Автор: luizaifer
Психопомп
Ни у кого нет свободы выбора
Шпенглер Освальд
Джим вышел на порог, посмотрел на солнце и приветливо улыбнулся. Солнце ответило взаимностью, приласкав его лицо тёплыми лучами. Довольный погодой Джим спустился по ступенькам, вслух посчитав их: «Раз, два, три», и легкой походкой направился к лужайке - первому пункту своего маршрута. Пройдясь по ней, он мимоходом вскинул руку в неуклюжей попытке поймать порхающую над клумбой капустницу, остановился, снял ковбойку, небрежно бросил её на спинку скамейки и потопал к тропинке ведущей к воде. Выйдя на неё, Джим припустил с горки, с трудом притормозил, едва не влетев в ручей, и взял правее - к мостику. Отдышавшись, он присел на шаткие перила и вытянул кроссовок. Повертев в руках, он небрежно бросил его через плечо. За спиной послышался всплеск. Затем он поменял ноги и повторил движения. Не услышав ожидаемого звука, Джим обернулся, порыскал глазами и обнаружил второй кроссовок торчащим в прибрежных кустах. Хмыкнув, он встал посреди мостика и, сотрясая бревенчатый накат, одним большим прыжком перемахнул на другой берег. Удовлетворенный хорошим прыжком Джим стал подниматься по пригорку, расстёгивая на ходу ремень. Пройдя половину пути к вершине холма, он расселся прямо на тропинке, стянул джинсы и, оставив их лежать на месте, двинул дальше…
Дорога, пестрящая, словно охотничьими флажками, деталями верхней одежды и нижнего белья, упёрлась в плотную стену дикого кустарника. Развернувшись, Джим посмотрел долгим и спокойным взглядом на открывшуюся перед ним живописную панораму, поставил пошире ноги, раскинул самолётиком руки и закрыл глаза. Мысленно вернувшись в далёкое детство, он вновь почувствовал себя птицей готовой к полёту. Стоя на влажной от росы траве он вдыхал свежие запахи утра, купался в лёгкой прохладе ветерка и слушал. Он слышал, как на кухне его дома звонко засвистел чайник и женский голос прокричал: «Анна! Просыпайся!»; как заскрипела кроватка и его сестрёнка, шлёпая босыми ножками, побежала делать утреннее пи-пи; как на лужайке толстый шмель, деловито жужжа, кружился вокруг его ковбойки; а на ручье, любопытный лягушонок осторожно шуршал плакун-травой с опаской заглядывая в лежащий на боку кроссовок. Мысленно поздравив лягушонка с новосельем, он опять развернулся, открыл глаза и вошёл в терновник. В кустах его уже поджидали. Послышался свист - слева, рассекая воздух и кувыркаясь, вылетел топор и проломил ему череп. Джим закатил глаза, упал ничком и умер.
На этом короткая утренняя прогулка в один конец и недолгий жизненный путь Джима Хаксли пришли к завершению.
***
Обнажённая человеческая фигура, падая и поднимаясь, с трудом продиралась сквозь густой колючий кустарник. Сильный промозглый ветер, треща ломающимися сучьями и разметая сухую листву, носился по зарослям. Ветви, скрипя и толкаясь, хлестали изувеченное, залитое кровью тело. Глаза на грязном и истерзанном лице затравленно бегали по сторонам. Неистовый порыв ветра, дико завывая, словно взбесившийся зверь, с новой силой устремился на человека. Руки взметнулись вперед, в бессильной попытке удержать очередной каскад ударов. Человек сделал свой последний отчаянный рывок и окончательно повис на кустарнике. Терновник, пресытившись долгой игрой, крепко ухватил жертву и приступил к завершающему этапу. Корявые сучья, брызжа кровью и жадно чавкая, рвали плоть и вгрызались в неё острыми иглами. Тело человека превратилось в бескрайнюю и нескончаемую боль.
Огромная, пепельного цвета, птица сидела на прогнувшейся ветке высокой старой ели и наблюдала за происходящим. Когда от изваяния, некогда бывшего человеком, остался только остов, ветер стих также внезапно, как и начался. Ветви терновника со свисающимися, словно серёжки, кусками человеческой кожи, мяса и внутренностей отпустили жертву и расступились. Наступила тишина. На темнеющем небе поднималась молодая луна. Из далёкой речной запруды послышался слабый жалобный писк лягушонка заглатываемого ужом. Человеческий скелет, лишённый поддержки мышц, качнулся и с тихим глухим стуком осыпался в тёмную лужу. Птица расправила крылья и, сверкнув сталью, грузно сорвалась с места. От сильного толчка ветка лопнула, разорвав тишину, и сопровождаемая шелестом осыпающихся игл, полетела вниз. Тяжело взмахивая крыльями, птица сделала широкий круг над кустарником и, ломая телом мокрые от крови сучья, опустилась на человеческие останки.
***
Джим судорожно схватился за ускользающее одеяло. С трудом открыв опухшие глаза, он увидел нависшую над головой физиономию отца.
- Просыпайся! Соня-Засоня! - весело сказал отец и двумя руками звонко похлопал его по щекам.
Джим приподнял голову и тут же уронил её обратно на подушку.
- Сколько время? - спросил он сонным голосом, едва ворочая языком.
- Уже восемь. Поднимайся, сынок.
- Сейчас, - ответил Джим, опять закрывая глаза. - Ещё только минуту.
- Нет, дорогуша! Если я сказал - поднимайся, значит поднимайся.
Отец просунул большую растопыренную ладонь под одеяло и положил её сыну на живот. Затем, захватив вместе с рубашкой побольше кожи, сжал руку в кулак и крутанул со всех сил.
Джим взвыл и свернулся от боли.
- Ты что делаешь? - завопил он.
- Задолбал! - закричал в ответ отец. - Сколько можно дрыхнуть? Ты спишь и ночью и днём! Ты целыми сутками только то и делаешь, что спишь!
- Но ты же знаешь, что я болен! И у меня, наверное, есть температура.
- Нет у тебя никакой температуры. Ты просто филонишь, сынок. А если и болен, то какого хрена приехал ко мне в таком состоянии, а? Я тебе не мамочка и больше цацкаться не стану. Ты это понял?
Отец свободной рукой откинул одеяло и, продолжая сжимать кулак, с улыбкой наблюдал, как его сын извивается от боли и сучит ногами.
- Понял я. Понял. Сейчас встаю, - чуть не плача заскулил Джим.
- То-то же, - отец разжал кулак.
Боль отпустила, но вместо неё Джима накрыло волной холода. Он сел и подоткнул измятую ковбойку в джинсы, прикрывая оголившуюся поясницу. Затем притянул одеяло и закутался в него. Шкура неизвестного Джиму животного, представлявшая собой постель, лежала прямо на земляном полу, и сидеть было неудобно. Воздух был затхлый и сырой. У Джима перехватило дыхание, и он закашлялся. Успокоившись, он посмотрел на отца. Тот сидел, вытянув ноги, на своей постели и копошился в старом армейском бауле.
- Чем ты набил свои подушки? - потирая голову ладонью, спросил Джим.
- Это оленья шерсть, - улыбаясь, ответил отец. - Мягкая и тёплая штука - правда?
Джим принял ответ за шутку - его голова болела от плотно сбитых комков и никакого тепла от подушки он не ощущал.
- Ты, похоже, снимал эту шерсть с дохлого оленя. От неё несёт.
Отец поднял голову и пристально посмотрел на сына.
- Почему же ты не привёз свою и не прихватил заодно перину?
Вместо ответа Джим зашёлся в новом приступе кашля. В глазах отца мелькнуло сочувствие. Он поднялся, подошёл к сыну и погладил его по голове.
- Ладно. Не обижайся, - примирительно сказал отец. - Выпьешь горячего чая, и всё у тебя пройдёт. А мне надо ехать в посёлок. Это не близко, и я хочу вернуться до темноты.
- Ну так езжай. Чем мой сон мешал твоей поездке?
- А этого? - отец кивнул в сторону дверного проёма. - Оставить с тобой спящим?
Джим поднял голову и только теперь заметил за дверью тёмный человеческий силуэт. Человек сидел на земле - лицом к входу. Солнечные лучи падали со спины и обрамляли очертания ярким светом. Лицо терялось в тени, но глаза смотрели на Джима. Взгляд был тусклый и неживой. По телу Джима пробежали мурашки, и сонное состояние слетело мгновенно.
- Кто это?
- Местный, - лениво процедил сквозь зубы отец.
- А чего он так смотрит на меня?
- Как же - сдался ты ему. Он не смотрит. Он ме-ди-ти-рует, - с расстановкой ответил отец.
- Но у него открыты глаза, и они смотрят на меня.
- Ошибаешься, сынок - глаза у него закрыты! Это фосфорная краска. Туземцы добывают её из мочи болотной жабы и мажут ею веки.
- Зачем?
- Чтобы отпугивать злых духов, - засмеялся отец. - Представляешь, в этих местах духи кишмя кишат. И только ждут момента, чтобы вселиться в потерявшего бдительность туземца.
Насмешливый тон отца немного снял напряжение у Джима.
- А чего он хочет от нас? - уже более спокойно спросил он.
- Хрен его знает. Когда я проснулся, это чучело уже сидело там. Я даже сам поначалу труханул от неожиданности. Да, да! Представляешь? Ветеран вьетнамской войны труханулся старого вшивого индейца. Вот умора!
Отец отшвырнул баул и стал нервно ходить, бормоча что-то. Постепенно его голос усиливался, и Джим беспокойно заёрзал.
- Зелёный берет труханулся!.. Было время, когда я, не моргнув глазом, единолично отправил к чертям целую деревню косоглазых. Я спалил их всех нахрен! И за это получил двухнедельный отпуск. Сам дьявол, в лице Эл-Би-Джея, с радостью тряс мою руку за удачную сделку. Потом я поменял эту сраную звезду на три литра дешёвого мескаля у мексиканского ублюдка из Гнилого Ущелья. Теперь – медали нет! Водки - нет! И глаза моего - тоже нет!
«Ну всё - опять началось» устало подумал Джим. Отец разбушевался не на шутку. Он метался по крохотному жилищу и размахивал руками. Затем подскочил вплотную к Джиму, упал на колени и, сверля его единственным глазом, ткнул палец в чёрную глазную повязку на своём лице.
- Но кто вернёт мне мой чёртов глаз? Может быть, ты вернёшь мне его, сынок?
- Нет, папа. Я не могу, - быстро ответил Джим, растерянно глядя на нашитый поверх повязки логотип группы «Роллинг Стоунз».
Ему почудилось, что ярко-красный язык высунутый из пухлых губ Роллингов ожил и, дразня, стал шевелиться. Джим с трудом сглотнул липкий ком в горле:
- А ты разве не разговаривал с ним?
- С кем? С Эл-Би-Джеем? - отец вскочил опять на ноги, понёсся по помещению и стал вопить. - Он давно сдох! Этот Сраный Президент Давно Сдох!
- Да нет. Успокойся, папа. Я спросил о том человеке, что сидит за дверью.
Отец сделал неудачный манёвр и врезался носом в деревянный столб вкопанный посреди помещения - единственный предмет мебели в скромном жилище отца. Его пылающий безумный взгляд растерянно уставился на непонятные иероглифы вырезанные на столбе и, наконец, обрёл осмысленность. Через пару минут отец успокоился окончательно.
- А, ты вон о ком, - потирая нос сказал он. - Я пытался заговорить, но этот чудик молчал и делал вид, будто не видит меня в упор. Тогда я хотел дать ему пинка, но передумал. Плюнул и тоже перестал обращать на него внимание.
- На тебя это не слишком похоже, - успокоившись вслед за отцом, сказал Джим.
- У старикана такой вид, что лучше с ним не связываться. Хоть эти туземцы и трусоваты, но злопамятны. Я уже не так молод и новую войну могу не вынести. Хрен с ним, пусть сидит. Надоест - сам уйдёт. Но боюсь, чтобы перед тем как свалить он не упёр что-нибудь у меня. Так что ты сегодня за сторожа.
У Джима стали затекать ноги. Кутаясь в одеяло, он с трудом встал, подошёл к отцовской постели и поднял стоявший у изголовья побитый чайник. Тот оказался холодным и лёгким. Джим снял крышку и заглянул внутрь. На дне сухого чайника лежал полуистлевший таракан. Сунув крышку на место, Джим прошёл к выходу и, пригнувшись, чтобы не зацепиться головой о дверной проём, вышел наружу. Утреннее солнце светило ярко, но он не почувствовал тепла. Кристаллики изморози ровным слоем лежали на поникшей зелени.
Чужак, скрестив ноги, сидел у едва тлеющего костра. Вытянутые руки лежали на коленях. Это был худой жилистый старик. Хотя он и сидел, Джим понял, что старик очень высокого роста. Чёрные волосы были перетянуты широкой, расшитой геометрическим орнаментом, тесьмой и свисали на плечи слипшимися космами. Несколько выгоревших чёрных пера беспорядочно торчало из-за тесьмы. Часть из них была поломана. Отметив про себя, что одет индеец был явно не по сезону, Джим осторожно нагнулся и заглянул ему в лицо. Веки старика вздрогнули. Тусклый, неживой взгляд исчез. Вместо него на Джима взглянули серые пронзительные глаза. Джим отпрянул.
- Присаживайтесь, - сказал старик и сделал приглашающий жест.
Джим стал неуверенно переступать с ноги на ногу. Глубоко посаженные глаза старика, ожидая, смотрели на него. Потоптавшись, он, наконец, сел напротив - через костёр. Старик молча изучал его. Не зная, что делать, Джим вынул из нагрудного кармана ковбойки пачку Кэмел. Поднёс её ко рту, взял сигарету зубами и, смяв, бросил опустевшую пачку на пепелище. Полежав, она вспыхнула. Изображённый на пачке верблюд деформировался и стал похож на изгибающуюся от боли ящерицу. Через минуту на месте коробочки лежал бесформенный чёрный сгусток с бегающими по его поверхности искорками.
- Я ждал Вас, мистер Хаксли, - сказал старик, глядя на обуглившуюся пачку. Непринуждённость в речи и отсутствие специфического индейского акцента удивили Джима. Он не ожидал услышать подобное в этой забытой богом глуши. Джим вынул изо рта сигарету и спросил:
- Похоже, вы всё-таки успели познакомиться с моим отцом?
Старик широко улыбнулся. Улыбка была открытой и приятной, но впечатление портили выглядывающие кривые жёлтые зубы. Догадавшись об этом, старик прикрыл их тонкими губами.
- Извините, - вежливо ответил он. - Но я не знаком с Вашим отцом.
- Если вы не разговаривали с ним, тогда откуда знаете моё имя? - подозрительно спросил Джим.
- Я знаю не только Ваше имя, - Старик протянул руку через костёр. Рука оказалась неестественно длинной. Джим почувствовал, как потянулось одеяло на плече и в следующее мгновение узловатые пальцы старика сжимали длинную терновую колючку.
- Совпадение, - ошарашено глядя на неё, нервно усмехнулся Джим.
- Разве? Разве Вы упоминали мне о своей печальной прогулке? - глядя в глаза Джима, спросил старик.
- А вы умеете не только угадывать имена, но и проникать в чужие сны? - Джим стал серьёзно нервничать от общения со странным всезнающим незнакомцем. - Вы хороший фокусник!
- Не совсем фокусник, мистер Хаксли. И не совсем сны, - спокойно ответил старик.
- Что вы имеете в виду?
- Ваши блуждания по мирам и те мелкие вещи, которые Вы случайно прихватываете с собой по возвращении. Например - эта колючка. Вы заблудились, мистер Хаксли, и ищете себя.
- Я не понимаю, о чём вы говорите?
- Всё Вы понимаете, поэтому и приехали ко мне.
- Я приехал к своему отцу. И вас я не знаю. Кстати, вы не сказали своё имя.
Старик немного подумал и сделал неопределённый жест рукой.
- Ну что же, это вполне подходит. Да. Отныне я буду Вашим отцом. В некотором смысле, так оно и есть. Можете звать меня папой.
- Так вот почему меня потянуло к своему чокнутому папаше? - всё больше поражаясь происходящему и начиная злиться, ответил Джим. - Чтобы обрести ещё одного?
Утро только началось, а Джим чувствовал, что на сегодня он уже достаточно устал. Ему было очень неуютно со стариком и, кроме того, опять сильно захотелось спать. Чтобы развеять накатившую на него сонливость он поднял головёшку и прикурил. Сделав затяжку, он зашёлся в очередном приступе кашля и выбросил сигарету. Старик приложил руки к своей груди, сделал очень глубокий вздох и с силой выдохнул. Джиму показалось, что изо рта старика вылетел тёмный комок и исчез в воздухе. Одновременно с этим кашель у Джима прекратился, дыхание выровнялось и, впервые за последние несколько месяцев, он почувствовал настоящее облегчение. «Ещё одно совпадение?» - подумал он.
- Вы здесь потому, что это Ваше место, - заговорил опять старик. – И мы с Вами, как это у вас говорится - два сапога пара. Не стоит сопротивляться, мистер Хаксли. Чем раньше Вы примете свою судьбу, тем лучше будет для Вас.
- Мой кашель остановили вы? - спросил Джим. - И моя болезнь - она тоже связана со всем этим?
- Нет, - улыбнулся старик. - Болезнь тут не причём. У Вас была запущенная, но обычная простуда. Теперь эта вещь уже посерьёзней… Курение, знаете ли, городской воздух, и всё такое. Ваша безалаберность создала уникально благоприятную среду в Ваших лёгких для очень редкой разновидности чёрной плесени.
- Звучит очень угрожающе, но я первый раз слышу о такой болезни.
- Современная медицина наблюдала лишь несколько случаев этой болезни. И все данные засекречены военными.
- Я вам не верю.
- Это не вопрос веры. Это вопрос жизни. Вашей жизни, мистер Хаксли. Я могу ожидать другого своего преемника. У меня есть для этого много времени. А у Вас только две недели для принятия решения.
- И что может произойти через две недели?
- Вы умрёте.
Джим поперхнулся.
- У Вас последняя стадия болезни и Вы умрёте раньше, чем успеете добраться до ближайшего ветеринара, даже если отправитесь прямо сейчас. И заметьте, я говорю не о квалифицированном враче, а о Рыжем Билле, основная работа которого сводится к вытягиванию клещей из собак.
Глубоко внутри Джим почувствовал, что индеец говорит правду. И страх медленно стал овладевать всем его существом.
- Не пугайтесь, мистер Хакси - я без труда Вас вылечу. Травы, мёд, чистый воздух и немного, как Вы сказали, фокусов. Но это потом, а пока есть дела поважнее. Извините, я отлучусь на минуту.
Старик встал, поправил перья на голове и направился к оврагу. В голове Джима всё смешалось, но боковой мыслью он отметил, что индеец оказался не таким уж и высоким. Вытянутое тело опиралось на низко посаженный таз с короткими ногами.
Оставшись в одиночестве, Джим вспомнил об отце. Он покрутил головой, но того не было видно. Тогда Джим поднялся и заглянул в крытое шкурой конусовидное жилище, затем прошёлся вокруг него и закричал.
- Папа! Ты где?
Крик прозвучал одиноко. И только теперь Джим обратил внимание, что вокруг стояла непроницаемая тишина. Не было слышно ни единого звука: ни шума ветра, ни птичьих голосов, ни писка и жужжания насекомых. Будто на всё это время лес замер и внимательно слушал разговор двух людей сидящих у потухшего костра.
«Странно, - подумал Джим. - Отец ушёл, ничего не сказав».
Из оврага появился старик. Он медленно шёл и волочил за собой увесистую, бурого цвета, замшевую сумку. Свисающая с неё бахрома, шевелясь, тянулась по земле и была похожа на быстро ползущих червячков. И эти червячки ползли к Джиму.
- Я прячу её в овраге, - кивнув на сумку и как бы оправдываясь, с улыбкой сказал индеец. - На всякий случай. Мало ли кого занесёт сюда.
Он сел на прежнее место и высыпал содержимое сумки на кусок войлока.
Джим увидел большое количество мелких предметов. Среди прочего, здесь были миниатюрные фигурки людей, разноцветные камушки, пуговицы, моток бечёвки, цыганская игла, несколько расшитых бисером кисетов и два свёртка. Старик протянул опустевшую сумку Джиму и сказал, чтобы он повесил её себе на плечо. Затем развернул один свёрток. В нём оказалась длинная курительная трубка. Набив трубку содержимым жёлтого кисета, он протянул её Джиму:
- Насколько я знаю, Вам уже приходилось курить трубку, мистер Хаксли?
- Вы же сказали, что у меня последняя стадия чёрной плесени?
- Это не табак. Для лёгких эта трава безвредна. Вам нужно будет прогуляться туда ещё один раз. И на этот раз Вы будете не бессильным наблюдателем - Вы принесёте оттуда кое-что.
- Что?
- Когда Вы туда попадёте, то сами поймёте. Берите трубку.
Джим осторожно взял. Размеры и необычная форма трубки внушали уважение. Старик поковырял палочкой в костре и поднял тлеющий уголёк. Расщепив его ногтем на мелкие кусочки, он выбрал четыре понравившихся ему уголька и выложил на ладони.
- Положите их в трубку.
Джим помялся, а затем стал брать обжигающие угольки и бросать их в чашку трубки. Один из них пролетел мимо и упал ему на джинсы. Джим механически скинул его с себя и посмотрел на старика. Тот махнул рукой.
Джим зажал чашечку трубки большим пальцем и стал раскуривать. В веселые студенческие годы он успел побаловаться разным, но запах и вкус этой травы был ему абсолютно не знаком. Трава была необычайно приятна.
- Только не увлекайтесь, мистер Хаксли. Это опасно. Вы можете не вернутся.
Хорошо раскурив трубку, Джим глубоко затянулся. Закрыв глаза, он стал внимательно следить за дымом. Он чувствовал, как дым, минуя воспалённые очаги, проникал в ещё неповреждённые участки лёгких, паковался там вместе с воздухом в микроскопические шарики, захватывался кровью и сладкой истомой растекался по всему организму.
Сущность Джима Хаксли поправила плавки и нырнула в океан блаженства.
***
Джим открыл глаза. Его голова была ясной. Он стоял, завернувшись в одеяло, на поросшей травой, каменистой площадке. Со всех сторон её окружала плотная стена кустарника. Посередине росла огромная старая ель. Она тянулась высоко в небо, и её верхняя часть терялась в облаках. Крупная ветка лежала на земле среди груды иголок.
Джим скинул одеяло, хорошо заправился и, закатав рукава, полез на дерево. Кровь забегала, согревая тело, а робота мышц приносила удовольствие. Осторожно ступая по веткам, он поднимался всё выше и выше. Временами он садился и отдыхал. Чистый пропитанный хвоёй воздух проникал в лёгкие свободно, не чувствуя никаких препятствий.
Через час Джиму захотелось есть. Он сел поудобнее и, сорвав большую шишку, выковырял из неё орешек. Вкус показался неплохим. Обработав с десяток шишек, Джим почувствовал прилив сил и полез дальше. Когда он достиг облаков, одежда намокла от сырости и потяжелела. На лбу стали образовываться капельки влаги и затекать в глаза. Он смахивал их ладонью и лез дальше.
Вынырнув из облаков, словно из пушистого ватного одеяла, Джим впервые, после своего небольшого перекуса, остановился. Держась обеими руками за сильно сузившийся ствол ели, он запрокинул голову и стал смотреть на небо. Никогда прежде Джим не видел его таким синим и бездонным. Яркое сияющее солнце слало ему свои тёплые лучи. Внизу ослепительно-белое одеяло облаков перекатывалось и клубилось до самого горизонта. Налюбовавшись всем, Джим полез дальше. Обдуваемая мягким ветром и пригреваемая солнечными лучами одежда быстро подсыхала. Дурные запахи давно не стираной ткани улетучивались вместе с влагой. Рубашка и джинсы стали лёгкими и свежими.
Ближе к верхушке Джим заметил сквозь иголки над головой огромное сплетёние тёмных веток. Взобравшись на ярус, на котором оно лежало, Джим понял, что это гнездо. Ухватившись за её край, он приподнялся и заглянул внутрь. В гнезде сидела птица из его снов. Её оперение сверкало на солнце словно сталь, а два круглых глаза не мигая смотрели на него. Птица тревожно зашевелилась. Проверив устойчивость стенок, Джим перевалился в гнездо и, лёжа на животе, просунул руку под птицу. Пошарив, она наткнулась на тёплый предмет овальной формы и стала его вытягивать. Жалобно курлыкая, птица робко трогала его руку клювом, пытаясь удержать. Не обращая на неё внимания, Джим вынул ладонь - на ней, переливаясь радужными цветами, лежало перламутровым яйцо размером с небольшую дыню. Осторожно сунув его в сумку, он вылез из гнезда.
Джим не обращал внимания, насколько долго он спускался и, только спрыгнув с последней ветки, заметил, что уже потемнело. Он вынул яйцо, внимательно осмотрел, ощупал и быстрым шагом пошёл прочь от дерева. И тут увидел впереди ящера. Длинная, землистого цвета, рептилия стояла на пути и, опустив безобразную голову, смотрела на него исподлобья. Изо рта с шипением выстреливал язык. Джим махнул на ящера свободной рукой и крикнул: «Кыш!». Ящер, не проявив испуга, продолжал стоять на месте. Джим поискал вокруг себя и поднял увесистый булыжник. Ящер лениво мотнул хвостом и косолапой походкой медленно пошёл на него. Джим попятился и, замахнувшись, швырнул булыжник. Бросок оказался удачным - камень угодил в голову ящеру, но, не причинив вреда, отлетел в сторону. В холодных жёлтых глазах ящера сверкнула злость. Он ударил хвостом о землю и ускорил шаг. Джим, разворачиваясь на ходу, побежал. Ящер выстрелил язык и обхватил им Джима за щиколотку. Джим завалился вперед и яйцо, вылетев из ладони, покатилось по траве. Ящер втянул язык и кинулся к яйцу. И тут, над головой, раздался гневный пронзительный крик, и ящер резко взлетел. Птица из снов держала его и поднималась вверх. Ящер, зажатый в когтях, загребал воздух конечностями, а его хвост метался, пытаясь зацепить птицу. Один сильный удар достиг цели и перебил лапу. Когти птицы разжались, ящер полетел вниз и ударился плашмя об землю. Вскочив на ноги, он обратно кинулся к яйцу, но был опять ухвачен. Одна лапа птицы безвольно висела, а другая крепко держала рептилию за хвост. Изгибаясь всем телом, ящер щёлкал зубами, испуская беспомощные свистящие звуки. Поднявшись высоко в небо, птица сложила крылья и, не отпуская ящера, стала падать в направлении валунов нагромождённых у края площадки. Не долетев до земли, она опять взмыла вверх. Зажатый в лапах хвост не выдержал тяжести, оборвался, и ящер с размаху ударился о камни. Из открытой пасти вытекла струйка зеленоватой жидкости и, скатившись с камня, полилась на траву.
Издав громкий победный крик, птица опустилась недалеко от яйца. Джим, с открытым ртом наблюдавший за схваткой, пришёл в себя. С виноватой улыбкой кивнув ей, он поднял яйцо и стал уходить. И тут, по его ладони прошёл слабый неясный импульс. Он остановился, прислушиваясь, и через время почувствовал его опять. Джим поднёс яйцо к уху и услышал слабые удары. Вначале они были редкие и беспорядочные, затем постепенно выровнялись и, наконец, стали походить на мягкие, но уверенные ритмичные удары маленького молоточка. Внутри яйца что-то шевельнулось. Птица, опираясь крыльями и припадая на перебитую лапу, подошла к нему и стала тыкаться головой в его зажатую руку. Джим отстранился... Затем, неожиданно для себя, он открыл ладонь и протянул ей яйцо. Птица осторожно взяла его клювом, тихо и благодарно курлыкнула и, взмахнув крыльями, полетела к ели. Джим стоял и смотрел ей в след. Поднимаясь, птица превратилась в маленькое пятнышко и скрылась в облаках.
***
- Ты что наделал? - старика сидел верхом на Джиме и держал его за шею. - Ты сейчас вернёшься обратно!
- Нет! Я передумал.
- Ты умрёшь. Без моей помощи болезнь съест Тебя изнутри. Или Ты возвращаешься туда или умираешь. Другого выбора нет.
- Есть. Я возвращаюсь домой, - Джим ухватил старика за запястья.
- Ты уже дома. И Ты уже мёртв. Неужели Ты до сих пор этого не понял? Живые сюда не попадают. Я принимаю мёртвых и отправляю дальше, в те миры, которые они заслуживают. Но Ты должен был остаться здесь. Потому, что Ты мой наследник!
Джим с недоумением посмотрел в злобные серые глаза старика.
- Где мой отец? - растерянно спросил он. - Уже стемнело, и он должен был уже вернуться.
Тут Джим вспомнил... Он и его отец сидят, спрятавшись в зарослях дикой сливы растущей у дороги. У отца в одной руке зажат молоток. Указательный палец другой руки прижат к губам, и он тихо шепчет: «Тсс! Сейчас мы их сделаем, сынок». Слышится рёв приближающегося грузовика. И в тот момент, когда его нос вылетел из-за поворота, отец, размахивая молотком, выскакивает из кустов и с криком: «Бей косоглазых!» кидается под колеса. Раздаётся звук удара и скрежет тормозов... Проходит вечность... Джим мокрыми от слёз глазами смотрит на дорогу. Несколько машин беспорядочно стоят на обочине. Полисмен держит в руках папку и что-то записывает в неё. Рядом мужчина в зелёной клетчатой ковбойке и с испуганными глазами беззвучно открывает и закрывает рот. Два человека в белых халатах ходят по дороге, поднимают какие-то бесформенные предметы и аккуратно слаживают их на высокие носилки. «Они собирают моего папу» - догадывается Джим и начинает реветь. Полисмен поворачивает голову в его сторону и громко говорит: «Уберите отсюда ребёнка!». Всё вокруг наполняется ярко-красным цветом, какофонией звуков и пьяными криками отца: «Джимми, сынок! Ты должен любить Роллингов! Или люби Роллингов или я вырву твой глаз и скормлю его ящерицам!»
Старик продолжал сидеть верхом на Джиме и сжимать его горло. Но хватка ослабевала, а рот старика стал наполняться зеленоватыми пузырями.
- Я хотел помочь Тебе, - захрипел он и, отпустив Джима, стал ладонями вытирать слюни и испуганно смотреть на них. - Хотел освободить. Взять твою судьбу на себя... Теперь ты остаёшься один в этом мире. Навсегда...
Старик уронил голову Джиму на грудь и замер. Его серые глаза помутнели.
Джим скинул с себя обмякшее тело и очень долго лежал на спине, глядя вверх невидящим взором. Затем он пытался вспомнить весь богатый событиями день и увязать разрозненные эпизоды в целую картину. Но, так и разобравшись, Джим оставил это дело и только тут увидел над головой небо. Прямо над головой, ночным фонарём сияла ярко-желтая полная луна, а вокруг неё мерцали крупные, как хлопья мокрого снега, звёзды. Джим с изумлением глядел на незнакомое небо. Не найдя ни одного знакомого созвездия, он стал придумывать свои: Птица, Ящер, Лягушонок, Чайник… Над тёмным лесом взошла ещё одна луна. Джим назвал её «Анна». Проделав немалую работу, Джим, наконец, заснул крепким сном…
Какие-то звуки разбудили его. Джим поёжился от утренней прохлады и открыл глаза. Светлело. Верхушки деревьев окрасились в розовый цвет. Где-то в кустах крикнула птица, ей ответила другая. Лес просыпался после очень долгого сна. Над головой Джима заплясала капустница. Мир приветствовал своего нового хозяина, и Джим ответил ему приветливой улыбкой.
Повернув на бок голову, сущность, в прежней своей жизни, называвшая себя Джимом Хаксли посмотрела на окоченевший труп старика и подумала: «Первое, что надо будет сегодня сделать - это похоронить индейца!»