Вот, вещь старая, но дай, думаю, запощу.
-----
- Значит так, духи, слушай боевую задачу, - старшина второй статьи Мурзин смотрит на двух дневальных учебной роты, размышляя, чем бы нас занять. – Я на камбуз обедать. Когда вернусь, чтобы палуба блестела.
Я прикидываю, что в запасе у нас с Витькой Шкабердой минут двадцать. Белая фланка дежурного исчезает за дверью, и я иду в умывальник за инструментом. Жарко. В умывальнике распахнуто окно. А за окном – июнь. А далеко за июнем – Москва. А в ней дом и все-все.
Мы набираем по тазику холодной воды и, двигаясь навстречу друг другу, расплескиваем воду на палубу. Когда вода заканчивается, набираем еще. И так до тех пор, пока вся палуба не оказывается залита водой.
В этот момент в казарму заходит старший матрос Грималюк. Вася Грималюк гориллоподобен и воистину ужасен. Он даже уже не дембель, потому что все дембеля его призыва уволились месяц назад. Грималюка же, известного своими залетами, комбриг лично обещал продержать в части до последнего дня. Где-то в глухой деревне на Западной Украине Васю ждет мама. А Вася, улыбаясь и посверкивая золотым зубом, подходит к нам, своими огромными ручищами прижимает наши бритые головы к груди и кровожадно рычит:
- Черепушечки вы мои.
Мы испытываем нечто среднее между хтоническим ужасом и эротическим восторгом в объятиях альфа-самца.
Грималюк устраивается в ленинской комнате между телевизором и аквариумом, жует спичку и наблюдает, как мы тупыми штык-ножами строгаем в разлитую по палубе воду хозяйственное мыло. По-хорошему, надо подождать, пока мыло размокнет. Но времени нет. Мы с Витькой берем щетки и начинаем взбивать пену.
- Хто?! – доносится рев из ленинской комнаты.
Мы замираем.
- Хто так взбивает пену?
Грималюк выскакивает, хватает щетку у Шкаберды и начинает совершать ей какие-то невообразимые движения, от которых пены моментально становится много. Он отдает Витьке швабру, а потом слегка тыкает того своим огромным кулаком в грудь. Шкаберда отлетает к стенке, а я понимаю, чем старослужащий отличается от молодого бойца. Старослужащий ничего не делает, но умеет делать все. И умеет это делать очень хорошо. И в этом залог обороноспособности нашей советской родины.
Когда густая пена покрывает все пространство палубы, мы приступаем ко второй стадии – стягиванию. В стягивании главное не часто отжимать тряпку, а чаще менять воду, в которой ее полоскаешь, отжав. Понимание правильного баланса в этом деле приходит где-то через год службы.
Когда пена собрана, отжата и слита, наступает черед сушки. Для сушки нужны сильные руки, поскольку тряпку надо выжимать часто и досуха. У Шкаберды папа не то профессор, не то академик в Витебске. Мне кажется, именно поэтому Витька плохо отжимает тряпку, и мне приходится досушивать за ним. Зато я знаю, что в тумбочке у Шкаберды учебник по астрономии за 8 класс.
Палуба вымыта. Я только успеваю встать на баночку, как в дальнем конце коридора в дверях появляется Мурзин.
- Товарищ старшина второй статьи, за время вашего… - ору я.
- Отставить.
Мурзин снимает белоснежную бескозырку, переворачивает ее, наклоняется и элегантным движением отправляет вдоль всего коридора. Бескозырка подпрыгивает на свежевымытой палубе. Мурзин идет за ней и, проходя мимо меня, говорит в предвкушении:
- Если хоть одно пятнышко…
Он поднимает беску и внимательно рассматривает. Наступает момент истины. Замираем мы со Шкабердой, поднимается со стула в ленинской комнате гориллоподобный Грималюк. Мне кажется, даже рыбки в аквариуме неподвижно уставились на Мурзина.
- Вот черти. – Мурзин надевает бескозырку на голову, и его лицо расплывается в хитрой татарской улыбке.
Грималюк улыбается, сверкая золотым зубом. Я тоже улыбаюсь. Не улыбается только Шкаберда, но у него в тумбочке учебник по астрономии за 8 класс.
Я иду в умывальник и подставляю голову под холодную воду. За окном жара и июнь. Где-то там в июне плывет Москва. И впереди у меня еще два с половиной года службы.