Толпа гудела и шуршала, как свора осенних листьев, в ожидании открытия выставки. Мужчины, упакованные в пиджаки с туго затянутыми галстуками, женщины в вечерних платьях, дети, втиснутые в школьные, давно уже не по размеру брюки, платьица и рубашечки, все нервно переминались с ноги на ногу, стоя перед закрытыми дверями.
И вот вышел сам виновник торжества, сам хозяин выставки, склада всех этих пока еще неизвестных, но уже успевших обрасти слухами, произведений искусства. Легкий светлый пиджак, зеленые зауженные брюки, гладкие, как у женщины, руки и обязательный атрибут образа – непонятного цвета шарф, небрежно обкинутый вокруг шеи.
Он поднял руку, призывая публику к тишине. Гул смолк.
- Дамы и господа! – начал он с показной дрожью в голосе. – Я рад представить на ваш суд и милость новые творения наших, не побоюсь этого слова, гениев искусства. Они – плод многолетних усилий, долгих путешествий и тяжелого труда. Очень надеюсь на то, что каждый из вас увидит в них что-то новое, доселе неизвестное вам нечто. И после, когда вы уйдете, пусть эти образы и истории, запечатленные на холстах вашей памяти, будут сопровождать вас. Приятного вам вечера.
Он низко поклонился, и изрядно вспотевшая публика наградила его шквалом аплодисментов, желая поскорее спастись от жаркого июньского вечера под легким бризом кондиционеров.
Медленно продвигаясь вперед, вереница пиджаков и платьев, наконец, впрыснула в просторные залы галереи, восторженно охая и ахая перед каждым новым шедевром. Современное искусство если и не вызывало у них полного понимая того, что перед ними, то по крайней мере, создавало у них иллюзорную убежденность в том, что они приобщаются к чему-то высокому и духовному.
Последним в этой массе ценителей прекрасного оказался сгорбленный старичок. Ничем не примечательный дедушка, гладко выбритый, в чистом костюме; легкий запах лосьона создавал приятное впечатление у дам, а его начищенные до блеска кожаные черные туфли бликовали в ярком свете неоновых ламп.
Непослушной дрожащей рукой старичок протянул свой билет администратору, получил отрывную половинку и вошел внутрь. Яркие краски и изувеченные образы цветов, животных и людей бросились на него со всех сторон. Они впивались, рвали и рычали друг на друга в безмолвной ярости.
Галерея была разделена на несколько залов, первым из которых встречал посетителей зал современного искусства. Старичок медленно обходил картины и инсталляции, пропуская их одну за другой, не находя в них ничего достойного внимания. Его глаза жадно схватывали каждый новый образ и, как будто поняв, что это не то, сразу отбрасывали его и переходили к следующему.
Вскоре, сам того не заметив, старик оказался в зале классической живописи. С левой стены на его угрюмо глазели портреты разных людей, известных и не очень. Пейзажи шли по правому борту, занимая большую часть экспозиции. В зале почти не было посетителей. К сожалению, классика не пользуется такой же популярностью, как разрекламированные аппликации современных художников, подумал старичок.
Опираясь на палку и медленно продвигаясь вперед, он исследовал один портрет за другим, удивляясь хрупкости очертаний женских лиц и суровой надменности мужских взглядов.
Дойдя до последнего портрета, старик уже хотел было перейти к пейзажам, как вдруг его взгляд остановился, и он буквально впился в изображение, висящее прямо перед ним. То была зрелая женщина с растрепанными темно-русыми волосами, лицо измазано сажей. Местами порванная гимнастерка обнажала нежную, цвета молочной кости, кожу, а в руках была испачканная в земле сумка с красным крестом на белом фоне.
Старик сжал трость, да так, что костяшки пальцев побелели, а ногти грозились пройти сквозь отполированное дерево. В горле у него пересохло, сердце забилось чаще. В глазах стала скапливаться влага, мешая видеть. Свободная рука непроизвольно потянулась к ней.
- Экспонаты запрещено трогать руками, - раздался позади чей-то голос.
Вздрогнув от неожиданности, старичок резко обернулся. Это оказалась женщина в коричневом платье, смотритель зала.
- Что, простите? – переспросил старичок.
- Я говорю, руками трогать нельзя. Только смотреть, - повторила девушка и, заметив слезы, спросила: - С вами все в порядке?
- Да, да, конечно, извините, - старик вытер платком глаза. - Задумался, знаете ли. Очень красиво.
Женщина улыбнулась и пошла обратно на свой пост у входа.
- Извините, - спохватился старичок и смотритель обернулась, - вы не знаете, кто автор этого портрета?
Женщина покачала головой.
- Какой-то неизвестный художник. Мы иногда выставляем его картины, хозяину нравятся. Говорит, они как живые. Но самого художника, увы, еще никто не видел.
- Любит жить в тени, да? – спросил старичок и вымученно улыбнулся.
- Что-то вроде того. Вольный художник, - улыбнулась смотритель и для пущей выразительности сделала благоговейный жест рукой
Прошло еще полчаса. Старичок все так же стоял и смотрел на это лицо, до боли знакомое, лицо, которое он так хотел снова увидеть, но и думать не смел, что это возможно. А теперь, она смотрела на него со стены, столько лет спустя, и та самая нежность, что светилась тогда, в то утро перед боем, снова струилась из этих нарисованных глаз, которые казались сейчас живее всех живых. Ни раны, ни боль, наложившие отпечаток на ее милое лицо не смогли забрать у нее то, что по праву принадлежало ей, и что никто не в силах был у нее отнять.
Слева кто-то тихонько кашлянул. Старичок неохотно повернулся на звук. Рядом с ним стоял молодой человек, в поношенном сером пиджаке и истоптанных лаковых туфлях.
- Вы что-то хотели? – спросил старичок.
Юноша замялся, не зная, видимо, с чего начать, и от смущения на лбу у него проступили крошечные капельки пота.
Но, кое-как совладав с собой, юноша набрался смелости и все же ответил:
- Эээ, вы спрашивали про художника, автора этой картины.
Старичок еле заметно кивнул.
Парень снова напрягся, но уже не так сильно.
- Я… это… могу показать, где он живет. Прямо сейчас.
Старичок задумался. Стоило ли снова выпускать на свободу давно усмиренного зверя? Давать волю чувствам, которые он похоронил и заново переживать все это? Сомнения раздирали его на части. А что, если все это – просто совпадение? Тогда этот вновь разбуженный зверь просто убьет его.
Парень нервно теребил полы пиджака.
- Ну, идете или нет? – спросил он.
Старик еще раз бросил взгляд на картину. Этого взгляда оказалось достаточно, чтобы решить.
- Конечно, проводите меня, если можно, - сказал он и пошел вслед за пареньком, который то и дело нервно зыркал по сторонам, словно боясь, что его кто-нибудь узнает.
Странный малый, подумал старичок, и напоследок еще раз обернулся, чтобы взглянуть на портрет. Она все так же смотрела него, и казалось, что из глаз ее текут слезы.
Старик вздохнул и направился к выходу.


Смотритель медленно обходила все картины, проверяя, все ли в порядке. Она делала так каждый час, желая убедиться, что полотна не повреждены, а рамы крепко закреплены на стене.
Проходя мимо последнего портрета, она краем глаза заметила, что на лице у девушки что-то блестит. Она подошла поближе и присмотрелась. Глаза и щеки у девушки были мокрыми, словно от слез.
«Быть этого не может», подумала она. Смотритель зажмурилась и дернула головой. Когда она снова открыла глаза, полотно было полностью сухим.
- Привидится же такое, - сказала она шепотом сама себе. – Надо бы проверить уровень влажности, а то мало ли чего...


Паренек петлял между домами, то и дело зыркая по сторонам исподлобья, как дикий зверь в цирке. Он все время нервно теребил полы пиджака и кусал нижнюю губу, изредка, незаконченным взмахом руки показывая, в какую сторону сворачивать.
Шли они долго; город вокруг спал, и ночь своевольно хозяйничала в каждом углу, в каждом закоулке. Миновав стеклянные высотки, опоясанные бледными зубами подсветки, они попали в район города, издавна пользовавшийся дурной славой у респектабельного населения центра. Высотки сменялись домами пониже, этажей по девять-шестнадцать, и количество света, падающего на головы, уменьшалось с каждым шагом.
Вскоре и этот пейзаж стал меняться, лай собак в неосвещенных переулках стал явственно слышен, и каждый новый поворот ввергал их во все более темные места, туда, где каждый исправный уличный фонарь считался невиданной роскошью.
Остановившись у потрепанной пятиэтажки, паренек пальцем указал на подъезд и сказал:
- Квартира 34. Наберите на домофоне.
- А вы? – спросил старичок.
Парнишка снова затеребил пиджак.
- Я лучше подожду здесь. Покараулю.
Уяснив, что из мальца ничего больше не вытянешь, старик пошел к подъезду. Нажав на облупившемся домофоне две стертые кнопки, он, затаив дыхание, стал ждать ответа. На седьмой гудок на том конце кто-то снял трубку.
- Да? – раздался из динамика раздраженный голос.
Старик не знал, что сказать. С чего начать?
- Эй, если вы снова… - начал голос.
- Я по поводу картины с санитаркой, - выпалил старик.
Голос замолчал, и потом зазвучал снова, быстро:
- Я не понимаю, о чем вы говорите. Вы ошиблись номером.
- Стойте! – крикнул старичок, и его зрачки забегали по исписанной граффити двери, словно ища у нее поддержки. На секунду в воздухе повисла тишина. Вдруг глаза старичка расширились от внезапно найденного решения, и он, так быстро как мог, проговорил в домофон:
- Меня привел сюда ваш парнишка. Он сказал, что вы написали ту картину.
Снова небольшая пауза.
- Парнишка, говорите? Опишите его.
- В помятом пиджаке, среднего роста, постоянно теребит пиджак и…
- Достаточно, - перебил голос, и дверь противно запищала. - Поднимайтесь, третий этаж, квартира без номера.
Старик поднялся на третий этаж и позвонил в дверь. С той стороны послышались шаркающие шаги. Дверь со скрипом открылась. Перед ним стоял высокий мужчина, с недельной щетиной, облепившей лицо. Грязная, испачканная красками футболка, мятые джинсы, закатанные до колена на одной ноге.
- Проходите, - сказал мужчина и отошел в сторону.
Старичок вошел. В квартире стоял странный запах. Это был букет из пахучих красок, смешанный с парами растворителя, приправленный ароматом старой бумаги. Мужчина закрыл дверь и проводил гостя в гостиную. Пройдя в большую комнату с тусклым светом, льющимся из единственной лампы на потолке, старик чуть было не споткнулся о сложенный мольберт, лежавший у самой двери. По всему полу, то тут, то там, валялись разбросанные вещи, а на старой кровати, единственном предмете мебели, валялась большая сумка, из которой выглядывали скомканные брюки и грязные рубашки. На стенах, вместо обоев красовались вырезки из газет, фотографии, вырванные страницы из книг и журналов. На каждом листе было изображен кто-то. Этот калейдоскоп лиц внушал глубокую, едва различимую тревогу. Из комнаты хотелось бежать, бежать от всех этих взглядов, улыбок и гримас.
Мужчина вернулся к своей сумке и стал запихивать туда остальные вещи, разбросанные рядом на кровати.
- Простите, но мне нужно собираться, - прервал он, наконец, молчание. - Зачем вы пришли?
Старик прислонился к косяку. Ноги ныли после долгой прогулки.
- Я хотел спросить у вас о той картине, где изображена санитарка во время боя. Ваш парень сказал, что вы автор.
Мужчина продолжал собираться, не обращая внимания на скрытый вопрос.
- Вы автор этой картины? – спросил напрямую старик.
- Да, - тихо ответил мужчина.
- Но откуда вы узнали об этой женщине? Ведь никаких фотографий не сохранилось. Никто не помнит, как она выглядела, кроме… - старик замолчал, в горле поднялся комок.
Сделав над собой усилий, он проглотил комок и спросил:
- Вы ее родственник? Или, быть может, ваши родители знали…
- Нет, - перебил мужчина, - я не родственник. Я сирота и никаких родственников у меня нет. Я никогда не видел эту женщину и ничего не знал о ней, пока…
- Пока что?
- Пока она не попросила нарисовать ее.
Старик подумал, что ослышался.
- Простите, что вы сказали?
- Я сказал, что не знал о ней, пока она не попросила себя нарисовать.
Старичок опустил глаза, и губы его затряслись. Это все звучало, как дешевый трюк, глупая шутка, которую решил сыграть с ним этот незнакомец, выдающий себя за художника. Или нет?
- Как? – выдавил старичок. - Неужели она жива?
Мужчина перестал складывать вещи и присел на кровать. Он посмотрел на старика.
- Она знала, что вы увлекаетесь живописью, - начал он, – знала, что посещаете все эти галереи и выставки, блуждаете по залам в поисках прекрасного. Она знала, что вы обязательно придете посмотреть на нее, что найдете, заметите ее портрет.
Старик был не в силах больше сдерживать слезы. Обжигающие нити протянулись по его щекам, и он, закрыв лицо руками, стал сотрясаться в рыданиях. Это звучало невероятно, невозможно, просто глупо. Но он так хотел верить. Так много времени прошло, он смог смириться, смог перешагнуть боль и снова влиться в человеческое общество после месяцев, проведенных в госпитале. Он перестал верить еще тогда, когда услышал канонаду немецких орудий за горизонтом. И теперь все эти чувства снова вырвались на свободу, как раненый зверь, который крушит все на своем пути, громко заявляя о своей свободе, в пылу ярости уничтожая все, что попадется на пути.
- Вы… вы… - всхлипывал старик, - вы можете сказать мне, где она? Я могу ее увидеть?
- Но вы же уже видели.
- Нет, я хочу увидеть ее вживую, поговорить с ней. Хотя бы одно короткое свидание, прошу вас.
Мужчина покачал головой.
- Я не могу.
- Но как же, - говорил старик, и слезы все катились по его лицу, падая на пыльный пол. - Зачем же тогда все это, если я не могу ее увидеть? Зачем было показывать ее мне, будить меня, если я не могу быть с ней? Более жесткой пытки и придумать нельзя! Зачем, скажите мне, зачем?
Из сжатой в кулак руки старика упала капелька крови.
- Я не могу, - упрямо произнес мужчина; глаза его сверлили пол.
- Это моя жена, - произнес старик тихо. - Когда все случилось, мы были без пяти минут женаты. 21 июня. Мы сыграли свадьбу в этот день, а утром…
Мужчина поднял глаза, и в лице его произошла еле заметная перемена.
- Хорошо, - сказал он, - только встреча будет на моих условиях.
Старик снова подумал, что ослышался.
- Условиях? Да все что угодно, только прошу, разрешите мне побыть с ней!
Мужчина встал с кровати, подошел к двери, взял из стопки в углу чистый холст и сложенный мольберт. Он принес из кухни стул, усадил старика, закрепил полотно и намешал краски. Подобрав несколько чистых кисточек, он взял в руки палитру и внимательно посмотрел на старика.
- Это все обязательно? - спросил старичок.
- Да, если хотите ее увидеть, - ответил художник. - А теперь постарайтесь не двигаться, - сказал он, и рука его скользнула к краскам.


Николай Серов вошел в свой кабинет и лениво хлопнул по выключателю. Зажегся свет, разгоняя тьму по углам, выгоняя ее в окна и запихивая ее в шкафы и под стол. Николай бросил пиджак на софу и плюхнулся рядом. Ну и денек был сегодня. Бесконечные выставки, обеды, вечера. Так хочется просто отдохнуть от всего это блеска, уехать бы куда-нибудь…
Поток его мыслей прервал большой прямоугольный предмет, завернутый в льняную бумагу, который лежал на его рабочем столе. Николай нехотя поднялся и подошел к столу. Предмет был обвязан ниточками, а в центре, под узелком лежала записка. Николай развязал узелок и включил лампу. В записке было всего несколько строк.

Я уезжаю. Это моя последняя картина.
Надеюсь, вы сумеете правильно ею распорядиться.

Подписи не было, но Николай сразу понял, от кого этот неожиданный подарок. Его старый друг. Неизвестный художник, работающий через странноватого мальчишку-курьера, который все время теребил пиджак. Жалко с ним расставаться. Портреты у него получались отменные, живые. Смотришь, бывало, да так и ждешь, что сейчас моргнет или вовсе руки к тебе протянет.
Николай бережно извлек картину из обертки. Направив на нее свет лампы, он стал рассматривать ее, иногда проводя пальцами по полотну, как бы поглаживая его, лаская.
На картине были изображены двое. Мужчина и женщина. Она - в рваной гимнастерке, без сапог, с темно-бурым пятном на животе. Он – слегка присыпанный землей, в изрешеченной осколками форме младшего лейтенанта. Они лежали в угольно-черной воронке от снаряда, держались за руки, а лица их, с открытыми глазами, обращенными в небо, смотрели прямо на Николая.
Странно, подумал Николай, знакомое лицо у этого лейтенанта. Очень знакомое. А картина хороша. Станет хорошим дополнением следующей выставки.
Николай бросил на нее последний взгляд, положил ее обратно на стол и накрыл сверху бумагой.
Сидя за рулем своего «Порше», Николай все думал, кого же ему напомнил этот лейтенант на картине. Подъехав к дому, он заглушил двигатель и оперся на руль. Точно, уж очень он похож на того старика, завсегдатая его выставок.
Интересное совпадение, подумал Николай и усмехнулся про себя. Очень интересное.

Это отрывок ? Автору респект. Отличнй рассказ. Но это еще не конец истории.

Тоже очень надеюсь, что будет продолжение... Или автор слегка распишет рассказ: добавит, если не объяснений, то хотя бы пару сцен-воспоминаний. Пока не складывается, а жаль. Очень интересно
Да, и почему это не фантастика?

Спасибо за отзывы:) Рад, что понравилось. Я думал о воспоминаниях, но мне показалось, что это и без того перегрузит текст. Неужели он настолько маленький?

А вот почему не фантастика - не знал в какой раздел загрузить, вот решил сюда.

Это явно не конец, пару сцен можно и дальше вставить. А так - непонятки, недосказанность чего-то важного. Но написано очень хорошо. Тема пронизывает. Мне отчего-то Вспомнился Юрий Нагибин. Мастер был великий подобных сюжетов, но без элементов фэнтези.

Lincoln, когда интересно - хочется побольше (в меру, конечно)
А вопросы вот какие: художник путешествует в прошлое? ГГ согласился умереть и перед смертью встретился с женой? ГГ погиб вместе с ней и остался в том же окопе? Почему у художника получаются такие живые лица? Почему заплакал портрет - он живой? Почему жена просила написать портрет - она знала, что умрет? Или уже умерла... Где же все-таки встречается художник с теми, с кого пишет портреты?
Здесь не отвечайте - надеюсь увидеть ответы в новой редакции рассказа
По тексту. Есть шероховатости, но не стала править - было не оторваться от сюжета)


Напишите в личку любому модератору - попросите перенести в нужный раздел

fotka, спасибо, будем думать. Только сейчас понял, что недосказанности действительно много, особенно в конце.

Шерп, тема действительно хорошая. Сейчас слушаю "В списках не значился" Васильева и почему-то подумал - ведь выживали не только женщины. Их было большинство, мужья шли на фронт, но и на фронте мужья теряли жен. И тут понеслась. Хорошая метафора.

Выставка авангарда?

Любовь - зверь? Интересное сравнение. Не слишком удачно, на мой взгляд.

Кем считался? Лучше написать: казался.

Может, соединить: на листках - калейдоскоп лиц... Кто-то - как-то неудачно. Сухо. По-канцелярски. В диссонанс с текстом.

На пути, на пути... два раза подряд.
В остальном претензий не имею. Хороший рассказ. Образный. С тайной.

На мой вкус ничего криминального. Но "как-то"," это" - не люблю употреблять. Стараюсь избегать. В принципе, сие есть слова-паразиты.
Но сама тема и изложение перевесили все незначительные недочеты.

Неплохо и даже цепляет местами.



Я лично затрудняюсь с определением места для этой работы на форуме.

Интересно становится с того места, когда дедушка к художнику поехал.
На мой взгляд вещь законченная. Не надо здесь больше ничего. И так хорошо.

Ближе всего к мистике.

Мистика. Типичнейшая. "Шагреневая кожа" читали? Есть что-то такое... Вообще, немало написано подобного, о том, как люди превращаются в картины, манекены, куклы и т.п. Мистика.

Monk, спасибо, что указали. А то у меня уже глаз замылился. Да и "зверь" как-то грубо образ старичка разрывает. Заменю, когда буду переписывать на что-нибудь более подходящее.

Я все же склоняюсь к тому, что fotka отчасти права - все же пару моментов для ясности окружения добавить нужно, но не так много, как кажется на первый взгляд.

Что-то знакомое...

Бальзак

А много и не надо: всего лишь указать читателю направление

А да-да, про паренька...

Стой там - иди сюда.