Отрывок из середины романа про раннее средневековье (9 век), перед этим пропущен знатный кусок про Персию, так как мне пока не удалось собрать и обработать нужное количество матчасти. Посему глава ориентировочно 48-я.
Маленький отрывочек под настроение о том, как главный герой, который тут уже взрослый мужчина, прошедший воду и огонь и медные трубы, наркоман и псих, возвращается домой, в верховья Оки (он наполовину вятич, и его детство прошло именно в вятских краях), но по дороге его прищучила привычная наркоманская ломка, с которой он пытается сознательно справиться.
Внимание, глюки! Возможны неточности. Буду рад поправкам. Если найдёте.
Смолкина маята, как он сам прозвал свои периодические страдания, подступала всё ближе, отдаваясь тяжким эхом в суставах и мышцах. То и дело сводило горло, дёргалось лицо, челюсти резко сжимались. Но главное - невыносимо томилась душа. Будто просилась на волю из опостылевшего отравленного тела. Ксар чувствовал, что рано или поздно он подарит ей вожделенную свободу...
До того, как маята сравняла бы его с неразумным животным, Ксар успел подготовиться: срезал с берёзы лист коры да обстругал четыре колышка, которые расщепил ножом и потом крепко зажал ими уголки бересты так, что получился квадратный котелок, который Шатун наполнил водой из ключа, журчавшего неподалеку. После этого он нашёл в лесу глухое место и наскоро вырыл, чуть подсобляя себе мечом, не землянку даже - звериную нору - у корней старого дуба. Затем ушёл подальше и закопал мешочек со смолкой.
Мешочек этот следовало давно выкинуть или хотя бы не выкапывать каждый раз после того, как хворь отступала. Но Ксар всё возвращался и возвращался к тайникам и уносил с собой своё проклятие.
Терпеть становилось уже невмоготу. Шатун разделся, чтобы не порвать одежду, а то в чём же потом ходить? Привязал себя за одну руку к вылезшему из земли корню дуба и вытянулся на спине, с тоской ожидая начала...
Время начало разгоняться. Пульсирует кровь в висках, горло перехватывает, и кажется, сердце как живое существо само пробирается вверх по груди, потом оказывается в горле и хочет вылезти ртом. Но Ксар крепко стискивает зубы и не пускает, хотя уже чувствует его железный вкус на языке.
К ночи стало совсем худо.
Приходили лесные хищники, обнюхивали немудрящее логово, но почему-то не трогали его обитателя. Наоборот спешили убраться. Ксар знал: их отпугивают хищники пострашнее. Те, которых здоровый человек не видит. Те, которых, быть может, иногда видят собаки. И потому забиваются под крыльцо с жалобным щенячьим поскуливанием.
Вот эти-то как раз не уходили. Ксар слышал, как они дышат, хихикают, булькают и сопят. Потом они полезли в землянку. Сначала только торчали у кромки ямы чёрными тенями, потом поползли к беспомощному человеку. Ксар пытался судорожно отвязать руку, чтобы убежать, и не важно, куда. Но в этом состоянии не мог справиться с хитрым узлом, который сам же вязал в здравом уме. Потом он попытался дотянуться до оружия, чтобы отбиваться - хотя и знал, что это бесполезно. Не получилось: он прекрасно знал, на какое расстояние следует отодвинуть меч, чтобы не достать. Наконец, он в отчаянии впился зубами в собственную руку и стал грызть. У зверей так получается высвобождаться из капкана. Боль от укусов возвращала Ксара из сумеречного мира, в который его тащили те, кто не имел имён.
Если бы кто-нибудь оказался сейчас здесь, то увидел бы жутковатую картину: огромный голый мужчина, подвывая, извиваяется в грязи, царапает, кусает и бьёт себя, отмахивается и отпинывается от кого-то невидимого, по его искажённому то яростью, то страхом лицу текут слёзы, зубы то сжимаются, то постукивают как в лихорадке.
Сколько это длилось, Ксар не знал.
Когда отпустило, он на краткое время забылся неспокойной дрёмой, а проснувшись в сумерках, жадно припал горячими потрескавшимися губами к берёзовому котелку. Выпил воду вместе с мелким сором и мошкарой, которая успела туда угодить. Отдышался. Отвязал себя трясущейся рукой. Полежав немного, встал и добрел до криницы. Надо наполнить котелок свежей водой. Пригодится. Не ушли ещё... Сидят в узорчатых лесных тенях, смотрят...
У источника Ксар лёг на землю, окунул пылающее лицо по самые уши в ледяную воду. Держал, сколько хватило воздуху. Потом перекатился на спину, долго тёр щеки и виски. Перевернулся обратно и долго пил, как животное. Потом его рвало. Рвало желчью.
Немного придя в себя, Ксар едва ли не дополз до своей норы. В подступившей темноте рыскало зверьё. Ходили волки, наблюдая за чужаком и набираясь наглости для нападения. А в дальней низинке даже прошуршал прошлогодним валежником медведь. Но Ксара никто не трогал. Безымянные ревниво стерегли свою добычу, никого к ней не подпуская.
На сей раз Ксару не пришлось себя привязывать. Он даже накинул одежду. Костёр решил пока не разводить. Пока Безымянные здесь, они могут натравить огонь на человека, точно цепного пса.
Ксар пододвинул к себе меч, опёрся на перекрестье и, покачиваясь вперёд-назад, смотрел на свои побитые, грязные ступни, тёмные и широкие, как у лешего.
Послышалось тихое фырканье. Ксар вскинул голову. Перед ним стояла, поводя головой в стороны, рысь. Ксар уставился в сияющие жёлтые глаза и смотрел без вызова, но непреклонно. Если сказать зверю что-нибудь мысленно, глядя на него так, то зверь поймёт...
- Неужели ты думаешь, что меня прогнать так легко? - спросила вдруг рысь на фарси голосом Рассэра, поднимая усы.
Позвоночник Ксара защекотали капельки пота.
"Уходи", - ответил он мысленно.
- Пойдём со мной, - сказала рысь, чуть наклонив голову набок.
"Это раньше я хотел уйти вслед за тобой, когда ты оставил меня совсем одного. А ведь я просил не бросать меня. О жестокий... Теперь же я не хочу идти к тебе. Уходи в свою страну, где вместо солнца луна, а вместо луны глаза демонов", - певучая, журчащая речь на фарси сама полилась из души Ксара.
- С кем ты говоришь? - усмехнулась рысь, мотнув лобастой головой.
"Я говорю с тобой. Ты сам знаешь..."
- С кем - со мной? У меня же есть имя. Называй его, когда обращаешься ко мне.
"Нет! Я не стану произносить его вслух!"
- Назови моё имя, - рысь подалась чуть вперёд и пошевелила лопатками, переступая на мягких лапах.
Вместо ответа Ксар молниеносно выхватил меч. Зверь с голосом Рассэра кинулся в то же самое мгновение. Клинок вошёл в раззявленную пасть, распорол нёбо и достиг мозга.
Ксар вскинулся и проснулся. Выбрался из землянки. Сквозь скудную осеннюю листву светило солнце, с веток падали капельки - недавно шёл дождь.
Однако ночная встреча не была сном: об этом говорила туша рыси, валяющаяся у входа. Оскаленная морда была вся в крови.
Ксар оттащил мёртвого зверя подальше, закидал землёй кровавый след, чтобы не привлечь к своему убежищу других хищников.
После этого Шатун снова отправился к источнику. Сегодня рвало меньше, не так мучительно. Вернулось полузабытое чувство голода. И к вечеру лесной отшельник соорудил простой силок, в который ещё до заката угодил заяц, которого Ксар испёк на камнях.
Дни текли неспешно. Безымянные ушли, так и не получив добычи. Ксар постепенно справлялся со своим недугом, даже сделал землянку более пригодной для житья: укрепил стены колышками и сделал дверь из перекрещенных жердей, покрытых несколькими слоями коры. Скоро придут холода. Надо подумать о том, соседиться с лесными зверями дальше или к людям выйти.
Исстрадавшаяся душа противилась людскому миру и просила Ксара остаться тут, где почти нет троп, хоженых человеком. Глядишь, пройдёт время, и станет Ксар зверем, а прозвище заменит ему данное матерью имя.
Но всё, как водится, решил случай.