Стилизация. Петровская эпоха. Этот рассказ писала тоже на конкурс, но не отправила. Условия: НГ, безвыходная ситуация и выход из нее.
Лиходейство
- Он? – Дарья посмотрела на Маркушу.
- Он, больше некому, - подручный вгляделся в ползущие по зимнику сани. – И лошаденка вишь добрая, и тулуп на нем приметный.
- Что ж один-то не боится, судьбу пытает? Ладно, – кивнула она мужикам. – Берите.
Из леса размашисто поскакали всадники под недобрый посвист. Сама Дарья осталась за деревьями. Сидя в санях, из-за Маркушиной спины наблюдала. Тот, что по зимнику ехал, оглянувшись, вдарил лошадь кнутом, да куда там… не уйти от лихих Дарьиных подельничков. Догнали, скинули купчишку в снег. Раздели до исподнего и, перерыв скарб, встали истуканами посреди дороги.
- Что у них там? А ну покличь, - Дарья забеспокоилась.
Маркуша свистнул призывно. Один из подельников влез на коня, подъехал.
- Нету при нем мошны, хозяйка. Говорит - сотоварищам на ярмарке оставил, - наклонился к Дарье. - Кончать его, что ли?
- Погоди, - она помедлила. – Не хочет малое отдать, так все заберем. Не зазря мы тут мерзли. Волоките его в сторожку.
Лошадку купеческую завели в овраг, да там и прибили - только всхрапнуть успела.
***
- Очнись, лапушка, - Дарья опрыснула лицо купчишки водой, заботливо отерла кровь со лба.
Тот открыл глаза.
- Вот и ладненько, - улыбнулась нежно, - молви, что прошу, да иди себе.
Намаялась она с упрямцем, а в сторожке жарко. Дарья упрела, оголилась до рубашки.
- Хозяйка, - вошел Маркуша, тулуп нараспашку. – По лесу стрельцы рыщут.
- Вели собираться, и с Богом отсюда.
- А надобно? – удивился подручный. – Этого в подпол, а юшку красную замоем.
- Дурень, - она, ухватив со стола кривой нож, всадила его под сердце лежавшего на скамье купца. Вытерла лезвие о рубашку, сбросила ее. Покосилась на Маркушу, он глаза отвел.
- Не жмурься, не до стыда, - вынула из вороха одежды сарафан. – Масло разлей, да подожги.
Маркуша кинулся исполнять. Схватив глиняный жбанчик, расплескал из него по полу, по телу убитого. Вытащил из печи горячую головешку.
Дарья хмыкнула:
- Не усердствуй, а то и меня спалишь. Дай выйду.
Послушался, сунул обратно, чтоб уберечь пальцы от жара. Ждал хозяйку, а она в одном сарафане выбежала в зимнюю темень. Прыгнула в сани.
- Овчину дайте, дьяволы! Холодно.
Ближний из мужиков накинул на Дарью тулуп. Подоспел Маркуша, взялся за вожжи.
- Гони домой, а то заиндевею, - укуталась зябко. – Да факелы не жгите. Увидят.
Помчали по белому насту меж сосен, за санями четверо конных. В лесу заполыхало. Дарья обернулась.
- Сползутся стрельчишки на огонек, - прошептала, – а мы уж дома будем.
Въехали за ворота посада. Дарья бросила с саней бутыль сивухи, караульный только рукой махнул. Свернули в слободу, остановились.
- Теперь разлетайтесь, кто куда, до Маркушиного зова, - ткнула его в спину. – Пошел.
У дома велела ждать, а сама внутрь.
Через время вышла походкой чинной, в шубке лисьей, не новой.
- Гони на двор к боярину Рогову.
Рогов, давний знакомец, смотрел на нее масляно, в гости зазывал. Дарья все отнекивалась, не спешила до себя допускать, но и не гнала боярина ни словом, ни взглядом. Придерживала, как на тонкой тесемочке.
Задумалась - не сладилось нынче дело, не успел купчишка сознаться, где мошну запрятал. А кричал-то как, когда нагайкой била да угольками жгла. От того у Дарьи сердце сладко пьянело. Так, за мыслями, и доехали. Маркуша побежал в ворота стучать.
Когда вернулся, сказала:
- А ништо, будет нам еще праздник. Днями иного, авось и побогаче, подкараулим. А пока потешу себя. Да и ты с какой кабацкой девкой сговорись, слюбись. Надолго я.
Пошла на крыльцо. В сенях боярин встретил, обрадовался. Усадив за стол, плеснул вина. Выпили. Рогов похмурился на елку в углу.
- Загодя поставил, - вздохнул. – Завели порядки иноземные…
- Твоя правда, Савелий Иваныч, - поддакнула Дарья.
- Ты мне мила, Дарьюшка, а порядки побоку. Одно любо – велено баб за стол пущать.
Опять поддакнула, кивнула.
Отломил боярин крылышко гусиное, запеченное, положил перед ней.
- Молодая, да вдовая. Себя блюдешь. Нешто не скучно? По себе знаю - третий год одинешенек…
Запунцовела для стыда, попечалилась до слезинки. Но то с вина и мороза, а боярину не догадаться.
- Домишко твой убог. Двор скуден, - Рогов еще налил, и степенно. – А я щедрый, да не старый.
- Больно ты скор, Савелий Иваныч, - сказала тихо, потупив глаза карие. – Да горазд уговаривать…
- А и то, - боярин приосанился.
Повела Дарья плечами, расстегнув на платье своем застежки. Одну, вторую.
- Веди-ка меня в спаленку, Савельюшка, лапушка…
***
Поутру поехала восвояси, про себя усмехаясь. Ошалел Рогов после медовой ночки, о сватах заговорил. Обнадеживать не стала, промолчав загадочно. Страсть, как не хотелось опять под мужем ходить. Не напилась досыта волюшки.
Возле дома остановились. Дарья слезла, заскрипел снег морозный. В дальнем конце слободы стрельцы по дворам ходят.
- Видал? Не нас ли ищут?
Маркуша посмотрел, плечами пожал, но у Дарьи глаза зоркие. Стрелецкий десятник в ворота не кулаком, а подковой бьет.
- Глянь копыта, живее, - показала подручному на жеребца.
Глянул торопливо. Напасть великая - расковалось правое заднее.
- Чую - наша у стрельцов подкова, - Дарье неспокойно стало.
- В кузню? – Маркуша полез в сани.
- Остолоп! Нешто не отличат новую?! И караульный нас признает. Ты вот, что…
Рядышком, как назло, двое посадских прошли, и Дарья зашептала. Маркуша покивал, щелкнул вожжами.
- Да скажи, чтоб не мешкал! – вслед ему.
И в дом. Дворне приказы раздала. Забегали.
Сама села ждать. Выпила настойки крепкой, а дрожь в пальцах никак не унять. Помолившись, справилась.
Минул час, второй на исход пошел. Собаки загавкали, заливаясь. Дарья к окну. Стрельцы по двору разбрелись, как хозяева. Вышла на крыльцо десятника в горницу зазвать.
- Не обессудь, господин десятник, - поклонилась с достоинством. – Пусть твои людишки ищут, что надобно, а ты к столу присядь. Согрейся.
Тот хмур, но поддался. Стол у Дарьи не боярский, но и не беден.
- Тати по дорогам шалят, - сказал десятник важно и, приложившись к вину, закусил огурчиком. – Вчерась сызнова налетели, сторожку пожгли, да не пустую, а с убиенным.
Показал подкову.
- Не твоя ли лошадка обронила?
- Неужто я на татя похожа? – Дарья перекрестилась.
- То мы скоро узнаем, - усмехнулся незваный гость.
А она опять его потчевать, и дождалась-таки нового лая во дворе. Дверь распахнулась, ключница на пороге.
- Оне к вам…
От тычка подалась вперед, а за ней вошли трое с полотенцами наперевяз. Первым Алтуфьев, окольничий Сыскного Приказа. Любого ждала, да не такого. Ох и удружил Савельюшка, сам того не ведая. Двух других Дарья не признала.
Десятник, увидав окольничего, обомлел, упал в ноги.
Алтуфьев цыкнул:
- Сгинь.
Дарья смекнула, и пальцем в десятника.
- Пусть мне вместо отца будет. Коль такие гостюшки пожаловали, - зарделась. – На твою милость, боярин.
- А и пусть, - согласился, и завел речь. - У нас купец, Рогов Савелий, Иванов сын, у вас товар…
Сладили все по чину, как полагается, нужные слова молвили. Десятник от страха, да почтения, заикался, Дарья молчала смущенно.
- Ну, пойди пока в светелку, что ли… - буркнул ей окольничий. – Блюди обычай.
Ушла. Прижавшись к двери, услыхала, как вышибли десятника. Небось, побежал со двора, как ошпаренный, со всей стрелецкой сворою.
Сваты промеж собой забубнили. Не разобрала что.
Позвали назад. Засобирались, да и к выходу. Алтуфьев, в дверях стоя, сказал ворчливо:
- Ты, это… ткни в доме, какое-никакое, еловое деревце.
- Исполню.
- Угу, - задумчиво. – Свезло тебе на мужа. Ну, бывай здорова, молодица.
- Прощевайте, гости дорогие.
Низко поклонившись, Дарья так и глядела в пол, пока окольничий не вышел.
«Уж лучше за Роговым быть, чем у тебя на дыбе, - подумала, – а там, как Бог, да лихо мое рассудят».