Автор: Vesper
Уходя в небо
Я лежу. В постели с прекрасной девушкой. Вдыхаю аромат. Умираю. И вот я умер.
Я зол! Я был зол на себя, на весь мир, на людей. Как сказал один юрист: «Люди меня бесят».
Зол на всех, потому что меня достали идиоты. На мир, потому что устал так жить. На себя – за то, что умер.
Когда я был жив, всё раздражало меня не меньше, чем сейчас. А сейчас, возможно, и больше.
Теперь, когда ничего не чешется, не болит и не хочет, меня стало раздражать буквально всё – от телефонного звонка до пульта от телевизора.
Нет ничего, что бы меня утешало или успокаивало. Или есть?!
Теперь я сижу на диване, переключаю каналы и жду, когда кончится день. Потом иду в кровать, лежу и делаю вид, что засыпаю.
Не скажу, что раньше я поступал иначе, но сейчас это происходит как-то осмысленно. Серьёзней, что ли. То есть – смерти уже не ждёшь.
Не надо бояться, что в один прекрасный день выйдешь из дома и не вернёшься. Не надо бояться, что попадёшь под машину. Не имеет смысла смотреть по сторонам, когда переходишь через дорогу.
Когда жизнь кончилась, теряет всякий смысл одна единственная вещь, которая мешает жить – боязнь смерти. Сколько мы не сделали из-за того, что боялись не успеть. Сколько возможностей упустили оттого, что жизнь одна и конечна? Теперь этой преграды нет.
К спокойной успешной жизни нет никаких препятствий. Все преграды стёрты, барьеры рухнули. Я спокоен и свободен.
И зол.
- Алекс! – она окликнула меня, когда я доедал мороженое, любуясь на закат с центральной набережной.
Подслеповато взглянув на неё, я так и не смог узнать.
- Привет, - сказал я на всякий случай. – Хочешь мороженое?
- Нет, - она засмеялась.
- Тогда чего ты хочешь?
- Тебя, - сказала она серьёзно и как-то озабоченно. Так обычно смотрят на тяжелобольного. Когда не знают, как, или не могут помочь.
- Так сразу?
В её комнатке было темно и как-то сыро. Она сразу предупредила, что живёт в общаге, но наотрез отказалась ехать ко мне. Сказала, что слишком долго.
Она не могла ждать. Я тоже. В ту же ночь я умер.
Вы когда-нибудь задумывались, как выглядит смерть? Чаще всего она выглядит как то, чего ты очень хочешь. Или как то, чего больше всего боишься. Я всегда очень боялся умереть. Причём умереть в мучениях.
Один мой приятель страстно хотел автомобиль. Прямо бредил. Только и разговоров было, что о машинах. О том, какие они бывают, сколько жрут и как бегают. Ходил на ярмарки, смотрел каталоги. Наконец выбрал машину своей мечты, скопил денег, подрабатывая на двух работах, и купил.
Радовался до чёртиков, закатил пир на весь мир, три дня обмывал, не выпускал машину из гаража, всех водил, показывал. Пылинки с неё сдувал, всяких прибамбасов навешивал. Постояла машинка несколько дней, прошёл угар и похмелье, вышел он на работу. Поехал на собственном авто домой. И умер. Его смерть выглядела, как прекрасный новый автомобиль. И как груда искорёженного железа.
Другой пример. Наверняка вам знакомый. Дмитрий Михайлович Карбышев. Помните его историю со школьных времён? Если нет, то наверняка у вас в городе есть улица его имени. Так вот, с детства Карбышев боялся замёрзнуть. Ходил на строевую в форменной шинельке кадетского корпуса, замерзал на пронизывающем ветру. Кутался, как мог. И замёрз на плацу. Только не родного корпуса, а в австрийском лагере. Концентрационном. Маутхаузене. Облитый водой, как гласит официальная историография.
Смерть всегда приходит в виде того, чего боишься больше всего. Или больше всего хочешь.
Первый раз мы познакомились много лет назад. Когда в страшных мучениях умирала моя бабушка. Лежала на старой панцирной кровати, поддерживаемая морфием, и отдавала последние распоряжения. Врачи напичкали её витаминами, и это ускорило конец. Другие врачи диктовали нам, что она может есть, а что давать нельзя. Помню, как-то она попросила мороженое…
Когда мои ровесники умирали в Чечне, я учился в институте. Стоило ли учиться, чтобы потом работать за гроши, другой вопрос. Но тогда они умирали. С перерезанным горлом, отрезанной головой (это в лучшем случае), оторванными взрывами конечностями. За что умирали? Уж конечно не за свободу.
Я никогда не боялся войны. Более того, предпочёл бы умереть на баррикадах, лучше всего – сражаясь за свободу. Что может быть лучше быстрой осмысленной смерти. Не тогда, когда успеваешь понять, что умрёшь – в данном случае как раз успеешь всё продумать и осмыслить в ходе болезни. А тогда, когда знаешь, ради чего.
Я никогда не знал, ради чего живу. И хотел бы умереть за что-то. Ради спасения жизней, наконец. Хотя бы и нескольких.
Вы верите в реинкарнацию? Я – верю. Хотя бы потому, что тогда наша жизнь имеет смысл. Потому что она не кончается, а продолжается. Всего лишь переходит на другой путь. Со всеми накопленными знаниями и навыками. А заодно и с грузом проблем и разочарований.
Иногда я думал о том, что, впадая в кому и искусственно поддерживаемые аппаратами, мы не только продлеваем мучения. Мы можем не успеть запрыгнуть в нужный вагон. Уходящего в следующую жизнь поезда.
Мой поезд за мной не пришёл. Я так и остался на прежнем перроне. И мне нет смысла дожидаться.
- Ты веришь в жизнь после смерти? – спросила меня она.
- Не верю. Я не верю в саму смерть. Это лишь переход. В другую жизнь, другое измерение.
- Вот как? – улыбается она.
- А ты во что веришь?
- Не знаю, - поправляет она белокурые волосы. – Никогда не задумывалась об этом. Я просто знаю.
- Знаешь что? – подался я к ней, отрываясь от подушки.
- Всё, - она внезапно заливисто засмеялась. – Хочешь курить? – она слезает с кровати, изгибаясь своим гибким телом с лёгким загаром. Тянется к джинсам.
- Я не курю.
- Хочешь помереть здоровеньким?
Её хриплый прокуренный хохот ещё долго стоит в ушах. Словно проходит гулом, а потом барабанным боем по всем измерениям. По всем тем мирам, которые я успел пройти. По сферам, которые пролетел, прежде чем вернуться назад. И через пару минут то ли скольжения, то ли ходьбы сквозь ночь оказаться здесь. В своей квартире, на своём диване. Перед телевизором.
С пультом в руке и телепрограммой в голове. Да, забыл сказать – мне нет необходимости покупать телепрограмму. Я и так знаю, что где показывают. Неожиданное приобретение, не правда ли? Наверно, так я и представлял себе рай – с вечным сидением у телека. Или это ад? Кому как больше нравится.
Прошёл год. С тех пор я её не видел. Как не видел никого, традиционно связанного с вышеописанными событиями. Ни Бога, ни ангелов, ни даже умерших родственников. Никто за мной не приходил и никто меня не беспокоил. Может быть, потому, что я и сам не беспокоил их. Потому, что я слишком хотел быть самодостаточным. Я всегда хотел свободы.
Не знаю, почему, но я снова пошёл туда, где мы встретились. Туда, где всё началось. На набережную.
Дети в панамках, с выпачканными сладостями рожицами и липкими руками, мужики в шортах на кривые волосатые ноги, девицы с вырезами до талии. В общем, как обычно. Всё меня бесило.
Я подошёл к парапету. Трава торчала из воды в самой середине русла. Грязная пенистая жижа билась в берег, прибивая пластиковые бутылки, женские прокладки и прочий мусор. Кто-то в этой мути пытался купаться.
Посмотрел вдаль, за кусты, деревья, небо над противоположным берегом. Быть бы птицей, полететь. Я тоскливо вздохнул, на всякий случай оглянулся. Никого. Никаких ангелов.
Прощёлкал все каналы, нигде ничего нет. Тоска.
Да когда же это всё кончится!!??!!
Ещё десять лет прошло в бесконечном чтении книг, слонянии по театрам, библиотекам и кинозалам. В усваивании бесконечного количества информации и впечатлений невидимым духом. Наблюдении за людьми и их повседневными заботами, беспечной жизнью окрестных школяров и бытовыми трудностями комнатных собачек, выведенных на прогулку.
Счета оплачивались автоматически, свет не отключали, квартиру никто не пытался продать, и мне было, куда возвращаться.
В какой-то момент я понял, что мне стало на всё наплевать. Я больше ничего не чувствую. Злость ушла вместе с раздражительностью. Ровным счётом ничего меня не бесило.
Потом я стал внимательнее смотреть вокруг. Я стал искать, кому бы помочь. Чёрт подери, я стал превращаться в ангела!
Однажды зимней ночью, слушая, как ветер швыряет в стекло хлопья метели, я размышлял. Вспоминал свою прежнюю жизнь, - бледно, бесцветно, без каких-либо эмоций. Думал, сколько я успел за десятилетие, не скованный потребностями тела, семейной и общественной жизнью и необходимостью половину времени проводить на работе.
И зачем мне это было надо?
Теперь, освобождённый от чувств, я многое не мог понять. Мотивы поступков казались мне бессмысленными и нерациональными.
Потом затих и разум.
- Дядя, а вы кто? – девчушка с красным шариком дёргала меня за рукав.
Я огляделся, посмотрел на качающийся на ветру шар…
- Ты меня видишь?
- Вижу. Вы ангел?
- Нет. Не ангел.
- А кто?
- Может, привидение?
Девочка с сомнением оглядела меня:
- Нет, не привидение.
- Почему?
- Привидения не светятся.
Я впервые за много месяцев посмотрел на себя. Действительно, от рук исходило свечение.
В ужасе я рванул домой. Придирчиво покрутился перед зеркалом. Ничего не увидел. Скосив глаза, посмотрел на нос. Он тоже слегка светился. Как же я раньше этого не заметил?! Психологически меня прошиб пот. Что происходит?!
Я метался всю ночь. То вставал, то ложился. Ворочался, включал телевизор. От былого равнодушия следа не осталось. Куда делось моё посмертное спокойствие!?
Утром я сидел на перилах балкона, смотрел вдаль и вспоминал свою жизнь. Вспоминал и плакал. Почему я просто не исчез? Не вошёл в небытиё? Почему не попал в ад? Где я сейчас? В реальном привычном мире или в чистилище? И происходит ли всё, что происходит?
Кто была эта девушка? Действительно ли она сама смерть, или я её придумал? И что, наконец, в ту ночь случилось?!
- Значит, не будешь курить?
- Не буду. Ты против?
- Мне всё равно. Я здесь не для того, чтобы учить тебя курить. Кроме того, у тебя ведь канцерофобия.
- Откуда ты знаешь?
- Ты сам говорил.
- Когда?
- Давно когда-то, - улыбнулась она, и быстро отвернулась. – Не помню.
Завернувшись в кимоно, она подошла к окну. Распахнула, и с улицы дыхнул пропахший дымом воздух. Внизу была шашлычная.
Я умер не от рака. Не может быть, чтобы я умер от рака. Всё произошло в ту ночь. Девчонка что-то со мной сделала.
Обхватив голову, я качался на перилах. Она меня убила? Нет. Попал под машину? Не помню. Выпал из окна? Не было такого. Так что же?!
Вспомнил! Я сказал ей, что боюсь умирать. Ещё больше боюсь умереть в мучениях.
- Хочешь, я избавлю тебя от мучений? Умрёшь быстро и безболезненно. Даже не заметив.
- А ради чего? Я не хочу умирать просто так, бессмысленно.
- За что бы ты хотел умереть?
- За страну. За свободу. За справедливость.
- Сделано! – она картинно щёлкнула пальцами, рассмеялась. Волосы разметало ветром, отчего она стала похожа на какое-то хтоническое чудовище. А потом я умер. Быстро и безболезненно.
Сердце остановилось, лёгкие перестали дышать. Глаза закрылись. Мозг выключился. С того момента я ничего не помнил.
Я понимал, что это ненормальная смерть. Что не так должно быть, не так всё происходит. Я просто исчез, словно меня никогда и не было. А потом сквозь тьму добрался домой. И вот сижу на балконе…
И нет никого, кто бы мне помог. Никого, кто ответил бы на вопросы.
Спрыгнув вниз, я отправился бродить. Прошёл город из конца в конец, побывал везде, где жил. Вспомнил многое.
Остановился у входа в старый парк. Вот здесь стоял киоск с мороженым. А с другой стороны я покупал марки.
Прошёл к качелям, словно бы оставшимся с тех времён, обшарпанным и скрипучим. Сел на скамеечку.
Вспомнил, как, следуя указаниям врачей, сказал: «Бабушка, тебе нельзя мороженое».
Ну что мне стоило его дать? Что мне стоило!? Ложечку. Чтобы порадовать под конец. Всё равно дурацкая диета ничего не решала. Что может повредить смертельно больному?!
А чего хочу я сам? Чего попросить перед смертью? Почему я вдруг свечусь, как фосфоресцирующий циферблат? Может, моё время наконец закончилось?
- Алекс!
Я резко обернулся на звук. Незнакомый голос.
- Ты определился наконец с тем, чего хочешь?
Я смотрел в пустоту.
- Нет. Я не получил всех знаний, которых хотел. И совсем не достиг свободы.
- Да как же ты её достигнешь? – по-доброму усмехнулся голос. – Ты же сидишь на месте и не ищешь свободы. Ты достиг спокойствия, и тут же упустил его. Ты по-прежнему боишься, хотя бояться нечего, ибо самое страшное произошло – ты умер. Пусть и не так, как хотел, но смерти для тебя больше нет. А ты всё ещё несвободен.
- И что же мне делать? – я чувствовал себя растерянно.
- Двигайся вперёд! Покинь наконец последнюю клетку! Ты соорудил себе её сам, освободившись от первой. Не оставайся внутри своего мирка! Дай свободу и своему разуму.
Я посмотрел вокруг. Мир заструился молекулами, атомами, кварками. Выстраиваясь в невидимые цепочки. Сливаясь и переплетаясь мириадами вариаций.
Над головой сверкали звёзды. Сотни миров смотрели на меня, слово стёклышки в калейдоскопе.
Существа Вселенной взаимодействовали, изучали, обменивались энергиями. Свечение, исходившее от меня, освещало мир далёкой звезды. Свет, исходящий от центра далёкой галактики, отражался в моих глазах.
- Кто ты? – спросил я невидимого собеседника.
- Кто я? – спросил он отражением в зеркале фонтана.
- Я – ты?
- Иди вперёд и не останавливайся.
- Я иду.
Мысли мои потеряли вес и полетели ввысь. Вместе с ними и чувства преодолели законы гравитации. На какой-то миг всё завертелось, закружилось, пролетело в моей голове бесконечным мирозданием.
Девочка с красным шариком отодвинула рыжего котёнка подальше от обочины тротуара.
Девушка с сигаретой в руках выдохнула дым мне в лицо, и тут же сердце моё коллапсировало. В ту же секунду на другом конце Земли волна от рухнувшего айсберга перевернула корабль. Подтаявшая шапка сползла в долину Тибета.
Тело Саддама выставили на всеобщее обозрение, а в африканской деревне пятеро детей умерли от лихорадки.
Зажглось солнце нового мира, а десяток галактик столкнулись друг с другом на космических скоростях. Тысячи воплей ворвались в мои уши, отчего я судорожно закрыл их руками.
Маленький мальчик стоит у постели умирающей бабушки:
- Тебе нельзя мороженое.
Бабушка хочет хотя бы маленький кусочек, напоследок. Врачи ей не говорят, но она прекрасно знает, что умирает. Осталось совсем немного.
Мальчик осознаёт, что смерть избавит её от мучений. И он боится умереть, как она, в страшных муках. Он знает, что этого не выдержит.
Деревянный пол у кровати выщерблен. Когда слишком больно, а после укола прошло всего полчаса, она обхватывает рукой табуретку, и табуретка стучит в пол. Она сильная, его бабушка. У него сил на такое не хватит.
Он идёт на кухню, берёт маленькую чашечку и отрезает от вафельного стаканчика кусок мороженого. Кладёт туда же чайную ложку и возвращается в спальню. Всё так просто. А он даже не думал…
Через несколько дней, когда все собираются на кухне, она перестаёт дышать. Она знает, что смерть избавит её от страданий. Как бы сказать это её маленькому внуку?
Он больше не боится умереть, этот маленький мальчик. Он давно вырос. И давно умер. С тех пор прошло много лет. И он больше ничего не боится.
Я возвращаюсь назад, к старому парку. Собираю воедино разбросанное по Вселенной сознание.
- Теперь ты знаешь, чего хочешь? – спрашивает меня знакомый голос.
- Я знаю.
- Вернуть тебя назад, чтобы ты прожил свою жизнь?
- Зачем? Я давно её прожил.
- Ты умер, как и хотел.
- Никакой боли. Стоит ли рисковать вторым раундом?
- Умрёшь в кругу родных и друзей. С внуками, - улыбается голос.
- Нет, - протягиваю я. – Не хочу, чтобы они страдали. Жалели меня, разговаривали.
- А баррикады?
- Что мешает мне сделать это сейчас?
Я чувствую, что собеседник улыбается до ушей:
- Ты нужен нам. У тебя много работы.
- Только вперёд? – спрашиваю я.
- Не только.
Он вновь улыбается, а я взмываю вверх, отрываюсь от Земли и лечу в бесконечную синеву Космоса. Вперёд и вверх. К безграничной свободе и новым свершениям. Я вернусь сюда, когда придёт срок. Я проснулся, проснутся и они.
Я летел, а в голове звучал голос: «В страну не дураков, а гениев».