Жил-был мальчик, который любил сказки. Не читать, а как раз-то писать. Он даже называл себя сказочником.
Впрочем, никакой он был не мальчик, просто все воспринимали его именно так.
- Эй, мальчик,- слышалось отовсюду,- принеси это да отнеси то.
Поначалу мальчик спорил, но в конце концов все же смирился со своей скромной ролью в этом жестоком мире. (Мальчик на побегушках все же лучше, нежели мальчик для битья).
Как-то у мальчика кончились блохи, и он очень расстроился.
А что тут расстраиваться, спросите вы? Пошел в магазин и прикупил блох, сколько надо. В Германии, чай, мальчик жил, там все есть. Да и зачем мальчику блохи? Странный какой-то мальчик.
Можно, конечно, сходить прикупить этих милых домашних животных, но для этого деньги нужны, а у мальчика с ними как раз было неважно. У него даже дверь во всем доме была одна, и то пластиковая, пальцем протыкалась. А до того была стеклянная - кинул камушек, и нет двери. До того, правда, вообще бумажная была. А еще до того совсем двери не было, на улице жил.
Приходилось думать, что прежде купить: приличную дверь или все-таки блох?
А блохи нужны были мальчику потому, что он любил чесаться, здесь и там, особенно там. Если на улице на мальчика укоризненно смотрела жена (да, у мальчика была жена и даже ребенок) и прохожие, он говорил им: "А что я могу поделать, если у меня блохи? У вас что, никогда не было блох?). И он показывал одну-две блохи в подтверждение. А теперь показывать ему было нечего, хотя чесаться хотелось не меньше прежнего.
В ближайший выходной он предложил жене сходить с ним на блошиный рынок, подкупить блошек.
- Хорошо,- ответила жена,- только обещай не покупать больше глиняных птичек. У нас и без того ими заставлен весь чердак и весь подвал.
- Хорошо, Гадина,- ответил мальчик,- Впрочем, не Гадина, а Сволочь, Дрянь, Уродина... А, вспомнил, Чудище.
- Именно это сказал папа, когда впервые увидел меня.- Ответила жена мальчика.
Как же звали самого мальчика, никак не вспомню. Иван, Жан, Ян или Педро. Давайте назовем его Жан-Педро.
- Всего одну глиняную птичку,- взмолился Жан-Педро.
Есть пьяницы, наркоманы, серийные убийцы, педофилы, зоофилы, а Жан-Педро был всего лишь птичколюбом. К тому же был резв в постели, но это уже детали.
Жена его была художницей, закончила Сурок, выставлялась на Солянке, выставлялась в Саарланд-халле, статья о ней была в Саартун-цайтунг, к тому же была полной Сукой и Садистской: сосала кровь из мальчика, ко всему остальному.
- Хочешь, я ее прикончу,- спросил Мишка, проходя мимо,- шею случайно сверну, в лоб дам или что еще?
- Нет, пожалуйста,- взмолился Жан-Педро,- оно у меня безалаберное, но не злое.
- Дело барское,- ответил Мишка и влепил Жан-Педре затрещину, просто так.
- Спасибо,- поблагодарил тот.
- Ты, полный говнюк, язык прикусил, выскажись,- наседало на Жан-Педро Чудище.
Жан-Педро в самом деле - вы не поверите! - прикусил язык. Вместо того, чтобы говорить, он
мямлил.
- Мям-мям-мям,- говорил он.
Тут-то и объявился долговязый германский педрилка в кожаных штанишках. Он был стар, в гетрах на босу ногу, на голове дурацкая шляпа с павлиньим пером. Он кричал, что фамилия его Цукерман (Сахарный человек) и что он доставляет детям радость.
- Впустите в свой дом Сахарного человека,- кричал он,- доставьте своим детям радость.
Мальчик с женой приблизились к старику, и их тотчас же обдало сладкой вонью. Будто им на лица натянули шерстяное одеяло.
- Берите даром,- сказал он,- моих глиняных птичек. Через дырочку вливаете им в тельце водичку, затем дуете им в попку, и они говорят вам "курлык-курлык".
- Даром не могу взять, честные немецкие принципы не позволяют. Давайте хоть чем-нибудь вам отплачу,- взмолился Жан-Педро.