Автор: Ушелец (Константин Свириденко)
Тяга к прекрасному
Памяти В.В Баржицкого
К северу от Мурманска трасса резко изменилась. Занесенная неглубоким снегом лесотундра сразу после моста через Колу вдруг исчезла, и в фарах видавшего виды «Жигуленка» не оказалось ничего, кроме белых стен прорубленной в сплошном трехметровом сугробе дороги. Хорошо, хоть сверху – небо. Полярная ночь сама по себе светлая, а сегодня еще сияние немножко освещенности добавляет. На спор, наверное, можно и без фар проехать. Ну, если с головой не дружить. Узкая полоса, не разминуться со встречкой, через каждые полкилометра – карманы для разъезда. Бежит дорога, извивается, то теряя зеленые всплески сияния где-то за вершинами сугроба, то вновь заливая свои отвесные стены этой легкой, неземной зеленью, всасывает в себя нашу набитую до отказа красную «Четверку», как пищевод всасывает чужеродную, непривычную и яркую таблетку. Бррр… Ну и ассоциации. Красиво. Красиво, и немножко жутко. Вот бы сияние еще цветным было сегодня, но цветное в этих краях – редкость.
- Викторович, мы куда сначала? Сразу в Никель?
- В Никеле дом культуры сегодня и завтра занят, там наша выставка на послезавтра афиширована.
- Понятно. Значит, ветер в харю, я фигарю прямо в Лиинахамарю?
Всеволод Викторович слегка прищуривается, а это может означать что угодно:
- Вот грубый ты, Константин, а еще поэт. Музой, так сказать, иногда обладаешь... Нет, в Печенге остановимся. В Лиинахамари не удалось с пограничниками договориться, не пускают нас.
Викторович – он вообще, по жизни вежливый и улыбчивый, этакий человек с вечно смеющимися морщинками возле глаз, сейчас, сидя в автомобильном кресле, смотрится еще меньше, чем на самом деле. Кажется, что он распространяет вокруг себя какой-то невесомый уют, легкую и непринужденную атмосферу, но это ощущение очень обманчиво. Всеволод Викторович – бизнесмен до мозга костей, и еще та акула. Это выставку его художественного салона мы везем в дикие, неокультуренные места, с благородной целью нажить лишнюю копеечку у падких на красоту аборигенов. Ни дать, ни взять – конкистадоры. Мне от этого, конечно, мало что обломится, но хоть как-то зарабатывать надо, на дворе начало девяностых. Предприятия закрываются. Зарплаты задерживают. А с ним заработать можно. Тем более что держится он очень просто, можно сказать, дружески, не кичится. Бывший геолог. И еще, самое главное – он Художник. С большой буквы. От Бога. Вообще, эстет по жизни. И в его салоне стоят два рояля, благодаря чему в нашем провинциальном городке можно попасть на концерт среди картин при свечах. Вот такое сочетание.
- Слушай, Костя. А вот, когда мы сейчас на Кольскую сверхглубокую заезжали, зачем ты этот бракованный подсвечник купил, от которого я отказался? Так ведь избалуешь камнерезов, станут халтуру нам предлагать…
- Да не избалую, за копейки же взял. Других-то покупателей у них нет, так что – у тебя все козыри. Материал мне понравился, такой яркий, солнечный образец. Ну, вот потянуло, и все. Поставлю за этим ониксовым трехсвечником аметистовую друзу, зажгу свечи, буду курить трубку и размышлять о путях предстоящих. Не минора, конечно, но мне, неверующему, и трех свечей хватит. Помнишь, у вас в Торе описано, как в древности места искали обетованные, чтобы переселиться? «…и золото той земли хорошее; там бдолах и камень оникс». Викторович, а что такое – «Бдолах?»
- А кто его сейчас знает. Кто говорит, что янтарь какой особый, кто – смола. Но я вот всю жизнь с камнями, и не встречал ничего такого. А ты-то, откуда Тору знаешь?
- Человек разумный может называться таковым только в том случае, если его разум не имеет форму вектора, – философствую я. Ничего нет лучше в дороге, чем легкая дружеская перепалка. Качается на ямах перегруженный «Жигуленок», наматывает на шипованые шины ленту заполярной дороги, и время летит незаметно. Разметалась над северами полярная ночь. Спать постоянно хочется.
- Разум – наверное, самое ценное, что есть во вселенной, - слегка подумав, отзывается Баржицкий.
- Разум? А не душа? – парирую я, радуясь возможности стряхнуть сон.
- В душу как-то не особо верится. А вот разум – это очень много. Я думаю, даже если и есть какие высшие силы, создатели или кто там, то они никак не дадут погибнуть разуму. Может быть, именно отсюда и пошла легенда о жизни после смерти.
- Хех. Вот представь, Викторович, что у тебя на голове завелись разумные вши. Творческие такие. Чувственные. Вот сидит этакий вошь, оперший спиной на волосок, и типа как в том мультике, напевает своей вшихе... тьфу, ну пусть – вше: «Любимая, я тебя поведу к самому краю вселенной…» и что? И ты, Викторович, хочешь сказать, что ты вот так резко проникнешься и отставишь в сторонку флакончик с дустом? Рука на них не поднимется?
- А ведь мы – хуже вшей, - грустно резюмирует Всеволод Викторович через некоторое время, и закрывает глаза в полудреме. Еду в тишине, и почти физически ощущаю, как заглатывает меня эта дорога. Превращает в часть себя.
- Знаешь, а я бы этих разумных вшей куда-нибудь отправил, – вдруг изрекает Баржицкий, и тут же вскидывается.
- Так, тут осторожней, осторожней, тормози! Нам вот туда, вверх! Прямо – обрыв, столько машин уже угробилось! Чертовы строители! И знаков же никаких не поставлено!
-----------------------
За прозрачной кварцевой стеной Текучий Город плавно менял очертания, перестраивая свой внешний вид для максимально чувственного восприятия восходящей Бирюзовой луны. Огромные темно-голубые топазы, служившие украшением для ушей и шеи Цинии, так изящно контрастировавшие с соломенными волосами девушки, тоже претерпевали метаморфозы, медленно приобретая желто-зеленую хризолитовую окраску. Направленное облучение – неодобрительно подумал Сон Ма, но невольно залюбовался дочерью. Как незаметно она выросла! Вот стоит сейчас, высокая, стройная, и тончайший шелк платья обрисовывает ее фигуру на фоне начинающего зеленеть города. Родная, но такая наблюдательная и властная, совсем непохожая на мать. Зато очень чувственная. Цветок, да и только.
- Ты все еще балуешься с этой детской бижутерией, Ци, – нарочито недовольно пробурчал Сон. Нельзя показывать детям, насколько ты их любишь на самом деле. Разумный человек не должен верить словам, он должен уметь чувствовать, что скрывается за разговором. Тогда его нельзя будет обмануть.
- Не хочу я казаться слишком взрослой, отец. Успею еще порадовать тебя созерцанием классики. Холодны для меня бриллианты и сапфиры, как лучи тех светил, с которыми ты работаешь.
- Ах, как поэтично!- притворно возмутился Сон, на самом деле радуясь твердости и самобытности дочери. Настоящая Созерцательница. Никогда не покажет, что у нее внутри, но впитает все эмоции собеседника до самой мельчайшей крупинки. Выпьет душу до последней капли. По-другому в этом мире нельзя.
- Что же для тебя нынче не холодно?
- Ты же знаешь, что мне нравится по-настоящему.
- Все еще следишь за этой нашумевшей «Пространственной агонией»? Кстати, где она сейчас идет?
- Сейчас в семнадцати световых годах отсюда. Она же два года назад была написана.
Дочь отошла от прозрачной стены, оставив в ней легкую полутень собственного отражения, и повернулась к отцу. Сон Ма уронил руки на колени, сложив пальцы в замок и, опустив голову, задумался. «Как верно названо – агония. Мир агонизирует» Он зачем-то, не расцепляя рук, повращал толстыми большими пальцами, типа, « у нас на фабричке ни одной забастовочки», поймал себя на этой дурной привычке и улыбнулся.
- Ты расскажи мне, как меняется эта симфония. Сама же видишь, я отстаю от жизни с моим проектом переселения. Давай, просвещай отца.
- Знаешь, папа…
Сон Ма вскинул левую, кустистую бровь – не так часто дочь называет его папой. Или действительно хочет поделиться чем-то таким, что ее взбудоражило, или получить какую-то выгоду. Последнее намного вероятнее.
- «Пространственная агония» - конечно же, выдающееся произведение искусства. И Тимо Ти – гениальный Шут, он вписал свое имя во все скрижали будущей истории, если она еще будет, эта история. Но вся суть в том, что это произведение динамично, и теперь его основа развивается сама, пусть и по написанным Тимо законам. Её нужно смотреть постоянно! – Циния взволнованно шевельнула рукой, и эта слабая попытка жестикуляции не осталась незамеченной.
Надо же. Она действительно увлечена этой вещицей, по-настоящему – неожиданно понял Сон Ма. - Даже странно. Что же ее так зацепило?
- И что тебе в этой фантазии не так?
- Папа, а давай, возьми небольшой отпуск, и давай слетаем, развлечемся. Сам посмотришь. Самая удобная планета, с которой можно будет увидеть это выдающееся зрелище – Ланатида. Говорю же – всего семнадцать световых лет. И можно глазеть без отдыха все сорок дней постановки. Мы вполне успеваем, и там будем в безопасности, особенно, если вернуться раньше. Местные жители – достаточно развитая и мирная раса. И еще, «Агония» – это не фантазия, не называй ее так.
- Дочь, ты понимаешь, что мне доверена последняя стадия реализации проекта, которому десятки тысяч лет?
- Если у твоего проекта нашлись тысячи лет для развития, то найдется и месяц для отдыха Управляющего Творца. Поехали, папа?
Сон Ма протер уставшие глаза тыльной стороной ладони. Слишком много «пап» сегодня. Или что-то не так, или … все равно не так. А может, и правда, слетать, развеяться? Не все же время быть Творцом, иногда нужно влезать в шкуру Созерцателя. Иначе можно и того…
За прозрачной стеной Текучий Город по-змеиному изогнул проспекты, на крышах домов, неожиданно ставших одноэтажными, вырастил деревья. Джунгли, да и только. С парковками для аэротакси. А вот птиц не хватает. Впрочем, показалось, уже и поналетели всякие. Интересно, как Творец-декоратор решил проблему с их извержениями? Краешек Бирюзовой луны показался на небосклоне, разлив нежный отсвет на редкие облачка близ горизонта. Яркая, большая. Хорошо, что в это время года ее не сопровождает Багровая.
---------
День выдался суматошным, и даже еще более суматошным, чем мы предполагали. О, эти дальние гарнизоны со скучающими по относительно высшему свету офицерскими женами, сплошь кичащимися высшим образованием, но лишенными зачастую не просто культурной жизни, а даже тривиальной работы, на которой можно посплетничать с такими же несчастными. Сплошь ненавидящие соседок, потому что те являются их полной копией, мечтающие о большой земле и большой культуре – вы знаете, какова тяга к прекрасному у этой категории женщин? Вы представляете, что такое, когда в забытую богом околицу страны приезжает выставка из самого настоящего художественного салона? Картины, камнерезные изделия, литье, скульптуры? И бижутерия, бижутерия! За хорошую и редкую бижутерию здесь отдадут любые деньги.
Баржицкий не наглеет, законы-то в стране еще работают, хотя знаю я, привозят ему левые, подпольно ограненные топазы, но в открытую он не светится. Осторожный. Поэтому и золота-серебра у нас как бы не водится. Мельхиор да нейзильбер, зато камни – самые настоящие. И не только наши, с Кольского полуострова. Бирюза из Казахстана. Сибирский чароит. Малахит с Уральских залежей. Много чего есть. И частных мастеров-камнерезов на полуострове множество, здесь камнями чуть ли не каждый второй увлекается. Поэтому и удается Баржицкому выживать на этой ниве. Картины, конечно, покупаются, но не так часто. Впрочем, сегодня продалась моя поделка.
- Викторович, представляешь, сегодня мою картину купили. Ну, ту, «Дерево желаний», помнишь?
- Это где акварелью по-мокрому куст из указательных пальцев нарисован?
- Ага! Никогда б не подумал, что смогу продать кусок старой простыни в рамке!
- А я что говорю. Каждому товару есть свой покупатель. Продать можно все.
Баржицкий ворочается на матрасе, кинутом возле батареи в кабинете директора дома культуры, кряхтит. У меня тоже побаливают бока, но гостиницы в Печенге для нас не предусмотрено. Да и выставка в холле – вот она, рядом, кто ее охранять-то будет. Кроме нас некому. А там всякого добра хватает.
- А я брошку продал, – сообщает мне Баржицкий, – за восемь долларов. Почти как финнам.
Брошки из корня карельской березы – особая статья. Нет больше в России мастера по изготовлению лаковых миниатюр на этом материале. Его ж только сушить перед обработкой не менее пяти лет требуется. И разрез сделать в нужном направлении, чтоб раскрылся внутренний рисунок проросшего самого сквозь себя корня. Хороший срез очень напоминает пейзажную яшму – рисунок уже есть, его только увидеть надо, оттенить слегка, да лаком покрыть. И рад бы Викторович технологии передать, да дочка его не особо горит желанием таким творчеством заниматься, ей просто тусоваться в Питере интереснее. А мне передавать секрет лака Баржицкий не хочет. Да и, положа руку на сердце, художник из меня никакой.
- Ты, Костя, с женщинами будь поаккуратнее, офицеры здесь совсем не белогвардейской выправки, на честную дуэль не рассчитывай. Двадцатый век ведь. И тундра вокруг. Мне не понравится назад одному ехать.
Надо же, заметил-таки. Ну, Викторович, ну, глазастый. А я-то, уже понадеялся, как он уснет – мотнуться к милой пухленькой шатенке с пятым размером груди. Оставила ведь адресочек, брошка с эвдиалитовой вставкой ей, типа, очень понравилась. А деньги, говорит, будут только поздно вечером, вы не могли бы мне на дом доставить? Здесь недалеко. Доплачу, говорит, за услугу.
Ох, и декольте же у нее. И соски – с чайное блюдце размером, наверное, так за краешек лифчика и выглядывают. Ну, шеф… ладно. Хотя, и правда, устал я сегодня до чёртиков, может, оно и к лучшему.
- Да я чо, Викторович, я так. – Бормочу, отворачиваясь к стенке: - Понимаешь, задница тянется к приключениям, а голова не пускает. Я итак между ними себя как-то натянуто чувствую, а тут еще и ты с житейским опытом. И нет в Печенге приличного лупанария с гетерами в сандалиях на тесёмках…
Баржицкий ржет в подушку, а я проваливаюсь в какую-то полудрему, как в темную, бархатную бездну. Сон – не сон. Бред
-------
- Разум, говоришь? - Трехсвечник из оникса вдруг закружился в мерцающей крохотными искорками темноте, обратился в желто-коричневый полосатый шар и внезапно вырос до размеров Юпитера. Подмигивает мне своим знаменитым пятном вечного урагана, тем, что размером с Землю: - Разум? Что ты знаешь о разуме? Разумно всё! И разумны все!
- Эти вот неразумны, - закутавшийся в красную мантию Марс кружит на цепочке над собой два яблочных огрызка непонятной формы, - они в землю хотят.
И показывает левой рукой куда-то вдаль. Из небытия выплывает Земля, почему-то в бантиках из голубой атмосферы. Этакая школьница-выпускница.
- Я тоже Землю хочу, слышится откуда-то сзади голос, и я, не поворачиваясь, знаю, что это Сатурн.
- Ты, окольцованный, тоже, что ль, неразумный? Человечество подхватишь! – грохочет Юпитер, и разбрызгивает вокруг себя коричневые молнии. Что-то яркое вспыхивает где-то у меня за спиной, там, где недавно был Сатурн, и это яркое не может быть ничем, кроме Солнца. Его лучик касается меня, и я вдруг понимаю, что Солнце – женщина.
- Ой, батюшки мои… я из-за них краснею… ой, доведут они меня до сверхновой!
- Мама! – плачет Луна. Они хотят и меня очеловечить!
Просыпаюсь в холодном поту. Брр... Вот приснится же такой вселенский кошмар. Поднимаюсь с матраса, бока болят. Закуриваю. Баржицкий слегка похрапывает во сне. Обломал приключение шеф, а мне теперь такая фигня снится! Явный спермотоксикоз! Человечество не подхвати, ишь ты.
Подхожу к окну, и замираю от восторга – сегодня полярное сияние цветное. Огромные колонны света двигаются, перемешиваются и меняют цвета, занимая всю небесную сферу. Сжимаются и расширяются, исчезают и появляются вновь, как будто набрав где-то там, в невидимой высоте, новую, потрясающую воображение силу. Такая вселенская музыка, такая мощь и красота, что даже дышать забываешь. Что там это человечество!
- Ах, мать твою ногу! - Сигарета обожгла пальцы.
------
- Как здесь все-таки шумно, Ци. Везде. На всей планете. Даже в такси и в отеле. Даже здесь, в ресторане, хоть и кабинка отдельная.
- Ты просто давным-давно не был в обществе, отец. И, видимо, отвык от такого количества Созерцателей. А нам нужна информация. Мы ждем ее, и готовы впитывать всеми чувствами малейшую предпосылку будущего зрелища. Да, я тоже сейчас возбуждена, понимаю, тебе непривычно, но потерпи немного. Скоро начнется представление.
Сон Ма пристально взглянул на дочь, и неожиданно отметил, что смотрит на нее снизу вверх. «Да. Возраст заставляет стаптываться» - с легкой грустью подумал он. «Все тривиально – позвоночник прямоходящих имеет свойство укорачиваться – диски тончают. Это молодые растут вверх, а мы – вниз. Привыкайте к земле, называется. Но ничего. Мы ещё поживём»
В кабинку постучался официант, вежливо, но без подобострастия:
- Что-нибудь еще желаете взять с собой на представление? Рекомендую выйти на открытую терассу, скоро уже начнется! – и замер, ожидая ответа. Высокий, тонкий, как абсолютное большинство жителей этой планеты. Пониженная гравитация – с одной стороны, благо.
«Интересно, у него есть билет на перемещение? Наверное, есть, иначе бы вряд ли так усердствовал. Обслуга нужна везде, поэтому иногда ее приходится таскать с собой» - как-то лениво и равнодушно подумал Сон Ма, а вслух сказал:
– Только ваше фирменное пиво, пожалуйста.
- Должен предупредить вас, что цена на него за последние пятнадцать минут выросла вдвое, – осторожно уточнил официант.
- Финансы значения не имеют, – слегка брезгливо процедил сквозь зубы Сон Ма, и вытер руки лежащей на столе салфеткой. Он не любил разговоры о деньгах, и вообще, презирал денежные знаки, хотя никогда в них не нуждался. Его доходы измерялись цифрой со многими нулями, и при желании Сон вполне мог бы прямо сейчас купить весь этот ресторанчик, весь отель. Это оказалось бы достаточно выгодной сделкой, но такой простой, спекулятивный вид бизнеса был абсолютно неприемлемым для Творца. Тем более – для Управляющего Творца.
- Пойдем на терассу, папа. – Циния поставила на стол узкий бокал, наполненный оранжевым коктейлем, и прозрачная полоска, живущая внутри матовой стенки сосуда, обиженно метнулась, свернувшись в пульсирующий вопросительный знак, словно спрашивая: «Куда же ты?»
«Надо же. Что-то я в Текучем Городе таких бокалов не видел. Мечта алкоголика – душевная, чувствующая емкость. С таким стаканом и поговорить, наверное, можно» - подумал Сон, и пошел вслед за дочерью к выходу из ресторана. Все-таки, лёгкая планета – приятная штука. И даже спина не болит, после прыжка через семнадцать световых лет.
Едва слышный, тонкий и очень высокий звук завибрировал в темнеющем, слегка разряженном воздухе Ланатиды. Он не был неприятным, скорее, возбуждающим, чуть-чуть тревожным.
- Радиофоны включились, – заворожено прошептала Циния. Здесь закат очень быстрый, значит, через полчаса мы увидим Начальную Волну.
- Ваше пиво, пожалуйста. - Официант на свежем воздухе выглядел еще выше, чем в помещении ресторана. Сон Ма одобрительно кивнул, и с огромным удовольствием залпом приложился к полулитровой пивной кружке: вот это по-нашему, по-мужски. И никаких бегающих прозрачных полосок. Отпуск начинал ему нравиться.
Ночь, и правда, падала на поверхность с ошеломляющей скоростью, словно кто-то большой и конфузливый стыдливо прятал под одеяло горизонта дряхлое светило Ланатиды. Бесстыжие звезды дырочками от серебряных иголок замерцали в неиспорченном облачностью небе планеты, словно соревнуясь в размерах.
- Легендарии приехали, – кивнула Циния на группу рассаживающихся за дальний столик людей, сплошь увешанных записывающей аппаратурой.
- Не люблю я их, – отозвался Сон Ма, жестом показывая официанту на необходимость повтора пива, - Чистые Историки, и то лучше. И даже Репортеры врут меньше. Вообще, не понимаю, что за течение такое, сделать из истории легенду? Тоже мне, нашли искусство великого противоречия – рассказывать все наоборот. Вот сгорит через сорок дней Ланатида, а они напишут, что она так красиво утонула! Не рассыпалась в прах, не исчезла, а именно утонула! Вот посмотришь!
- Папа, пиво, оказывается, тебе на пользу. Эмоции появляются, отвлекаешься от мыслей о работе, – слегка съязвила Циния, но не успела продолжить разговор.
Единый вздох пронесся над всем северным полушарием планеты, откуда было можно увидеть «Пространственную Агонию», сотворенную великим Тимо Ти: первая звезда взорвалась, расцветив миллионами оттенков серое, бархатное небо. Из сотен тысяч динамиков во всех городах Ланатиды грянул величественный реквием, пронизанный всплесками космических шумов погибающей звезды. Сон Ма замер, не донеся до губ только что поданную официантом вторую кружку пива – даже его поразил этот дикий контраст музыки и смерти. Гениально написанной музыки и гениально срежиссированной смерти.
- И такое будет все сорок дней? – неожиданно онемевшим языком прошептал Сон.
-Да, папа. И с каждым днем сильнее.
Взорвалась вторая звезда, выплеснув в пространство неизбывное отчаяние и боль одиночества, и музыка неестественно взвизгнула, качнулась, а затем откуда-то издалека стал пробиваться еле уловимый, но все-таки четкий и устойчивый ритм. Ритм гибели.
-Представляешь, папа, этому городу осталось жить тридцать девять дней. И этой планете. И этот закат повторится еще только тридцать девять раз. Ты чувствуешь?
-Ци, Текучему Городу осталось семнадцать лет. Это тоже немного. Но это данность, которую нужно принять. Что поделать, если звезды нашей части галактики так стары, что доживают последние отрезки жизни? Думаешь, кто-то разрешил бы Тимо Ти взрывать их, ради создания этой, пусть и поражающей воображение, но, по сути, убийственной, оперы?
- Отец, но есть же твой проект. Ты же Управляющий Творец переселения!
- Да, мой проект спасет миллиарды. Много миллионов уже перемещено. Однако, технически невозможно спасти всех. Просто не хватит средств. И, как бы это цинично ни звучало, перемещать обслуживающий персонал с одной планеты на другую через тысячи парсеков нерентабельно. Проще создать новый. Из местной фауны.
- То есть, создать для избранных обслуживающий класс по образу своему и подобию? Каким же методом? Все равно, как я понимаю, для этого требуется переместить множество биороботов. Грязноватая работка.
- Правильно. Но ты еще не представляешь себе, насколько она грязная, хотя почти подошла к главной идее, экономящей средства и максимально эффективной. Биороботов нужно много, значит, они должны быть маленькими. На большую мощность при маленьких размерах рассчитывать не приходится, следовательно, для формирования обслуживающего персонала им требуется тесный контакт с местным материалом, ну, полудикими аборигенами. Подумай, кто идеально подходит на роль биоробота?
- Паразиты!
Вот именно, паразиты, сколь неприятно бы это ни было. И лучше – внешние. По достижению определенного уровня очеловечивания аборигены сами от них избавляются. На некоторых планетах этим методом уже давно созданы наши подобия, готова вся инфраструктура. Построены поселения, и качество жизни там хотя и не достигает уровня Текучего Города, но вполне может называться цивилизованным. А все потому, что много тысяч лет назад мы запустили туда колонии биороботов-вшей, превративших человекообразных животных в разумного человека. В последнее время мне очень нравится планета с названием Земля. Пусть у нее Луна только одна, но там получились качественные обитатели. Они даже на орбиту вышли. Картины пишут, музыку сочиняют. Идеальная прислуга с тягой к прекрасному, и внешне – от нас не отличить! Кстати, на Земле уже много наших, и я сам планировал именно туда переселиться. Надеюсь, ты меня поддержишь в этом решении.
- А что мы там будем делать, на этой Земле?
- Как что? Наслаждаться жизнью! Строить, создавать, творить! Продолжать традиции. Ты же помнишь, наши предки были вольными каменщиками.