***
АВТОР: Егор Калугин
Рудимент
Странности начались без всякой видимой причины.
Пару ночей подряд Сергей просыпался со странным ощущением потери, будто случайно упустил что-то в распорядке дня и должен был немедленно поправить дело. Ощущение это горчило в груди, пока он бегал на тренажёре перед открытым в глухую стену соседнего дома окном. И горечь проходила с первым глотком кофе, стоило только вдохнуть поглубже терпкий аромат, ощутить вливающуюся в кровь бодрость нового утра. После день его разгорался в обычной суете и странности пробуждения растворялись в нём, словно крупинка сахара в кофейной гуще.
На третью ночь, вопреки установленному уже много лет таймеру электросна, он открыл глаза на рассвете, розовые отсветы едва окрасили кирпичную кладку в окне. В квартирке было пусто и сумрачно. В левой его ладони ощущалось странное тепло, будто кто-то только что коснулся его горячим нежным касанием и ещё был здесь, держал его за руку невидимый, прозрачный. И было имя, которое он произнёс неосознанно:
- Лина…
И прислушался к себе – имя это беспокойством отозвалось в груди, растеклось тревогой и затихло, как затихает водная гладь, приняв в себя камень. Сергей щелкнул кнопкой таймера – шесть тридцать две. Выругался, повернул барашек электросонника в положение “Крепкий сон” и завалился на бок, обняв подушку.
Проснулся с будильником, пробежал положенную “пятерку” на тренажёре. Первый глоток обжигающего кофе горчинкой своей вдруг напомнил ночь, и Сергей повторил неожиданно для себя:
- Лина…
Следующей ночью он впервые в жизни увидел сон. Снилась ему дочь, Лина, точно такая же, какой она была на последнем свидании. Она сидела рядом с ним на пластиковом стульчике зала посещений и смотрела в стену, а он держал её за руку, горячие пальчики её слегка подрагивали, будто она в воображении играла на фортепьяно. Одета она была в цветастый простенький халатик и растянутые застиранные колготки, свисающие на коленках. И волосы её светленькие были растрепаны, собраны в косички небрежно, торчали невесомыми паутинками у висков, в этих паутинках играло отблесками закатное солнце. Он хотел ещё тогда сказать воспитателям, чтобы присмотрели за ней получше, но не сказал почему-то.
И всё же странность той встречи была не в очевидной неряшливости Лины. И не в её отрешенности – регламентные свидания проходили, как правило, в молчании, говорить им было не о чем. Согласно шестой статье семейного кодекса для эмоционального равновесия детям необходимо присутствие родителя, и Сергей ездил на встречу с дочерью положенные раз в две недели после работы.
Когда они прощались, Лина вдруг сжала его ладонь своими горячими пальчиками и сказала внятно без выражения:
- Папа, я по тебе скучаю.
Он не знал, что ответить. Лина помолчала чутко, неловко сползла со стула, пошла, чуть склонив голову к плечику, как бы всё ещё прислушиваясь, к двери изолятора. А касание её горячее осталось. И эти странные, ничего не значащие слова.
Проснувшись, он долго соображал, где он и что с ним - только что был в зале свиданий, и вот он уже в своей постели. Потом, раздраженный, позвонил в службу поддержки электросонников и наговорил вежливой девчонке-оператору гадостей. Она заикалась и уверяла, что ничего подобного уже давно не случалось, и что она немедленно вышлет к нему инженера.
Инженер в синей робе прибыл уже к окончанию утренней пробежки, осмотрел оборудование, однако неисправностей не обнаружил. Полностью сменил блок сна и попрощался. Оставил карточку: “Звоните в любое время, Ваш отдых – наша забота”.
День выдался нелёгкий, от недосыпа голова немного кружилась, и если бы не кофе, эффективность труда оказалась бы ниже норматива, пару раз он ловил себя на мысли, что не понимает смысла пролетающих перед глазами строк, однако интуитивно улавливал общую канву и реагировал верно. Вымотавшийся на работе, вечером он покинул капсулу метро, и уже в лифте, старомодном, со стеклянной стенкой, обращенной в полную смога пропасть улицы, он поднял голову, как обычно делал это, чтобы наполнить лёгкие воздухом из кондиционера под потолком и увидел в просвете меж башнями бизнес-центра небо. Небо нежнейшего апельсинового оттенка, тонкое-тонкое, высокое, предзакатное, оно отсвечивало позолотой как-то знакомо, тревожно и сладко, так что в груди его что-то замерло, и сам он замер, затаил дыхание. И вспомнил – этим тонким апельсиновым свечением солнце окрашивало волосы дочери на свидании.
- Выходите? – послышался голос.
Сергей оглянулся. Лифт стоял на последнем этаже, и несколько служащих ночных смен, собравшихся на работу, глядели на него из узкого коридорчика, ожидая, пока он освободит кабинку. Он покраснел и вышел.
Дома, за наглухо закрытыми дверями Сергей набрал номер жены.
- Слушаю, - в её голосе слышалось удивление.
- Здравствуй, - проговорил он, не зная, что сказать.
- Сегодня среда, - отозвалась она так же удивлённо.
- Знаю, - он сглотнул горечь, внезапно возникшую на языке.
Встречались они дважды в неделю для недолгих механических сношений, как требовал того физиологический кодекс, по воскресеньям и пятницам в восемь – так было удобно обоим.
- Ты… что-то хотел? – проговорила жена.
Сергей закусил губу – сказать было нечего, а бросить трубку не позволяло неясное чувство, неразгаданное пока, необъяснимое, но сейчас очень важное, именно сейчас, но почему именно сейчас он никак не мог сообразить.
Послышался мужской голос – кто-то звал жену.
- Что-то хочешь сказать? – вежливо и уже с напряжением в голосе произнесла жена. – Мне нужно идти.
- Погоди, - обронил он и сказал первое, что пришло в голову. – Лина…
- Что - Лина? – жена насторожилась.
- Лина. Ты давно видела Лину? – выдохнул он через силу.
Они посещали дочь по очереди, чтобы облегчить друг другу обязанности родителей – получался требуемый семейным кодексом раз в неделю.
- В прошлую субботу, - с тревогой произнесла жена. – Всё по регламенту, ровно сорок минут.
И вдруг он сообразил, почему позвонил – просто хотел услышать её голос. Мягкий, с сонной будто хрипотцой, он в то же время был светлым, звенящим, будто звон ледка первого заморозка, ярким, будто кружево изморози на стекле в ясный день, искрящееся чудной вязью.
- Там есть отметка, ты можешь позвонить в интернат, - добавила жена обеспокоенно.
- Ясно, - он снова сглотнул.
- Мне нужно идти, - напомнила она.
- Да, ясно. Пока, - и положил трубку.
Поглядел в зеркало. Из сумеречной неясности коридора на него в ответ смотрел высокий сорокалетний мужчина с волевым лицом и больным живым влажным взглядом, и этот взгляд напугал Сергея. Он всегда был деловым, трезвым, адекватным ситуации. И никогда ещё он не казался таким… таким жалким.
Диагностическое кресло подсказало, что пульс его слегка учащён, немного завышен тестостерон, но, учитывая, что следующее сношение с женой назначено на послезавтра, успокоительную инъекцию отменило. Сергей принял согревающий душ, выпил питательный коктейль и прилёг, глядя на кирпичную кладку за окном. Ему пришла ниоткуда никчемная мысль – хорошо было бы увидеть там апельсиновое небо. Или голубое море. И чтобы по белому-белому песку шла к нему жена и вела за руку девочку с косичками.
Электросонник выдал первые слабые токи дремоты, и Сергей сразу же оказался в зале свиданий интерната. Лина уходила от него длинным темным коридором, только что вымытый пол отражал влажным зеркалом её худенькую фигурку с неряшливыми косичками и растянутыми колготками. И вся она, хрупкая, маленькая, показалась вдруг Сергею такой несчастной, такой одинокой, что ему захотелось сказать ей что-то, но слов не было, а она уходила, печальная, чуткая девочка дальше и дальше...
- Лина… я скучаю, - проговорил он неожиданно для себя.
И проснулся. Лицо его было мокрым. Он механически утер лицо ладонью и долго смотрел на неё, не понимая, что это с ним, и откуда взялась эта влага.
В службу поддержки электросонников Сергей звонить не стал. Оделся, выпил кофе и вышел в предутренний город. Смог за ночь стаял, улицы были абсолютно безлюдны, как в фильме ужасов, когда всё человечество исчезает вдруг и остаются только мертвые коробки домов, пугающие своей пустотой. И всё же дышалось здесь легко, и кровь будоражило сквозняком просыпающегося утра, той дрожью воздуха, что оживает первым солнечным лучом и возвещает начало нового дня.
Сергей набрал номер интерната:
- Здравствуйте, это Березин, отец Лины Березиной. Я имею право на одну внеплановую встречу с дочкой… Да, я еду. Буду через час.
Из подземного паркинга он позвонил жене:
- Дара, - произнёс он и засмеялся от того, что вспомнил её имя. – Я еду к Лине… Да, сейчас… Не рано. Если ты захочешь побыть с нами… Да, звони. Мы будем рады…
Улыбаясь себе сел за руль. Выкатываясь из паркинга он, неожиданно для себя выжал до отказа акселератор и с замиранием сердца пронесся бетонным желобом к выезду на автостраду. Притормозил перед утомлённой парковщицей, принял карточку, и выкатился из ворот к бьющему в лицо прямой наводкой нахальному солнцу.
Автострада заполнялась автомобилями, люди спешили к своим рабочим местам, и Сергей бездумно влился в поток, полетел звенящей струной шоссе, и в груди его было легко, как никогда.
На восьмом километре он заметил странные черно-красные пятна на бетоне дороги, они попадались то тут, то там, и чтобы рассмотреть их получше Сергей сбросил скорость. И успел заметить бросившийся под его колёса с обочины серый комочек. Сергей ударил по тормозам, выскочил из авто, присел – под машиной его сидел маленький ёжик, глядел бусинками блестящих глаз и шевелил влажным носиком с опаской.
- Ах, ты, малыш, - Сергей протянул к нему руку. – Иди ко мне…
Ёжик обнюхал его пальцы и, будто понимал что-то, доверчиво забрался в ладонь, щекотно царапая ноготками кожу.
- Что у вас случилось? – подошел полицейский инспектор, поскрипывая ботфортами.
- Вот, - Сергей гордо показал ему спасённого ежа.
- Вы знаете, что здесь останавливаться нельзя? – поинтересовался бесстрастный полицейский.
- Да, конечно. Однако этот вот мне прямо под колёса – прыг…
- Вы подтверждаете, что остановились в неположенном месте, чтобы спасти зверька? – так же бесстрастно уточнил инспектор.
- Смотрите, сколько их уже раздавили, - указал Сергей на кровавые пятна. – А этого я дочке увезу, всё веселее будет ей в интернате.
Полицейский отметил что-то в своём планшете, пискнуло подтверждение отправки извещения.
- Возвращайтесь за руль и следуйте за мной, - приказал он.
- Но моя дочь, - опешил Сергей. – Она ждёт…
- Следуйте за моей машиной, иначе я вынужден буду применить силу, - жестко произнёс инспектор и положил руку на кобуру.
- Хорошо, следую.
Полицейский сопроводил его в клинику. В операционной с номером “шесть” на двери Сергея ждала женщина-врач ранних сорока лет, серьёзная, с упрямой складкой у переносицы:
- Присаживайтесь. Сергей Березин, тридцать девять лет?
- Верно, - он опустился на стул.
- Вы действительно остановились, чтобы спасти ежа на скоростной автостраде?
Он кивнул.
- Зачем вы это сделали? – поглядела она строго через очки.
- Он бы… погиб, - пожал плечами Сергей.
- Вам жаль его?
- Конечно, - он припомнил, как трогательно ёжик вскарабкался в его ладонь, доверяя свою жизнь. – Он такой… забавный.
Врач понимающе покачала головой:
- А куда вы направлялись?
- Я ехал к дочке, в интернат. Ей шесть лет…
- У вас плановое посещение?
- Нет, я договорился о внеплановом.
- По какой причине? – въедливо глядела доктор.
- Она… она мне приснилась. И я понял… что очень скучаю по ней. И всё…
Доктор принялась отмечать что-то в своём планшете и делала это так долго и сосредоточенно, что Сергей забеспокоился:
- У меня… что-то плохое?
- Хуже некуда, - бесцветно произнесла она.
- Вы меня пугаете, - попытался улыбнуться он.
- Нисколько. У вас проснулась душа.
- Душа? – не понял Сергей.
- Медицинский кодекс требует Вашего согласия на инъекцию. Мы убьём вашу душу, и вы снова станете собой. И все странности вашей жизни окончатся. Распишитесь здесь, - врач протянула ему планшет и стилус.
- А если… я не соглашусь? – замер он в нерешительности.
- Медицинский кодекс предусматривает процедуру объяснения преимуществ инъекции, - проговорила монотонно врач.
Раскрыла соответствующий параграф.
- Душа – рудиментарный орган, располагающийся в грудной клетке справа от сердечной мышцы, - начала чтение размеренно. - Наличие души развивало гуманизм, необходимый для удержания человечества от самоуничтожения. В эпоху Ренессанса, после губительных костров инквизиции восторжествовал тезис о ценности каждой человеческой жизни, каждой души. Дальнейшее развитие человечества, переход к развитому капитализму показали, что душа является органом, сдерживающим прогресс, снижающим производительность и эффективность личности. Более того, проявления душевности, сочувствия отрицательно влияли на развитие деловых отношений, потому всячески подавлялись. В тот период существовало выражение, разделявшее эффективное производство от личного душевного отношения: “Ничего личного, только бизнес”.
И функции души, как органа, долгое время оставались невостребованными.
Далее невостребованная в жизненном процессе душа становится рудиментарным органом благодаря естественному отбору – эффективные управленцы, бизнесмены, не имевшие этого органа, блестяще использовали своё преимущество перед более мягкими и уступчивыми носителями душ, энергично размножались и порождали новых и новых бездушных граждан. Приобретённое за счет бездушия преимущество в средствах они использовали для захвата сфер влияния, привлечения к размножению красивых бездушных женщин, построения оптимальной системы труда на своих предприятиях и в своих странах. Для создания основы эффективного существования - системы Кодексов, охватывающих все сферы человеческой деятельности.
К двадцать четвёртому веку понятие души исчезает из обихода. Она очень редко встречается у новорожденных, в той же пропорции, приблизительно, как хвосты или перепонки между пальцами. Её наличие выявляют ещё в раннем детстве и с помощью безболезненной инъекции убивают. В единичных случаях душа может проснуться у взрослого человека, в этом случае инъекция повторяется. Душа – опасный для общества орган человека. Отсутствие эффективного лечения может повлечь серьёзные последствия, вплоть до принудительной изоляции индивида в психолечебнице или, в особых случаях - уничтожения.
Доктор зевнула, прикрыв рот узкой ладонью. Проговорила:
- Если Вы откажетесь от инъекции, я вынуждена буду вызвать полицию.
И красноречиво поглядела на кнопку вызова охраны.
- Ладно, колите, - Сергей закатал рукав.
Покинув клинику, он первым делом вышвырнул из салона ёжика, просмотрел обшивку сиденья – не повредил ли дорогую кожу зверёк своими коготками.
К дочери Сергей не поехал.