Автор: Ключница
Тридцать девятый день
Влада вышла на конечной и побрела по занесённой снегом тропе. Щёки тут же защипало, руки сами нырнули в карманы. Накануне она подумала, что стоит проверить, в сумке ли её варежки, но потом это показалось несущественным.
В последний год она редко мёрзла, её всегда подвозил Андрей. Сегодня он тоже собирался её подвезти, однако она не позволила. Не стоит поощрять благородство в любимых, которых вы только что бросили.
Подняв плечи и прижав локти к бокам, она двинулась вперёд, глядя лишь на протоптанную ленивыми пассажирами троллейбусов тропинку. К горлу подступал ком, но Влада держалась. Плакать на морозе нельзя. Слёзы и сопли застынут, размажут косметику, вызовут непреодолимое желание умыться. Нельзя плакать на морозе.
Кругом вертелась снежная пыль, белая дорога переливалась в лунном свете. Несколько минут Влада шла, думая о чудной алмазной крошке, превращающей широкие еловые лапы в крылья ангелов. Влада не верила в ангелов, но считала, что люди успешно могут их заменять. Считала так благодаря Маришке.
У Маришки была брошь, усыпанная такой же сверкающей пылью, которой она любила закалывать шарф. И почему-то с этой брошью на белом шарфе, с выбивающимися из-под берета рыжими кудрями она особенно напоминала Владе именно ангела. Брошь по странной, нехристианской, традиции положили вместе с другой дорогой Маришке мелочью в гроб.
Влада остановилась, сделала глубокий вдох. Нельзя на морозе плакать.
С тропинкой тем временем творилось неладное. Память подсказывала, будто та должна сворачивать, однако тропинка уходила вдаль с завидной прямотой. Влада с досадой вспомнила выпитый бокал текилы и поняла, что просто не заметила поворот.
Точно так же тот мальчишка не заметил светофор. Пролетел перекрёсток, опьянённый даже не алкоголем, а собственной дерзостью. Кража отцовских ключей била в голову почище текилы. В «Ярис» Маришки он врезался сбоку, машину отбросило, закрутило, перевернуло… Мальчик ушёл с перекрёстка заикой без единой царапины и с тяжелейшим нервным срывом. А Маришка со сломанной спиной осталась там. И часть Влады тоже там осталась.
После гибели подруги её жизнь будто тоже сломала спину. От перелома позвоночника можно и умереть, а можно и перестать жить. Лежать обездвиженным, уповать на медиков, напрягать силы тюрьмы по имени Тело. И – независимо от результата – на несколько лет выпасть из бытия.
Влада выпала и потянула за собой других. Её уволили с работы, она рассорилась с родителями и измучила Андрея. И даже снежная тропинка её предавала.
Дорожка вывела её в совершенно незнакомый двор, хотя в темноте они и не слишком сильно отличались друг от друга. Влада находилась где-то рядом с домом, но где именно, понять не могла. Повсюду высились одинаково жёлтые и обшарпанные «брежневки», из которых состоял весь микрорайон. Чертыхнувшись, Влада развернулась и зашагала обратно.
Завтра родственники Маришки собирались отмечать рубеж в сорок дней. Влада воспринимала эту дату и как свой личный рубеж. Больше у неё не будет повода увидеть тех, кто любил Маришку, значит, следовало как-то оторвать себя от её памяти и задуматься о будущем.
- Уже несмешно.
Теперь Влада стояла посередине другого незнакомого двора, брата-близнеца первого. Мороз крепчал, алкоголь в крови растворялся.
С детства знакомые дома выглядели непривычно. Правда, у Влады никак не получалось сообразить, почему именно. Не долго думая, она направилась к ближайшему зданию посмотреть название улицы и номер дома. Но никаких табличек или надписей не обнаружилось, точно также как рядом с домом не обнаружилось людей. В очередной раз Влада укорила себя за рассеянность и, наугад выбрав направление, отправилась плутать по кварталу.
Она прошла насквозь дворов пять, по-прежнему не видя ни табличек, ни каких-то иных ориентиров. Ситуация начала её раздражать. Сотовый на холоде разрядился час назад, прохожих рядом не было, а у неё уже стали замерзать ноги. Она попыталась зайти в подъезд – погреться и спросить адрес, но наткнулась на надежный железный замок. Оставалось стучать в окна.
И тут она, наконец, поняла, отчего дома казались ей странными. Оконные стёкла сверху донизу покрывали ледяные узоры.
В памяти Влады узоры со стёкол пропали лет пятнадцать назад, когда пришла мода на евроокна. Старые советские окна мороз любил. Маленькие Влада с Маришкой часами глазели на игольчатые разводы и сочиняли истории про зиму. Иногда волшебные, иногда – страшные. И всегда оставляли на стекле следы двух ладошек, одной Владиной и одной Маришкиной.
А потом в ветхие стены вставили кричаще-белые рамы, и мороз решил, что таким украшения ни к чему. Правда, Маришка продолжала украшать их сама, клея на стёкла ватные контуры сердец и снежинки…
На стук никто не ответил. На крик – тоже.
Влада со злостью пнула деревянную скамью с переломленной спинкой и, чувствуя себя полной идиоткой, отправилась назад по собственным следам. И остановилась через три шага.
На одном из окон первого этажа красовались отпечатки двух детских ладоней. Влада перевела взгляд на соседнее окно, и у неё перехватило дыхание: в узоре, обычно складывающемся в папоротники и языки огня, ясно угадывались очертания сердца.
В голову сразу полезли абсурдные мысли о призраках и мести неупокоенных духов. И о нелепых совпадениях.
Теперь Влада разозлилась уже по-настоящему, как собака, которой ткнули головешкой в открытую рану. Её вообще выводили из себя одинаково убогие советские дворы, а эти и вовсе походили друг на друга как пресловутые три сосны. Да ещё и ладони на окнах…
Твёрдой походкой она направилась к полосе елей, которая вела к дороге, страстно желая убраться подальше от дурацких узоров.
Очередная композиция из трёх домов, облагороженная куцыми берёзками, встретила её той же раздражающей тишиной. Влада кинула взляд на окна и едва не вскрикнула от увиденного.
Первый этаж, угловая квартира: детские ладошки, льдистый контур сердца рядом. И у подъезда скамья с переломанной спинкой.
Ноги у Влады подкосились. Дворы не выглядели одинаковыми. Они действительно были одинаковыми.
Всё ещё сомневаясь в реальности происходящего, она обежала один из домов и, с точки зрения логики, попала в соседний блок. Полуразломанная скамейка, ладошки. Худые берёзы, словно пальцем размазанные от земли к небу.
Влада подлетела к ближайшему подъезду и что есть силы забарабанила в дверь.
- Откройте! Откройте, мать вашу, помогите!!! Да где же вы все?!
В ответ не прозвучало ни звука – ни причитаний, ни ругани. Только снег поскрипывал под сапогами.
Осторожно, считая шаги, она обошла другой дом. Счёт создавал иллюзию контроля.
Ей открылся тот же двор. Лишь в узорах что-то изменилось. Приглядевшись, Влада различила цветы. В каждой оконной раме, как на картине, аккуратно выведенные стебель, листик, серединка. Пять лепестков.
Часто дыша, Влада опустилась на скамейку. Разум говорил, будто так не бывает. Разум всегда служил ей верным проводником в окружающий мир. Возможно поэтому, когда на неё скопом навалились эмоции, она просто не совладала с ними, начала топить в алкоголе. Её и с работы из-за этого выгнали, хотя она и не приходила пьяной. Клиент почувствовал запах, и его оказалось достаточно. Влада даже оправдываться не стала, молча вышла из кабинета и написала заявление.
Рядом раздался щелчок, и она подняла глаза, ожидая увидеть подсказку. Страха отчего-то не было, лишь смутная тревога и желание разобраться.
- Маришка? – глухо позвала она.
Белого силуэта рядом не возникло, и потусторонний ветер не дунул в спину, продираясь к самой душе. Чуть покачиваясь на неверных ногах, стараясь унять дрожь, распространяющуюся в животе, Влада встала и обернулась.
На дороге стоял серебристый «Ярис». Бока блестели в свете фонарей, снег залепил номера и стёкла.
Влада медленно подошла к машине и синеющими пальцами стряхнула снег с номера. Ехидные цифры скрылись за слоем неподатливой грязи.
Влада потеряла равновесие, ойкнула, бухнулась рядом с машиной. И, впервые за несколько месяцев, по-настоящему разрыдалась.
- Прости меня! Ну прости, ну пожалуйста!!! Я бы так хотела… всё изменить!
Слёзы текли, обжигали лицо, обнажая его перед морозом. Из носа капало на шарф, но Влада не замечала.
Это она уговорила её взять проклятый «Ярис». Лично отвела в салон, проверила механику, помогла оформить документы. Долго выбирала страховую компанию. Да если бы она знала… Она всего лишь сама мечтала о машине, но сначала собиралась сменить жильё. И Маришка захотела доставить ей удовольствие, позволила повозиться с игрушкой. Подруга и двух дней не проездила.
Окончательно сорвавшись, Влада зарыдала в голос.
Она где-то прочитала, будто люди, испытывающие сильное чувство вины, не хотят жить. К ней это не относилась, она слишком твёрдо стояла на ногах, слишком не верила в искупление после смерти. Влада не хотела жить хорошо. Она искренне надеялась, что родственники Маришки возненавидят её, а они пожалели. Она ожидала, Андрей будет осуждать её, а он поддержал. Она никогда раньше не замечала, сколько в мире хороших, сердечных людей. И их доброта её убивала.
Она могла бы и не уходить с работы: сослаться на личную трагедию, удариться в слёзы, пообещать исправиться. Но разве она достойна хорошей работы и снисходительного отношения? Она могла бы не бросать Андрея, который так трогательно пытался вытащить её из страданий и самоедства. Но разве она его достойна?
Мелкие снежинки разрослись и превратились в широкие хлопья, медленно оседающие на сапогах, шапке и воротнике. Пальцы у Влады совсем посинели и не слушались.
Взгляд задержался на чёрном пятне, зияющем рядом с капотом. Влада потянулась к нему, и рука нащупала нечто мягкое и по-домашнему уютное. На земле валялись совершенно новые варежки.
- Так ты…ты и не злишься? Ты беспокоишься? – слёзы потекли с новой силой.
Из окон улыбались цветы.
Влада наскоро умылась снегом, вытерлась варежками и поплелась сквозь ели. Дорога появилась почти сразу, точнее, не сама дорога, а заброшенные трамвайные рельсы, служившие чётким ориентиром. Дорога пролегала метрах в пятнадцати от них.
Шоссе встретило её визгом клаксона. Влада удивлённо остановилась. Из окна красной «девятки» высунулась сердитая и взлохмаченная голова Андрея.
- Ты что тут делаешь, дура? Ты сколько уже плутаешь на холоде? Садись, быстро!
Влада послушно села, борясь с расплывающейся улыбкой. Тепло салона укутало её и расслабило, голова стала лёгкой-лёгкой. Бросив варежки на заднее сиденье, Влада принялась похлопывать себя по щекам.
Минут десять ехали молча, затем Влада не выдержала.
- А ты?
- Что – я?!
- Ну… Ты как сюда попал? Ты же далеко живёшь.
Андрей замялся, явно не желая отвечать. Потом решился.
- Заблудился. Заехал в какую-то глушь, чуть в кювет не попал, с трудом вырулил… А тут – ты.
Влада ему улыбнулась. На заднем сиденье таял комок снега.