Автор: Zig-Zag
Слесарю слесарево
— Торрррреадор! Смелеееее в бой! Врёшь — не возьмёшь, врёшь — не возьмёшь! — ожесточенно натирая голову любимым банным мылом, сотрясал я громогласным вокалом кафель на стенах в ванной комнате.
— Врёшь — не возьмёшь! — То я пообещал коммунальщикам, что вновь вывесили на двери подъезда нашей многострадальной пятиэтажки объявление с датой очередного обезвоживания дома. "Не-е, каковы наглецы, а? Всего неделя прошла, как включили! Паразиты!!!"
— Пу-пу-пуру-пу.. пуп-пу.. пу-пу! — подбадривал себя задорным мотивчиком. — Пуп-пу.. пу-пу!
"Хорошо, что рано со смены возвращаюсь и заметил! А то бы заклеили другими бумажками, иль и вовсе сорвал какой-нибудь шутник! Что б тогда делал, а?"
Ход мыслей прервал громкий хрюк, и ласкающее слух журчание воды прекратилось. Я вздрогнул, мыло предательски выскользнуло из рук.
"Вот, скоты, ведь с пятнадцатого обещали?! А сегодня какое? Так, сегодня подменял Лёху… Выходит… чёрт, блин, сегодня и есть пятнадцатое! Совсем, баран, с ночными сменами счёт дням потерял!" — клял себя, на чём свет стоит. Как смог, протёр от пены глаза и с надеждой уставился на лейку. За стенкой, предвещая надвигавшуюся беду, завыли волком трубы в коробе. Сомнений не было, — то звуки грядущей долгой засухи. "За что, Боже? — взмолился я. — За что-о?" (И Он, видимо, услышал мольбы страждущего.) Кран содрогнулся, загудел, закряхтел, и… и тонкие струйки ледяной воды резанули ниже пояса.
— А-а-а, что тебя!!! — с воплями бросился к вентилям, но отчего-то увидел высоко задранные ноги на фоне потолка…
"Эх, Машка, Машка! Как ты могла? Да ещё с таким страшным и тощим доходягой!" Не, ну а каково вот так в один прекрасный день увидеть чужого мужика в своей собственной ванне? Появление странных, неведомых ранее ощущений несколько отвлекло от дальнейших переживаний. "А отчего это я как бы сверху? И вроде как завис у потолка? И вижу ванну всю сразу целиком? Как такое возможно? Что со мной?" Задёргался кран. "Почему не слышу? Оглох?" Струя из лейки смыла окончательно пену с мужика. "Так то же…" Трудно не признать тело, с коим прожил душа в душу тридцать три года и тридцать три дня. "Выходит, что ли того — умер?!" Но от такой, казалось бы, жуткой, мысли, не почувствовал ничего: ни мурашек по телу, ни холодного пота, ни замирания сердца. Ничего!
"Если тело внизу, то кто здесь?" Большое зеркало над раковиной зияло пустотой. "Пустота? Нет у меня более ни рук, ни ног, ни головы! И ничего теперь не могу: ни двигаться, ни говорить, ни слышать. Погодь, не падай духом, одно всё же могу — мыслить! Сила мысли, да сила духа — только и остались. Дух? Как сразу-то не догадался. Душа — вот кто я!" Но не успел толком порадоваться осознанию своей новой реальности. Ванную комнату залил, буквально утопил в своих лучах, невесть откуда взявшийся яркий свет…
Тьма навалилась так же неожиданно, как и до этого вспыхнул свет. Я словно вынырнул из огненного океана, отлип каплей от его бушующих волн и окунулся в чернильную темноту, усыпанную мириадами звёзд. Где-то там внизу, если то был, конечно, низ, дышал, пульсировал гигантский шар. От его поверхности отрывались и светлячками на чёрном фоне космоса неслись нескончаемым потоком ввысь, если это, конечно, был верх, множество светлых пятен. "Получается, вокруг меня не звёзды, а души! Души, что стремятся ввысь к эээ… ммм к двум склеенным ножками друг к дружке хрустальным лафитникам?!"
— Приветствую тебя, вновь прибывающая душа, — прервал гадания чей-то нежный ангельский голосок.
— О боже, я слышу!
— Верно, душа моя, Боже. Не бойся, задавай любые вопросы.
— Где я?
— В астральном космосе.
— Я умер?
— Да, твой жизненный путь в предыдущем физическом теле преждевременно окончен.
Я с неподдельным интересом наблюдал за тем, как повсюду вокруг меня яркие сгустки разрозненных душ соединялись в длинные жемчужные нити, что после заплетались в толстые косы, те, в свою очередь, поглощались широким раструбом лафитника.
— Да, кстати, а почему я вижу?
— Ты не видишь. Душа может лишь чувствовать и мыслить.
— А что это там впереди?
— Чаша очистки и реинкарнации душ.
— Очистки душ?
— Прибывающие души неодинаково чисты. Бывают чёрные — души падших людей. Бывают светлые — души истинно добродетельных натур. Но большинство постчеловеческих душ — огненного оттенка, как и души, высвободившиеся из тел других живых существ.
Только сейчас я обратил внимание — светлые широкие потоки разделяют тонкие грязно-серые полосы, от того и создавался вид туго заплетённой косы.
— Интересно, а куда девается то, что смывается с душ?
— Никуда, накапливается по центру.
— А если перенакопится, то чё?
— Бум!!! — прозвенел колокольчиком нежный голосок. — Большой Бум!!! И родится новая вселенная! И родится новый Боже!
— И Вы смертны?
— Ничто не вечно.
Я загрустил. "Надеюсь, не буду последней каплей!" Очень не хотелось.
— Не будешь.
— А дальше, ну с той, с другой стороны?.. Там пусто?
— Нет. Чистые души на фоне астрального космоса невидимы. Но поверь, они не меньшими потоками опускаются обратно, чтоб в нужный миг вселиться в живое существо.
— А в какое именно?
— Этого не дано знать даже мне. Любая душа может попасть в любое живое существо.
"Это ж сколько душ по детству из всяких букашек-таракашек вытряс?"
— Темнота твоей души невелика. Не переживай, ты вскоре позабудешь весь прошлый жизненный путь.
"Позабуду?! Всё, всё, всё и навсегда?!.. И свою рыжую-бесстыжую Машку, и детишек — Дашку и Сашку, и батю с мамкой, и брата и другана Лёху!.. Да много ещё чего интересного у меня в жизни было… и пивас, и футбол,.. и пивас, и футбол! Эх, жаль не досмотрел, отберутся наши на мировой чемпионат или снова пролетят мимо?"
— Отберутся, отберутся.
Я успокоился, загрустил.
— Не стоит сожалеть о потерянном прошлом. Ведь, возможно, в будущем ты возродишься великим правителем, львом в саванне, дельфином в океане или могучим кедром в сибирской тайге…
"Во-во! Родишься баобабом и жди триста лет, пока помрёшь!"
— Баобабом тоже неплохо. Всё же лучше, чем слесарем механо-сборочных работ на заводе "Серп и Молот".
"Не факт!.. Блин, детки! Как позабыл-то? Вот придут они из школы, а в ванной батя трупаком! Непорядок! Вертаться надо срочно! Да вот как?"
— Назад хочешь?
— А что, можно?
— Конечно. Темнота души твоей невелика. Жизненный путь твой прерван преждевременно, душа границ раструба чаши очистки не пересекла, так что выбор пока за тобой. Вернуться решаются немногие, но решаются. Неужто не замечал?
Почему не замечал? Замечал, но не ведал, по какой причине время от времени с заплетённых в косы потоков срывались души и, кружа снежинками, плавно опускались на поверхность огненного шара.
— Точно не желаешь быть правителем каким-нибудь, и вершить, так сказать, судьбы народов?.. Или, например, продавцом дынь на рынке?
— Не-не-не. Ни за что! На кой мне это? Слесарю — оно, слесарево!
— А-а, ты же русский.
— Да.
— Ладно, будь по-твоему! — прозвенел колокольчиком нежный ангельский голосок.
Крупные студёные капли щедро одаривали меня холодом.
— Уф-ф! Во, ду-ду-бак-то!
Нашел в себе силы и уселся на пятую точку, синюшной рукой дотянулся до вентиля и перекрыл воду. Резкой острой болью дал о себе знать вмиг налившийся свинцом затылок.
"Чёрт, у меня что там, вторая башка растёт? — желая удостовериться, провёл ладонью по затылку. — Молодец, называется, помылся по-быстрому! — похвалил себя, разглядывая алые разводы на пальцах. — Надо выбираться!"
Придерживаясь то за край ванны, то за раковину умывальника, поднялся и перешагнул через бортик.
— Ну-ну и-и рож-ж-жа! — разглядел синеликое отражение в зеркале.
Сдернул с крюка махровый халат, с удовольствием закутал в него дрожащее от холода тело. Голову обмотал полотенцем. Звонко шлёпая по полу босыми ногами, сшибая плечами дверные косяки, добрёл до спальни, где и завалился на кровать.
Отлежаться толком не вышло. Вернулись дети со школы — загалдели. Пришла Машка — заохала, заахала. Криком согнала с лежбища. За рукав притащила в травмпункт. Светило районной медицины, осмотрев рану, поколдовал над ней, заверил Машку: мол, не так всё плохо, и с чистой совестью отправил меня отдыхать на больничный.
Всю следующую неделю Лёха названивал и после пары дежурных фраз ворчал, что приходится ему пахать за двоих. Ну ничего, едва полегчало, я решил отблагодарить приятеля за поддержку, прикупил "беленькой" и пригласил в гости.
Субботним вечерком, после рюмки-другой горячительного, я и поведал Лехе о своих приключениях по ту сторону крайней черты.
— А голосок такой нежный, ангельский, как у секретарши Снежанки с головного офиса!
— Не-е, брехня! — не поверил Лёха. — Я в церкви был, иконы видел… Бог — он мужик!
— Голосом не похож!.. О, как раньше не допёр! Боже — и не баба, и не мужик.
— А кто? — шепотом заговорщика переспросил Лёха, и уставился на меня хмельным взором.
— Там, — я многозначительно указал пальцем на потолок. — Там были лишь души и, — сделал паузу, не зная, как толком объяснить другу, — и такое эдакое устройство!.. Во, небесный сепаратор, похожий на два склеенных лафитника. Вот и получается: Боже — оно! Устройство!
Для пущей достоверности соорудил на столе конструкцию из пустых рюмок. В одну для наглядности закинул пару витых макаронин.
— Вот такой вот небесный приборчик. Сюда поступают грязные души, а отсюда выходят чистые. А вот здесь, — ткнул пальцем по центру, — гадость людская копится, и когда накопится, то ба-бах!.. И хана всем.
— Брехня! — Лёха вытряхнул макаронину из рюмки.— А зазря тару не пачкай!
Поставил рюмки на ножки, натренированными движениями наполнил до краёв.
— Думаешь, Лёха тупой и умных книжек не читает?.. Так слушай: после смерти, ну, во второй серии жизни, плохиши в котлах варятся, а добряки по саду райскому шастают!
— Да нет никакой второй серии! — кипятился я. — То книжка, а то разговор с Боже!
— Ты б лучше чего путного спросил!
— О! — всплыло в памяти. — Вот, деревянные игрочишки наши в ногамяч на чемпионат мира отберутся!
В ответ Лёха разразился хохотом и затрясся так, что с его вилки сорвался и отправился на скорм коту Барсику приличный кусок варёной колбасы.
— Да-а, здорово ты шибанулся! Я быстрее в твой небесный сепаратор поверю.
— Боже врать не станет!
— Ты ещё скажи, мол, наши футболерины чемпионат выиграют! — и заржал громче прежнего.
Разозлился я не на шутку, хотел уже в нос дать, еле-еле сдержался. "Я о серьёзных вещах рассказываю, а он ржёт!" Но особо долго покуражиться ему надо мной не довелось. Разъярённой фурией ворвалась на кухню Машка и прервала досрочно культурную программу вечера.
— Так, посидели, погостили и хватит! А то гоготом детей перебудите!
Оспорить её доводы мы не решились. Хлопнули по соточке на посошок, и я проводил друга до двери.
Больше я разговоров на эту тему с Лёхой не заводил. Да и в круговороте повседневных забот и хлопот всё произошедшее со мной вскоре стало казаться чем-то вроде диковинного сна. Лишь как-то раз на работе, когда в курилке между мужиками зашёл разговор о бренности нашего пребывания на этой грешной земле. Я для подержания разговора и выдал: мол, так вот и так, надо бы нам всем поменьше дурных дел творить, а то зло накопится и бум-бабах!.. И нету целого мира. Мужики примолкли, хмуро так, не по-доброму, с опаской, посмотрели на меня и разбрелись по рабочим местам. Понял, что явно сболтнул лишнего. Так не ровен час, до начальства слух о речах моих дойдёт, и ни за что ни про что лишат квартальной премии, а то и годовой. С тех пор рот на замок, никого ни в чём больше не переубеждал, никому ничего не объяснял. Зачем? При случае каждый сам убедится в верности моих слов. Не правда ли?