Аврора
Он огляделся вокруг и не увидел ничего другого, кроме себя самого. Тогда он для начала воскликнул: «Я есть!» Потом он испугался; ибо страшно человеку, если он один.
Брихадараньяка-Упанишад
Брихадараньяка-Упанишад
Он осторожно ступал по тоненькой корочке наста, то и дело, проваливаясь в него почти по самое колено, изредка останавливаясь осмотреться.
Вокруг царила мертвая тишина. Дремали не только леса, как могло показаться по началу, но и небольшие речки с пресной водой, и гладкие снежные пустыни, раскинувшие свои владения на несколько десятков километров. Лишь легкая поземка, которую гнал по снегу ветер, едва слышно шуршала где-то под ухом. В тусклом луче фонаря, рубившем чернильную темноту перед собой, изредка возникали угрюмые ракиты и молоденькие березки, с веток которых гирляндами свисал белесый мох. Слой инея нехотя срывался с коры деревьев и уносился вслед за порывами стихии, медленно оседая маленькими светло-голубыми кристалликами на одежде. Блестели и волновались бесчисленные нити зимних паутин.
Осилив еще с десяток шагов, Он привалился спиной к такой же белой, как снег, березке и, расстегнув пуговицы дохи, достал из внутреннего кармашка маленький блокнот. Чиркнув что-то неразборчивое, бросил взгляд на лысый горизонт. Сквозь серый утренний туман едва просматривались редкие стволы обглоданных деревьев, наполовину увязших в снежной каше, глубокие воронки, снежные барханы. Плавно спускаясь вниз, плыл по небу полупрозрачный месяц луны. Звезд на небе было немного, но и они мало-помалу тускнели, теряя былое величие. И когда все они погасли, а ночное светило почти скрылось из вида, Он выключил фонарь и перевел дух.
Он боялся темноты. Ему часто приходилось умирать в своих снах, играть роль мертвеца, попадать в опасные авантюры. И это был не простой плод воображения. В доказательство тому были многочисленные ушибы, которые Он обнаруживал поутру. Поэтому Он не мог заснуть, и каждый раз, когда Он покидал реальный мир, Он боялся за свою жизнь. Он боялся уснуть и больше никогда не проснуться. А когда чуткий сон таял в шуме наступившего утра, Он понимал, что сегодня ему отпущен еще один день, и благодарил Бога за столь щедрый подарок. И каждое утро Он ждал восхода солнца, чтобы убедиться, что Он все-таки проснулся.
Ведь Он так боялся темноты…
Почувствовав, как даже сквозь доху лютый мороз начинает добираться до спины, Он вновь закутался в кургузую доху и побрел вперед, бороздя бескрайние просторы зимней природы. Чем дальше приходилось пробираться, тем глубже ноги погружались в вязкую снежную кашу. Не прошло и минуты, как Он оказался по пояс в плену снежного сугроба, но уже через несколько мгновений Он, наконец, выбрался из объятий белой смерти. Сняв рукавицу, поправил натирающий подбородок воротник.
Человек, оставшийся один в незнакомом месте, бывает, разговаривает сам с собой, или насвистывает под нос незамысловатую мелодию, чтобы окончательно не сойти с ума. Но Он, кажется не чувствовал ничего: ни страха, ни холода, ни боли. Ничего. Шел молча, неторопливо, иногда оглядываясь назад, чтобы убедиться в том, что миновал хотя бы одну сотую часть намеченного пути. И вот, в который раз устремив взгляд назад, Он, к своему удивлению, не обнаружил того, еле заметного темного облачка, чем являлась роща, и с облегчением выдохнул.
Позади раздался ряд глухих звуков: беспощадные снега поглощали очередную порцию деревьев, навсегда похоронив их под непробиваемым панцирем ледяных оков.
Передохнув, Он начал подозрительно цеплять взглядом окрестности. И тут увидел длинную перепаханную дорогу, местами запорошенную снегом на расстоянии не больше полукилометра. Бегущие подо льдом струи мутной воды то ныряли куда-то вглубь, то вновь выныривали, пытаясь пробиться через глухую оборону.
Он полетел дальше.
Наконец заметив, что снег под ногами все чаще сменяет твердая корка льда, Он ускорился и через мгновенье уже стоял на краю небольшого оврага. Насыпь была укутана толстым слоем снега, но спускаться по ней оказалось не таким уж простым занятием. Белые оползни вылетали из-под ног при каждом шаге и катились вниз, оставляя после себя едва-едва заметные следы, а потом аккуратно приземлялись на землю красивыми наплывами. Ухватившись за первый попавшийся под руку куст неведомого растения, Он откинул полы дохи и снял с плеча сумку. Скинув ее вниз, сначала спустил одну ногу, затем вторую и только потом спрыгнул сам. Больно ударившись коленями о лед, Он закряхтел и через силу перевернулся на бок. Ноги не слушались. Тогда Он медленно подполз на руках к сумке, подложил ее себе под голову и достал из кармана блокнот.
Заледеневшие пальцы никак не хотели подчиняться воле кукловода и лишь выписывали на чернильных листках корявые, понятные только им знаки. Вдруг карандаш надломился, и сорвался вниз. За ним умоляюще потянулась темная полоска грифеля. Немного огорчившись, Он откинул негодный инструмент в сторону, горестно вздохнул и потрепал жесткую бороду.
И тут случилось то, ради чего стоило раз за разом засыпать, вновь просыпаться и идти сюда. Идти, чтобы увидеть его... Рассвет. Поспешно убрав блокнот в сумку, Он немного привстал и, как завороженный, уставился на горизонт.
Скользя по ровному снежному покрывалу, первые лучи восходящего солнца игриво вспыхивали целыми мириадами ослепительно ярких искорок. Маленький желто-оранжевый диск медленно поднимался из-за густых облаков, будто боялся обжечь их, и постепенно заливал белую пустыню ярким светом зари. Чернильная темнота расступилась и забивалась глубоко-глубоко в свои норы: солнце безжалостно рубило вязкий, как смола, мрак, словно топор. Оживал и снег, поднимая пары греющего дыма в воздух и, словно губка, впитывал все новые и новые порции белых хлопьев, тучами падающих с небес.
– Эй, старик!
Он обернулся и увидел двух грузных мужчин, укутанных в теплые ватники. Один из них вел за руку маленького ребенка лет шести. Одет он был непривычно: нелепо накинутый поверх телогрейки плащ выглядел слишком длинным, явно не подходящие по размеру штаны предательски спадывали и их приходилось время от времени подтягивать до самой груди, а тяжёлые кирзовые сапоги и вовсе слетали с ног. На плече мальчик нес две короткие удочки для подлёдного лова. Тот, что держал мальчика за руку, нес буравчик, завернутый в ветошь. На лице у рыбака поблескивали круглые самодельные очки. Два бутылочных донышка из темно-зеленого стекла, схваченные жестяными кольцами, были посажаны на выцветшую пластиковую оправу. «В таких очках в деревнях затмением любуются», – подумал Он. Второй рыбак был на голову выше первого. У обоих за спинами мотались громоздкие рюкзаки.
С трудом подняв «очки» на лоб, тот рыбак, что нес буравчик, выдавил через силу:
– Ты чего здесь развалился, старче? Так и обморозиться недолго. А ну-ка, вставай давай!
Он еще раз оглядел незнакомцев с головы до ног и одним резким движением послушно поднялся на ноги. Колени, к его удивлению, теперь ничуть не болели.
– Дядя, это наше место, – сиплым голоском дал о себе знать мальчишка.
– Ничего. В тесноте, да не в обиде, – подмигнул пацану рыбак, укладывая на лед буравчик.
– Меня Иваном звать, – протянул руку мужчина. – С кем имею честь?
Помедлив, Он все-таки пожал мозолистую руку незнакомца и что-то пробубнил под нос.
– Ладно-ладно. Не в загсе все-таки, – расхохотался рыбак. – Присаживайтесь.
Завязался вялый разговор. Рыбаки обменивались односложными репликами, в основном касающимися будущего улова. На старика они внимания не обращали, говорили тихо. Но так, чтобы самим не потерять нить разговора.
Он посмотрел на горизонт. Солнце показалось уже больше чем наполовину. Теперь это был не холодный кусочек шара, безвольно болтающийся в небе, а настоящее светило. Огромное, яркое, оно не просто озаряло все вокруг, слепило незащищенные от столь большого потока света глаза. На мгновение Он даже позавидовал рыбаку и его самодельному приспособлению. Оживленно плыли разбросанные по небосводу густые облака, беспрерывно подгоняемые ветром. Верхушки деревьев нервно колыхались из стороны в сторону. Над землей клубилось несколько сгустков воздуха, которые поднимали снег со льда, всасывали его внутрь и выплевывали вверх. Ветер перерастал в настоящую бурю.
Больше медлить было нельзя.
Посидев еще немного с рыбаками (пацан уже успел куда-то убежать), Он молча поднялся со своего места и устремился к сумке, лежавшей неподалеку. Отряхнув ее от снега, Он расстегнул кармашек и взял все тот же потрепанный временем блокнотик. На обложке красовался дивный пейзаж: безоблачное небо, скалистые горы в снежных шапках, луговые цветы. Иван в недоумении посмотрел на него и, помедлив, спросил:
– Что это?
Он не ответил. Лишь молча подошел к рыбаку и передал ему в руки блокнот. Теперь, когда он подошел совсем вплотную, Иван смог понять, что старик был...
– Слепой? – он сглотнул. – Но... Но… Но ведь вы…
Он приложил указательный палец к губам и еще ближе приблизился к рыбаку:
– Все мы слепы... И если ты считаешь, что ты зрячей меня, то ты заблуждаешься. Все мы живем иллюзиями. Я и ты... Все. И пока мы живы, мы, увы, не сможем понять этого. Но есть выход, – Он указал рукой на горизонт. После паузы продолжил: – У меня есть просьба... Пожалуйста, сделай так, чтобы это не случилось с твоим мальчиком. И постарайся понять. Здесь. Все здесь, – Он едва заметно кивнул головой на блокнотик.
Больше не проронив ни слова, Он поспешно удалился в сторону горизонта. И чем дальше он уходил, тем хуже угадывался его силуэт в лучах яркого солнца. Через минуту о нем напоминала только кривая дорожка следов, протянувшаяся к сияющему диску в небе. Но вскоре и она исчезла, заживо погребенная под белой крупой снега.
Очнувшись, Иван пролистал блокнот. Первый лист – чуть неровная окружность. Второй – все тот же рисунок. Он перевернул сразу несколько листков. Теперь окружность была закрашена ровно наполовину беспорядочными штришками. На последней странице красовался черный, как тушь, круг – знак затмения.
Из-за бугра показался мальчик с охапкой веток в руках.
– Пап, я пришел! А где дядя?
– Чудной старик, – почти с иронией, наконец, отозвался рыбак, до этого молча сидевший на овчиной подстилке. – Как думаешь, зачем он пошел туда, к свету?
– Не знаю, – проговорил Иван, поглаживая мятые листки блокнота. – Наверное, боится темноты?
Учту на будущее.