Море пытается взобраться на волнолом, облепленный доверху грязно-зелёными водорослям и ракушками – тяжело, одышливо, но с нахрапистостью грузной неопрятной тётки в троллейбусе. Чудом свободное дерматиновое место у окна – одно единственное –
предмет и смысл сиюминутного существования – мечта и вожделение, мы за ценой не постоим. Молчаливая железобетонная стена сдерживает натиск, но в любой стене есть слабые места – бреши, трещины. Волнолом побеждён.
Следом обрушается пирс – с визгливо-шипящими проклятиями, известковой мутью, ошмётками бетонной плоти, оскольчатыми переломами проржавевших свай. Дерматиновая мечта близко. Хотя, какая тут уже тётка в троллейбусе? Неудачный образ, из рук вон плохо, потому что женщины, вообще-то, довольно трусливы. Точнее, осторожны. Особенно, в одиночку. Но если случается, любую зарвавшуюся скандалистку может успокоить один из толпы. У этого одного нет разделения на слабых и сильных, дурацких метаний интеллигентов и людей культурных. Такой всегда есть, он есть Бог – высшая справедливость. Подходит, наотмашь даёт пощёчину, да так, что голова отскакивает от ладони мячиком, или хватает за шиворот и встряхивает, как собачонку. «Ох…» - из толпы…не понять – неодобрительно? Скорее всего, потрясённо – надо же… может быть, даже и подумают некоторые – молодец какой, я бы не решился…
Такой человек есть всегда. Но не сегодня. Бог спит.
Ничто не мешает морю пройтись по спящим кривым улочкам. Один за одним валятся столбы, высоковольтные провода рвутся легко, как измученные гидроперидом волосы.
Под дребезжащие вопли выдавливаемых окон и стеклянных дверей море заваливается в закусочную. Начинается карнавал: разноцветная пластиковая посуда, вырвавшись из скучных стопок, кружится в водоворотах. Стаканы кувыркаются, пластиковые вилки и ножи возомнили себя дельфинами – теперь-то они покажут кто главный здесь, у кого хватит гибкости и ума выжить. Что вы ойкаете – тяжёлые сковороды, медные турки и стеклянные тарелки, припасённые для редких заезжих гостей? Вы все умрете, прямо сейчас, а мы будем жить очень долго. Вы в курсе, что пластмасса утилизируется в течение трехсот лет?? Триста лет мы будем бороздить бескрайнюю водную гладь, а вы задохнётесь на дне. Ваши скользкие трупы сплошь зарастут водорослями и ракушками. И это еще неплохой финал, если подумать! Вас занесёт песком – один слой, второй, десятый – это забвение, полное, полнейшее. Темнота. Где томные взгляды? Где нежные прикосновения руками и губами сильных мира сего?! Ничего не будет, ой-ла-ла! Море накрывает маленькие, сделанные из хрупкого ракушняка домишки. Две куклы лежат, раскинув руки на поверхности воды, вниз лицом. Куклы вглядываются в темноту, в придонную муть, одна шепчет другой: «Надо было их предупредить… мы знали»
Вторая, пуская глянцевыми губками мелкие пузыри: «Мне надоела девочка… она швыряла меня, сломала мне руку и выцарапала глаз. Да и мамаша её не лучше. Помнишь, глупое платье из сатина, что она мне сшила? Мерзкое платье, как я его ненавидела… и, примеряя, она раздевала меня догола при всей этой глумящейся кукольной и плюшевой братии. А теперь они как мы, посмотри. Вода смыла с их лиц злость, зависть, вечное нытьё, слёзы. Разгладила морщины, ямочки – милые, милые! Посмотри, как они милые!»
Море заглянуло в матросский клуб. Горн с печальным вздохом опустился на дно, то есть на раскисшие доски, что стали дном. А ведь они еще помнили музыку, звуки каблуков, шептания кружащихся в вальсе пар, шелест развевающихся поплиновых платьев. Где теперь эти люди? Кто-то уехал на заработки, на севера, каким-то непонятным чудом избежав судьбы подножного корма для крабов и рыб. Говорят, некоторые свою судьбу нашли. Помните Пашу? Помним! – высокий, белобрысый, с кривой ухмылкой на губах, что обнажала его чересчур редкие зубы, был заломан медведем. На Курилах повел в поход группу туристов, а ночью, изрядно выпивши, вылез из палатки – по нужде, естественно, не звёздами полюбоваться. Вздыхая и встряхивая головой, он заполз за палатку, встал, шатаясь, расстегнул ширинку камуфляжных походных брюк, и тут-то приобнял его медведь. Паша, скорее всего, пискнуть всё же успел – удивленно, сдавленно и последний раз. Но кто его, из спящих вповалку в алкогольном забытье, услышал? Нашли через сутки, в двух километрах от палаточного лагеря. Медведь объел Паше ноги, руки, лицо и заныкал всё, что осталось в кучу топляка на берегу реки.
Все тогда еще удивлялись нелепице – был самый сезон нереста лосося – медведи ходили отъевшиеся, жирные и ленивые, как собаки при камбузе. Кому из них нужен вдруг стал тощий, курящий и пьющий Паша? Медведя тоже нашли, чуть погодя, всё оказалось просто – больной он был, тощий – кости, обтянутые кожей с торчащими там и сям клочками буроватого меха. А ведь даже такой Пашку нашел и заломал. Медведь стоял на берегу реки, чуть выше по течению от места, ставшего последним скорбным пристанищем Паши. Почуяв людей, медведь угрожающе встал на задние лапы – во всём своем былом, уже фантомном величии дикого зверя. Его пошатывало, на медвежьей морде запеклись рыжевато-ржавые пятна пашкиной крови. Пристрелили, конечно, хоть вид и жалкий у него был.
Да много чего еще знали дощатый пол и стены матросского клуба. Знали о любовной связи мужней Елены Одинцовой и вдовца отставника Марка Владиленовича. Смешной он был, Владиленыч… разговаривал со своими садовыми розами, как с живыми, а, приняв на грудь прям у матросского клуба, вламывался в зал с танцующими, выходил на середину и, широко расставив ноги, ревел: «Мать вашшуу! Музыку, блядвы вы все! За вас, уродов, ребяты мои загибли, все как один! Они утонули – Он сказал. Утонули они, а вы блядвы!»
Его уводила Лена, недалеко, в запущенный парк за матросским клубом. Там, недолго поприпиравшись, попыхтев и повозившись, лежали, молчали, смотрели на лиловое небо с какими-то неправильными, как бы разваливающимися на ежиные иглы и розоватое мясо звездами. Потом Лена спрашивала:
- Ты чего опять начал?
Как будто и не пивший вовсе, Владиленыч виновато мычал:
- Да не знаю… я из «Курских» одного-то и знал, мичмана, но даже фамилию забыл. Пару раз виделись в Мурманске, один раз даже пили вместе… больше никого не знал. Но жалко их, Ленка, всех как будто знал. Пока по телеку крутили денно и нощно, верил ведь – спасут. Несколько дней от телека не отходил, помнишь? Все верили, все не отходили, и ты, да?
Лена вставала, молча натягивала платье, надевала босоножки. Владиленыча то ли по новой развозило, то ли прикидывался дурак. Он полз на животе к ней, противно хихикая, и пытаясь ухватить её за пятку, розовевшую в босоножке.
- Пшел вон – отбрыкиваясь, шипела Лена, и уходя, слышала как Владиленыч басил:
- Ленка, Ленка, смотри – я по морю плыву, я – субмарина. А потом срывался вдруг на звонкий по-мальчишески:

на пирсе тихо в час ночной,
тебе известно лишь одной,
когда усталая подложка
из глубины иидддетт доооомййй


А сейчас Владиленыч, неуклюже покачиваясь, выплывает из окна своего дома. Под ним – розы – Портлендка, Пантера, глория Дейи и даже Роза Кордеса – пурпурная, зардевшаяся, обессиленная и на последнем издыхании большая гордость Владиленыча. Он уже мёртв, слава богу, не видит, как гибнут его красавицы, настоящие собеседницы и утешительницы.

….

Утром будто и не было ничего. Наигравшись, море уползло в свои скальные шхеры –
утомленное, всклокоченное. Протиснулось через слезливые кучевые заспанное солнце. Лена стояла у окна. Смотрела сквозь исхлестанную ветром перекошенную сосну вдаль, на море, на истерзанную, всю как на ладони с высоты холма, деревню.
- Ты ведь знал, да, что всё так будет? – не оборачиваясь, через плечо спросила.
- Да, знал.
Скрипнула кровать. Он подошел и встал за спиной.
- Помнишь, как смеялись над нами, когда мы строили дом на холме? Ни воды, ни сада, ни соседей – торчок на семи ветрах. Помнишь, как они крутили пальцем у виска? И где они теперь…
- Никого не осталось, да?
- Никого.
Лена повернулась и, глядя прямо ему в глаза – спокойные, карие с сизоватой дымкой глаза, сказала:
- Ты мог забрать хотя бы Юльку на эту ночь. Под любым предлогом. Не жалко её?
Он улыбнулся. Безмятежно и страшно, чуть прищурив глаза.
- И давно ты знаешь про Юльку?
- Давно. И что тут знать, у неё улыбка твоя была… нечеловеческая какая-то.
Он снова улыбнулся.
- у Владиленыча твоего человеческая больно была.
Вдруг Ленке стало совсем не страшно, совсем, ни капельки.
- Ну и давно ты знаешь про Владиленыча?
Он неопределенно и равнодушно как-то мотнул головой:
- Да сразу почти и узнал. Юльку я не забрал, потому что нельзя. Детей у матери нельзя отнимать. Сына еще – куда ни шло, а бабу что от бабы забирать. Кто я для неё, что бы я дать ей смог.. да и ты тоже. Им теперь хорошо вместе.

Он присел на край кровати. Натянул свитер, брюки, резиновые сапоги.
- Одевайся. Пошли. Дел у нас много.

Они долго брели по шевелящейся, хлюпающей грязи. Лена подобрала иконку на черной веревочке, обтерла об рукав и надела на шею.
- Сними, зачем.
Сняла, но не выбросила, засунула в нагрудный карман.

Они подошли совсем близко к уже угомонившемуся морю. Вода полосами –
мутная, прозрачная, опять мутная не издавала почти никаких звуков.

- Тихо как… давай отдохнем?
Лена присела на плоский, выбеленный солнцем и солью, камень.
- Скажи, а почему ты ничего никогда мне ни словом про Владиленыча?
- Зачем? Да и всё – зачем теперь? Юлька, Владиленыч… мы с тобой с чистого листа начнем. Еще когда там, на земле, из троллейбуса тебя бесноватую за волосы вытаскивал… всё знал. Да и с ним ты не по блядской натуре шоркалась. Не подлая ты, просто жалела. Жалостливая сильно бываешь, глупеешь от жалости. Не убивать же за это.
Он опять улыбнулся и неожиданно смутившись, опустил глаза.
- Ты, главное, меня не бойся. Когда ты меня боишься, я сам себя мразью кажусь, противно… да и пальцем не тронул ведь, разве что тогда, пощёчину в троллейбусе и за волосы выволок. Как тебя еще можно было успокоить, ты же когда злишься, невменяемая, прям оно – он ткнул пальцем в сторону моря.
Теперь и Лена улыбнулась. Вдруг стало спокойно и светло на душе, будто случилось что-то очень хорошее. Главное и хорошее. И теперь уже не надо бояться – ничего, никого, никогда.

- Скажи, а хватятся нас, на материке?
- Хватятся, конечно. Когда последний раз там был, к выборам готовились –
плакатики, партии, запартии, депутаты… мудозвоны короче. Как же они три сотни почти электоральных душ упустят? Прилетят в голубом вертолете еще и с подарками, вот посмотришь. Правда, агитировать теперь некого. Пойдем… рыбу бери покрупней, вялить будем и мидий по пути соберем. Вон сколько всего по берегу – дары моря. Поедим и в деревню.
- Зачем?
- Похоронить надо… кого найдем. Упокоенные в земле должны лежать, Лена.
Люди ведь.

Ничего себе, кто это к нам тут пожаловал?

Добрый вечер! Пока не знаю, кто я, и никого здесь пока не знаю. О сайте узнала сегодня, случайно из глобальной сети интернет. Дело в том, что у меня возникла тяга к прозаическому творчеству, спонтанно и недавно. Раньше свои написанные рассказы показывала другу. Он хороший писатель, даже признанный сказала бы. Но, прочитав мои рассказы, один, второй, пятый, он говорил примерно следующее - полный багрец! А мне хочется, чтоб был полный гришковец... Гришковец один из любимых моих писателей. Простите, за длинноты... захотелось поделиться. Но я тихая, правда.
Рада знакомству!

А не наш ли это давнишний форумчанин Ра?

вот это да, всегда так со мной... надо отлежать, отсепарировать
Будем работать, короче, есть желание.

Спасибо большое!

Добро пожаловать! Я тоже очень рада!
Не знаю, что Ваш друг подразумевал под "багрецом", но мне Ваш рассказ очень понравился. Из замечаний разве что вот что: показалось очень досадным, что эпизод в троллейбусе так и осталься непрояснённым. Что там произошло? Например, не имеющий прямого отношения к сюжету эпизод с Пашей и медведем описан очень подробно. А такой сюжетообразующий момент, как инцидент в троллейбусе так и остался "за кадром"... Кто была эта тётка, что перла к сидению? Не Лена же? Да даже если и Лена - почему её за волосы, да ещё по пощечинами по лицу?
Но рассказ безусловно сильный, требует повторного прочтения и осмысления, что есть хорошо.
А, ещё маленькое замечание: заключительное предложение "Люди же" я не стала бы начинать с нового абзаца. Слишком драматично, перебор.


Если честно, я тоже заподозрила... Из-за названия - но и стиль похож!

Нет, я первый раз сегодня здесь. Брожу пока, к опциям привыкаю.
Спасибо!

Да, сомнения у меня тоже есть. И там, где Вы указали. Вообще, ценность большая - вдумчивое прочтение. За это большущее спасибо Вам!

Неплохо написано. Неплохо.

Спасибо! Лиха беда начало)

ещё хочу

Хозяйка рассказа, пишите еще. Этот форум полезен тем, что заставляет писать даже таких ленивцев, как я, но плох тем, что если не писать все время что-то новое - вас быстро забудут... Издержки интернета, увы...

Повеяло терпким духом русской классики. Длинные, очень красивые описания!
Но скучные, как философский семинар о смысле жизни. Ко второму абзацу глаза закрылись и захотелось кофе. Все как в школе.
Эх, нет во мне чувства прекрасного. Если сюжет и экшен быстро не начинаются - я кончаюсь )

В этом вы правы. Здесь один автор очень неплохо начал книгу о зомби апокалипсисе, там у него еще Пугачеву в аэропорту сожрали. Но давно не появлялся и теперь даже ник не могу вспомнить.

Не Вы ли тот самый друг, что говорили, что рассказы "багрец"?

Да, очень высоко автор берёт..и держит.

Спасибо! если оно пишется. пишется везде. А человеческая память, вообще, короткая. Пишешь.н е пишешь, я к этому готова с детства))
Не могла долго попасть на сайт. Забыла пароль. а восстановить его сложнее даже, чем обучение в спец.английской школе

Агния, благодарю! Я знаю, что всё не гладко. Гладко не будет, всё труд. Будем трудиться

Здравствуйте и спасибо! Каждый имеет право на мнение. Оно у Вас где-то даже комплимент. Мой любимый писатель из классиков Чехов. Но я не претендую. Это высочайшая планка, практически. недостижимая.
Скажите, а так важно, чтобы помнили всегда? Для этого нужно написать шедевр. С шедеврами в современной литературе напряженка. Время такое... стремительное, эклектичное, прерывистое. Межвременье, короче. Я осознаю, в адеквате

Так будет! Пароль восстановила. с трудом великим. правда...
Спасибо!!

Смотря что... Если пароль - то да!

))) это точно!!)

Иногда не надо прям гладко. Иногда цепляет и несоразмерность, и необычность изложения. У вас получилось.

Безусловно, впечатляет. И, безусловно, по манере странно напоминает Ра. Демонстративно как-то в названии не "раз", а "Ра", с большой буквы, без последней... Притом, что содержанием это вроде как не обусловлено, а название второго рассказа никаких параллелей этому не содержит... Рискну не ходить вокруг до около, а прямо просить приветливого и контактного автора объяснить свой замысел в части заглавия... Вы посредством случайного совпадения невольно задали форумчанам загадку...

Здравствуйте! Мне стало очень интересно... а где можно почитать автора Ра? Про него много говорят. По названию. Это цикл, три рассказа. Так было задумано сначала. В третьей части много проясняется, но я не уверена в ней совсем. Стоит или нет заканчивать именно так... пока склоняюсь к тому, что всё же, нет... думаю.

Спасибо Вам!

Я думаю, спрашивающий имел ввиду, почему именно "Ра...", а не "раз". Впрочем, Ваше название, не будем с ножом к горлу...

Безусловно, спрашивающий имел в виду именно это. Я скромно интересовался, если это не опечатка, а авторский замысел, то в чем он состоит?

Ра - который бог Солнца?

Вот мы и пытаемся разобраться!

Нет, это не опечатка. конечно. После уничтожения старого и создания нового мира Ра царствовал над ним подобно человеку, и это время было золотым веком человечества. Многое проясняет третья часть, но я совсем в ней не уверена. Даже не знаю, буду ли его дорабатывать и публиковать. А спрашивала я про автора под псевдонимом Ра. Тут часто его упоминают. Или я что-то не так поняла?

Ага. Ну, после ваших объяснений мое мнение таково, что метафора ваша эта не просматривается, и название неудачное... Но это только мое мнение...

Вот:
http://fantasts.ru/forum/index.php?showtop...hl=%E0%F1%F3%F0

Скорее всего, Вы правы. Но я подумаю еще над третьим и тогда всё встанет на свои места. Спасибо!

Красиво! Это уже настоящий сюр!) Классический поток сознания!) Я в подобной манере пишу. Но делаю упор на абсурдный комизм.

Друзья сидели молча, обиженные друг на друга и на Живого муравья. Солнце уже прошло зенит и клонилось к закату. Как-то невесело им было; не чётко совсем. Фактурности и конкретики не хватало. Размытие шло по краю кадра. Неприветливо смотрели битые пиксели.
- Мы вышли. - Сказал он.
Евангелист вКонтакте встретился с Христианином-хипстером. И у них начался диалог. И у них пошли беседы задушевные. За душу много говорили. Приговорили ящик водки. Замечены были астральные сущности. Но в сущности всё было не так.
Евангелист вКонтакте зашёл на свою страничку, посмотреть, кто чем промышляет. Промысел божий привёл его в группу декадентствующих странников Вавилона. Вышний корень Здесь-и-там был администратором сей крамольной группы. Не писал не от себя не тексты. Выходил в окно не тех координат. И вообще вёл себя за руку по бордюрам поребриковых крайностей.
Евангелист вКонтакте решил пресечь на корню столь неформатную активность Вышнего корня, и пустил дым над водой. Дым был непростой, и вода была не та. Подмочил Евангелист вКонтакте репутацию Вышнего корня, и корень пошёл в рост. Вырос Вышний корень Здесь-и-там во вне себя и стал уже заполнять подпространство.
- Запостили мы не ту инфу! - Сказал сам себе Евангелист вКонтакте.
- Не контачит что-то у вас! - Отвечал ему Христианин-хипстер.
- Надо бы сделать сигну!
- Вы, главное, зигу не кидайте!
Сотворили они общими усилиями краеугольный ролик и залили его во внешние сети. По воде (не той) пошла рябь, а в домах парафиновых искателей закипело восемь. Повсюду стали возникать серебристые изваяния Предвечного.
Евангелист вКонтакте закинул удочку и поймал себя. Поймал себя на мысли, что пора уже тереть посты. Он позвал Христианина-хипстера, и они снова начали творить. Долго ли коротко они творили, но после очередной дозы пейотля явился дух морковки и удалил их аккаунты.

- Кто такой Евангелист вКонтакте?
- А? Что?
Друзья почти одновременно выкарабкались из очередного прихода, и теперь смотрели друг на друга, мерно покачиваясь.
- Мне кажется, нам пора отсюда валить! - Тихо и внушительно проговорил Сеня.
- Почему? - Откликнулся Веня.
- Что?
- Ты сказал!..
- Что я сказал? Так! Не вводи меня опять в ступор! - Нервно восклкнул Сеня. - Я сказал, значит… Ёжиковы лобзики! Что я сказал?
- А? - Произвёл Веня, уставившись на друга с открытым ртом.
Ребята ошалело смотрели друг на друга. Неподалёку, раздававшиеся до этого, постукивания молотка прекратились. Повисла тяжёлая тишина. Сеня и Веня смотрели друг на друга и видели страх в своих лицах.
- Да! - Сказал Сеня.
- Да! - Ответил Веня.
Они вскочили и побежали, не оглядываясь.
Горячий воздух обжигал лёгкие. Они бежали, увязая босыми ногами в песке, спотыкаясь, и падая на четвереньки. Перевалив дюну, они просто покатились вниз, не в силах бороться с гравитационной силой. Бежали как можно подальше от оазиса и страшного хозяина.