Отец умирал. Сидящий на краю постели Мстислав держал его за руку, чувствуя, как холодные пальцы старика вцепились в него, как утопающий за спасательный круг. Нет, отец боялся не смерти, он боялся, что не успеет сказать главного.
- Я слушаю, - тихо, но твердо сказал сын.
- Ты знаешь, что делать, - прошептал отец. – Список в шкафу, на полке. Найдешь.
- Я понял, отец, - губы Мстислава сжались, глаза заблестели. Слезы капнули на руку отца.
- Ты сможешь, я знаю. Это я, инвалид... Но, если б смог, сам бы... своими руками...
Мстислав кивнул. Выживший в колымских лагерях отец на ветер слов не бросал, и сын уважал его за это. Уважал и любил, как можно любить единственного родного человека. Теперь он останется один. Что ж, для его дела это только плюс... Говорят: один не воин. Еще как воин. Когда не боишься за родных, когда мосты сожжены и дороги назад нет, и твердо знаешь, что надо сделать... Когда за тобой правда и вера в справедливость – ты воин. И ты непобедим.
В мире справедливости нет, но есть люди, которые могут восстановить ее в определенном месте и в определенное время. Так недавно говорил отец, и особенно четко Мстислав ощутил это здесь, у его постели.
Он почувствовал, как холодные пальцы снова сжали запястье:
- Только не сомневайся! Ты не за меня мстишь, ты рука миллионов, которые не могут упокоиться, что лежат в земле без могил, закопанные как собаки, или брошенные в лесу, расстрелянные без суда. Я слышу, как они кричат - а никто не слышит. Никто не забыт, и ничто не забыто, сынок. А если кто забыл, ты напомнишь. Я верю в тебя, сын... Мстислав... Иди.
Он вышел из палаты, и стук армейских ботинок тревожно звучал в глухом боль-ничном коридоре.

Отец был для него всем. Мама умерла давно, Мстислав едва ее помнил. Отец растил его в одиночку - кто пойдет за бывшего зека, вдовца-инвалида с малолетним пацаном на руках? Отец так и не женился, за что Мстислав его безмерно уважал. В его памяти мама была смутным ангелом, добрым и ласковым, но зачем-то оставившим их, и верность, доказанная отцом, дала ростки верности ему.

После смерти отца он подхоронил его к маме. Стоя возле могил, Мстислав окончательно понял, что больше у него ничего нет, кроме этих холмиков, памяти и данного отцу слова. Лишь в нем было спасение от грызущей изнутри тоски. В деле, которое отец сделать не мог, но которое должно быть сделано.

Отец хорошо потрудился. Используя знакомых, архивы и старые связи, он вычислил всех, кого запомнил. Их оказалось немало. Двадцать два человека. Вернее, нелюдя, доживавших последние дни. Он, Мстислав, позаботится об этом. Он готов. Служба в горячих точках научила не бояться крови и исполнять приказы. Приказы не всегда нравились, но так было надо. Кому - военные об этом не думают. Они исполняют.
Но это было тогда. А сейчас он знает, кто отдал приказ, и зачем это нужно. И выполнит поставленную задачу. Исполнит закон. Не тот, затертый, загроможденный параграфами и статьями, неповоротливый, пыльный, в дырах и лазейках, многажды похеренный и проданный... А тот, что в сердце - закон, понятный каждому из живущих. Кровь за кровь.

Отец не просил их мучить, он был великодушен. Все, чего он хотел - зачитать приговор от имени тех, кто уже не может ничего сказать. И казнить, зная, что осужденный понял. Мстислав так и делал. Глядя на жалких стариков, когда-то зверствовавших на зонах и в тюрьмах, былых полубогов, Мстислав испытывал жгучую смесь гнева и презрения. Думали, с рук сойдет? Думали, забудется? Нет.
- Они должны чувствовать то, что чувствовали мы! Страх за свою жизнь и боль за своих детей и близких. Так будет справедливо. Ты понимаешь меня, сын?
Мстислав понимал. Там, где ему довелось побывать, это понималось быстро и навсегда.
У него был пистолет, но Мстислав так ни разу и не выстрелил. Во-первых, зацепка для ментов, во-вторых, справлялся и так, накрывая подушкой или сворачивая хлипкие стариковские шеи. У него было время подготовиться и следить за объектами, он никуда не спешил, а сделав дело, уезжал в следующий город. Пусть ищут.
Он знал и видел, что у бывших конвоиров, особистов и стукачей есть дети и внуки, но у тысяч тех, чьи кости остались в безымянных могилах, тоже были родные. А кто сказал, что справедливость добра?
У бывших урок семей, как правило, не было, да и дожил до этих дней лишь один. Прочитав приговор, Мстислав прирезал урку, как тот в свое время резал беззащитных и бесправных политических.
Он колесил по стране и приговаривал к смерти. Каждый раз, глядя в глаза жертв, Мстислав вспоминал отца, его страшные рассказы. Нет, он убивал не стариков, он смывал кровью гниль и порчу, человеческую плесень, паразитов и мразь. Все они знали, что делают, их никто не заставлял - отец всегда подчеркивал это. Он хорошо знал тех, кто стрелял при попытке к бегству - но не включил в свой список никого из караульной или расстрельной команды. Одни выполняли приказ. А другие - наслаждались.

Мстислав удивлялся, почему до сих пор его не взяли. И не боялся, встречая на улице ментов. Он свое дело делает, а они пусть делают свое. Ни бежать, ни стрелять в них он не станет. Дело и так подходило к концу. Некоторые успели отправиться на тот свет до его посещения. Что ж, наверно, им повезло.

Самым сложным оказался двадцать первый. Этот забрался высоко, стал депутатом, имел охрану. Слуги народа, ухмылялся Мстислав, провожая глазами бронированный «мерседес», что ж вы от своего народа прячетесь? За броней и спинами охраны? Ничего, это вам не поможет... Мстислав не торопился, особенно теперь, когда список подошел к концу. Что делать после, Мстислав не знал. А может, убить последнего - да подставиться под пули ментов? Что еще делать, зачем жить? О семье он не думал. Любимой женщины не было, да и к чему, возможно, скоро его закроют или убьют. Он солдат, камикадзе, а такому лучше без семьи.
Мстислав мог выстрелить много раз, но нужно прочесть приговор. И убедиться, что обвиняемый понял. И посмотреть в глаза. Но это все усложняло.
Понятно, что наедине остаться не получится, убивать охрану Мстислав не хотел. Он ждал и следил. И дождался.
Депутат любил рыбалку. Туда он отправлялся с двумя охранниками. Удил рыбу на середине озера, а телохранители караулили на бережку.
Уставший от бездействия Мстислав быстро разработал план. Когда цель отплыла от берега, он уже сидел в камышах. Вооруженный ножом и дыхательной трубкой, он нырнул в воду и поплыл. Добравшись до лодки незамеченным, рывком взобрался в нее.
Депутат, холеный, толсторожий, выпучил глаза:
- Вы кто такой? Ох... - точный удар поддых выбил остатки воздуха, и толстяк кулем свалился на дно лодки. Мстислав завел мотор и поплыл подальше. На таком расстоянии охрана не различит, кто правит лодкой. А различит - все равно будет поздно.
- Дергачев Иван Петрович? - сказал Мстислав согнувшемуся на алюминиевом полу человеку. - Это ты!
- Что ты делаешь? Знаешь, что... тебе за это будет? – косясь на нож, проговорил депутат.
- Заткнись и слушай. Именем моего отца, Лодникова Ивана Савельевича, я приговариваю тебя к смерти за пытки и убийства, - Мстислав наизусть перечислил десяток фамилий и имен людей, которых не знал и не видел, но запомнил, потому что они стояли первыми в списке отца. Списке убитых, затоптанных сапогами, замороженных заживо, зарезанных урками по приказу начлага.
- Вспомнил, гнида? Ты думаешь, они умерли? - спросил он, глядя на распростертого у ног жирного старика в трусах и защитного цвета панамке. - Нет, они здесь, за моей спиной. Они ждут, когда я сделаю то, что не смогли они.
- Хочешь денег? Я заплачу, сколько ты хочешь? – тяжело дыша, заговорил бывший начлага.
- Нет. У тебя есть последняя минута. Проси прощения у тех, кого ты убил и запытал, потому что скоро ты с ними встретишься.
- Ты сумасшедший! Тебя все равно поймают!
- Ты тратишь время на угрозы. А мог попросить прощения... Все, тварь, твое время вышло, вставай, - Мстислав приблизился, схватил депутата и, легко сломив сопротивление, перегнул за борт. Предсмертный крик заглушила вода.
Когда ноги перестали дергаться, Мстислав отпустил тело, и оно ушло на дно.
- Хоть бы одна шкура прощенья попросила, - процедил Мстислав. - Прав был отец: гниды, которых надо давить!
Остался последний.

Мстислав нашел его в южном городе. Следил, чувствуя, что времени осталось немного. Его наверняка ищут, было бы обидно не закончить дело на финишной черте.
Его планы спутала девчонка. Внучка, лет шестнадцати, приехавшая погостить. Глядя на нее, Мстислав вспоминал, что где-то рядом есть другая жизнь, веселая, румяная, живая, как эта девчонка... Она всегда была рядом с дедом, в доме, и Мстислав начал нервничать. Он потерял много времени, находясь рядом с целью, а добраться до нее не мог. Досадно. Спрятавшись в густом кустарнике неподалеку, он наблюдал за домом часами и, наконец, дождался.
Девчонка вышла и направилась по дороге вниз - там находился магазин. Так, минут двадцать у него есть.
Мстислав был готов. Оглядевшись, он быстро пересек улицу и толкнул калитку. В саду никого, значит, дед в доме. Отлично. Он вошел, пробежал по комнатам.
Приговоренный был на кухне, заваривал чай. Оглянулся на шум.
- Вы кто?
- Прокурор, - ответил Мстислав, зная, что на прокурора похож в последнюю очередь. Давно не брившийся, исхудавший, с черными кругами под глазами - таким он увидел себя в зеркале, висевшем на стене напротив.
- Не понимаю. Вам что нужно? – ясным и твердым взглядом старик напомнил отца, и это неприятно кольнуло Мстислава. Вообще, многие старики похожи...
Мстислав назвал фамилию и имя. Дед кивнул.
- Я пришел тебя судить. Слушай приговор, - Мстислав вытащил пистолет, направил на деда. - Лодникова Ивана Савельевича помнишь?
- Нет. А кто это? Что вы хотите? – нахмурился хозяин. Он был первым, в чьих глазах Мстислав не увидел страха перед боевым оружием.
- Не помнишь? А вот он тебя хорошо запомнил. На всю жизнь.
- Я не понимаю.
- Я объясню. Ты был следователем в пятидесятых, так? Не вздумай отпираться, отец тебя четко вычислил. Ну, был?
- Был.
- Был, - удовлетворенно кивнул Мстислав. - Уже хорошо. Видишь список? В нем все, кого смог вспомнить отец. Ты последний. Слушай свой приговор, гад: за пытки, издевательства и гибель хороших людей ты приговариваешься к смерти.
- Зачем тебе моя смерть? – покачал головой хозяин. - Я все равно скоро умру. Я болен.
- Чего же тогда беспокоишься?
- Дети у меня, внучка здесь... Хоть их пожалей!
- Это хорошо, что дети и внуки. Пусть почувствуют то, что чувствовал мой отец, когда такие, как ты, уморили в лагере его жену, а его сделали инвалидом. Что почувствовал я, когда узнал, как умерла моя мать! – сам не замечая, Мстислав сорвался на крик.
- Я никого не убивал, никогда!
- Виноват не только тот, кто жмет на курок, и ты это знаешь. А не понимаешь - тем более жить не достоин. Никто не забыт, сука, и ничто не забыто! К стене. У тебя есть минута, чтобы покаяться. Время пошло.
Что-то мелькнуло в окне, и Мстислав услышал, как скрипнула дверь. Внучка. Некстати. Он огляделся и шагнул в угол, за шкаф. Поднял пистолет:
- Молчи. Выдашь - убью обоих.
Но это была не внучка. В зеркале отразились трое громил.
- Ну, чо, дед, нашел бабки?
- Нет у меня ничего, - дед тяжело оперся на стол. Похоже, ему стало плохо.
- Не держи меня за фраера. Я знаю, что ты золотишко в огороде прячешь, - сказал старший, судя по выговору, одессит. - Я дал тебе время. Где золото?
- Нет у меня золота. Откуда?
- Оттуда. Сам знаешь. Толик...
Громила схватил старика, и Мстислав услышал звук удара. Дед рухнул на пол, застонал.
- Хватит пинать. Ну, что, это только начало, дед. А где девчонка, что у тебя живет?
- Уехала она, - простонал старик.
- А, вон она идет, - глядя в окно, засмеялся третий.
- Давай ее сюда, Грись, - сказал старший. - Смотри, шоб не убегла.
- Сделаем...
«Какая разница, я убью его или эти? - подумал Мстислав. - Никакой. Приговор прочитан. А девка... Какое мне дело до нее? Мне вообще уже ни до чего нет дела...»
Грись втащил на кухню девчонку.
- Оба! Кто у нас здесь! Слышь, старик, а внучка ничего у тебя. Сгодится. Ну, что, колоться будешь?
- Отпустите нас, дяденьки, пожалуйста...
- Заглохни, соска. Дед, у нас мало времени. Где золото?
- Я не знаю.
- Грись.
- Што?
- Оприходуй девчонку.
Раздался треск материи. Внучка вскрикнула, но ей быстро зажали рот.
- Будешь дергаться - на ремни порежу! - услышал Мстислав. Она тихо заплакала. Бандиты заржали.
Мстислав, не дыша, медленно передернул затвор.
- Итак, дед, говорить будем? - главарь пнул сидящего на полу старика. Тот повалился навзничь, захрипел.
- Деда! - завопила девчонка. Звук удара. Крик затих. Главарь склонился над стариком:
- Сука, сдох, что ли? Вот падла...
Словно почуяв что-то, он повернул голову и увидел Мстислава. В следующий миг пуля вошла ему в голову. Убитый рухнул на старика.
Мстислав выступил из-за шкафа. Вскинул пистолет. Толик, лысый жлоб с совершенно бандитской харей не успел ничего сказать. Мстислав выстрелил ему в грудь два раза. Склонившийся над девчонкой Грись выпрямился, но оружие достать не успел: выстрел отшвырнул его из кухни. Он упал и засучил ногами.
Мстислав опустил пистолет. Девчонка смотрела на него, забившись в угол.
- Не бойся, - он подошел к столу и сел на стул. - Я тебя не трону. Посмотри, что с дедом.
Девчонка бросилась к старику. Мстислав нагнулся и, схватив за одежду, стащил труп с лежащего ничком деда.
- Деда, дедушка, - трясла безвольное тело девчонка. - Деда...
- Отойди, - Мстислав положил пистолет на стол и нащупал жилку на шее. - Жив. Как тебя зовут?
- Таня.
- Звони в скорую, Таня. Телефон есть?
- Нет. У соседей, - она замерла, не решаясь идти.
- Беги. Быстрее. Милицию и скорую.
Таня выскочила за дверь, ветром пронеслась через сад и исчезла.
Мстислав услышал сдавленный стон. Истекая кровью, Толик полз из кухни. Живучий... Мстислав взял пистолет и два раза выстрелил ему в спину. Бандит затих.
Дед лежал, как мертвый. «Выживет или нет? - подумал Мстислав. - Приговор должен быть исполнен. Это моя цель». Он поднял пистолет, но выстрелить не смог. Что-то держало палец на курке. Быстрей, пока девчонка не прибежала, а потом - ноги в руки! Но ни стрелять, ни бежать уже не хотелось. Хватит, настрелялся.
Что-то сломалось в нем, что-то ушло, оставляя саднящую боль и горечь.
Послышался звук сирены. Милиция и скорая, молодцы, быстро... Хорошая ты девчонка, Танька, подумал он, глядя в черное дуло.

Солнце садилось. Следователь щелчком отправил окурок за камни и задумался. Такого здесь не было никогда. Четыре трупа, все с огнестрелом. Троих он хорошо знал, местная банда, все судимые... И пришлый, особо опасный, разыскиваемый за многочисленные убийства. Что они не поделили в этом месте, уже не узнать. Девчонка сказала, он ее спас, да стоит ли ей верить? Обычные бандитские разборки. Хозяин, пенсионер, в реанимации. Инфаркт и избит до полусмерти. Но врачи говорят, что шансы есть. Что ж, можно только радоваться, что эта мразь друг дружку перебила. Нам работы меньше, а воздух чище... Что там, наверху, сделали со страной? Куда идем?
Он снова закурил, глядя, как из дома выносят накрытые простынями тела.

Пишите все лучше, теперь вам можно говорить серьезно: искренность, вот чего не хватает. Чуточку натянуто, искусственно. Немного гротескные роли персонажей, как будто актеры переигрывают. Нарочито ярко подаете моральную парадигму - противостояние добра и зла. А вот тут, наоборот - холодно, шаблонно:
"Говорят: один не воин. Еще как воин. Когда не боишься за родных, когда мосты сожжены и дороги назад нет, и твердо знаешь, что надо сделать... Когда за тобой правда и вера в справедливость – ты воин. И ты непобедим. В мире справедливости нет, но есть люди, которые могут восстановить ее в определенном месте и в определенное время. Так недавно говорил отец, и особенно четко Мстислав ощутил это здесь, у его постели."
Чувствуется, что тут вы не горели, просто вставили правильные, нужные слова в несобственно-прямую речь. Но это уже высший пилотаж, нужно прийти к пониманию, как писать искренне даже в беллетристике.

Искренность - это как раз именно то, что у меня есть. И то, что я ценю у других. Не искренности, а мастерства не хватает.

Не могу спорить. Со стороны, наверно, виднее. Может быть, тут я перемудрил, немножко пафосно получилось. Чувствовал что-то такое.

Учимся, учимся...

Вот это понравилось.
Не люблю самосуд, и вот эти слова как итог, что зло злом не победить.

Скажем так: это одна из мыслей, заложенных в рассказ.

Визуальный ряд нечеткий. Сын держал за руку отца, как тогда отец мог вцепиться в него. Держал за руку - за ладонь ведь? И даже если не за ладонь. Все равно не могу представить, как он в этом случае вцепился в запястье.

Что-то как-то не пошло у меня, если честно. То есть, остался какой-то неприятный осадок. И не из-за недостатка искренности, а из какой-то порочной идеи. Месть старикам? Потом в конце какая-то странная сцена с громилами. Которая напомнила "Ворошиловский стрелок". Кстати, этот фильм я очень люблю. И всегда пересматриваю, когда его показывают. Что мне не понравилось, так это картонность ГГ - сына. Отец сказал: сделать. Он сделал. Кстати, а почему раньше он сына не попросил об этом? И зачем губить жизнь сына ради каких-то старых мразей? Ведь для него, для сына - это было просто убийство. Если старик мог испытывать ненависть и убивать из-за нее, но сын никакой ненависти не испытывал и убивал, как наемный убийца. Холодно и расчетливо.

хватается

А вы бы хотели, чтобы от такого рассказа приятный осадок оставался? Разумеется, это в какой-то мере чернуха. Герой погибает...

Здесь я сложил несколько идей. И мести, как изначально порочного действия, в том числе. Месть старикам выглядит особенно гнусно. Хотя и справедливо. Мною двигали противоречия. Месть и закон - слыхали? Месть - замкнутый круг, ибо зло не победить злом, как заметила Касторка. . Герой осознал это только в конце.

Мне кажется, я достаточно много внимания уделил его мотивам. Написал об огромном уважении и любви к отцу, который вырастил его и воспитал ( заметьте, воспитать можно по-разному, в том числе так, как тебе нужно, что отец и сделал ) ; желании отомстить за преждевременную смерть матери, погибшую из-за таких вот подонков. Может, в чем-то патологической любви, если ради данного слова он идет и убивает, ведь лично ему эти старики ничего не сделали. Я показал, как выглядит следование любым, с виду благим и правильным лозунгам. Справедливость, кровь за кровь и так далее. И что происходит, если сызмальства вдалбливать детям, что они что-то должны сделать, чему-то следовать и т.д. Вот чем это может кончиться.

Раньше сын воевал.

Ну, так и есть. Он воевал и научился так убивать. Прибавьте к этому данное слово, месть за мать и отца - и получите его мотивацию.
Но в конце мотивация дала сбой. Он спас девочку от бандитов и понял, что делал что-то не то. Потому что доброе дело он сделал не по велению отца, а сам. И если он не смог с этим жить, значит, имел и честь, и совесть.
А финальная сцена показывает, что истинные мотивы людей нам часто недоступны и непонятны. А они могут быть самыми невероятными, как этот рассказ. Так и следователь отнес стрельбу к бандитским разборкам, а Мстислава счел обычным убийцей, в мотивах которого после смерти никто разбираться не будет...

Неприятный осадок не из-за этого. А из-за самой темы. Спустя годы человек, который совершал преступления мог раскаяться. И убивать его без суда и следствия, когда он уже стал слабым и больным, считаю порочным.


Месть - это такое блюдо, которое не подают холодным. Не верю я в месть по прошествию времени. Это уже не месть.


Огромное уважение не предполагает того факта, что отец растил наемного убийцу.


Солдат выполняет свой долг. И он не убивает.


Я этой мотивации не увидела. Чтобы другой человек проникся ненавистью к кому-то, которая была достаточна для убийства, нужны очень яркие, осязаемые примеры.


Это скорее выглядело надуманным.


По сути Мстислав (вы специально говорящее имя выбрали?) и был таким обычным убийцей.

А граф Монте-Кристо?

Вот это интересное замечание. Можно было бы сделать такую сцену с последним стариком. Это было бы сильно, да.

Он что, подушками сражается?

Мать убита, отец инвалид - для вас недостаточно яркие примеры?

Об этом и рассказ. Кто увидит обычного убийцу, кто борца за справедливость, кто жертву воспитания, кто еще что-то... Я считаю, фигура Мстислава не столь однозначна, как вы думаете.

Три раза хотела вспомнить графа Монте-Кристо и все откладывала. Во-первых, он мстил лично за себя, за свою загубленную молодость, любовь. Во-вторых, он никого не убивал. Эти люди были такими подонками, что они губили себя сами. Он только мастерски помещал их в такую ситуацию, когда их подлость обнажалась. Это и есть высший пилотаж, я считаю. То есть, если бы Дантес просто вызвал бы Морсера на дуэль и убил, это было бы скучно и не интересно. А он проделал огромную работу, выяснил, что его подлость в молодости - не единственная. И под грузом других подлостей Морсер сломался. Также как погубил себя Кадрусс. Также, как погубил себя Вильфор, прижил незаконного сына. И т.д. Эти люди казнили себя сами.


Это очень сложная вещь. Но солдатский долг - это не лицензия на убийство.


Мать убита? Что-то я такого не помню. Насколько я понимаю, сын мстил тем, кто издевался над репрессированными.



У вас опять получился рассказ, где ни одному персонажу не хочется сочувствовать. Я не говорю, что это плохо. Вон, у Александра Островского все пьесы были практически такие. Но вы знаете, мне нравятся ГГ - честные и положительные.

ЗЫ У меня, кстати, есть рассказ, который называется: "Да воздастся вам по делам вашим". Дюдик мистический. Там подонки уничтожили себя сами. Один подонок воспользовался магическим предметом, чтобы убить конкурента, а потом с помощью этого предмета совершил самоубийство, когда понял, что наказания не избежать. И этот предмет казнил только подонков, людей с чистым сердцем он не трогал.

Вот этот момент вызывает у меня улыбочку. Очевидно, что автор не хотел делать своего героя убийцей, оставить чистеньким. Но это, извините, сопливая романтика, весьма далекая от действительности. Вот все враги взяли и поубивали себя сами. Ну, в одного я бы еще поверил. Но чтобы все... А Монте-Кристо весь в белом... Смешно. Не бросайтесь тапками, здесь играет моя тяга к реализму, а у автора классики это уж больно натянуто выходит. Впрочем, Дюма такой писатель...

Но это определенная подготовка и психологическая готовность. Об этом и речь.

В тексте намек на то, что мать умерла не без помощи таких "товарищей". Сами понимаете, каково было женам репрессированных. Обычно они отправлялись следом за мужьями...

У меня получилось то, чего я и хотел. Зная вашу тягу к положительным героям, в следующий раз выложу что-нибудь другое.