автор: Akella
Жизнь после смерти
Отправиться на этих выходных в горы было заранее делом безрассудным. Но еще не до конца протрезвевшим, после бурных новогодних праздников, сознаниям нужно было куда-то направить свой праведный пыл и проветрить головы. В группу набилось девять человек - семеро парней и две девушки. Вика и Юля участвовали в таких походах не первый раз, как и почти все, кто собирался совершить восхождение. А вот я чувствовал себя перед этими решительными барышнями не уютно - облачившись в снаряжение они стали более внушительными, не по-женски собранными. Хотя, откуда такие предрассудки? Они просто приняли облик настоящих амазонок, которых судьба скоро забросит на горные просторы, где ветер продувает плоть насквозь.
Единственным, кто впервые отправлялся покорять заснеженные вершины, был я - вот такая вышла ирония. Даже и не знаю, что заставило меня провести эти праздники на горнолыжном курорте. И что продолжает заставлять натягивать на себя тяжелое снаряжение туриста - может, алкоголь еще не совсем вышел?
- Поторапливайтесь, через десять минут выходим - это пробасил, пожалуй, самый опытный из нас, Павел. Мужчина грузный, закаленный снегами - раньше ему довелось быть полярником. Здоровье немного подсело, а вот любовь к холоду осталась. Он мрачен и собран - кажется, голова тоже еще была тяжелая, а из глаз сыпался невидимый песок.
Павел подошел ко мне, осмотрел снаряжение, а потом, довольный, похлопал по плечу и удалился, насвистывая знакомый мотивчик одной из песен Высоцкого. Да, та самая - "Лучше гор могут быть только горы...". Так он обошел каждого, даже высокую жгучую брюнетку Вику, которая, как я слышал, имела за плечами почти столько же восхождений, что и наш негласный предводитель.
Ко мне подошла Юля - в душе девушка робкая, застенчивая. Для меня почти как открытая книга, в которой какая-то часть вечно ускользает. Забавная - небольшого роста, с толстой русой косой и пухленькими щечками. Рядом с ней, должно быть, я начинал походить на вешалку - тощий, широкий в плечах. За десять дней нашего знакомства она успела назвать меня воблой.
- На улице минус тридцать, и нам придется ночевать в палатках. Ты уверен, что готов? - поинтересовалась она, словно между делом.
- Да, вполне.
Этим утром на меня напала неразговорчивость и угрюмость. Я вообще не пью, но вчера вечером пригубил вина, а потом шампанского.. Ну, как пригубил? Все смешалось в кучу. Хотя, уверен, что мне было гораздо легче, чем многим, что продолжали неспешно собираться вокруг. Вон, Костя, например...
Взгляд упал на приземистого мужчину, лицо которого поросло густой темной бородкой. Хоть я с ним был знаком только на уровне рукопожатия, но точно знал, что вот он-то ровно с боя курантов и до прошлого вечера был пьян, причем выверено, ибо еще не разу не был замечен в бессознательном состоянии, впрочем, в спящем тоже - до шести утра он еще не ложился, а в половину седьмого уже вставал. Такой убийственный ритм жизни совсем не отражался ни на его физическом состоянии, ни на настроении.
А кто был действительно в своей тарелке, так это Виктор - высокий, статный и достаточно молодой парень. Отлично катался на скейтборде, вел здоровый образ жизни... И был очень разговорчивым. Вот он разговаривает со мной о политике, а вот уже начинает рассказывать Вике о высоких материях... Должно быть, все без исключения, даже судомойки, уже знали о том, чем этот человек занимается в жизни, что испытывает. Абсолютная открытость. Вот и сейчас он разговорился с Павлом о маршруте.
Я в разговор не вслушивался, хотя стоило бы. Да и волнения никакого не испытывал. Иногда случается, что идешь на авантюру бессознательно: просто знаешь, что сейчас это необходимо и решение уже принято - кто-то записал его в книгу Судьбы ровным каллиграфическим почерком, причем уже давно. Иначе как объяснить череду тех случайностей, что привела меня сюда?
Но нельзя все отдавать в руки этого незримого писателя - каждый из нас вносит в его записи поправки, любым своим импульсивным или продуманным решением, заставляя его браться за перо вновь и вновь. Хорошо, что нам не дано прочитать эту книгу раньше положенного срока.
***
Было холодно. Не те минус тридцать, о которых говорила Юля, нет. С тем, как солнце медленно сдавало свои позиции, температура стремительно опускалась. Я даже чувствовал, как покрылись инеем ресницы - забавное ощущение, будто на твоих глазах лежит маленький сугроб. Но когда Юля заметила, что я вновь снял защитные очки, которые мне больше всего напоминали о дайверах, негодование ее было велико, но справедливо. Именно этим только и мог утешить себя, потирая плечо, на котором наверняка будет теперь большой синяк. Никогда бы не подумал, что эта девушка способна на подобный хук справа.
Я наблюдал за каждым товарищем по походу (или по несчастью), отмечая, что одна черта, пожалуй самая главная, свойственна всем им - собранность. Они были сконцентрированы на своей цели, и этим объединялись. Что касается меня, то держаться помогало лишь природное упорство и настойчивость. Казалось, моя сегодняшняя роль была паразитической, на этом здоровом и слаженном командном организме.
Нельзя было не заметить, что то Павел, то Костя часто бросали на меня заинтересованные взгляды. Конечно, у меня хватило ума не говорить об усталости, холоде и носе, кончик которого я уже не чувствовал, хоть он и был защищен маской. Было видно, что этих слов от меня ждали, и тайно надеялись на то, что они не будут произнесены.
Единственные, кому я был благодарен, это разговорчивый Виктор и маленькая Юля. Один заставлял меня собираться с мыслями своей непринужденной болтовней и делать все новые и новые шаги навстречу белой затягивающей бездне, которая уже поглотила наш маленький отряд. А другая непоколебимым видом оживляла веру в то, что человек может абсолютно все.
В один момент все как по команде остановились. Я без слов понял, что именно в этом месте, защищенным большим лесом, уходящим далеко на северо-восток, придется провести ночь. В наличии было три больших палатки, которые тут же начали устанавливаться более опытными руками, чем мои. Многие даже не брали меня во внимание, так же как и мои попытки помощи. Но тут Павел начал обучать меня всем премудростям жизни в снегах, чем и был занят весь следующий вечер.
К несчастью (ли?) в моей палатке коллектив оказался абсолютно мужским - Павел и Костя - люди, с которыми хоть как-то удалось сблизится. Хотя не буду отрицать, что когда решали, кому какая палатка достанется, то на некоторых лицах была странная ухмылка. Да-да, именно у тех, кому достался кров вместе с Юлей и Викой. Скорее всего не только потому, что девушки под час лучше занимаются ведением хозяйства...
Вечер наступал, а вместе с ним уходили остатки тепла. Каждый член слаженной команды был занят своим делом, а мне Павел вручил кружку чая и заставил залезть в спальник. Кажется, проверку я прошел, и это было проявлением отеческой заботы. А вот Костя напротив всем видом выражал, что подобное решение принято рановато: впереди уже показалось одно из самых страшных испытаний - ночь, а уж после него...
***
Я с трудом выбрался из палатки, разминая затекшие ноги. На небосклоне царила луна, окруженная мелкими звездочками - своими поданными, вроде аристократов разных мастей, среди которых гордо выступала полярная звезда - видимо, ближайший советник ее царского величества. Ветра почти не было, но холод настойчиво пытался обжечь своим дыханием.
Наскоро зашнуровывая ботинки, вспомнил о боли в плече, и тут же поправил маску. Чувствовал я себя не меньше, чем спецназовцем на каком-то очень важном задании. Впрочем, поход до ближайших кустиков, когда температуре где-то за минус тридцать, являлся действительно делом рискованным.
И когда я уже отошел на вполне достаточное расстояние, но не терял из виду палаток, то услышал крик, как бритва рассекший тишину, и тут же потонувший в ней. Сомнения не было - кричала Юля. Было безрассудно тут же бросаться вперед, но разве в тот момент мне можно было объяснить, что нужно вернуться в палатку, проверить, на месте ли Юля, а потом разбудить как минимум Павла, и уже вместе с ним... Слишком много времени это могло занять.
Крик не повторялся, но я точно помнил, откуда он донесся - с северо-восточной стороны. По крайней мере судя по полярной звезде. С ориентированием проблем никогда не было. Так же как с поиском приключений на свою... голову. Но и не только на нее. Хорошо еще, что наст был прочный и надежно держал меня, не давая ногам увязать даже при беге.
За каждым очередным сугробом или деревом я надеялся увидеть Юлю, но ее все не было, и мне оставалось только двигаться дальше совсем не разбирая дороги. Ведомым слепой надеждой. И с каждой неудачей она росла, раздавалась в ширь, не давая сомнениям зарождаться в моей бедовой голове. Казалось, в эта бездумная гонка за криком всегда была и может продолжаться целую вечность...
Очнулся я лишь потому, что совсем перестал чувствовать носа - дышать приходилось ртом, отчего валил пар и на маске уже щедро рос лес инея. Юли негде не было: не отозвалась на мои крики, не показалась... Будто призрак кричал в тиши, а девушка вполне могла спокойно спать в своей теплой палатке.
Я осмотрелся вокруг. Разрозненные группы деревьев были похожи друг на друга - серебряные в бледном сиянии луны и царственно холодные истуканы окружали меня со всех сторон, заставляя теряться в собственных мыслях. Лишь через несколько драгоценных минут удалось сообразить, что нужно вернуться по своим следам к палатке, иначе... Впрочем, об этом лучше было не думать.
Ледяные щупальца страха обнимали душу мертвой хваткой. Поддаваться нельзя - паника здесь сродни смерти. Нужно было бежать - разогреть организм, заставить сердце скинуть оковы и вдвое быстрее перегонять кровь. Но ноги казались неподъемными, чужими, словно они готовы врасти в землю и присоединиться к тем аристократичным истуканам, что своим видом заставляли теряться еще больше.
Несколько раз мне встречались чужие следы - животных в лесу было предостаточно, и они проходили здесь уже после меня. Вон там проскакал кролик, здесь отпечатки похожи на собачьи, но какой пес забредет сюда, настолько удалившись от дома? А мне в голову уже лезли посторонние мысли - сладостные думы, которые нужно было гнать от себя и сконцентрироваться на своей цели... Совсем как ребята, что сейчас спокойно спят в палатках.
На мне был лишь свитер, теплые штаны, маска и ботинки... Вполне годится для минутного выхода, но слишком мало для нескольких часов на таком холоде. Сколько же времени прошло? Час? Два? Пальцы на ногах уже одеревенели. К ним присоединились и незащищенные руки - мои растирания помогали плохо. Каждое движение было словно в полудреме.
Я сделал рывок, пробежал несколько десятков метров вперед, стараясь не потерять следы, но луна сыграла со мной злую шутку. Да, мгновение назад можно было различить хоть что-то. Сейчас же след был потерян.
"Безнадежно потерян, - шептал мне нарастающий ветер, поднимая в воздух метель, что уже укрывала следы белым одеялом".
- Кто-нибудь! - свой голос я не узнал - хриплый, сдавленный, неестественно громкий. - Я здесь...
Последнее добавил шепотом, боясь охрипнуть окончательно. Внушало надежду то, что шел в одну сторону, и теперь надо было держаться обратного курса. Несколько десятков метров - крик, еще и еще один. Как же далеко я убежал от палаток? На мгновение замер, прислушался - нет, ответа не было. Выла пурга. Ветер пронизывал до самых костей. Похоже даже сердце стало замедляться - но нет, удар, за ним следующий. И в этом жизнь.
Мой путь уходил в гору, хотя я точно помнил, что спускаться не приходилось. Но в голове звучала одна мысль - идти. Куда угодно, хоть к черту на кулички, только не останавливаться. А если замереть хоть на мгновение, или хуже того, сесть - то следующее движение вполне может больше не состояться. Никогда.
Прошла целая вечность. Плохо, что я не взял с собой часы - так хотя бы знал, сколько времени прошло, и когда ждать спасительного рассвета, ведь утро приносит жизнь, а это именно то, за что сейчас приходилось цепляться, словно за воздух, который так и ускользал.
Снова это забавное ощущение сугроба на ресницах. Веки были тяжелыми - ночью я почти не спал, а сейчас желание забыться накатывало с новой силой. Даже во вьюге можно услышать колыбельную... В деревьях увидеть застывших истуканов, а в луне царственную особу... Нельзя лишь закрывать глаза... Но так хотелось.
Ноги подкосились совсем скоро, как бы я не старался устоять. Голос был безнадежно сорван, а смысла в хрипе уже не было. Снег приятно покалывал побелевшую щеку, будто миллионы мелких иголочек впивались в остывающую плоть, пытаясь разогреть ее. Развернуться на спину было трудно, но это стало очередной целью, которая была мне еще по силам. Разочарование было велико -предательница луна скрылась за облаками, оставляя меня в кромешной убаюкивающей тьме. Самый мрачный час - перед рассветом. Он должен был уже задаваться красным пожаром на востоке. Но я смотрел на небо - темное, глубокое, необъятное...
- Мам.... Прости. Оно затягивает... Спой мне колыбельную...
Долгий и протяжный выдох, затем вдох. Пар устремлялся вверх и растворялся во тьме. В звуках пурги угадывалист знакомые с детства нотки. Спасибо...
***
Я парил. Воздух ласкал меня, хотя должен был пронизывать до мозга костей. Что-то определенно было не так. Видимо, сон уже завладел мной и совсем скоро придется сдать в утиль мое тело. Осмотревшись, понял, что действительно парю. Земля осталась внизу, где лежало нечто, похожее на человека. Видимо, все уже прошло. Больше не было холода, страха, отчаянья. Неужели кончилось?
Нового себя, как объекта, увидеть не получилось. Двигаться я мог, но ни рук, ни ног не было. А зачем они были нужны, когда можно так свободно парить? Ответа на этот вопрос я уже не помнил, да и думать об этом сейчас не хотелось.
С высоты можно было отчетливо разглядеть палатки, возле которых копошились восемь огоньков. Что они делают? Голосов слышать я не мог, но казалось, что звали меня. Заметили мою пропажу. Это славно, есть шанс, что меня найдут. Но нет, ребята устремились совсем в другую сторону. Даже обидно немного.
Да, умер я на рассвете. Сейчас эта мысль казалась приятной, потому что отсюда открывалась прекрасная картина восходящего солнца. Жаль, что редко в своей жизни мне приходилось вот так останавливаться и смотреть на небо. Теперь нужно быть умнее - что было, то прошло.
А что началось? Вот об этом я часто задумывался в ночной тиши. В какого-то определенного Бога никогда не верил. Он был и Он есть, но кто мы такие, чтобы знать Его истинное имя и облик? Нужно быть чистым пред Ним и собой, и тогда за смертной пеленой обязательно должно что-то быть.
Здесь вспомнился Страшный Суд. Кажется, никогда ничего не крал, лишнего не возжелал, никого не убил... Надеюсь, мухи и птичка, которую я подстрелил в пятом классе из рогатки, не в счет. Кстати, до сих пор стыдно, но утешает то, что она была похоронена по всем правилам. Хотя если придется ответить за это, то с превеликим удовольствием. Да и интересно, какой еще компромат нашелся на меня в небесной канцелярии.
Утро продолжало завоевывать свои позиции, но ничего нового не происходило. За мной никто не прилетел, хотя, признаюсь, я ожидал Ангела. Единственное, что радовало - огоньков, что так безрезультатно искали меня было именно восемь, а не семь. Значит Юля была в палатке, в тот момент, когда я кинулся к ней на помощь. Тогда, кто кричал в ночной тиши? Наверное, это был просто сон. Жалко, что он приснился так не вовремя - после похода я был бы не прочь взять у этой милой маленькой девушки телефончик. А зачем? Уже не помнил.
Где-то в дали к небесам начала подниматься небольшая светло-голубая сфера. Поравнявшись со мной в высоте, она устремилась вперед, сближаясь с рассветом. Но когда пролетала мимо меня, то остановилась в робкой задумчивости. Я почувствовал на себе взгляд мудрых волчьих глаз.
- Так вот ты какая... Душа, - голоса у меня не было, лишь мысли.
Наше общение проходило невербально. Да, это именно тот, чьи следы я видел раньше. Мне поведали историю, как два волка схватились не на жизнь, а на смерть, как обычно бывает в их кругу. О причине душа тактично умолчала, упомянув, что дело того стоило.
- Время уже истекло, нам пора, - последнее, что удалось понять, пред тем как голубоватая сфера вновь быстро устремилось к рассвету и пропала в лучах солнца вспыхнув ярко и торжественно.
Я потянулся за ним лишь силой мысли и увидел, как остались позади и восемь уже бесполезных огоньков, и истуканы деревьев, которым больше не суждено было меня напугать. В рассвете они вновь стали обычными и безобидными. Солнце манило, затягивало и растворяло в умиротворении и спокойствии. Вместе со вспышкой, что затмила мое сознание растаяла последняя надежда. Оставалась лишь уверенность в том, что мое тело, хорошо служившее мне почти тридцать один год, обязательно найдут.
***
В глубине души я боялся, что на этой вспышке все закончится, но всем своим существом надеялся, что дальше что-то будет. И не напрасно.
Белизна, что окружала меня, поражала все мои представления о белом цвете. Но глаза не болели - смотреть я мог спокойно. А были ли у меня как раньше зеленые зрачки увидеть никак не получалось. Но вспомнив о Душе волка - о небольшой сфере, которая кружила рядом со мной там, над лесом, перестал думать об этом. Скорее всего мы были похожи.
Где-то слева парили еще несколько десятков Душ. С такого расстояния я не мог разглядеть, кем они были, потому что сферы были похожи одна на другую, скрывая внутри совсем разные характеры, нравы, привычки, дела добрые и злые. Мне было очень интересно, и я подобрался поближе.
Вот пожилой художник. Рассказывал о том, что писал картины он не важно, хотя в родном городе его признавали талантливым человеком. Страшно было узнавать, что человек ждал сердечного приступа, чувствовал его приближение с каждой ноткой боли, которой иногда отдавало его сердце.
А это миловидная бабушка, которая очень гордилась тем, что работала воспитательницей в детском садике, пока ей позволяло здоровье. Она очень любила малышей, но сама не могла родить, отчего очень страдала. Даже больше, чем когда от нее ушел любимый муж, как раз по этой причине. Денег было мало, она едва сводила концы с концами, но часто оббивала пороги детских домов с единственной просьбой, в которой так и не получила согласия.
Парнишка-солдат. Поведал, что он стал тем, кто входит в этот печальный 1 процент погибших на учениях. Все произошло очень нелепо, и он не хотел бы вспоминать об этом. Лишь словом обмолвился, что никогда не любил воду, особенно морскую.
Жалости я не чувствовал. Души были спокойны, умиротворены и безмятежны - никто не говорил о том, что желает вернуться назад. Лишь легкое сожаление, что все так быстро прошло: что там наш короткий век по сравнению с бесконечностью бытия?
Странно, что никого не удивляло тихое исчезновение сфер в голубоватом сиянии. На смену им не часто, но все же приходили новые, со своими историями, мечтами, планами которые одни успели завершить, а другие обязательно попытаются в следующей жизни. Печально, что мою пропажу в светло-голубой дымке тоже никто не заметил.
***
Я остался один. Все вокруг было таким же девственно белым, что неустанно напоминало о снеге, который поглотил меня совсем недавно. Холода давно уже не было, но горький осадок заставлял оглядываться по сторонам в поисках подвоха. Неужели где-то там, за стеной этой белизны кто-то решает мою участь? Если да, то почему мне до сих пор не дали последнее слово?
Ошибки не было - ко мне обратились. Прозвучало мое имя. Тихо, устало. Голос не принадлежал ни мужчине, ни женщине, ни ребенку - неразличимый тембр, высота. Зато переливов и интонаций было предостаточно - ощущение складывалось, будто со мной беседовал талантливый психолог. Этот врач был явно из тех, кто собирался выслушать мою проблему, покивать, предложить пару решений и забыть о моем существовании, как только один из тысяч его одинаковых пациентов покинет уютный белый кабинет.
- Я умер? - ответ был мне очевиден, но не задать этого вопроса не получилось.
- Нет, Душа - бессмертна. Износилось лишь тело, - отвечал мне голос.
- Это хорошо... Но что же будет дальше?
- Ты менял свой телесный облик уже двенадцать раз из тринадцати разрешенных. После смерти в том мире каждый обязан вернуться сюда, чтобы смыть с себя отпечаток жизни. Душа входит в плоть девственно белой и окрашивается на протяжении отведенного срока в один из двух цветов - небесно-голубой или пепельно-серый...
Голос не закончил фразу - белизна вокруг полыхнула ярким золотом. Мне стало больно. Из глубин сознания поднялась невиданная мною еще никогда великая жалость.
- Некоторые возвращаются, окрашиваясь в золотой цвет. Те Души, что не успели получить отпечаток жизни. Младенец так беспомощен и уязвим... После, когда он снова вернется в мир, что так жестоко обошелся с ним, то будет необыкновенно добр, талантлив - соберет в себе лучшие качества, которые можно потерять одним неправильным решением.
Я не нашелся, что ответить. Внутри царила скорбь по той нежной Душе, что не почувствовав вкуса жизни, вернулась в это белое царство.
- Почему не видно ни одной серой Души?
- Они не здесь. Каждого награждают по делам его. Некоторые должны искупить, то, что было раньше. Иначе пути назад нет. Все должны вновь стать девственно белыми.
- А мне приходилось возвращаться серым?
- Несколько раз, - получил я уклончивый ответ.
- И я был в Аду?
- Скорее, это были небольшие экскурсии по этому многогранному царству. Многие Души пытались описать его по памяти, что внезапно возвращала их во мгновения проведенные там.
Этим они только навлекали на себя еще большую серость. Данте, к примеру.
В один момент я очень пожалел, что руки так и не дошли до Божественной комедии. Да, читать приходилось много, запойно - началось все с фантастической литературы, а перешло на русскую и не только, бессмертную классику. Но объять необъятное времени так и не хватило. Хотя, про круги Ада я был вполне наслышан.
- Тринадцать раз? А почему? - вопросы задавать мне не запрещали, поэтому они один за другим рождались в моем сознании.
- Душе нужно пройти двенадцать поясов, чтобы найти себя и свою вторую часть. Не спроста это число так часто встречается там - месяцы, знаки зодиака. Последняя жизнь дается на то, чтобы собрать все хорошее, или же камни, и воссоединиться со своей родственной Душой. В вечности вы сольетесь, рождая новую Душу и продолжая жить в ней.
- И часто находят?
- Всегда. Встретившись в любом из поясов, Души всегда стремятся к родственным. Иначе они не будут иметь покоя в существовании.
Это очень обнадежило. Похоже, в прошлой жизни мне крайне не повезло, раз пришлось остаться тридцатилетним холостяком. Влюбляться приходилось всего два раза, и оба раза не взаимно. Видимо, бродила моя вторая половина где-то в другом месте, и упорно не показывалась на глаза.
- И когда мне придется вернуться?
На самом деле было жутко при мысли о том, что скоро это безмятежное парение может прекратиться. Эта радость, восторг полета. Хоть мне и никогда не приходилось летать, но, кажется, летчики, дельтапланеристы, и любители прыгать с парашютом или на тарзанке находятся в вечном и безрезультатном поиске этого чувства.
- Когда у тебя иссякнут все вопросы.
- Это очистит меня?
- Да.
- Неужели я появлюсь на свет через день после смерти?
- Время относительно. Сейчас ты не замечаешь, что мгновения так же скоротечны как года. Здесь все идет не так, как вы все привыкаете за свои тринадцать пришествий.
- Так... А как очищаются в Аду, если здесь со мной ведут беседу?
Голос на мгновение затих, должно быть раздумывая, что ответить. Хотя, вполне возможно, что пытаясь вспомнить. После вновь послышались фразы - сдержанные, в которых было аккуратно подобранно и взвешено каждое слово.
- Там Души должны осознать свои ошибки. И научиться больше никогда не совершать их. Возможно, это выжигают на их существе. Возможно, заставляют долго, очень долго даже по нашим меркам, думать. Но насколько известно мне, каждый раз используется индивидуальный подход. В основном это не физические страдания. Как-то раз мне был задан вопрос о правдоподобности слухов о том, что Там черти со сковородой... Как заразительны суеверия, и как проста, порой, правда.
Его слова заставили меня вспомнить о Гоголе и его Вечерах на хуторе близ Диканьки. Да и остальными своими произведениями он скорее всего навлек на себя много бед - даже история его смерти: следы на внутренней стороне крышки гроба, щепки под ногтями. Неужели летаргический сон заставляет нас лишь на время покидать тело, а потом после непродолжительной разъяснительной беседы возвращаться в уже остывшую плоть, которую в худшем случае уже успели погрести под метрами земли, а в лучшем лишь начали заносить скальпель, чтобы установить причину "смерти".
- А это Рай?
- Назвать значит ограничить. Эти нарицательные имена придуманы лишь для того, чтобы упростить Душам задачу в их стремлениях. Здесь те, что были чисты пред собой, смывают с себя копоть жизни. Самое последнее появление перед вечностью в основном происходит именно здесь.
- А какая она?
- Вечность? Мне не дано этого знать. Я всегда был здесь.
- А кто Вы?
Фамильярного "ты" я побоялся. Это прозвучало бы дурно к тому, кто знает все. Или почти все. Или просто молчит.
- Я не Он. Я лишь часть Его. Такая же часть как и ты. Душа, у которой никогда не было и не будет тела. Вечный советчик.
- За что Вам такие муки?
Молчание. Кажется, я спросил то, чего спрашивать определенно не следовало. Самое интересное, что еще не один такой вопрос вертелся в моей голове.
- Что будет, когда у меня кончатся вопросы?
- Тоже, что и двенадцать поясов тому назад - новая жизнь. Ты будешь чист. Младенцы ничего не помнят и постигают мир заново. Многие отдали бы все, чтобы иметь такую возможность хотя бы один раз. Вам же дано неимоверно много, и в тоже время так мало, что очень глупо не ценить этого...
Жаль, что вопросы мои закончились так быстро. И мне не дано было знать, как много прошло времени...
***
Боль пронзила крохотное тельце. Рождаться это почти так же трудно, как и рождать - хорошо, что нам не дано этого помнить. Опытные врачи довольны - ребенок появился на свет здоровым, крепким и уже кричал во все горло что-то, понятное лишь ему. Их белые халаты напоминали о чем-то далеком. О сне, что приснился совсем недавно и тут же поспешил забыться, забрав с собой все бремя.
Наступила новая Жизнь.