - Радду передёрнуло, но она просунула в щель копьё, намереваясь помочь.
Дамы кряхтя сдвинули крышку и ахнули, не сговариваясь:
– Вау!
В гробу лежала девушка, бледная, но с яркими губами и смоляными волосами, растрепавшимися на подушке. В руке у девушки было надкушенное яблоко.
– Белоснежка! – выдохнули свидетели этого зрелища.
Белоснежка открыла глаза:
– Это как посмотреть. Ну что, мы приехали? – и недовольно поморщилась от вскрика присутствующих дам, не ожидавших признаков жизни в содержимом гроба. Села, осматриваясь, - Укуси меня вампир! Знатный катафалк!
Ровена и Радда переглянулись:
– А как же яблоко?
«Белоснежка» посмотрела на руку:
– А, ну… это… я просто люблю иногда перекусить в дороге, - и легко выпрыгнула из гроба, потянулась, откусила от яблока и деловито прошлась по фойе, - зашибись прикольно… Меня, между прочим, зовут Лестада. Обращайтесь, если что, - и вопросительно уставилась на собеседниц.
– Ровена…
– Радда…
– Классное копьё. У меня такое же было, - Лестада дожёвывала яблоко, - только малость покрасивее. Можно взять в любом художественном магазине краски и лак и немного его привести в порядок… У вас тоже классное платье, - За минуту Лестада успела отвесить всем присутствующим комплименты и теперь призадумалась: о чём бы ещё поговорить.
– Но … э-э-э… ваш гро… ваша кровать, я надеюсь, не будет тут находиться постоянно? – леди Ровена неуверенно предположила.
– Конечно, заберу к себе…
В этот неловкий момент замок встряхнуло. Дверь, остававшаяся приоткрытой, захлопнулась от ударной волны. И сразу же вспыхнул огонь в камине, пополз по заботливо приготовленным поленьям.
- Весело тут у вас,- пробормотала Радда и крепче сцепила пальцы на копье.
Анивайль величественно, как сфинкс, возлежала на письменном столе, положив лапу на клавиатуру по-прежнему раскрытого ноутбука. А за столом сидела дама с картины, бледная и вжавшаяся в спинку стула, не дыша и неподвижная. Фертес поначалу опешила, но потом машинально крепко затворила за собой дверь.
– Вы кто?
Анивайль притворно зевнула, клацнув челюстью.
– Анивайль, брысь! – Фертес сразу пресекла все манипулирования кошки и жестом приказала спрыгнуть со стола, - как вас зовут, мадам?.. Постойте, вы леди Ровена? Не так ли?
Дама кивнула, приходя в себя, с трудом улыбнулась, показав ямочки на бледных щеках.
– Но почему?.. – Фертес перевела взгляд на картину, где как будто бы видела гостью, но там на диванчике восседал невозмутимо первый герцог Шрифтшеллербурга.
– Ваша кошка, кажется, нажала не на те клавиши… - первое, что смогла сказать леди Ровена и схватилась за уши.
Где-то послышался слабый гул, от которого барабанные перепонки ощутимо задрожали, Фертес подбежала к окну и вскрикнула:
– Анивайль, ко мне! Быстро!
Кошка послушно сделала прыжок и исчезла в теле Фертес. Огонь в фонаре тут же вспыхнул, будто добавили свежего масла к фитилю.
– Что там? – Ровена вздохнула то ли с облегчением, то ли от удивления.
– Кажется, новые гости, - Фертес прислушалась, - и внизу разъяренная девушка… Дорогая, я сейчас буду немного не в себе, поэтому, пожалуйста, спуститесь вниз, поприветствуйте девушку. А я попрошу вам принести чего-нибудь сладкого, чтобы успокоиться. Хорошо? – и Фертес улыбнулась, но уже не так весело, как прежде, а более насмешливо.
Леди Ровена что-то пыталась возразить, но Фертес настойчиво её подвела к двери и едва ли не вытолкнула.
– Хамка! – пробормотала леди Ровена, поправила на себе платье и неторопливо спустилась по лестнице, перешагнув через груду ковра, лежащего у лестницы, - какой здесь беспорядок…
Спускаясь со второго этажа на третий, она уже разбирала гневные требовательные постукивания в дверь и приглушённый гневный женский голос:
– Где эта тварь? Откройте мне двери, я сказала! Дайте мне убить эту кошку вместе с её хозяйкой-растяпой!.. Открывайте или я выломаю вашу дверь!
Леди Ровена глубоко выдохнула, поправила волосы и резко открыла дверь. В фойе ввалилась белокурая девушка лет 24-х, ладно скроенная, в странном розовом брючном костюме и с копьём в руках.
– Здравствуйте, - леди Ровена невозмутимо начала речь, не смотря на то, что гостья упала у входа, решительно поднялась и наставила на собеседницу своё копьё, - мы рады вас приветствовать в замке творческого люда. И если вы внимательно посмотрите на убранство, то сразу сможете отметить удивительно сохранившуюся архитектуру времен Шекспира и Петрарки… Простите, как вас зовут, милая, и откуда вы?
– Радда. Госпожа Радда из Морд-Сида, что в Д'Харе… - гостья была обескуражена спокойным тоном, - а вы, простите?..
– Леди Ровена, прибыла с севера. Тоже гость в этом замке, и хочу сказать, что…
Но она не договорила, потому что через открытую дверь было видно остановившуюся странную процессию у ворот. Ворота гостеприимно раскрылись (Госпожа Радда и леди Ровена вышли поглазеть на это зрелище) перед мрачной толпой. От толпы отделились десять человек, одетых во всё чёрное, с капюшонами, надвинутыми по самый подбородок. Из экипажа внушительных размеров они вытащили гроб и молча пронесли его в замок, мимо раскрывших рты Ровены и Радды, поставили гроб по середине фойе и, ничего не объясняя, вернулись к ожидающим у ворот. И вся процессия двинулась прочь в таком же полнейшем молчании, оставив у ворот только одинокую фигуру.
– А?.. – всё что сумела сказать Радда.
И Ровена с Раддой бросились к гробу, у него нерешительно переглянулись.
– Отодвигаем? – леди Ровена решительно положила руки на крышку гроба.
– Н-не знаю… - Радду передёрнуло, но она просунула в щель копьё, намереваясь помочь.
Дамы кряхтя сдвинули крышку и ахнули, не сговариваясь:
– Вау!
В гробу лежала девушка, бледная, но с яркими губами и смоляными волосами, растрепавшимися на подушке. В руке у девушки было надкушенное яблоко.
– Белоснежка! – выдохнули свидетели этого зрелища.
Белоснежка открыла глаза:
– Это как посмотреть. Ну что, мы приехали? – и недовольно поморщилась от вскрика присутствующих дам, не ожидавших признаков жизни в содержимом гроба. Села, осматриваясь, - Укуси меня вампир! Знатный катафалк!
Ровена и Радда переглянулись:
– А как же яблоко?
«Белоснежка» посмотрела на руку:
– А, ну… это… я просто люблю иногда перекусить в дороге, - и легко выпрыгнула из гроба, потянулась, откусила от яблока и деловито прошлась по фойе, - зашибись прикольно… Меня, между прочим, зовут Лестада. Обращайтесь, если что, - и вопросительно уставилась на собеседниц.
– Ровена…
– Радда…
– Классное копьё. У меня такое же было, - Лестада дожёвывала яблоко, - только малость покрасивее. Можно взять в любом художественном магазине краски и лак и немного его привести в порядок… У вас тоже классное платье, - За минуту Лестада успела отвесить всем присутствующим комплименты и теперь призадумалась: о чём бы ещё поговорить.
– Но … э-э-э… ваш гро… ваша кровать, я надеюсь, не будет тут находиться постоянно? – леди Ровена неуверенно предположила.
– Конечно, заберу к себе…
В этот неловкий момент замок встряхнуло. Дверь, остававшаяся приоткрытой, захлопнулась от ударной волны. И сразу же вспыхнул огонь в камине, пополз по заботливо приготовленным поленьям.
- Весело тут у вас,- пробормотала Радда и крепче сцепила пальцы на копье.
Глава пятая, в которой Замок встречает трёх необычных джентльменов.
Они появились из снежной воронки, один за другим, всадники в чёрных накидках и капюшонах, надвинутых на лица. За первыми пятью, освещавшими дорогу факелами, показался экипаж, мрачный, как и его сопровождающие, затем – остальные всадники.
Джентльмен, раскуривавший трубку недалеко от ворот замка, посторонился, пропуская странную процессию, не задавая вопросов и невозмутимо наблюдая за происходящим. У ворот черные странники спешились со своих вороных коней, несколько человек вынесли из экипажа гроб, поднялись с ним в замок и вернулись уже без своей ноши. Процессия тронулась, исчезнув в другом вихре, появившемся по другую сторону от джентльмена.
Без факелов снова стало темно, но джентльмен по-прежнему не уходил и попыхивал трубкой, будто не решаясь войти во всё ещё открытые ворота или ожидая чего-то. Сюрприз не заставил себя долго ждать. Вскоре, на том же месте, где кружилась снежная воронка, что-то непонятное стало происходить с воздухом. Как пламя прожигает бумагу, заставляя её темнеть пятнами, затем пожирая и корёжа эти коричневые края, – и, наконец, вырываясь наружу из обуглившейся бумаги; так и ночь была разорвана тихим гулом и белым негативом, разрушающим часть темноты. Как только края светлых дыр во тьме обозначились, пламя света заиграло переливами северного сияния, набирая яркость и силу.
– Ох**еть! – джентльмен отступил ещё ближе к стене закрыл лицо рукой: смотреть на этот ослепительный свет было невозможно. Даже снежные бабочки упорхнули подальше от опасности, которая чувствовалась рядом.
Пфах-х!! Сияние вспыхнуло вспышкой фотографа, на секунду осветив всё в округе и снося ударной волной с ног джентльмена, покачнув тяжелые призамковые ворота и где-то глухо захлопнув открытую входную дверь в замке.
И процесс обратился: снова только переливающееся плазменное пятно воздуха, медленно тускнеющее и сливающееся с предрассветными сумерками.
Рядом на земле лежал человек. Впрочем, недолго. Застонал, пошевелившись, тяжело поднялся и стал отряхиваться, попутно проверяя себя, цел ли. «Шмяк!» - из пятна вылетела шляпа и приземлилась рядом.
– Ну и что за хрень тут сейчас шандарахнула? – джентльмен рядом платком вытирал совё лицо, не выпуская из сжатых зубов трубку.
– Живой! Йаху-у-у! – выплюнутый вспышкой молодой человек увидел, что он не один, от радости чуть не бросился на шею незнакомцу, но был остановлен коротким «ну-ну!» всё через те же сжатые зубы.
– Я – Скирлин! – молодой человек поклонился, – аватар проявления Императора Ада. А вы, сэр?
– Православный, слава тебе, Господи… – джентльмен постучал трубкой по призамковой стене, выбивая остатки табака, достал из кармана табакерку и снова набил трубку, интересуясь попутно. – Ну и как там у вас…Какой цвет нынче в моде?
– Оливковый, сэр, – вежливо ответил Скирлин, – послушайте, я действительно создан как демонический изотоп Истинного для странствий по временам и пространствам данной периодической системы, созданной в результате Большого Взрыва. Мой период полураспада составляет 2,3 септиллиона лет, что примерно в 160 триллионов лет больше оценочного возраста Вселенной…
Джентльмен раскурил трубку и полез в нагрудный карман, достал оттуда металлическую флягу, открутил крышку и, когда собеседник сделал паузу, протянул:
– На, поправь здоровье. От души тебя в полёте засп***расило… Пей, не стесняйся. Мадэ бай ключница оф Эвил Имперор…
Скирлин вопросительно сделал глоток и закашлялся. Джентльмен похлопал по спине:
– А говоришь из ада… Всего 70 оборотов, или нынче в аду прохладно?
– Я же изотоп, – откашливаясь оправдался Скирлин.
– Пошли, изотоп, нас уже ждут… кущи разврата и гурии с адски соблазнительными формами. Тебе должно понравиться. Пардон, господин Никольский. Но ты можешь звать меня Мариной. Я пошутил. Мишей… – джентльмен в темноте протянул руку, которую Скирлин с пылкостью пожал.
Никольский повлёк Скирлина за собой, в открытые ворота. Те незамедлительно закрылись, окончательно щёлкнув замком, словно больше никого не ждали. Неторопливо беседуя меж собой, о Большом Взрыве, о больнице в Бедламе и урагане Сэнди, мужчины дошли до ступенек, поднялись и уселись на самой верхней, не обращая внимания на снежных бабочек. По очереди прихлебывая из фляги, они просидели там некоторое время, пока не кончилась огненная вода и кромка неба на востоке не окрасилась в заметный розовый свет.
Никольский убрал флягу в карман, помог Скирлину, заметно шатающемуся, подняться, и мужчины подошли к двери, недолго поспорили, кому стучаться, но дверь открылась сама.
– Сразу видно, японцы делали! – объяснил это чудо Скирлину Никольский, и они шагнули в светлое пустое фойе.
Они появились из снежной воронки, один за другим, всадники в чёрных накидках и капюшонах, надвинутых на лица. За первыми пятью, освещавшими дорогу факелами, показался экипаж, мрачный, как и его сопровождающие, затем – остальные всадники.
Джентльмен, раскуривавший трубку недалеко от ворот замка, посторонился, пропуская странную процессию, не задавая вопросов и невозмутимо наблюдая за происходящим. У ворот черные странники спешились со своих вороных коней, несколько человек вынесли из экипажа гроб, поднялись с ним в замок и вернулись уже без своей ноши. Процессия тронулась, исчезнув в другом вихре, появившемся по другую сторону от джентльмена.
Без факелов снова стало темно, но джентльмен по-прежнему не уходил и попыхивал трубкой, будто не решаясь войти во всё ещё открытые ворота или ожидая чего-то. Сюрприз не заставил себя долго ждать. Вскоре, на том же месте, где кружилась снежная воронка, что-то непонятное стало происходить с воздухом. Как пламя прожигает бумагу, заставляя её темнеть пятнами, затем пожирая и корёжа эти коричневые края, – и, наконец, вырываясь наружу из обуглившейся бумаги; так и ночь была разорвана тихим гулом и белым негативом, разрушающим часть темноты. Как только края светлых дыр во тьме обозначились, пламя света заиграло переливами северного сияния, набирая яркость и силу.
– Ох**еть! – джентльмен отступил ещё ближе к стене закрыл лицо рукой: смотреть на этот ослепительный свет было невозможно. Даже снежные бабочки упорхнули подальше от опасности, которая чувствовалась рядом.
Пфах-х!! Сияние вспыхнуло вспышкой фотографа, на секунду осветив всё в округе и снося ударной волной с ног джентльмена, покачнув тяжелые призамковые ворота и где-то глухо захлопнув открытую входную дверь в замке.
И процесс обратился: снова только переливающееся плазменное пятно воздуха, медленно тускнеющее и сливающееся с предрассветными сумерками.
Рядом на земле лежал человек. Впрочем, недолго. Застонал, пошевелившись, тяжело поднялся и стал отряхиваться, попутно проверяя себя, цел ли. «Шмяк!» - из пятна вылетела шляпа и приземлилась рядом.
– Ну и что за хрень тут сейчас шандарахнула? – джентльмен рядом платком вытирал совё лицо, не выпуская из сжатых зубов трубку.
– Живой! Йаху-у-у! – выплюнутый вспышкой молодой человек увидел, что он не один, от радости чуть не бросился на шею незнакомцу, но был остановлен коротким «ну-ну!» всё через те же сжатые зубы.
– Я – Скирлин! – молодой человек поклонился, – аватар проявления Императора Ада. А вы, сэр?
– Православный, слава тебе, Господи… – джентльмен постучал трубкой по призамковой стене, выбивая остатки табака, достал из кармана табакерку и снова набил трубку, интересуясь попутно. – Ну и как там у вас…Какой цвет нынче в моде?
– Оливковый, сэр, – вежливо ответил Скирлин, – послушайте, я действительно создан как демонический изотоп Истинного для странствий по временам и пространствам данной периодической системы, созданной в результате Большого Взрыва. Мой период полураспада составляет 2,3 септиллиона лет, что примерно в 160 триллионов лет больше оценочного возраста Вселенной…
Джентльмен раскурил трубку и полез в нагрудный карман, достал оттуда металлическую флягу, открутил крышку и, когда собеседник сделал паузу, протянул:
– На, поправь здоровье. От души тебя в полёте засп***расило… Пей, не стесняйся. Мадэ бай ключница оф Эвил Имперор…
Скирлин вопросительно сделал глоток и закашлялся. Джентльмен похлопал по спине:
– А говоришь из ада… Всего 70 оборотов, или нынче в аду прохладно?
– Я же изотоп, – откашливаясь оправдался Скирлин.
– Пошли, изотоп, нас уже ждут… кущи разврата и гурии с адски соблазнительными формами. Тебе должно понравиться. Пардон, господин Никольский. Но ты можешь звать меня Мариной. Я пошутил. Мишей… – джентльмен в темноте протянул руку, которую Скирлин с пылкостью пожал.
Никольский повлёк Скирлина за собой, в открытые ворота. Те незамедлительно закрылись, окончательно щёлкнув замком, словно больше никого не ждали. Неторопливо беседуя меж собой, о Большом Взрыве, о больнице в Бедламе и урагане Сэнди, мужчины дошли до ступенек, поднялись и уселись на самой верхней, не обращая внимания на снежных бабочек. По очереди прихлебывая из фляги, они просидели там некоторое время, пока не кончилась огненная вода и кромка неба на востоке не окрасилась в заметный розовый свет.
Никольский убрал флягу в карман, помог Скирлину, заметно шатающемуся, подняться, и мужчины подошли к двери, недолго поспорили, кому стучаться, но дверь открылась сама.
– Сразу видно, японцы делали! – объяснил это чудо Скирлину Никольский, и они шагнули в светлое пустое фойе.
Наверное текст переполнен каким-то юмором,
а я всё "перлы, перлы...":
"есть не стала, а возложила ещё теплый труп..."
"спал как никогда нервно"
"гостья взяла курс к парадной лестнице"
"то ли зарычал, то ли заскулила"
"вышагнул новый персонаж"
"фойе пополнилось ещё одной гостьей"
"кошку, старательно чавкающую..."
"насмешливо прозвучал ответ из её уст"
"Кошка издала покашливание"
"лицом к предутренней черни"
"бросилась к окну и наклонилась в полумрак"
"Спускаясь со второго этажа на третий..."
"В фойе ввалилась белокурая девушка"
"– Здравствуйте, - леди Ровена невозмутимо начала речь"
"Ровена с Раддой бросились к гробу, у него нерешительно переглянулись"
"ахнули, не сговариваясь:
– Вау!"
"...не ожидавших признаков жизни в содержимом гроба"
"потянулась, откусила от яблока и деловито прошлась по фойе"
"– Ох**еть! – джентльмен..."
"– Ну и что за хрень тут сейчас шандарахнула? – джентльмен..."
"был остановлен коротким «ну-ну!» всё через те же сжатые зубы"
а я всё "перлы, перлы...":
"есть не стала, а возложила ещё теплый труп..."
"спал как никогда нервно"
"гостья взяла курс к парадной лестнице"
"то ли зарычал, то ли заскулила"
"вышагнул новый персонаж"
"фойе пополнилось ещё одной гостьей"
"кошку, старательно чавкающую..."
"насмешливо прозвучал ответ из её уст"
"Кошка издала покашливание"
"лицом к предутренней черни"
"бросилась к окну и наклонилась в полумрак"
"Спускаясь со второго этажа на третий..."
"В фойе ввалилась белокурая девушка"
"– Здравствуйте, - леди Ровена невозмутимо начала речь"
"Ровена с Раддой бросились к гробу, у него нерешительно переглянулись"
"ахнули, не сговариваясь:
– Вау!"
"...не ожидавших признаков жизни в содержимом гроба"
"потянулась, откусила от яблока и деловито прошлась по фойе"
"– Ох**еть! – джентльмен..."
"– Ну и что за хрень тут сейчас шандарахнула? – джентльмен..."
"был остановлен коротким «ну-ну!» всё через те же сжатые зубы"
сивер
И не лень было разбирать по костям френд-стори?))) Выкладываю её с пылу и жару, как говорится, ибо склонность к удению тем имею. %)
Ну а в отмеченных фразах ничего не вижу особенного. Третий снизу огрызок порадовал своим диссонансом.
И не лень было разбирать по костям френд-стори?))) Выкладываю её с пылу и жару, как говорится, ибо склонность к удению тем имею. %)
Ну а в отмеченных фразах ничего не вижу особенного. Третий снизу огрызок порадовал своим диссонансом.
***
Гостьи были приглашены девой в белом на второй этаж, в более уютную гостиную, где и температура была теплее, и вокруг камина уже стояли полукругом семь кресел и столик посередине, сервированный чашками, чайником и тарелками со сладостями и лёгкой закуской. Беседа оживилась, только Каруин мало принимала участия, всё больше отмалчиваясь и, как будто, подрёмывая. Ровена на ушко Радде предположила, что дева в белом находится под воздействием каких-то наркотиков: очень уж было похоже на транс. И «живая» троица перестала обращать внимание на безмолвную фигуру, увлекшись знакомством.
У входа, ещё не будучи замеченными дамами, Никольский толкнул Скирлина в бок:
– Смотри, какая поляна! Выбор не дурён.
– Хороши… Ах, хороши, чертовки! Надо бы рассмотреть поближе эти прелестные создания, – Скирлин решительно поплыл к сидящим у камелька:
– Доброго утра, мадмуазели! – в ответ прозвучали одобрительные приветственные возгласы и смех, – Скирлин, имею честь представиться…
Дамы благодарственно протягивали руки для поцелуев. Никольский же только коротко пожал пальцы и сразу небрежно развалился в кресле напротив Каруин.
Беседа не успела завязаться: как только подвижный Скирлин уселся в кресло, рядом с пустующим, как через мгновение со столика в воздух поднялся белый, свернутый в конверт, лист, до сих пор почивавший среди тарелок с закусками.
Конверт развернулся, и заговорил голосом отсутствующей Фертес:
– Шрифтштеллербург в моём скромном лице рад вас приветствовать, друзья. Целый век он пустовал из-за заклятия, наложенного на него Злобным Критиком. (Голос помолчал, нагнетая интригу). Но раз в столетие замку, оплоту литературы и искусства, представляется шанс – стать центром зарождения товарищества, а так же местом решения главного вопроса столетия. Волею судьбы вы попали в этот замок, и его судьба, как и ваша, теперь только в ваших руках. Чтобы снять проклятие, нам нужно будет ровно 70 дней наполнять его магией наших слов и чудесных историй… (Вдруг повисла пауза, как если бы при записи возникла заминка со стороны диктора. Прошуршали разрываемые и скомкиваемые листы бумаги, и голос продолжил более торопливо и небрежно) Короче, ваши апартаменты на втором и третьем этаже, днём постарайтесь не выходить, чтобы туристы и обслуга вас не приняла за привидения. Еда будет вам доставляться в номер. После заката становятся доступными библиотечный сервис и картинная галерея. Встречаемся здесь вечером, как только герр Эмерамус закроет двери за последним посетителем. Особо не палитесь, а то журналисты понабегут и обломись тогда наша миссия… (Голос опять ушёл в какое-то шуршание).
Ровена с Лестадой переглянулись.
– Весь пафос обломала, - Лестада показала жест пальцем вниз.
– А кто ещё не приехал? – полюбопытствовала в паузе Радда: одно кресло все-таки оставалось пустым.
Письмо ответило:
– Шестеро одного опоздавшего не ждут. Моя сестра Карун покажет вам ваши спальни. Увидимся сегодня вечером. Приятного отдыха и всё такое бла-бла-бла, – письмо обессиленное словесным потоком упало на тарелку с пирожными.
– «Бла-бла-бла»! – Скирлин восхитился, – как быстро меняется этот язык!
– Кстати, да, – Лестада поднялась вслед за Каруин, – я днём сплю, так что мне давно пора.
– А я подумаю, чем мне заняться, – госпожа Радда встала, хмурясь вежливо протянутой руке Скирлина, – Морд-Сиды сами решают, что им делать, а что нет. И вообще, мне нужно найти выход из этого замка.
– Все входы и выходы для находящихся здесь временно блокированы до окончания миссии,– письмо заставило некоторых присутствующих вздрогнуть.
Радда в гневе скомкала письмо и бросила его в камин.
– Зря! – успело сказать письмо и утонуло в пламени.
– Ну, спать так спать, а похулиганим позже, – леди Ровена уже стояла возле лестницы, – так где там моя спальня?
Гостьи были приглашены девой в белом на второй этаж, в более уютную гостиную, где и температура была теплее, и вокруг камина уже стояли полукругом семь кресел и столик посередине, сервированный чашками, чайником и тарелками со сладостями и лёгкой закуской. Беседа оживилась, только Каруин мало принимала участия, всё больше отмалчиваясь и, как будто, подрёмывая. Ровена на ушко Радде предположила, что дева в белом находится под воздействием каких-то наркотиков: очень уж было похоже на транс. И «живая» троица перестала обращать внимание на безмолвную фигуру, увлекшись знакомством.
У входа, ещё не будучи замеченными дамами, Никольский толкнул Скирлина в бок:
– Смотри, какая поляна! Выбор не дурён.
– Хороши… Ах, хороши, чертовки! Надо бы рассмотреть поближе эти прелестные создания, – Скирлин решительно поплыл к сидящим у камелька:
– Доброго утра, мадмуазели! – в ответ прозвучали одобрительные приветственные возгласы и смех, – Скирлин, имею честь представиться…
Дамы благодарственно протягивали руки для поцелуев. Никольский же только коротко пожал пальцы и сразу небрежно развалился в кресле напротив Каруин.
Беседа не успела завязаться: как только подвижный Скирлин уселся в кресло, рядом с пустующим, как через мгновение со столика в воздух поднялся белый, свернутый в конверт, лист, до сих пор почивавший среди тарелок с закусками.
Конверт развернулся, и заговорил голосом отсутствующей Фертес:
– Шрифтштеллербург в моём скромном лице рад вас приветствовать, друзья. Целый век он пустовал из-за заклятия, наложенного на него Злобным Критиком. (Голос помолчал, нагнетая интригу). Но раз в столетие замку, оплоту литературы и искусства, представляется шанс – стать центром зарождения товарищества, а так же местом решения главного вопроса столетия. Волею судьбы вы попали в этот замок, и его судьба, как и ваша, теперь только в ваших руках. Чтобы снять проклятие, нам нужно будет ровно 70 дней наполнять его магией наших слов и чудесных историй… (Вдруг повисла пауза, как если бы при записи возникла заминка со стороны диктора. Прошуршали разрываемые и скомкиваемые листы бумаги, и голос продолжил более торопливо и небрежно) Короче, ваши апартаменты на втором и третьем этаже, днём постарайтесь не выходить, чтобы туристы и обслуга вас не приняла за привидения. Еда будет вам доставляться в номер. После заката становятся доступными библиотечный сервис и картинная галерея. Встречаемся здесь вечером, как только герр Эмерамус закроет двери за последним посетителем. Особо не палитесь, а то журналисты понабегут и обломись тогда наша миссия… (Голос опять ушёл в какое-то шуршание).
Ровена с Лестадой переглянулись.
– Весь пафос обломала, - Лестада показала жест пальцем вниз.
– А кто ещё не приехал? – полюбопытствовала в паузе Радда: одно кресло все-таки оставалось пустым.
Письмо ответило:
– Шестеро одного опоздавшего не ждут. Моя сестра Карун покажет вам ваши спальни. Увидимся сегодня вечером. Приятного отдыха и всё такое бла-бла-бла, – письмо обессиленное словесным потоком упало на тарелку с пирожными.
– «Бла-бла-бла»! – Скирлин восхитился, – как быстро меняется этот язык!
– Кстати, да, – Лестада поднялась вслед за Каруин, – я днём сплю, так что мне давно пора.
– А я подумаю, чем мне заняться, – госпожа Радда встала, хмурясь вежливо протянутой руке Скирлина, – Морд-Сиды сами решают, что им делать, а что нет. И вообще, мне нужно найти выход из этого замка.
– Все входы и выходы для находящихся здесь временно блокированы до окончания миссии,– письмо заставило некоторых присутствующих вздрогнуть.
Радда в гневе скомкала письмо и бросила его в камин.
– Зря! – успело сказать письмо и утонуло в пламени.
– Ну, спать так спать, а похулиганим позже, – леди Ровена уже стояла возле лестницы, – так где там моя спальня?
***
В комнате было холодно. Очень холодно. Вынесенное вздорной кошкой окно было возвращено на место, кода вся комната успела остыть, а камин никак не мог согреть стены и постель, кажущуюся сырой.
В комнате вообще было влажно от залетевшего роя снежинок, растаявших и теперь скапливающихся слоем воды на запотевшем стекле.
Каруин, закутавшись в плед, пальцем рисовала непонятные вензеля и знаки на стекле, разрушая равномерный мутный слой. Начертав фигуру, дева припала к ней губами и зашептала: «Ах, как он мил!..» Отошла от окна, за которым занималась заря и солнце готовилось выпростать свои лучи на свободу. У камина было теплее. Уселась в кресло и прижала к щеке край теплого пледа: «Необыкновенный!.. – закрыла глаза, вспоминая события последнего часа.
Вот она поднимается по лестнице, спотыкается, а мсье Никольский услужливо подхватывает её на руки и несёт до самого верха, где ставит на ноги и язвительно говорит:
– Я думал, в этом возрасте уже умеют ходить.
А прощаясь только сухо кивнул и спросил, есть ли в его комнате бар, а получив ответ, закрыл дверь перед самым носом, негодяй. Негодяй… Но такой милый… Каруин, потянувшись к каминной полке, налила в стакан воды из графина, отпила немного и задумалась. Пока он нес её по лестнице, ей показалось, что его губы слегка коснулись её кожи возле уха… Или не показалось? Вроде как он даже вдохнул её запах… Или, всё-таки, показалось?
Рука рассеянно опустилась, и вода выплеснулась в камин, в огонь, и зашипела паром. Каруин не обратила на это внимания, только вяло поставила пустой стакан на пол, возле кресла.
– Почему он одновременно и гадок, и мил? – томительная нега сковала тело, – о, приди, приди!
Бледный луч солнца, скупого по-зимнему, прорвавшись через оплывшие на стекле символы, упал на пол и коснулся содержимого камина, где всё ещё шипели мокрые дрова.
– Дай мне знак, что это ты! – продолжала бормотать свои заклинания дева, – не будь так жесток!..
Луч на полу дрогнул от тени пролетевшей за окном птицы, потом ещё другой… От камина в воздухе поплыла струйка пара, кудрявясь вместе с игрой света на полу и рождая прозрачную фигуру. Сначала ноги, потом сюртук, облегающий стройное тело, трость, руки, плечи, голову и цилиндр на ней – газообразная фигура плотнела от тянущихся к ней лучей и воды, словно в невесомости плывшей из графина к персонажу явно мужского рода.
Обретя цвет и плотность, гость обратился к грезящей Каруин своим тёплым бархатистым, с хрипотцой, голосом:
– Добрый вечер, мадмуазель!
Каруин вздрогнула и, наверное, закричала бы, но гость преклонил колени и припал к рукам дамы, – О, простите, мадмузель, что напугал Вас. Это был единственный способ проникнуть в замок: все пути были так крепко перекрыты, что мне пришлось буквально облететь весь замок несколько раз в поисках решения. Засим могу смело вас уверить: вы спасли мне… честь…
И голос всё шептал и шептал, обволакивая и увлекая за собой к кровати:
– Я устал… Эта дорога была такой сложной… Зимой путешествовать совершенно невозможно: леденеешь и падаешь вниз, разбиваешься на миллион осколков, а это больно… Но я надеюсь здесь найти в вашем лице приятное моему сердцу отдохновение и покой…
Каруин уже чувствовала, как всё её тело слабеет, а губы раскрываются и тянутся к этому голосу. Глухой и далёкий стук в дверь никак не мог разорвать эту пелену сладкого сиропа звуков и ощущений, и вот уже руки сами обвивают шею незнакомца, и…
– Лол, это что за пижон? – внезапно рядом раздался ироничный и недоуменный знакомый голос, и вырвал из наваждения.
Каруин ахнула и отстранилась: на пороге стоял Никольский, в полу-расстегнутой рубахе, с пустой бутылкой в руках.
На вопросительные взгляды обнимавшихся (а сомнений быть не могло) и отпрянувших друг от друга Каруин и незнакомца, Никольский криво сделал книксен, одной рукой приподнимая край рубахи, другой – бутылку.
– Бонжур, абажур, леди и прочие бледи. У меня закончился коньяк. Да его тут и было-то практически…– пьяный гость издал неприличный звук губами и развязно подошёл к парочке, протянул руку «пижону»: – Николя Саркози. Я пошутил, сэ-э-эр. Михаил. Парле-па по-нашему, мсье?
– Дэ. Джаста Дэ, - галантно ответил воплощенный из игры света и воды, – смею вас уверить, сэ-э-р, что мое слово честного джентльмена можно справедливо считать порукой невинности мадемуазель.
– Ни разу не посомневался… Молчу-молчу, – пьяный Никольский обратил внимании на смущение дамы, вручил ей пустую бутылку со словами «Совсем пустая» и повлёк Джасту Дэ к выходу из комнаты, – слушай, все уже того… спят, а я не могу. Твоя комната таки рядом с моей, а бар пустой, в моей. В твоей еще нет. Пошли, размочим знакомство… Тут такое дело…
Каруин, открыв рот, проводила взглядом удаляющихся под руку джентльменов, вздохнула, закрыла плотно дверь и забралась на кровать. Время и правда было позднее: начинался день, и самое время было спать. Солнце за окном, устыдившись своего недавнего оптимизма, тоже облеклось в серый лед туч, где-то наверху скрипнул несколько раз флюгер, резко поворачиваясь от порывов ветра. И в камине загудело, завыло.
Каруин и все ночные гости, кроме распивающих за знакомство Джасты Дэ и Никольского, уснули, не зная, что бабочковый снег сменился обычным; что собака Альба скреблась в дверь замка, желая разобраться в непонятных запахах; что господин Эмерамус велел своей фрау Хельме приготовить свой праздничный костюм; что бургомистр распрощавшись с пастором ехал домой с твёрдым намерением вздремнуть перед составлением нового приказа; что Шрифтштеллербург будто весь замер в ожидании сюрприза. Приближался Рождественский Декамерон.
[Конец]
В комнате было холодно. Очень холодно. Вынесенное вздорной кошкой окно было возвращено на место, кода вся комната успела остыть, а камин никак не мог согреть стены и постель, кажущуюся сырой.
В комнате вообще было влажно от залетевшего роя снежинок, растаявших и теперь скапливающихся слоем воды на запотевшем стекле.
Каруин, закутавшись в плед, пальцем рисовала непонятные вензеля и знаки на стекле, разрушая равномерный мутный слой. Начертав фигуру, дева припала к ней губами и зашептала: «Ах, как он мил!..» Отошла от окна, за которым занималась заря и солнце готовилось выпростать свои лучи на свободу. У камина было теплее. Уселась в кресло и прижала к щеке край теплого пледа: «Необыкновенный!.. – закрыла глаза, вспоминая события последнего часа.
Вот она поднимается по лестнице, спотыкается, а мсье Никольский услужливо подхватывает её на руки и несёт до самого верха, где ставит на ноги и язвительно говорит:
– Я думал, в этом возрасте уже умеют ходить.
А прощаясь только сухо кивнул и спросил, есть ли в его комнате бар, а получив ответ, закрыл дверь перед самым носом, негодяй. Негодяй… Но такой милый… Каруин, потянувшись к каминной полке, налила в стакан воды из графина, отпила немного и задумалась. Пока он нес её по лестнице, ей показалось, что его губы слегка коснулись её кожи возле уха… Или не показалось? Вроде как он даже вдохнул её запах… Или, всё-таки, показалось?
Рука рассеянно опустилась, и вода выплеснулась в камин, в огонь, и зашипела паром. Каруин не обратила на это внимания, только вяло поставила пустой стакан на пол, возле кресла.
– Почему он одновременно и гадок, и мил? – томительная нега сковала тело, – о, приди, приди!
Бледный луч солнца, скупого по-зимнему, прорвавшись через оплывшие на стекле символы, упал на пол и коснулся содержимого камина, где всё ещё шипели мокрые дрова.
– Дай мне знак, что это ты! – продолжала бормотать свои заклинания дева, – не будь так жесток!..
Луч на полу дрогнул от тени пролетевшей за окном птицы, потом ещё другой… От камина в воздухе поплыла струйка пара, кудрявясь вместе с игрой света на полу и рождая прозрачную фигуру. Сначала ноги, потом сюртук, облегающий стройное тело, трость, руки, плечи, голову и цилиндр на ней – газообразная фигура плотнела от тянущихся к ней лучей и воды, словно в невесомости плывшей из графина к персонажу явно мужского рода.
Обретя цвет и плотность, гость обратился к грезящей Каруин своим тёплым бархатистым, с хрипотцой, голосом:
– Добрый вечер, мадмуазель!
Каруин вздрогнула и, наверное, закричала бы, но гость преклонил колени и припал к рукам дамы, – О, простите, мадмузель, что напугал Вас. Это был единственный способ проникнуть в замок: все пути были так крепко перекрыты, что мне пришлось буквально облететь весь замок несколько раз в поисках решения. Засим могу смело вас уверить: вы спасли мне… честь…
И голос всё шептал и шептал, обволакивая и увлекая за собой к кровати:
– Я устал… Эта дорога была такой сложной… Зимой путешествовать совершенно невозможно: леденеешь и падаешь вниз, разбиваешься на миллион осколков, а это больно… Но я надеюсь здесь найти в вашем лице приятное моему сердцу отдохновение и покой…
Каруин уже чувствовала, как всё её тело слабеет, а губы раскрываются и тянутся к этому голосу. Глухой и далёкий стук в дверь никак не мог разорвать эту пелену сладкого сиропа звуков и ощущений, и вот уже руки сами обвивают шею незнакомца, и…
– Лол, это что за пижон? – внезапно рядом раздался ироничный и недоуменный знакомый голос, и вырвал из наваждения.
Каруин ахнула и отстранилась: на пороге стоял Никольский, в полу-расстегнутой рубахе, с пустой бутылкой в руках.
На вопросительные взгляды обнимавшихся (а сомнений быть не могло) и отпрянувших друг от друга Каруин и незнакомца, Никольский криво сделал книксен, одной рукой приподнимая край рубахи, другой – бутылку.
– Бонжур, абажур, леди и прочие бледи. У меня закончился коньяк. Да его тут и было-то практически…– пьяный гость издал неприличный звук губами и развязно подошёл к парочке, протянул руку «пижону»: – Николя Саркози. Я пошутил, сэ-э-эр. Михаил. Парле-па по-нашему, мсье?
– Дэ. Джаста Дэ, - галантно ответил воплощенный из игры света и воды, – смею вас уверить, сэ-э-р, что мое слово честного джентльмена можно справедливо считать порукой невинности мадемуазель.
– Ни разу не посомневался… Молчу-молчу, – пьяный Никольский обратил внимании на смущение дамы, вручил ей пустую бутылку со словами «Совсем пустая» и повлёк Джасту Дэ к выходу из комнаты, – слушай, все уже того… спят, а я не могу. Твоя комната таки рядом с моей, а бар пустой, в моей. В твоей еще нет. Пошли, размочим знакомство… Тут такое дело…
Каруин, открыв рот, проводила взглядом удаляющихся под руку джентльменов, вздохнула, закрыла плотно дверь и забралась на кровать. Время и правда было позднее: начинался день, и самое время было спать. Солнце за окном, устыдившись своего недавнего оптимизма, тоже облеклось в серый лед туч, где-то наверху скрипнул несколько раз флюгер, резко поворачиваясь от порывов ветра. И в камине загудело, завыло.
Каруин и все ночные гости, кроме распивающих за знакомство Джасты Дэ и Никольского, уснули, не зная, что бабочковый снег сменился обычным; что собака Альба скреблась в дверь замка, желая разобраться в непонятных запахах; что господин Эмерамус велел своей фрау Хельме приготовить свой праздничный костюм; что бургомистр распрощавшись с пастором ехал домой с твёрдым намерением вздремнуть перед составлением нового приказа; что Шрифтштеллербург будто весь замер в ожидании сюрприза. Приближался Рождественский Декамерон.
[Конец]
Цитата(fertes @ 8.11.2012, 22:49) 
И не лень было разбирать по костям френд-стори?)))
Не думаю, что Сивер убивалась - в глаза бросается
Цитата(fertes @ 8.11.2012, 22:49)
Выкладываю её с пылу и жару, как говорится, ибо склонность к удению тем имею. %)
Вы гордитесь, а я считаю, что выкладывать сырые тексты - проявлять неуважение к коллегам...
Цитата(fotka @ 8.11.2012, 23:30)
Вы гордитесь, а я считаю, что выкладывать сырые тексты - проявлять неуважение к коллегам...
Безусловно.
Но конкретно в этом случае хорошо, что организаторы заранее обозначили уровень
Цитата(fotka @ 9.11.2012, 2:30)
Вы гордитесь, а я считаю, что выкладывать сырые тексты - проявлять неуважение к коллегам...
Где-то написано про гордость? Это, скорее, желание сохранить на память новый опыт.
Ну и потом, вопрос о уважении и неуважении - достаточно скользкая тема. Вот висит другая вещь, более стоящяя, скоро месяц как будет, а комментариев нет. На моём месте, наверное, новичок уже бы снес ей как, предположительно, недостойную комментариев вещь. Так что у любого читателя и коллеги есть шанс либо дать замечание по существу, либо пройти мимо.
Так что спасибо, что заглянули на огонёк.
Но конкретного вопроса/претензий/критики вот в этой фразе не услышала:
Цитата(сивер @ 9.11.2012, 0:11)
Наверное текст переполнен каким-то юмором,
а я всё "перлы, перлы...":
а я всё "перлы, перлы...":
Это ремарка прохожего, а не критика. Ну, если хотите, признаюсь: пишу без улыбки, не йумарю, разбавляю когнитивным диссонансом сетературную френд-прозу.
И из всех выдернутых из контекста благодарна только за это несоответствие:
Цитата
"Спускаясь со второго этажа на третий..."
А что не так? Да, кошки кашляют, тем более, что Анивайль - не совсем кошка, если читать внимательно, а часть персонажа, и вы, кстати, сейчас своих тоже активно выгуливаете в теме, есь же.
Цитата(сивер @ 9.11.2012, 10:14)
Вдруг кто-то купится на замечательное название "Рождественский Декамерон",
вложит душу в своё творение,
пошлёт на конкурс,
и только потом убедится в розово-сопливом ЕГЭшестве организаторов.
вложит душу в своё творение,
пошлёт на конкурс,
и только потом убедится в розово-сопливом ЕГЭшестве организаторов.
Никто же не собирается переделывать Ваш шедевр. Это всего лишь сетературный фрейм. Закончится в феврале, отлежится до июля, мож, чего и поправим, удалим или добавим в этом фрейме. И уже более прилично оформим.
Дайте хоть одну ссыль на аналогичную попытку в сети. Сомневаюсь, что будет.
С уважением.
Fertes
На самом деле я с большим уважением отношусь к Вашей инициативе.
Прошу прощения за вздорный характер.
Постараюсь загладить свою глупость какой-нибудь новой.
На самом деле я с большим уважением отношусь к Вашей инициативе.
Прошу прощения за вздорный характер.
Постараюсь загладить свою глупость какой-нибудь новой.
Цитата(fertes @ 9.11.2012, 9:28)
сетературную френд-прозу.
ЭТо такое новое направление? Модное, наверное?
Цитата(братья Ceniza @ 9.11.2012, 13:36)
ЭТо такое новое направление? Модное, наверное?
Альтернатива литературной?
Господи, опять женское фэнтези! Штампы, штампы, штампы...
Лучше уж на ЭФе такое выкладывать - там более привычны. Вот только конь прибежит и потопчется...
Лучше уж на ЭФе такое выкладывать - там более привычны. Вот только конь прибежит и потопчется...
Цитата(Граф @ 9.11.2012, 20:46)
конь прибежит
Тут тоже есть свой типа конь.
Однако же он не бежит - упрям.
Цитата(Аптекарь @ 9.11.2012, 20:50)
он не бежит - упрям.
А вы его морковкой поманите...
Цитата(сивер @ 9.11.2012, 12:55)
Постараюсь загладить свою глупость какой-нибудь новой.
Будете заглаживать, используйте эту схему, она всегда убедительна при указаннии на недостатки.
1. Тема, идея, сюжет. Автор оправдла идею?
2. Образы. Состоялись?
3. Авторский стиль. Цепляет или похож на УГ.
4. Свое субъективное мнение - лайк- дислайк.
И облизательно цитатами, цитатами. Иначе вероятен шанс, что ваша глупость просвистит мимо.
Цитата(братья Ceniza @ 9.11.2012, 16:36)
ЭТо такое новое направление? Модное, наверное?
Во всяком случае, бьет без промаха. Рикошетит от души. :З
Цитата(Граф @ 9.11.2012, 22:46)
Господи, опять женское фэнтези! Штампы, штампы, штампы...
Нет.
Цитата(Граф @ 9.11.2012, 23:10)
А вы его морковкой поманите...
Лишь бы ремейка в теме на апулеевского не случилось. %)
Цитата(fertes @ 9.11.2012, 23:16)
Лишь бы ремейка в теме на апулеевского не случилось.
Ну что вы! Наш Осел очень благовоспитанный и даже весьма ученый...
Цитата(fertes @ 9.11.2012, 22:16)
Будете заглаживать, используйте эту схему, она всегда убедительна при указаннии на недостатки.
1. Тема, идея, сюжет. Автор оправдла идею?
2. Образы. Состоялись?
3. Авторский стиль. Цепляет или похож на УГ.
4. Свое субъективное мнение - лайк- дислайк.
И облизательно цитатами, цитатами. Иначе вероятен шанс, что ваша глупость просвистит мимо.
1. Тема, идея, сюжет. Автор оправдла идею?
2. Образы. Состоялись?
3. Авторский стиль. Цепляет или похож на УГ.
4. Свое субъективное мнение - лайк- дислайк.
И облизательно цитатами, цитатами. Иначе вероятен шанс, что ваша глупость просвистит мимо.
Помедленней, пожалуйста,
не успеваю усваивать
(восторженно) я стал культовым персонажем!
Но! Моркоовки я уже объелся.. Но против овсяных печеннюшшек ничего не имею. (намекаю)
Но! Моркоовки я уже объелся.. Но против овсяных печеннюшшек ничего не имею. (намекаю)
Дайте ему овсяных печенек, он вам массаж копытом сделает
Цитата(братья Ceniza @ 10.11.2012, 12:41)
массаж копытом сделает
это меня тут в склонности к насилию обвиняют? о_О Нееее. Пред вами я добродушен.
Цитата(братья Ceniza @ 10.11.2012, 15:41)
Дайте ему овсяных печенек, он вам массаж копытом сделает
Зачем копытом? Какой-то уже недееспособный массажист получается.
Цитата(Ia-Ia @ 10.11.2012, 12:47)
Но! Моркоовки я уже объелся.. Но против овсяных печеннюшшек ничего не имею. (намекаю)
Я цинична и массажелюбива. Утром массаж - вечером печенюшки. В качестве бонуса возможны казинаки.
Цитата(fertes @ 9.11.2012, 22:16)
Будете заглаживать, используйте эту схему, она всегда убедительна при указаннии на недостатки.
1. Тема, идея, сюжет. Автор оправдла идею?
2. Образы. Состоялись?
3. Авторский стиль. Цепляет или похож на УГ.
4. Свое субъективное мнение - лайк- дислайк.
И облизательно цитатами, цитатами. Иначе вероятен шанс, что ваша глупость просвистит мимо.
1. Тема, идея, сюжет. Автор оправдла идею?
2. Образы. Состоялись?
3. Авторский стиль. Цепляет или похож на УГ.
4. Свое субъективное мнение - лайк- дислайк.
И облизательно цитатами, цитатами. Иначе вероятен шанс, что ваша глупость просвистит мимо.
Вы заявку на обсуждение составили не по форме.
Будете заглаживать, используйте следующую схему:
1.Простите, Христа ради, что обращаюсь к незнакомым людям.
2.Умоляю, оторвитесь от ваших дел, ради меня ничтожной.
3.Прочтите, сколько сможете, душевно прошу.
4.Не побрезгуйте ответить, милостивые государи.
И оставьте, оставьте надменный тон. Иначе есть шанс, что ваша глупость ударит по вас.
Автор
Буду кратка - п.2 :З
А что мне эти выцепленные фразы? Ошибки (речевые, орфографические, стилистические, пунктуационные) всегда можно поправить. А если идея целиком криво подана - всё, пиши пропало.
зы. в какую сторону кланяться, на восток?
Буду кратка - п.2 :З
А что мне эти выцепленные фразы? Ошибки (речевые, орфографические, стилистические, пунктуационные) всегда можно поправить. А если идея целиком криво подана - всё, пиши пропало.
зы. в какую сторону кланяться, на восток?
Для начала я бы посоветовал исправить название поселения на вполне читаемый Шрифтельбург.
Далее: "По рассеянности пересолила шпрингерле". А шпрингерле на шпрингель или подобное. Возможно, тогда мне захочется прочитать текст дальше.
С уважением...
Далее: "По рассеянности пересолила шпрингерле". А шпрингерле на шпрингель или подобное. Возможно, тогда мне захочется прочитать текст дальше.
С уважением...
Цитата(Шерп @ 16.11.2012, 23:21)
Для начала я бы посоветовал исправить название поселения на вполне читаемый Шрифтельбург.
Далее: "По рассеянности пересолила шпрингерле". А шпрингерле на шпрингель или подобное. Возможно, тогда мне захочется прочитать текст дальше.
С уважением...
Далее: "По рассеянности пересолила шпрингерле". А шпрингерле на шпрингель или подобное. Возможно, тогда мне захочется прочитать текст дальше.
С уважением...
и во что тогда превратится шпрингерле?
И Шрифтштеллербург из города писателей станет городом писак чтоле?
*в раздумьях, а не заменить ли спирт во фляжке Никольского на томатный сок, а то вдруг кто из читателей не употребляет спиртного*
Цитата(fertes @ 17.11.2012, 9:02)
и во что тогда превратится шпрингерле?И Шрифтштеллербург из города писателей станет городом писак чтоле?
Неудобоваримые (трудночитаемые) названия убивают желание читать дальше. Увы. Из психологии.
Цитата(Шерп @ 17.11.2012, 16:08)
Неудобоваримые (трудночитаемые) названия убивают желание читать дальше. Увы. Из психологии.
Согласна, я поэтому не очень люблю НФ. Всякие эти авторские пердимонокли отбивают желание вникать в суть авторского мира. Но немцев кормить блинами я не могу.
Для просмотра полной версии этой страницы, пожалуйста, пройдите по ссылке.