Написано порядком и пишется каждый день, но выкладывать буду только более или менее обработанное. Жанр: автофикш, то есть литература о себе.
Критика, исправления, разумеется, приветствуются.

Страница первая

Лето четырнадцатого года к немалой моей радости благополучно проходило без привычных в это время мух, комаров, назойливых ос . Да и прочих столь же зловредных насекомых.
Пекло все же для нашего королевства стояло редкое. Вот это как раз нисколько не радовало.
Температура лишь изредка опускалась ниже тридцати, и то разве глубокой ночью и всего на пару часов. Ну а если учесть, что живем мы посреди двух морей и климат у нас оттого островной, влажный, то наши датские тридцать градусов жары запросто кое-кому воспримутся как все сорок.
Большую часть этого лета я не увидел на небе ни единой тучки, и уж точно ни одной за все тридцать июльских дней.
Во всех комнатах моей квартиры плотной стеной стоял раскаленный солнцем воздух. Винт вентилятора сутками напролет безжалостно перемалывал его, перегонял с места на место, но прохладнее от того ничуть не становилось.
Это редкое пекло довело меня до того, что всего за один лишь день (и Богу слава, что то был всего один такой день) я хлопнулся на пол без чувств целых два раза. Первый раз в обед, на кухне, куда отправился попить холодной воды. Хлопнулся в присутствии Артема, своего пасынка и Наташиного сына. Он же и помог мне подняться на ноги, предложил воды.
После я самостоятельно добрался до спальни , и с полчаса провалялся в постели, беспокойно перекатываясь с боку на бок, пытаясь разобраться, что же на самом деле со мной произошло.
Прекрасно помнил, как взялся за ручку холодильника, чтобы достать бутылку с охлажденной водой. Дверцу холодильника приоткрыл, но тут же понял, что больше ни на что не способен, потому что тело вдруг превратилось в безвольную массу, вроде сырковой. Я не имел уже ни малейшей власти над своими движениями, мог лишь наблюдать за тем, как мое собственное тело меня не слушается. После чего сознание медленно, напоминая отлив волн, оставило меня, и я очутился на полу.
Мне повезло уже хотя бы в том, что упал довольно удачно, отделавшись лишь незначительной шишкой над правым ухом, а ведь на кухне было множество острых углов. Не было у меня и малой возможности избежать их, выставив вперед руку или прикрыв ею голову. Через секунду или две я уже пришел в себя: сидел, опершись спиной на дверь холодильника, и размышлял, случайна ли эта моя слабость или она предвестие какой-то болезни? Когда позже смерил давление, то верхнее показывало шестьдесят шесть, тогда как нижнее пятьдесят. До того никак не представлял, что у живого человека может быть такое низкое давление.
Во второй раз я точно так же хлопнулся на пол ранним вечером, когда входил в компьютерную комнату, которую справедливей будет назвать моей рабочей, поскольку там я пишу свои книги, там же и размышляю над ними. Едва только войдя в комнату, я неожиданно почуствовал признаки той же слабости, что случилась со мной на кухне. Зная уже, что означает эта слабость, я успел за доли секунды, пока мог еще совладать с собой, выбрать место, куда упасть, чтобы как можно меньше повредиться.
После падения у меня остался синяк на правом предплечье, и еще один, покрупнее, на бедре. Они долго не проходили, но беспокоило меня совсем другое. Хотя на этот раз я самостоятельно поднялся на ноги, мне стало не по себе от мысли, что это уже не единичное падение, и что подобное может случиться со мной когда угодно и в любом месте. Измеренное давление на этот раз показывало восемьдесят (верхний показатель), что, конечно же, радовало. Но в сознании прочно закрепились пережитая слабость и страх перед ней. Не оставляла мысль, что она может посетить меня снова в любой, самый, может быть, неудачный момент.

Страница вторая

С физической слабостью я был неплохо знаком еще с тех пор, когда три с лишним года назад почти месяц пролежал в коме. После пробуждения организм снова начал работать, но очень плохо: во всем проявлял слабость. Отказывался, например, ходить, предпочитал отлеживаться, не желал даже есть. Некоторые из мышц, что мирно спали во время комы, позабыли свои естественные функции, приходилось снова и снова заставлять их трудиться. Мышцы ног так и не восстановились полностью, так что если прежде я мог прогуливаться часами, крутить педали велосипеда километров тридцать подряд, а после получасового отдыха еще столько же, то теперь об этом можно было позабыть.
Подъем всего на пару этажей рюкзака с покупками изматывал так, точно я вместо двух-трех подъездных пролетов преодолел достаточно сложную часть Эвереста. После этого мне необходимо было, даже не разувшись, поскольку не было уже на то сил, броситься на диван и хорошенько отдышаться. Вот такого рода слабость я в полной мере испытал на себе.
Но, кроме физической, вполне всем понятной слабости, существует и слабость совсем иного свойства. Она проявляется в отсутствии веры в себя, в свои внутренние силы, выглядит как некая душевная немощность. Такой слабости поддаться легко, и я едва было не поддался ей в свое время.
После длительной комы и приема невероятного числа лекарственных препаратов волосы на моей голове превратились в старческий пушок. Смотрясь в зеркало, я всякий раз с горестью убеждался, что нет уже на моей голове прежних густых пучков волос, лишь скромно торчал одинокий волос здесь да такой же там. Что еще хуже, кожа на моих руках висела, ее стало слишком много; мышц было не нащупать, они превратились в тонюсенькие веревочки. Каждое движение давалось с трудом, мне легче было попросить Наташу подать-принести мне то или это, нежели самому проявить усилия.
Вот здесь-то и крылась коварная западня: физическая слабость дополняется рано или поздно душевной немощью. Вдруг начинает желаться, чтобы все оставалось как есть: пусть жена все поднесет и затем уберет, ведь она, в отличие от меня, здоровая, и ей это совсем не сложно. Я чуть было не подсел на этот соблазнительный наркотик, но вовремя пришел в себя. Вставая и падая, поднимаясь и снова падая, я старался, насколько мог, обслуживать себя сам, и, в конечном счете, победил в себе обе эти слабости. Однако есть у меня и противоположные примеры.
Так что беспричинные потери сознания, случившиеся со мной, встревожили меня не на шутку. Представилось, что старые позабытые призраки снова вдруг повылазили из своих укрытий.

Вот так люди и умирают.
А пульс какой был? Это не менее важный показатель, чем давление, хоть его и проще мерить.

На пульс не обратил внимания, вот оно что. Вчера было так тяжко и пульс был 96 в спокойном состоянии. Что это означает?

Читнул я чуток про эти «синкопальные состояния» (обмороки) — в общем, причины могут быть самые разные, часто непонятные даже при обследовании. Так что отбой, умрете не сразу.


Из общих соображений я бы сказал, что сердечная мышца слаба, не может выдать нужный разовый выброс крови, и это компенсируется частотой сокращений. Пейте больше жидкости — больше общий объем крови, и сердцу проще ее за раз толкнуть больше, когда ее побольше в сердце за раз (между сокращениями) набивается. Может даже солененького чего есть, чтобы жидкость задержать в организме. Тренируйтесь потихонбку. Ну и медицина, врачи. А то это все советы дилетанта.

Ясно, спасибо, буду тренироваться пить больше жидкости.

Я, разумеется, не могу давать какие-то советы, поскольку не врач, но думаю, вам надо сосуды чистить - холестерин в избытке.
А вообще, знакомое ощущение. Только не в слабости и потере сознания, а в общем ослаблении по сравнению с прежними годами, всё-таки возраст начинает сказываться - дело к полтиннику идёт. Печень сильно стала ругаться и поджелудочная. И начал я их чистить травами и отваром овса. Причём поджелудочную уже лет пять так профилактирую, хорошо помогает. Её я проверял всеми доступными способами по рекомендации врача. Определили - именно поджелудочная.
А вот насчёт печени понял только недавно - симптомы в интернете посмотрел, всё совпадает. Ходить здесь по больницам не имею возможности. Стал пить отвары трав для чистки печени.
И знаете что? Почувствовал себя значительно, я это подчёркиваю, значительно лучше. Конечно, не как в прежние годы, но уже и не загибаюсь сутками напролёт. Лицом опять же округлился, что приятно сознавать.
Таблетки и прочее не помогает. Только снимает на какое-то время боль. И чем больше пьёшь и колешь, тем короче этот период. У меня уже давно сложилось убеждение, что существует мировой заговор фармацевтов. Все выпускаемые препараты не предназначены для лечения. Только для временного купирования проблемы, чтобы потом покупали, покупали, покупали ещё.
Так что на траволечение я подсел теперь уже осознанно и твёрдо.

Подумайте над этим.

Под тренировками я имел ввиду физические. Надеюсь, я был понят правильно, а про «тренироваться пить больше жидкости» — это вы пошутили.

Спасибо, Сочинитель. Попробую заняться траволечением, хотя ничто так особенно не болит, но иногда случается нечто необычное, вот как последние 3-4 дня. Началось с бессоницы, в итоге весь последующий день никакой. Думал на следующую ночь отосплюсь, даже снотворную принял, в итоге встал в 3 часа ночи, сна нисколько, но от таблетки хожу как зомби. И, главное, все эти явления не постоянные, какими-то наскоками.
Может Новый год виноват, пересидел ночью, попил больше обычного. Пока на это и косю.

Нет, воспринял вполне серьезно. Ну да, в форме держать себя нужно.

А вес в норме? Если понизился плавно за пару месяцев на 5 кг, а пульс больше 80, то это может быть и щитовидка.

Вес даже чуть повысился за праздники, а что пульс 96 и слабость последние три дня (но не сегодня), возможно, от недоспатков. Так-то здоровьем не страдаю, но вот бывают такие неудачные и непонятные дни.
Что летом 2 раза хлопнулся - может просто жара, но вот пульс смутил.

Если есть какая-то проблема, то очень важно быстро установить верный диагноз, потому что ресурсы организма не бесконечны - иногда два месяца неустановленного диагноза фатальны. Человек лечит что-то другое или ждет, пока само пройдет, а проблема остается.
Вам бы желательно найти причины.

Это понятно, спасибо за участие. Сегодня свеж и бодр, так что виню во всем плохой сон, недоспатки.
Но в попытке автобиграфии у меня не только болезни.

Конечно не только. Ошибки тоже есть:

По-моему - Наташиного с большой буквы.

Я вот колебался, выходит, что с большой. Сейчас поправлю :-)

Мишка, берегите себя, а то великая датская литература потерят в вашем лице гениального писателя! Можно сказать, второго Андерсена.
Ганса Х., сказочника.

Так берегусь, Граф, предохраняюсь.

Видите, Мишка, сколько сразу советов? Значит, тема благодатная и житвотрепещущая. А вообще, бегите за советами к докторишкам. Если они скажут, что можно травки, физнагрузки(без этого точно не обойтись, но с осторожностью) и прочие средства - значит пользуйте всё. А то тут не просто обмороки, но ещё и кома была... У меня братан недавно из больницы(были проблемы с внутренностями, едва выкарабкался) - тоже стал скелет, обтянутый кожей. Я пошутил, не шатает ли его ветром, а он вполне серьёзно ответил, что при порывах приходиться держаться за стенку. Врачи советовали ему налегать на мясо, варёное, чтобы было из чего организму мышцы строить. И опять же - ключевое здесь: "Врачи советовали".

В черном теле держит вас жена миллионерша: где нормальный кондиционер?

Чуть нездоров, Зубр, но это, подозреваю, банальный вирус. Кома вообще трехлетней давности, а падения на пол были единожды прошлым летом.
Полагаю, что это скорее кармическое.

Да я и сам неплохо зарабатываю местами, когда есть заказы. А кондиционеры - я против них, да и лето такое в Дании выдалось единственное за сто, может, лет.

Страница третья

О болезнях и слабостях мы еще не раз поговорим, а теперь пора вернуться к необычайно жаркому лету и загадочно исчезнувшим мухам.
Всю летнюю пору, как уже было сказано, их не было вовсе, а вот к осени ими начало кишеть повсюду. По большей части, там, где присутствовали хоть какая-то пища или питье, охотнее всего они летели на сладкое. Совсем крошечные мухи, настолько мелкие, что их попросту невозможно было бить. Наташа ласково называла их бражными мушками, поскольку тем нравилось роиться в оставленных без присмотра винных бокалах, где они и засыпали, подозреваю, навечно. Я же, в отличие от Наташи, подозревал, что нас преследует обычный вид мух, которые разве что появились на свет вне положенного времени, слишком запоздало; возможно, что из-за жары. А потому не успевают до холодов достичь взрослых размеров, и погибают совсем юными.
Бражные мушки гурьбой налетали совершенно на все вокруг, бокалы и тарелки приходилось из-за них прикрывать салфетками и вообще чем придется, даже моими, разбросанными повсюду, рукописями. Особенно размножились они ближе к бабьему лету. Но стоит все же заметить, что, вместо того осенью нас почти не тревожили осы, хотя конец лета и начало осени было для них самое время. Непонятно лишь было, как связывать одно прекрасное удобство (отсутствие ос) с другим серьезным неудобством (присутствие мух). Ну а если и далее продолжить рассуждать о капризах природы, то как можно было объяснить такое явление, что этим необычным летом в наших местах полностью пропали дрозды.
Эти проворные существа, птички размером с крупную (мою) ладонь, наичернейшей окраски, с забавными желтыми клювами, так и шныряли, сколько помню, в наших кустах. Мне они всегда напоминали безобидных, заблудившихся отчего-то среди веток крысят. И вдруг разом их не стало ни одной, они попросту исчезли. То же произошло с воронами и чайками, которые вечно соперничали друг с другом в поле перед моим окном. И тех, и других тоже не стало в одночасье. Тут же, в поле, рядышком, стояли две огромные березы, причудливо переплевшиеся в одну. Всегда усыпанные воронами и их гнездами, теперь они пустовали. Вспомнилось, что даже горлицы не воркуют уже по утрам; хоть и раздражали дико, будили спозаранку, но без них картина мира не складывалась.
Какое-то затишье перед бурей?

Страница четвертая

В начале июля Наташа, точно заговоренная, в очередной раз собрала чемодан и улетела в Россию на три недели. Всякий раз я был против этих поездок, но ничего нельзя было поделать: они давно уже стали ее обычным летним времяпрепровождением. Как мог я запретить ей навестить родственников, повидаться с друзьями и подругами да и вообще с городом, где прошли тридцать с лишним лет ее жизни?
Кроме того, в Кирове, а это именно тот город, куда она ездила каждое лето, она рассчитывала вдоволь погреться под щедрым российским солнцем. Ведь известно, что лето в Дании обычно никакое: небо в вечных тучках, через день льют дожди, ветра ни на минуту не стихают. Тогда как в ее родном городе в это время, как правило, вовсю царствует солнце, великодушно позволяя всем желающим позагорать и искупаться, наесться вдоволь шашлыков, приготовленных на природе.
Понадеявшись на хорошую погоду, Наташа легкомысленно не захватила с собой теплой одежды в виде кофрочек, курточек. Все это пришлось заимствовать у знакомых и у сестры, поскольку город встретил ее холодом. Уже в первые дни она попала под дождь, сразу же затем под сильный ветер, отчего и подхватила простуду.
О купании не могло быть и речи, и хотя раза два все же случились шашлыки, каждодневных веселых вылазок на природу, что, среди прочего, ожидалось от поездки, не было. А потому наши с Артемом сетования на жару (оба мы ее трудно переносим) выглядели наверняка капризно и может даже чуть издевательски.
Поездка во многих отношениях сложилась для Наташи неудачно, если к скверной погоде добавить и то, что всего через несколько дней по приезду умер ее бывший свекр Иван. Ей привычно пришлось взвалить на себя большую часть забот по его похоронам, а также почти все расходы; последнее было для нее малосущественно. А привычным все это было потому, что в позапрошлый свой приезд она так же похоронила родную мать, а до того тетю, которая долгое время была ей заместо матери.
Все они, казалось, только и ждали ее приезда, зная, что никто не позаботится о них лучше, чем она.

Так, может, уже не ездить, в самом деле?

Поедет летом, это уже запрограммированность.
Кроме того, все наши русские женщины ездят домой, чтобы обследоваться у врачей. Медицина здесь никакая.

Глава начала получаться намного длиннее предыдущих, поэтому решил разбить ее на две части и дополнить некоторыми размышлениями. Продолжение события в следующей главе.


Страница пятая

Утром поднялись совсем спозаранку, еще до шести, поскольку до аэропорта под суровым названием Каструп нам было ехать и ехать. Сперва автобусом до города, затем электричкой до Копенгагена с пересадкой позже на другую электричку. В пути могло произойти что угодно: отмена очередного поезда, что летом случалось постоянно; дорожные работы, и в этом случае необходимо было пересесть с поезда на автобус, проехать несколько станций и снова сесть в поезд. По опыту знали, что в аэропорт нужно выезжать заблаговременно.
Все на этот раз обошлось благополучно с транспортом, и даже вечные переживания, будет ли превышен багажный вес перевозимого, решились как-то сами собой. Некоторые приключения вместо того совершенно неожиданно поджидали меня по пути домой. Ехал я практически в пустом вагоне, но все же не совсем один: рядышком со мной, по другую сторону от прохода, сидела двойка-тройка детей младшего школьного возраста; чуть поодаль от них парочка домашник хозяек неухоженного вида; в другой половине вагона патриархально важно восседал спокойный седовласый мужчина с такой же седовласой и столь же спокойной женой-старушкой; за ними, ближе к выходу, удобно вытянув ноги, разместились два инвалида с костылями.
Стоит ли удивляться тому, что в подобном окружении я невольно почуствовал себя ровней Холдену Колфилду из знаменитой книжки Джерома Сэлинджера. Краем глаза я наблюдал за своими подопечными и одновременно пытался вникнуть в новостные тексты из бесплатной газеты, хотя, если быть совсем честным, мне даже листать ее было лень, поскольку нисколько не выспался этим утром. Случайно остановил взгляд на безразличной мне статье, где рассказывалось, что именно с этого дня запрещается курить даже на железнодорожных перронах. Тогда как на каждой станции я все утро наблюдал массы людей, которые, невзирая на возраст, пол и вероисповедание, продолжали курить повсюду, причем с таким нескрываемым наслаждением, точно выкуривали последнюю в своей жизни сигарету. Будучи убежденным протестантом, я лишь искренне порадовался подобному проявлению гражданского неповиновения.
На станции Ню Эллеберг вдруг возник непонятный шум в проходе между моим вагоном и передним. Такое обычно случается, когда пожилой и оттого медлительный человек или же нерасторопный инвалид не успевают войти в поезд, в то время как машинист, не заметив этого, уже начинает понемногу разгонять состав. Все вокруг в таком случае начинают кричать: как сам человек, чье тело, пережатое дверьми, всего лишь частью находится в вагоне, так и не менее испуганные, растерянные пассажиры, с ужасом представляющие себя на месте несчастного. Наблюдал подобное не раз и не два, и сразу замечу, что зрелище подобного рода не предназначено для слабонервных домашних хозяек.
На этот раз виновником шума послужил не какой-нибудь старый человек или инвалид, а рослый детина примерно моих лет, на голову-полторы повыше меня. Я находился в самом конце вагона, арочная перегородка, разделяющая вагон надвое, скрывала от меня происходящее. Но крики меня заинтересовали, поэтому отложил в сторону газету. Увидел, как недатского вида парень из соседнего вагона и патриархальный старичок из моего поспешили на крик и вкатили в тамбур пьяного детину, восседающего на большом черном скутере. С банкой градусного пива в руке, достаточно дорогого, но местные пьяницы, как известно, не жалеют денег на пиво.
Вот на этом наш поезд надолго встал, потому что машинист суровым голосом объявил по внутреннему радио, что скутер он не повезет. Детина в ответ прокричал нечто невнятное и погрозил кулаком в сторону головного вагона, после чего обвел нас всех вопрошающим, но одновременно и требовательным взглядом, точно убеждал вступиться за него. Почти сразу в тамбуре появился мужчина в желтой рабочей куртке, он попробовал было объясниться с нарушителем, но тот лишь наорал на него. Следом подошел другой мужчина, этот был в темно-синей форменной одежде, он выжидающе встал в сторонке. К ним присоединился еще один человек в форме, похожей на охранную, с виду лалестинец, коренастый и плечистый, со страшной бородой; связываться с таким я решился бы разве что в крайнем случае.

Видел примерно такую картину, только в Питере, когда мужчина, полузажатый дверьми, бежал по перрону метров, наверное, 15, точно не скажу, сколько.