Автор: Кримзон
Cемейное гнездо
– Могу вам показать еще один вариант, здесь даже недалеко. Но тот дом довольно старый. Требует ремонта, – сказал мистер Сквирт, счищая с серого пиджака пыль. Он, я и Дженни только что закончили осмотр очередного дома и теперь стояли на его скрипучем крыльце. – Но поэтому и цена будет пониже.
Я понимающе улыбнулся. Даже притом, что этот кирпичный обветшалый красавец продавался со скидкой, у меня бы – у нас с Дженни – не хватало на него средств.
Сквирт был спокойным, даже меланхоличным мужчиной, что мне даже нравилось. Ненавижу, когда мне навязывают покупку, когда эти лощеные специалисты по недвижимости расписывают преимущества того или иного здания, доказывая, как хорошо будет смотреться, скажем, в этой гостиной наш фамильный секретер, думая в это время лишь о том, как будет выглядеть их банковский счет. От мистера Сквирта же веяло неким спокойствием. Оно сквозило во всех его движениях, в том, как он привычно вел свой старый серебристый «Плимут», везя нас в очередное «место», поглядывая при этом в окно так, будто оценивает какую-нибудь картину экспрессионистов.
– И вам тот следующий дом вряд ли понравится, – продолжил он, оглядывая перила, покрытые отслаивающейся желтой краской.
– Это еще почему? – c улыбкой спросила Дженни.
– Обычная история. Люди, как правило, не хотят покупать дома, где…ну вы понимаете, кто–то умер не своей смертью. – Он достал из кармана мятую папиросу, посмотрел на нее, стряхнул с ладони посыпавшуюся рыжеватую труху. – Спрашивают заранее и даже не желают смотреть. Оно и понятно.
– И кто же там умер? – спросила моя молодая жена.
– Одна женщина. Правда, уже около двадцати лет назад. – Он облокотился на перила, старые доски поскрипывали под его начищенными ботинками. – Это в некотором роде интересная история. Понимаете, говорят, она очень хотела детей, но, верно, как всегда, когда чего–то сильно желаешь, ничего не получалось. Сначала они с мужем жили счастливо – или им удавалось делать вид – а потом у нее приключилось что-то вроде нервного расстройства, как говорят в округе.
– Какой кошмар, – сказала Дженни. У нее, в отличие от многих людей, эта банальная фраза не звучала фальшиво.
– Да, видите ли, она стала просто одержима мыслью стать матерью, продлить себя, так сказать. Завела куклу, кормила ее и укладывала спать.
– Делала вид, хотите сказать? – вставил я.
Мистер Сквирт посмотрел на меня одним из своих долгих пристальных взглядов. В его глазах не было ничего враждебного или насмешливого, однако я всякий раз ощущал, будто пауза уж больно затянулась.
– Нет, – сказал он наконец. – Она не делала вид. Она правда считала, что это ее дитя.
– Да, я, кажется, смотрела об этом фильм, – нерешительно подала голос Дженни.
– Да уж, только это было не в кино, мэм, – печально произнес Сквирт. – Медленное помешательство слабого человека, одинокого несмотря на любящую семью. – Сквирт сжал губами папиросу и поднес к лицу зажигалку. Ветра в этот солнечный августовский день не было, но мужчина все равно прикрыл огонь лодочкой руки. – Но вскоре случилось чудо. Ну, как говорят знающие люди, как только ты перестаешь чего–то хотеть и просто жить, то это к тебе тотчас приходит. Она узнала, что ждет ребенка. Муж был счастлив. Он думал, что теперь у них все пойдет на лад. – Человек, которому мы доверили выбор нашего семейного гнезда, сделал несколько глубоких затяжек. Он смотрел вдоль высохшей лужайки, на колышущуюся резную сень деревьев.
– И что же? – cпросил я мистера Сквирта, ощущая, как понимается внутри раздражение. Очередной день подходил к концу, а мы еще и близко не видели дома, в котором нам хотелось бы остаться дольше положенных для вежливого осмотра минут.
– Ничего особенного, – сухо отозвался тот. – Выкидыш и окончательный срыв. Куклы уже не имели значения. Муж, родители перестали для нее существовать. Весь мир перестал вертеться из-за того, чего иным не нужно и за деньги. Вскоре она покончила с собой. Такое случается каждый день, не правда ли, мистер Фаррел?
Я понимал, что он старается вызвать во мне чувство вины за нетерпение по поводу конца этой странной истории, но раздражению во мне все-таки уступило нечто вроде сожаления.
– Так что я не предлагаю вам осматривать его. Такие голубки заслуживают на счастливое гнездышко, без всяких прошлых бед, которые могут опечалить это прекрасное личико, – сказал Сквирт Дженни с легкой улыбкой, тщательно затушивая окурок о край перил и бросая его в жухлую траву.
– Нет, Джон, я хочу посмотреть, – четко сказала Дженни. – В сущности, наш мир достался нам от ушедших, и кто может поручиться, что, к примеру, прямо на этом месте, где мы сейчас стоим, не произошло нечто страшное?
– А вы что скажете, мистер Фаррел? – вновь обратился ко мне мужчина, хотя я и просил назвать себя по имени.
– Что ж, поедемте, взглянем. Что стоит просто посмотреть?
Сквирт сделал приглашающий жест, спускаясь по старым ступеням к уже покрытой желтой листвой дорожке, где нас ждал автомобиль.
***
Этот дом предстал перед нами во всем великолепии запустения, которое я всегда внутренне любил, но которое здесь поразило меня в полной мере. У Дженни вырвался тихий возглас восхищения, когда мы выехали из-за поворота, и нам открылся вид на это строение, небольшое, но какое-то величественное. Дом был двухэтажным, ветер и время сделали его цвет бледно-лиловым, он выступал из густой зелени вязов, как изысканное украшение выделяется на темном бархате. От Сквирта не ускользнуло наше восхищение. Останавливая машину, он усмехнулся и произнес: «Вы еще не видели, что внутри».
По обе стороны от двери темного дерева располагались стройные белые колонны, изящная балюстрада ограждала первый этаж. Сочная некошеная трава мягко коснулась наших ног, стоило нам выйти из машины. «Этот плут нарочно описал все в черных тонах, чтобы потом набавить цену», – пронеслось у меня в голове, но вскоре я об этом забыл. Сквирт, как я уже говорил, ничего не навязывал, просто приглашал осмотреть дом как некую достопримечательность, держась в меру отстраненно и почтительно.
Войдя, мы сразу оказались в затененной гостиной. Под потолком поблескивала стеклянная люстра, стол из благородного дерева был покрыт белой полупрозрачной скатертью.
– Э, да вы, похоже, успели здесь прибрать, мистер, не то что в предыдущем доме, – шутливо заметила Дженни, и Сквирт не мог скрыть удовольствия. Все действительно указывало на то, что дом не был нежилым. Даже не отсутствие пыли или чехлов для мебели, а приятный, какой–то свежий запах не давали допустить мысли, что здесь так давно никто не жил. Мы прошли дальше в бежевую спальню, где ничего не было, кроме большой аккуратно застланной кровати и тумбы. Солнце бросало на пол золотистые полосы, забиралось в каштановые локоны Дженни. Я понял – ей тоже уже здесь нравится, и это чувство удивительным образом окрылило меня. Мы осмотрели просторную пустую кухню в крестьянском стиле, и по деревянной лестнице поднялись на второй этаж.
– Там еще одна большая комната, можно сделать столовую, детская и кладовая, – объяснил наш проводник. Из больших овальных окон открывался отличный вид на зеленую лужайку. Совсем рядом шумел город, но этой суете, казалось, был заказан сюда путь.
– Кто поливает этот газон – вы приезжаете? – рассеянно спросила Дженни, отодвинув газовую занавеску.
Сквирт или не слышал, или пропустил мимо ушей. Медленно шагая, он вошел в открытую дверь детской и как-то задумчиво сказал оттуда:
– Да, здорово было бы слышать тут детский смех.
Дженни последовала за ним, зашел в комнату и я. Светлые стены были обрисованы человечками.
– Мы не собираемся заводить детей, – сказала она, бросив взгляд на куклу, лежавшую на пустой полке.
– Очень жаль, ведь жизнь так коротка и хрупка, – глубокомысленно заметил мистер Сквирт, до этого глядевший в окно, и посмотрел на мою жену одним из долгих, испытующих взглядов, которые вызывали во мне неуютное чувство.
- А у вас есть дети? – полюбопытствовала Дженни.
- Увы, нет, – сухо бросил Сквирт.
– А кто тут жил последним? – спросил я, чтобы сменить тему.
– Дом снимала одна молодая пара с дочерью, недолго, – ответил Скврит.
Дженни осторожно взяла куклу в руки. Ее тельце оказалось тяжелым, заполненным чем–то вроде песка, она была одета во что–то вроде старой школьной формы с передником, ручки, ножки и голова были из пластмассы, темные волосы неаккуратно обрамляли крупное лицо с ярко нарисованными губами. Один глаз был закрыт, другой распахнулся, когда жена подняла куклу, и уставился на нее карим зрачком. Дженни поспешила положить ее на место.
Мы спустились вниз, оставалось еще взглянуть на ванную комнату, откуда довольно странным образом вела дверь из кухни. Здесь не было окон, и царил полумрак. Темно–голубые плитки отблескивали в темноте, прежде чем мистер Сквирт нашарил выключатель, и лампочка под потолком замигала, окрасив все в желтый. Там был старый умывальник в желтоватых бороздках известки, унитаз за загородкой, а также старинная ванная на серебряных ножках в виде звериных лап; ванна была неровного сероватого цвета. Дженни удивленно хмыкнула.
– Тут нужно будет все основательно менять, – бросил я.
– Поэтому и цена такая, – сухо отозвался Сквирт.
– Ну что, как вам здесь? – спросил Сквирт, когда мы снова оказались в гостиной.
– В целом нам здесь понравилось, – ответил я, – но дайте нам некоторое время на размышление.
– Разумеется, – ответил наш проводник. Когда мы уже стояли у входа и Сквирт запирал дверь на ключ, мы явственно услышали, как в глубине дома кукольный голосок сказал: «Поиграй со мной, иначе я обижусь», а затем зазвучал веселый смех, замолкающий и начинающийся с той же ноты. Дженни от неожиданности вцепилась в мой локоть, а затем нервно усмехнулась. Сквирт виновато пожал плечами: «Старая игрушка, барахлит, наверное».
***
– Боже, неужели то была та самая кукла? Ну, той мертвой женщины? – спросила Дженни, когда мы уже лежали в кровати нашей квартиры, которую мы сняли на время, пока не подыщем дом.
– Нет, не может быть. Ты помнишь, он говорил, это произошло уже почти двадцать лет назад, а она выглядит новой. Только глаз не раскрывается, – сказал я, и Дженни прыснула, когда я попытался изобразить нечто вроде старой карги, подсовывающей ядовитое яблоко бедной Белоснежке. – Наверное, игрушку забыли те прошлые постояльцы с детьми. Когда мы въедем туда, выкинем весь этот хлам, – сказал я и невольно осекся. В первый раз я признался не только себе, но и Дженни, что действительно хочу этот дом, несмотря на эту неоднозначную историю, хочу стать главой семьи, приезжать туда вечером, копаться в гараже, сидеть вечером у костра, который сам разожгу. «Да, выбросим весь этот хлам к чертям, и прежде всего ванну», – констатировал внутренний голос. Я хотел этот дом так сильно, что у меня не хватало духу признаться себе, что, возможно, он тоже желает меня.
– А ты что думаешь? – спросил я жену, несколько удивленную моей решительности. Она взглянула на меня с ее всегдашней улыбкой, такой открытой и задорной, и в тот момент я любил ее больше всего на свете, я просто хотел сделать Дженни счастливой, и сам был слеп от счастья, но, что хуже всего, упивался этим.
– Ты же знаешь, я хочу того же, что и ты, милый, – поцеловала она меня, но я знал, что она не согласна со мной, просто хочет угодить.
Я назначил еще несколько визитов в тот дом. Я хотел разобраться, не вызывает ли у меня отторжения то странное чувство, охватывавшее меня там. Нет, это не было беспокойством или страхом. Скорее ощущением, что тебе нужно вспомнить какую–то важную вещь, но ты никак не можешь этого сделать. В один из этих раз, когда Сквирт был внизу, я спрятал куклу к себе в рюкзак, а когда вышел из его машины и убедился, что тот не может меня видеть, выбросил ее в мусорный бак. Насколько я успел заметить, у нее не было никакого механизма, откуда мог исходить звук.
Однажды Дженни пришла домой сама не своя. Она старалась не подавать виду, но я понял – что–то не так. Она принялась готовить обед, быстро выкладывая из бумажного пакета овощи. Когда я спросил ее, что не так, она сначала отнекивалась, а потом сказала:
– Знаешь, я сегодня бродила по городу, хотела представить себе, каково это будет: выезжать за покупками в тот маленький супермаркет на углу, ходить в старый кинотеатр через дорогу …
– Тебе не нравится этот городок?
– Дело не в этом, Джон. Когда я выходила из магазина, я встретила одну пожилую женщину, довольно милую. Она спросила, мы ли та молодая пара, которая собирается купить Лиловый дом, как она назвала его, и я подтвердила.
Дженни замолчала, она взяла ножик для чистки овощей и принялась счищать кожицу с картофеля. Лицо ее было напряженным, непроницаемым. Я подошел к ней, обнял за плечи:
– Ну что, милая? Она тебе что–то наговорила?
– Джон, она рассказала, почему именно никто не хочет не то покупать дом, даже не желает оставаться там надолго: эта женщина, помнишь, о которой рассказывал мистер Сквирт, Элизабет, она не просто умерла, – у нее случился выкидыш прямо в той ванне, а мужа в тот момент не было. Она истекла кровью и лежала там дней пять, пока ее не нашли, ну, ты понимаешь, вместе с мертвым ребенком. И, Джон, многие говорят, будто она все еще там. Вернее, они…и когда та дама рассказала это, я поняла, что ощущала это. Даже когда я не знала этой истории. В ванной очень холодно, и какой-то сквозняк, хоть никаких окон там нет. Когда я там была, мне показалось, что к моей руке прикасается другая крохотная ручка, я не сказала тебе, думала, ты скажешь, что я спятила. А потом эта кукла!..
Я понял, что она сейчас заплачет.
– Ладно, оставь, все это бред, ты ведь знаешь, – я мягко забрал у нее нож и заключил в крепкие объятья. – Если я встречу эту даму, расстроившую мою жену, ее тоже не сразу найдут!
– Прекрати, – легко ударила она меня кулачком, но улыбнулась.
– И откуда она знала, что мы собираемся купить тот дом? – задумчиво спросил я, вдыхая аромат ее волос.
– Сказала, что в маленьком городке новости распространяются быстро. Джон, а вдруг в этом и правда что–то есть? Я никогда не верила в подобные вещи, но кукла…
– Я выбросил ее на помойку, когда был там со Сквиртом. Давай съездим туда последний раз, чтобы окончательно решить?
– Поезжай сам, мне что–то нездоровится, – тихо произнесла она. – Мне кажется, это не последний дом на свете, и мне лично хорошо и в этой квартире.
– Да, но ее не продают.
Хоть мне, как я надеялся, удалось успокоить Дженни, у меня самого что–то отложилось в сознании, потому что той ночью я был в лиловом доме. Я толкнул темную входную дверь, и она легко подалась, я вошел в гостиную, там царил полумрак. Вошел в кухню, и мне показалось, что из ванной послышался какой-то звук, дверь туда была приоткрыта. Я медленно отворил ее, и увидел, что в ванне кто-то лежит, заметил мокрые темные пряди волос. Я подошел ближе – это была Дженни, с синеватой кожей, ввалившимися щеками и заплывшими глазами, она лежала в ванне, полной коричневой воды. Тут в нос мне ударила ужасающая вонь. Она протянула ко мне разбухшие руки, с которых начала слезать кожа, и прохрипела: «Почему ты оставил меня так надолго?». Тут я заметил, что в ванне у ее ног что-то зашевелилось. Она – то, что от не осталось – поднялась и двинулась ко мне, и черная тошнотворная вода коснулась моих ботинок…
Я проснулся как от рывка, неровно дыша, в нашей квартире, рядом со мной спокойно спала Дженни.
***
Было еще одно, что точно бы не пришлось по вкусу Дженни. Примерно в десяти минутах ходьбы от Лилового дома располагалось старое английское кладбище. В один из прошлых визитов со Сквиртом мы зашли туда ненадолго, и, может, странно об этом говорить, но там я снова похожее щекочущее чувство, что и в доме, будто что–то важное ускользает от меня. Далеко мы не заходили, лишь прошли чуть по тропинке, по правую руку от которой были благородные надгробия, увитые плющом и покрытые сизым мхом, с полустертыми надписями, и Сквирт сказал, что уже смеркается, и ему пора возвращаться. В центре кладбища находилась маленькая красивая часовня из коричневого кирпича.
Сегодня же вечером я взял машину напрокат, мне хотелось побывать возле Лилового дома без Сквирта, чтобы окончательно собраться с мыслями. Я прошелся по лужайке, постоял у входной двери. Мне показалось, что занавеска на втором этаже едва заметно качнулась, но я продолжал смотреть, и больше ничего подобного не заметил. Возможно, там были сквозняки, ведь Сквирт оставлял все двери открытыми, «чтобы духа не было», как он несколько странно выражался. Ключ был у Сквирта, и хоть я мог попросить его, я не стал. Мне хотелось купить дом, я не верил в эти бабьи сказки, но не мог из-за Дженни, так что было попусту смотреть на то, чем я, наверно, никогда не буду владеть? Что–то заставило меня толкнуть дверь – она была заперта.
Стоял золотой августовский вечер, и я решил прогуляться возле часовни. Никогда бы не мог подумать, что что-либо в этом умиротворенном ландшафте, уже, казалось, мне хорошо знакомом, это величавое спокойствие залитых последними лучами солнца могил может заставить меня оцепенеть и испытать чувство запоздалого понимания, переходящего в страх.
Я как раз шел по тонкой тропе, где гуляли мы со Сквиртом, когда он еще добавил, что дальше совсем старая часть и больше ничего примечательного там нет. Я завернул по тропинке направо, и понял, что тот не обманывал. Старые, разваливавшиеся склепы чернели открытыми входами, как черепа пустыми глазницами. Я прошел еще немного между ними, как внимание мое привлекло красивое надгробие из серого, почти полностью заросшего мхом мрамора, наверху которого был вырезан маленький спящий ангел, склонивший вниз кудрявую головку. На плите еще довольно явственно читалась сентиментальная надпись «…И вечность не сможет нас разделить». Имя на плите частично скрывала высокая трава, и я, наклонившись, бережно отвел ее, как, странное сравнение пришло мне при этом в голову, любовник мог бы убирать локоны с лица любимой. Витиеватая надпись гласила: «1972–2000, Элизабет Сквирт». От вида этого имени меня прошиб холодный пот. Я отдернул руку и на мгновение застыл.
Я пытался убедить себя, что даже будь она его женой, это ничего не значит, но страшное беспокойство, охватившее меня, не желало уходить, и когда я заметил, что последние лучи солнца уже касаются зарослей вокруг кладбища, то перешел на бег.
***
Двери квартиры были приоткрыты, на пороге валялась сумочка Дженни. Было уже почти совсем темно. Я вбежал на кухню: Дженни лежала на полу, возле нее была эта чертова кукла, как будто жена старалась отпихнуть ее, а возле двери в спальню…стояла Элизабет. Она была, как в моем сне, но черты лица были почти неразличимы: распухшее зеленоватое месиво. С ее тела, на котором еще был короткий полуистлевший халат, лилась зловонная вода. Она двигалась нам навстречу.
Я услышал в прихожей шаги и обернулся: за моей спиной стоял Сквирт, глядя на Элизабет. Он стал будто суше, темные губы прорезали морщины, он сказал мне:
– Теперь мы пришли вас навестить.
Кукла открыла один глаз и весело сказала «Поиграй со мной, не то я обижусь!». Скврит бросился ко мне, протянув руки, наверно, хотел задушить.
На столе в ящичке стоял столовый набор, подаренный нам на свадьбу. Дженни он сразу не понравился, но, к счастью, приборы были из серебра. Я кинулся к ящичку, он закрывался на небольшой замок, Сквирт за мной. Я принялся возиться с замком, и тут руки мужчины сомкнулись на моей шее. Элизабет почти пересекла комнату, ее босые ноги шлепали по линолеуму. Замочек не поддавался, я ударил Сквирта локтем, он согнулся, но хватку почти не ослабил. Наконец, когда я уже подумал, что сейчас потеряю сознание, ящик распахнулся. Я схватил нож и неловко, не видя цели, ударил Сквирта в живот. Он охнул и разжал руки, неловко отступил, споткнулся о куклу и упал.
Элизабет тем временем подошла ко мне почти вплотную. Почти обезумев, тяжело хрипя, я составил из ножей крест. Кукла, задетая ногой Сквирта, засмеялась и разными голосами начала лепетать: «Я обижу… я жру». Элизабет отпрянула, но протянула ко мне руки, и я, как мог быстро выставив ножи вперед, вонзил их в ее осклизлую грудь. Гной хлынул мне на руки. Она пошатнулась и упала назад, извиваясь как гигантская отвратительная змея, но вскоре затихла.
Пошатываясь, я опустился на колени возле Дженни, спасибо, Господи, она дышала.