ПРОСТО ТЫ ЖИВЕШЬ НЕ НА ТОМ БЕРЕГЕ РЕКИ

Среда, 01 Июня 2016 г. 17:27 + в цитатник
Читатель всегда воспринимает авторский текст в качестве абсолютной истины. Герой может обманывать, хитрить, автор – никогда.
Это не законы литературы, это физиология. Читатель так устроен. Человек, создающий текст, оказывается вдруг наедине с честью и отвагой. Иначе – то, что он пишет окажется уродливым бастардом.
Поэтому современного детектива в России нет. Социальной драмы – практически нет, с политическим триллером – беда. Стихи для детей – и те – жертвы трусости. А вдруг родители чего-то не то подумают.
Трудно в книгах – будешь всем угоден – не будут читать, будешь не угоден… Всё по Окуджаве «…дураком выгодно, да очень не хочется, умным очень хочется, да кончится битьем».
И никакие компромиссы не спасут. Отдельно взятому мастеру слов – помогут, а всем вместе – нет. Выступает автор лауреат премий и званий, включен в жюри и оргкомитеты, а с автографами – беда. Не находится человека, чтобы купил книгу и принес на автограф. Поговорили и серьезный настоящий автор ушел. И шепчутся хозяева книжных магазинов – кассы нет. Все меньше доверия к авторам, которые боятся.
Один из методов создания книги – ответ на вопрос. Писатель задает его сам себе, - а что если? Или, - а вот почему? И трудно отвечать стараясь никого не обидеть. Собственно, писательство это такой способ понимать мир через написанное. Книга – лаборатория, смысла в подделке результатов – нет никакого.
У нас выходит достаточное количество переводов. И тамошние авторы не догадываются, что они смелые. Они просто в своем праве писателя, отвечать на вопрос.
Я долго искал ответ на свой вопрос – почему так?
Книгу-ответ пока не написал, а на языке крутится припев песни Пикардийской терции «Просто ты живешь не на том береге реки»* (в оригинале – Просто ти живеш не на тому березi рiки).

Нужно быть откровенным с бумагой до последнего слова.

В форумном конкурсе, рассказы которого я читаю, у меня создаётся впечатление что все это написано стебливо, типа - не воспринимайте ничего всерьёз, все это понарошку, я просто тут играюсь, хе-хе-хе. Вот эта ироничная, нарочитая манера бесит больше всего.

Зачем писать фантастику, если не выходить за пределы?

Социальной драмы – практически нет

Нужно быть откровенным с бумагой до последнего слова.

Как это нет? В качестве возражения можно отрывки приводить? Свои, естественно. Чё ж других-то хвалить, когда есть я, любимый?

Да у вас то все в порядке с этим.

Конечно выкладывайте, давайте обсудим и другим новичкам понятнее будет.

Последняя ночь отпуска походила на предыдущие, разве что не покидавшее ощущение неизбежности окончания всего хорошего стало острее. Оттого и ночь казалась особенной, что ли.
Янычар лежал в постели на спине, положа ладони под голову. Рядышком, поджав ноги, натянув до подбородка свою часть большого одеяла, сидела Лена. Рассыпавшиеся по плечам светлые волосы придавали девушке ещё больше женственности. В полутёмной комнате капитан не видел отчётливо её глаз, но знал, они зелёные. Это нравилось ему.
— Леша, если хочешь, я буду писать тебе, — тихо произнесла Лена.
Янычар покосился на неё. О том, чтобы переписываться с проституткой, он и не думал. Не потому что презирал, совсем нет. Просто никому уже давно не писал писем. Наверное, с самого училища. Отвык напрочь. Представив, как бы это выглядело сейчас, Алексей невольно хмыкнул.
Лена расценила это по-своему. Она немного отстранилась и произнесла с нескрываемыми нотками горькой обиды:
— Презираешь… Все вы так. Сначала как бешеные налетите, похоть удовлетворите, а потом брезговать начинаете…
— Я тебя не презираю и не брезгую тобой, — нейтральным тоном ответил Янычар. — Просто твоё предложение…
— Что? — перебила девушка. — Неприемлемо для русского офицера, да? Может бросить тень на шитые золотом погоны?
— Я не это хотел сказать.
— А что? — с вызовом спросила Лена. — Молчишь… Ты обидел меня. Говоришь, не хотел, а специально унизил. Думаешь, если я торгую телом, то любой заплативший за него, имеет право плюнуть в душу?
Девушка закрыла ладонями лицо, а капитан вдруг вспомнил ладони пойманной однажды снайперши.
Эта сука выкашивала офицеров одного за другим, пока её не взяли тёпленькой, совсем не ожидавшей такого финала. Она сидела на битом кирпиче рядом со своей лёжкой в маленькой комнатке полуразрушенного дома, затравленно снизу вверх глядя на грубых злых мужиков.
От снаряда, угодившего в стену, образовалась приличная дыра, в неё открывался хороший вид на кусок дымящегося разрушенного города.
Янычар поднял её СВД, понюхал ствол, пахнущий кислой пороховой гарью — явный признак свежего выстрела — и изо всей силы, как по футбольному мячу, пнул снайпершу в лицо. Грубый солдатский ботинок, угодил прямо в рот, с хрустом выбил передние зубы.
Она утробно вскрикнула, откинулась на битый кирпич, крепко с глухим стуком приложившись затылком об пол, и схватилась за лицо, мыча от боли. Изо рта хлынула кровь, сквозь пальцы щедрыми струйками стекая по щекам к затылку, исчезая в растрёпанных тёмных волосах.
Эту тварь запустили по кругу, чтобы дырка зря не пропала, да и симпатичная на мордочку оказалась, хоть и с выбитыми зубами. Ничего. С голодухи и не на такое накинешься. На живот повернули, штаны спустили... Несмотря на прокопчённый, прогоревший местами камуфляж тело было белое, мягкое... А потом как от дурного сна опомнились, не в силах смотреть в глаза друг другу.
Напоследок ей выпустили кишки и набили требуху битыми кирпичами, чтобы никуда не уползла. Но это вряд ли случилось бы: снайперша умерла быстро — от болевого шока.
Капитан усилием воли избавился от нахлынувшего видения. Он уже и без того пожалел о своей реакции на предложение девушки писать ему. Реакции, в общем-то, вполне сдержанной, и всё же.
— Я не это хотел сказать, — повторил Туркалёв. — На самом деле я даже представить не могу, каково оно — писать кому-то письма. Да и о чём? Мир остался где-то там, совсем в другой жизни, теперь как будто очень далёкой. А о войне я писать не хочу, она до краёв наполнена страхом и ненавистью. Это вызывает ответную ненависть, иссушает душу.
— Человек с высохшей душой страшен, — тихо произнесла Лена. — В нём нет жалости ни к себе, ни к другим. Зачем ты на этой войне?
Янычар совсем не ожидал такого вопроса.
— Как зачем? — растерянно переспросил он. — Я воюю с самого окончания училища, то там, то сям. А потом так получилось, что моя часть в составе других войск оказалась на стороне Объединённой Оппозиции. Я не выбирал, на чьей стороне мне быть. Я выполняю приказы. Я солдат.
— Ах, ну конечно! — усмехнулась Лена. — Очень удобная позиция! «Я солдат, я выполняю приказ». У тебя нет своего мнения по поводу этой проклятой, никому не нужной войны? Что делить народам России? Что делить тем, у кого никогда ничего не было, кроме обещаний лучшей доли от рвущихся к власти? Эти гады сейчас сидят глубоко под землёй, опасаясь за драгоценные жизни, и обрекают на смерть сотни тысяч ни в чём не повинных. Почему ты воюешь за них? Они думают только о себе, им плевать на простых людей!
Капитан угрюмо молчал, отведя взгляд. Он чувствовал себя словно голый перед смеющейся толпой зевак. Да ещё вдобавок зудела гаденькая мыслишка самооправдания:
«Я ей заплатил и вынужден такое слушать. Нахрена мне это нужно?»
Страдающая совесть не принимала подленькой мысли, всё слабее и слабее отбиваясь от её нахрапистости, обречённо понимая: эта нахрапистая всё равно своё возьмёт.
Туркалёв не находил, чем ответить на правоту девушки, и это раздражало сильнее всего.
Зачем он воюет? Много их таких — желающих спросить обвинительным тоном.
А что они знают о его погибших друзьях, чьи предсмертные хрипы, не переставая, калёным железом жгут память, требуя возмездия — жестокого и неотвратимого?
Ничего не знают и не узнают. И она не узнает, но как точно всё же подметила: «Человек с высохшей душой страшен. В нём нет жалости ни к себе, ни к другим».
Чёрт бы её побрал со всей правотой.
Это ж надо, а! Проститутка заставила впервые всерьёз задуматься над тем, что же он действительно делает на этой войне, развязанной со своим народом необузданными в желании власти политиками.
На войне всё просто: либо ты, либо тебя. Выбор очевиден. Поэтому враги, что оказывались в прорези прицела его автомата, получали сполна. Он отнимал их жизни, не задумываясь.
Пусть те, что любят задавать острые вопросы, рискнут шкурой, пусть выполнят почти невыполнимые приказы, пусть сумеют выжить и не свихнуться от ужасов войны. А потом пусть расскажут, зачем они там оказались и почему воюют. Да вот только слушать их захотят немногие, но и они не поймут по-настоящему, пока сами не увидят мёртвый оскал Смерти.
Правдолюбцы хреновы!
И эта туда же!
Янычар вдруг почувствовал прилив ярости — слепой, захлёстывающей разум, когда нечего возразить, когда резкие и точные слова бьют в самое больное место.
Некто подленький, без спросу устроившийся в потаённом уголке души, подсунувший мыслишку самооправдания о заплаченных деньгах, услужливо подсказывал, на кого можно выплеснуть ярость.
Лена интуитивно почувствовала перемену в нём и испуганно отстранилась.
— Хочешь ещё что-нибудь узнать? Давай, спроси, — с намеренным спокойствием, на которое так часто попадались не знавшие его, промолвил Янычар. — Я ведь за это тебе заплатил.
Девушка вздрогнула, как от пощёчины.
Капитан в свою очередь почувствовал, с каким трудом она сдерживается, чтобы не ударить.
То самое подленькое существо почти сладострастно желало этого удара, просило беззвучно: «Ну, давай же, давай, бей!», после чего с хозяина слетят зыбкие рамки цивильности, и оно, мелкое и гаденькое, мгновенно превратится в безжалостного зверя, заполнит собою всю хозяйскую суть и как в бою без малейшего содрогания отнимет чужую жизнь.
Остатками воли, не позволяя себе сорваться, капитан подавил закипавшую ярость.
— Ты не похожа на обычную проститутку. Кто ты на самом деле?
Лена усмехнулась одними губами, тряхнула головой, светлые волосы волной взлетели и вновь рассыпались по плечам, и ответила тоном, дающим понять, он — клиент, раз заплатил. Он всего лишь один из многих, до кого ей нет никакого дела, перед кем она никогда не раскроет душу.
— Каждый, кто был со мной, спрашивает об этом.
— Тогда делай своё дело, — отчётливо произнёс Янычар, отступая от бездны, у которой секунду назад балансировал на самом краю. — Хватит простаивать.
— Как скажешь, — бесцветно ответила девушка. — Желание клиента для меня закон.
Как показалось Алексею, Лена так и напрашивалась на оплеуху. Есть женщины, что ни в какую не идут на попятную даже под страхом избиения. Но, кажется, в этот раз он ошибся. Или у девушки всё же сработали тормоза, поскольку она отвела взгляд и склонилась над ним.
Янычар почувствовал, как его плоть оказалась в горячих мягких губах…
Через недолгое время он вздрогнул в сладострастном томлении, уверенный, это всё. Однако девушка продолжала, как ни в чём не бывало, не отпуская его достоинство. В конце концов, капитан вывернулся из-под неё, повернул к себе спиной, заставляя склониться к кровати, обхватив ладонями мягкие округлые бёдра…
Потом откинулся устало на спину, прикрыл веки.
— Ты доволен?
В её голосе отчётливо слышался холод отчуждения.
— Да, я доволен, — также холодно и отстранённо ответил Алексей.
Он дотянулся до прикроватной тумбочки, выдвинул ящик, на ощупь сгрёб лежащие в нём купюры, ощутив пальцами, что ухватил все до единой. Всё равно на войне они ни к чему, там он и так возьмёт всё, что захочет, по праву сильного.
Взгляд коснулся пыльной, остро пахнущей пóтом разгрузки, так и провалявшейся всё это время в номере. Завтра, вернее, уже сегодня, он опять наденет её, защитившись от внезапной душевной слабости, став прежним. Он — солдат, он опять будет выполнять чьи-то приказы и убивать… Пропади оно всё пропадом!..
Мятые купюры он вывалил на кровать перед девушкой, стараясь не смотреть в красивые зелёные глаза.
— Бери и уходи, — процедил Янычар, глядя в сторону.
Девушка не пошевелилась.
— Оглохла?
— Я не заработала столько, тем более что деньги за всё время вперёд уже взял хозяин сауны, на которого мы работаем.
— Это тебе премиальные лично от меня.
— За что?
— За душещипательные беседы, — хмыкнул капитан.
— Я не возьму эти деньги, — ответила Лена упрямо.
— Но мне они тоже не нужны, — произнёс Янычар с досадой от того что опять приходится спорить с этой строптивой, как выяснилось в последнюю ночь, девчонкой.
— Ты ненормальный, — тихо сказала девушка. И в её тоне уже не было прежней холодности и отчуждения. — Война свела тебя с ума, ты ненавидишь её, но уже не представляешь себя без неё, хоть ещё и пытаешься быть прежним. Но таким как раньше ты уже никогда не будешь.
— Пожалуй, ты права. Каждому своё. Ты живёшь своей жизнью, я — своей, я выполняю свой долг.
Девушка скорбно покачала головой и ответила:
— Только те, кому ты вдруг отчего-то задолжал, не очень-то ценят тебя.
— Тут ты ошибаешься, — нехотя ответил Алексей.
— А-а! — догадливо протянула Лена. — Ты не простой солдат, ты особенный. Понятно. Вы, пятеро, тут расслабляетесь после какого-то удачно выполненного задания. Верно? «Псы войны», «Дикие гуси», вы в любой момент готовы убивать и умирать, только плати деньги. Вам плевать на смерть, как на свою, так и на чужую. Это одно из досадных неудобств вашей профессии. Вперёд, «псы войны», команда «фас» прозвучала! А тех, кто останется жить, ждут заветные бумажки, которыми можно посорить в такой вот сауне. Можешь подтереться ими, урод!
Янычар вскинулся, сжав кулак, но Лена не шелохнулась, глядя ему прямо в глаза.
Он обмяк, безвольно разжав руку. А она нанесла добивающий удар, точно так, как и он делал всегда, чтобы не оставить за спиной живого врага:
— Супермены хреновы. Да вы просто неудачники, аутсайдеры по жизни.
Девушка встала с кровати, закуталась в белый саван простыни и пошла к выходу. Остановилась у дверей и, не поворачиваясь, сказала тоном, каким обычно говорят, уходя навсегда:
— Прости за всё. Понравился ты мне очень… Давно не чувствовала себя женщиной. А ты про деньги… Уцелей на этой войне, капитан. Прощай.
В открывшийся проём на секунду хлынул свет из общего зала, донёсся весёлый смех, женский визг, чьё-то намеренно страшное рычание и плеск воды в бассейне.
Дверь захлопнулась, оставив Янычара со своими мыслями один на один.
«Вот так, парень…— едко думал он, — проститутка, падшее существо в твоих глазах и глазах многих бывших с ней, считает тебя, русского офицера, неудачником и аутсайдером по жизни. А твои товарищи, бездушные убийцы, с её слов такие же неудачники и аутсайдеры, зовут тебя командиром. Так кто ты есть на самом деле?»
«Так кто ты на самом деле?» — гаденько хихикнул кто-то за спиной.
Янычар дико оглянулся и… никого не увидел.
«А-а! Солдат удачи!» — опять кто-то издевательски засмеялся уже справа.
Капитан дёрнулся на голос, и снова пустота полутёмной комнаты. Упав ничком на кровать, он зажал уши, отгородившись от неясных шумов, доносящихся из-за двери. Над головой немедленно завыли мины, летящие прямо на него, чтобы разорвать на кусочки, оторвать правую ногу по колено, нашпиговать пах зазубренными осколками… Чей-то демонический хохот перекрывал страшный вой мин.
«Я схожу с ума!» — отчаянно подумал Алексей, усилием воли отгоняя наваждение.
Подле кровати стояла наполовину опустошённая бутылка водки. Сжав её, он принялся жадно хватать вдруг пересохшими губами обжигающую жидкость, потёкшую по пищеводу раскалённой волной, окатившую внутренности. А он глотал и глотал, пока бутылка не опустела. Отшвырнув её в сторону, гулко покатившуюся, словно кто-то аккуратно катнул гранату, Янычар откинулся на подушку, хранящую едва уловимый запах волос ушедшей девушки.
Лена ему нравилась несмотря ни на что. И это было взаимным: сама призналась. Она смогла разбередить душу, оказывается, ещё живую, способную чувствовать и переживать. Разбередила и ушла навсегда. Как глупо всё закончилось! Как вообще глупо и бессмысленно проходит жизнь…