Встреча с сокурсницей в дурке

Итак, мы везем ее и везем. Вот уже целые полчаса, чтобы сдать по прибытию в психиатричку. Она молодая женщина, всего на год или два старше меня. Или на столько же моложе. Мне самому пока еще нет и двадцати, потому совершенно не разбираюсь в чужих возрастах.
На мне плохо выглаженный медицинский халат: видно, что женщины из прачечной хорошенько в этот день поленились. Халат все же в рабочем состоянии, выглядит белоснежным, основательно прокрахмаленным - почти до хруста, до монументальной стойкости. Пуговицы давно потеряли форму: напрочь сожжены утюгом. Я пытаюсь модничать даже и в такой одежде: намеренно застегиваю халат лишь на две средние пуговицы. Подобный стиль не одобряется нашей администрацией, но, с другой стороны, формально и не запрещен, в правилах об этом не сказано ни слова. Воспринимается как легкая небрежность в ношении форменной одежды, которая никого не задевает и мало кем замечается. Или же попросту прощается. Всегда можно, если что, сослаться на испорченные глажкой пуговицы, сказать, что они не желают влезать в петли. Однако даже и в таких оправданиях, как правило, нет нужды: без всяких объяснений мне разрешается и потакается многое. Практически все.
На станцию скорой я попал благодаря советам и протекции своей мамы. В прошлом она хирург онкологического диспанцера, но к тому времени уже много лет как перешла на скорую: работать здесь ей казалось легче, несмотря на ночные смены. Нас редко посылали на вызовы вместе, чего я и сам никогда не желал: усматривал в том несоответствие как с рабочей, так и семейной этикой. Да и всегда, сколько помнится, стремился избегать излишней опеки с родительской стороны.
Когда на нашей станции впервые начали набирать работников в психиатрические бригады, мама, по моей просьбе, шепнула за меня словечко главному врачу. Тут же я был зачислен санитаром в одну из бригад, попасть куда поначалу мечтали многие, даже кое-кто из женщин, усматривая в работе сплошные преимущества, нисколько не представляя, что подобная работа в действительности может оказаться тяжелой и опасной. Всего бригад было организовано четыре, они были посуточными, сменными, и состояли, кроме санитаров, вроде меня, также из врачей, фельдшеров и водителей.
В психиатрических бригадах платили чуть больше обычного за специфичность выполняемой работы (за риск, за возможность физически пострадать), и уже одно это было неплохо. Однако подлинные преимущества работы в бригадах заключались в другом: хотя бы и в том, что начальство, трепетно дорожа своими бригадными работниками, в обход общих правил предоставило нам отдельную комнату для отдыха, причем надежно запирающуюся на замок. Машину в пользование нам выдали совершенно новый "Уаз", хорошо отапливаемый, не приходилось уже больше мерзнуть в салоне зимой. Всем членам бригад, включая и меня, самого скромного санитара, предоставлялась полная свобода действий во время выездов: нам позволялось использовать любую сложившуюся ситуацию по собственному усмотрению. Серьезным минусом нашей работы оставался постоянный риск для жизни, а на некоторые вызовы мы выезжали не иначе, как в сопровождении наряда милиции.
Молодая женщина, которую мы столь трепетно сопровождаем в больницу, в самом деле очень нездорова. Уже при кратком опросе ее родителей выясняется, что больна она давно, еще с ранних школьных лет. Она и сама все это прекрасно сознает, когда временами приходит в себя, и в такие минуты выглядит виноватой и ведет себя так же. В наши руки ее бережно передают уже упомянутые родители: немолодая пара лет предположительно под пятьдесят, простые скромные люди. С виду полностью растерянные, хотя давно уже, по хорошо изученным ими приметам, научились безошибочно распознавать, когда к их дочери в очередной раз приближается болезнь.
Врач нашей бригады, грубоватый краснолицый здоровяк, опрашивает родителей женщины с обычной своей равнодушной ленцой. Задает им с десяток стандартных, совершенно пустых вопросов, наперед зная, что не нам придется заниматься больной, иначе бы спрашивал совсем другое. Все сколько-нибудь важное из услышанного долговязый рябой фельдшер записывает в общую школьную тетрадь, им самим старательно разлинованную. Я тем временем слежу, чтобы женщина не совершила ничего опасного как для себя, так и по отношению к окружающим. Не попыталась бежать, ткнуть кому-нибудь из нас в глаз своими маникюрными ножничками.
Заканчивая общий опрос, врач проформы ради обращается к больной, хотя ему достаточно уже и того, что он знает от родителей: молодой женщине в последнее время чудятся незнакомые резкие запахи; неизвестным образом они проникают в ее комнату сквозь стены с соседней квартирой. Сама женщина ведет себя совершенно спокойно: давно уже привыкла к тому, что два-три раза в год ей приходится какое-то время отлеживаться в психиатричке, чтобы поправить здоровье; месяц, как правило, реже – два.
Нас здесь, в тесной гостиной комнате, трое взрослых представительных мужчин в халатах, и все мы, каждый по-своему, приходимся ей по вкусу. Но лишь в одного из нас она безнадежно влюблена с первого же взгляда. Она совершенно не пытается бежать или как-то еще противиться, просит лишь дать ей немного времени, чтобы привести себя в порядок. Мы уважительно отходим в сторону и наблюдаем, как женщина накладывает на веки тени всего двумя резкими мазками: справа налево да слева направо. Такими же скорыми движениями подрисовывает губы. При нас же и переодевается без особого смущения, прекрасно понимая, что вряд ли когда еще ей удастся показать себя перед такой необычной бригадой. В последний момент театрально сцепляет руки вместе, изображая тем сцену прощания с домом.
Из подъезда мы с ней выходим рука об руку, точно новоиспеченная супружеская пара, и со стороны наверняка выглядим очень трогательно. На мне по-прежнему белоснежный халат, который торжественно хрустит при каждом движении. На женщине легкое цветастое платье из ситца, оно нескромно льнет к ее пышным бедрам. В качестве свидетелей нас по пятам сопровождают врач и рябой фельдшер. Водитель у нас расторопный: распахивает перед нами дверь в салон, и женщина, опираясь на выставленный мною локоть, проворно забирается в фургон. Через минуту-другую мы трогаемся с места.
Ехать нам до психиатрички, если без всякой спешки, не больше получаса. В дороге мы с женщиной не скучаем и свободно переговариваемся, причем говорит все больше она: задает вопросы, а я лишь отвечаю на них. На двух передних сиденьях о чем-то бурно рассуждают водитель с врачом, но нам этого не слышно: они отделены от нас стальной перегородкой и раздвижным окошком из прочного стекла. На боковом сиденье вытянул свои журавлиные ноги фельдшер, делает вид, что наш разговор ему безразличен, но все же прислушивается к нам. Время от времени поворачивает голову в мою сторону и кидает ту или иную реплику, но в основном ведет себя так, точно общение с пациенткой составляет часть моей работы.
Уже на подъезде к городу мы получаем по рации новый вызов, причем он срочный. Стало быть, как только доставим пациентку в больницу и сдадим в руки персонала, нашей бригаде тотчас же предстоит ехать дальше. На самом деле, мне нечего больше рассказывать об этой женщине, кроме разве того, что мы с ней тепло расстались и больше не виделись. Врач с фельдшером проводили ее в приемную, тогда как сам я, с их согласия, остался у входного крыльца, чтобы наскоро выкурить сигарету.
Молодая женщина еще не успела раствориться в моей памяти, как, взявшаяся откуда-то из тени деревьев, ко мне приблизилась робкая женская фигура в домашнем махровом халате. Мне даже и вспоминать ничего не пришлось, потому что девушку я узнал сразу, вот только никак не мог припомнить ее имени. Выяснилось в разговоре, что она признала меня первой, еще издалека, преодолела естественную робость и решилась подойти. Она заметно располнела и совершенно распустила себя внешне: волосы ее были наскоро собраны на затылке в небрежный пучок, ноги удобно покоились в теплых тапочках и шерстяных носках, подтянутых до середины икр.
Не так давно, всего год назад, мы вместе обучались на филологов, в одной факультетной группе. Ее привели к нам и представили как новую студентку прямо посреди второго курса, когда и сами группы, и отношения между согрупниками давно уже прочно сложились. Все ее попытки завязать с кем-нибудь из нас хотя бы подобие дружбы неизменно проваливались - во многом благодаря ее скверному характеру, хотя были среди нас студенты с характерами намного вздорнее. И потому, подогреваемая обидой, она объявила всему курсу самую настоящую войну. Не проходило дня, чтобы она не повздорила с кем- то, не устроила скандал, причем война распространялась не только на сокурсников, но и на некоторых, оказавшихся ей в чем-то неудобными, преподавателей. Самое невероятное заключалось в том, что все поступки легко сходили ей с рук. Замечу справедливости ради, что не было у меня с ней ни единого конфликта, а если даже и были, то они никак не вспоминаются.
- Вот мы и снова встретились,- сказала она тихим голосом, до краев наполненным теплой женской грустью; сказала так, точно разом выдохнула из себя все, что долгие годы грузом сидело в ней; раскрыла передо мной глубоко запрятанную в себе тайну.- На этот раз в дурнушке. Мне свою учебу ни за что не осилить, никак не потянуть: каждую весну месяц или два отдыхаю в этих блаженных местах.
Она вдруг придвинулась ко мне, прижалась грудью, слегка приобняла, словно я был ей родимым человеком. Мне даже показалось, что она тихонечко, незаметно рыдает. Да я и сам почти рыдал от собственной доброты к ней, стоя рядом, в белоснежном халате, с зажатой во рту сигаретой.
А спустя год с небольшим я и сам разгуливал по тем же аллеям в выцветшем от бесконечных стирок больничном халате. И считаю, что счастливо еще отделался за свои проступки, потому что выбор на тот момент у меня был невелик: отправиться на два-три года в тюрьму или походить месяц-другой в сумасшедших. Я проявил благоразумие и выбрал второй вариант, ведь обвинялся ни в чем ином, как в дерзкой попытке ограбить итальянское посольство в Москве. Вместе со своим приятелем Мосичем, который в дальнейшем станет на недолгое время любовником моей первой жены; они даже попробуют создать нелепое подобие семьи.
Но об этом я расскажу позже, если только не решу умолчать: и без того есть, чем поделиться.

Продолжайте, Мишка, интересно. Хотя и несколько занудно.

Не рановато мемуары писать?
Да и читал я это уже. Где новое?

Спасибо, потихоньку буду продолжать. Обращаю внимание, что попытка. Кстати, одновременно на форума присутствует такая же попытка от Сочинителя и от Монка. Интересно будет сравнить.

Монк, вы читали это на сайте старых дев Ексмо. Местные бабки погнали меня оттуда драным веником и все мое потерли :-)
Вторая глава будет, вероятно, готова на следующей неделе.
Мемуары никогда не рано начать писать, если есть определенный опыт. Человеку может быть 90, а он ничего и не увидел в жизни. Все относительно.

Бурные продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают. (с)




Ня!

В самом деле смешно. Спасибо, Серебрянная Крыса.

Да там можно купаться в любви и обожании, экий вы, Гамлет Аршакович, неумеха.

Такой вот неумеха. Копировать - опасно для жизни.

Мм. Не совсем понял, для чего было описывать первую женщину так детально? Взяли, старательно описали, привезли и... забыли. Зачем? В общем, вступление вообще не затягивает. Не понятно, что к чему и для чего, то до мелочей, то голопопом по Европам.

Станислав, мемуары вообще-то пишутся не на публику, а больше для себя. Мне почему-то запомнилась эта девушка-женщина, и я восстановил, насколько возможно, все детали.
Если кому-то показалось. что я переусердствовал в описаниях - мне ж все равно. По идее, уже во второй главе будут серьезные откровения. В третьей - еще большие.
Далее - лирические отступления.
По первым главам обычно не судят обо всем томе.
По этой главе хочу сказать вот что: действия по-сути нет, но все дочитали до конца. Во второй главе действия будет больше, но там и текст будет местами намного сложнее.
На большого любителя все это.

Чего, правда мемуары?
Я думал для красного словца. Так и в мемуары не обязательно писать всё, можно только то, что может заинтересовать читателя. К примеру, кому будет интересно читать, как я пирожки на завтрак трескал? А вот как попа учил альпинизму, почтенного дядьку заставлял по верёвке на дерево карабкаться и это в центре города, история забавная. Надо было видеть лица прохожих Вот такое достойно описания, как по мне.

Пока ты думаешь о читателях, то ничего стоящего не напишешь. Зацепить чем-то должен.

Зацепить чего? Штангой троллейбуса за провода? Мишка, если вы пишите для себя и хотите, чтобы цепляло вас лично, то зачем вы выкладываете на всеобщее обозрение? Если вы пишите не для себя, вы должны думать о читателе, что ему интересно. А ему интересен конфликт, новые идеи, мысли. Я люблю читать мемуары известных людей. В них всегда есть полезная информация, в них есть жизнь, о которой я хочу узнать. А о чем вы хотите поведать миру? Вы мне не интересны, как личность. Простите, но вы для меня никто. Вы не известный писатель, художник, ученый, летчик-испытатель, талантливый актер, режиссер, не популярный ведущий телешоу. Вы один из миллиарда обычных людей, живущих сейчас на Земле. Почему вы решили, что то, что интересно вам, будет интересно другим? Если вы умеете подмечать какие-то интересные особенности людей, покажите это. Удивите меня.


А никто не будет читать ваши мемуары, если вы в первой же главе, с первых же строк не заинтересуете читателя.

Придумали какую-то глупость. Чем вас можно удивить?

Приукрасьте немного: добавьте Брежнева в бригаду санитаров, за больными можно летать на драконе, а первая пациентка может оказаться ведьмой. Всё в ваших руках.

Вы же знаете, что я не дурак и не клоун.
Вам в другую тему тогда.
Здесь у меня воспоминания.

Не против дуэли? Хотя смешно с вами дуэлить.
С вами, Серебрянной Крысой и Чечакой одновременно.
Тема: У попа была собака.
Размер: любой.
Время: неделя-две.

Оспадя, это слова Дягилева (я надеюсь, вы знаете, кто это?). Которые стали крылатыми. Я сказала в виде шутки.

Если конкретно по вашему тексту. Вы 3/4 занимались в нем какой-то фигней, описывали собственный халат, бабу какую-то, а самое интересное оставили в конце. И этот эпизод и надо было вставить в начало, заинтересовать. Но у вас свои законы композиции.

Я не выкладываю на этом форуме свои тексты. По-моему, я уже давно дала понять это.

Этот форум вам чем-то не угодил? Не хвалят?

Прошу прощения, у матери сегодня день рождения, занят. Постараюсь написать кусок мемуаров о животных, как мне бы их было интересно читать. Могу и про попа написать, но история больно свежая, на мемуары не тянет .

ладно, время не ограничено. Может кто еще подсоединится.
Напоминаю, тема: у попа была собака.

С темой перепалки поповская собака никак не связана, значит, заготовка давешняя. Нехорошо-с.

Не надо про собак со стёбом. Переделайте, пожалуйста в: "У меня была собака". Я бы что-нибудь наподобие Бима Черное ухо почитала бы.

Нет у меня никакой такой заготовки. Я вам не Чечако.
Согласен на любую интересную тему.
Жалко, а то у меня вырисовались уже некоторые фантазии.
Пусть будет другая тема, не против.

Как говориться, сами напросились.

Конечно, вероятно, это имеет смысл и чаще всего все именно так. Но, люди обычно такое не говорят. Возможно, поэтому эта фраза привлекла мое внимание.


Много противоречий в тексте. Мелкие фиг с ними, но вот особенно яркое противоречие, это то, что человек, которому позволено многое, так заостряет внимание на незастегнутых пуговицах своего халата.


Постоянно упоминается риск для собственной жизни, за счет которого идут некие бонусы. Неплохо было бы указать в чем этот риск заключается, а не просто сказать его наличие.


Все хорошо, но когда переходите от этого куска текста к следующему, то невольно задаешься вопросом, что в этой женщине было особенного? Почему из всех пациентов именно она удостоилась чести попасть на бумагу?
Почитал несколько комментариев, вижу другие это тоже заметили. Вы говорите, что не знаете, чем она вас так зацепила. Может она была притягательно красива? Или так и укажите в тексте, что не знаете почему, но именно она мне запомнилась больше других. Хотя не мне давать советы.

К остальному, вроде, замечаний нет. В целом интересно, мне понравилось. Напишите продолжение - дайте знать. Я не люблю подобный жанр, но конкретно данный текст меня заинтересовал. Если сравнивать с другой автобиографией, что вы выкладывали, то эта значительно лучше.

Спасибо за комментарий, Джиба. Завтра подумаю над замечаниями и отвечу.

Так сказано намеренно - чужие возраста. Думал над этой фразой - запоминается, выделяется, пусть даже отторгается - зато мое, родное, лично придуманное :-)

Про противоречия было бы интересно... незастегнутые пуговицы - это пижонство, был на самом деле пижоном... а халат - очень важный атрибут одежды у врачей... в любом случае, такая деталь запомнилась...

Ну, такие вещи как бы нужно принимать на веру... сказано риск - значит был риск... в жизни на меня ночью на вызове налетел больной с топром - еле увернулся, затем избил его всего за полминуты до полусмерти. сейчас стыдно за этот поступок. акцент в этой главе как раз не на то, а на девушку из универа и на себя в той же ситуации, но позже...

Даже и не знаю, почему запомнилась именно она - память избирательна. Главное, входит ли она гармонично в текст главы? вроде входит.
В следующих главах будет тоже многих деталей, которые другим покажутся второстепенными, а для меня представляют ценность. Жанр такой, личный...
Впрочем, экспериментирую.

дам, конечно, знать. Интересно ваше мнение, спасибо.
Ну и свое выкладывайте, можете кусочек скинуть в личку, что б без свидетелей.