Автор: Iluy
Тоннель в начале света
На этой улице нет фонарей,
Здесь не бывает солнечных дней,
Здесь всегда светит луна.
Земные дороги ведут не в Рим.
Поверь мне, и скажи всем им -
Дороги, все до одной, приводят сюда….
А. Григорян
Тьма. Тьма вокруг. Кажется, что висишь в пустоте. И такой же непроглядный мрак в голове. Ничего не помню. Лишь одна мысль, нет - утверждение – я умер. Просто слово, не вызывающее никаких эмоций.
Я протянул руку, и пальцы скользнули по холодной и сырой поверхности. Тут же, перед глазами разбежались синеватыми прожилками всполохи света, озарив каменную стену. Но, внезапно преграда дрогнула и с глухим рокотом поползла в сторону, открывая ещё более темный проход, а лицо облизал ветерок, пропитанный запахом плесени.
Нужно идти. Будто тихий голос манил и звал к себе в пещеру, но голос тот звучал у меня в голове. И я шагнул вперёд. Стена позади пришла в движение, становясь на место. Я сделал ещё шаг и под босыми ногами зашуршал гравий. Звуки понеслись, отражаясь от стен, переливаясь вкрадчивым шёпотом, и неожиданно рассыпались белыми искрами, прогоняя темноту. Я стоял в тоннеле, а где-то далеко впереди тускло мерцала звезда. Шёпот стихал, и мрак вновь стал обволакивать меня. Но, уже зная как с ним бороться, я с силой топнул по камням, так что застонало эхо и, со вспышками света, понеслось гонять темноту. А я, прихрамывая, побрёл следом навстречу звезде.
Огонёк приближался быстрее, чем я ожидал. Он покачивался из стороны в сторону, словно летающий светлячок. Я прибавил шаг, но вскоре остановился как вкопанный. Это была свеча. Она осветила неровный свод тоннеля и лицо человека, её несущую. Оно казалось страшным в призрачном свете, изрытое морщинами и искажённое пляшущими тенями. Свет свечи выхватил из тьмы только одно лицо с провалами глазниц, оставив всё остальное невидимым. Но страха не было, будто с памятью я потерял и это чувство.
Человек подошёл совсем близко, и я увидел, что это старик, древний, сгорбленный, закутанный в серую, грубую накидку. Внезапно он сунул свечу мне в руки и, согнувшись почти пополам, зашёлся в кашле.
- Проклятая сырость. – прокаркал сквозь кашель старик, – Как она меня измучила.
Он отдышался и забрал свечу обратно.
- Ну, что, новенький? С прибытием! – Уже приветливо улыбнувшись беззубым ртом, сказал старик. - Чего шумишь-то?
Я пожал плечами.
- Да ладно тебе. Не смущайся. Я, бывало, от скуки такое светопреставление здесь устрою. А, ты чего молчаливый такой? Неужто спросить ни о чём не хочешь. – старик придвинулся ближе, сунув мне свечу под самый нос. - По глазам вижу, что хочешь. И все хотят – потому, как памяти ни у кого нету. Ну, чего молчишь?
- Скажи старик, я умер? – спросил я, не особо нуждаясь в ответе.
- Ну, да. Раз ступил на этот путь – то умер.
Старик, порывшись, достал из складок одежды гвоздь и, подойдя к стене, которая была вся испещрена царапинами, накарябал ещё одну.
- Не смотри так, мил человек. Это я так, от скуки отмечаю. Вот на этой стене – кто сначала вопрошает ”Я умер?”, а на той – ” Где я?” Видишь - скока вас приходило.
- Ну, и где я?
- Где, где. – Старик махнул по кругу свечой, едва не загасив её. – В тоннеле. Сам-то как думаешь? Там за дверью, откуда ты пришёл, осталась жизнь твоя земная, ну, а нам вперёд, в темноту. Пошли что ли?
- Постой старик. А кто я?
- Ха! Спросил. Если ты не помнишь, то я - то откуда знаю. Я тут поставлен, чтобы души ваши беспамятные до места доводить.
- Я душа? – задал я вопрос, хотя и сам понимал, что это так.
- Угу. Пойдём, мил человек, по дороге и поболтаем.
И не дожидаясь меня, странный дед двинулся в смоляную темноту тоннеля.
- Скучные вы. Сколько приходило – не сосчитать, а все, как один, долдоните – где я, кто я, куда я. За что мне такое наказание? Хоть бы новости какие рассказали.
Бледные всполохи света пульсировали под ногами старика, и я поспешил следом, стараясь быть поближе к тёплому мерцанию свечи.
- А что там, в конце пути? – я начал слегка волноваться.
- Иди, говорю. Там посмотришь.
- Куда ведёт дорога, старик? Раз я душа, то, что там дальше – ад или рай?
- Вона как! Значит, про ад помнишь, а чего-нибудь дедушке рассказать - всё забыл. – Старик вновь закашлялся и эхо - пересмешник ещё долго играло световыми бликами.
- Всё там вместе, мил человек. И ад тебе, и рай - там же. Тебе куда надо-то? - старик, хитро щурясь, оглянулся, – Вот ты, рай себе как представляешь? Небось - цветочки, сады, девы нагие, фрукты там разные и другие разносолы. Такой рай?
Я кивнул.
- Ха, молодец. Но это всё телесные услады. А твои бренные останки там за стеной остались, со своими радостями и печалями, ну и памятью заодно. А для души рай - это покой. Если жил ты праведником и умер без сожаления – вот тогда твоя душа чистая, как лист бумаги, упокоится в раю.
Старик остановился и многозначно поднял кривой палец вверх.
- Ну, а если, скажем, обиду на кого затаил или прибили тебя, а ты перед кончиной о мести думал, то на душеньке твоей белоснежной появляется клякса – дело недоделанное. Вот, значит, а как до места дойдём, там и обождёшь своего обидчика, пока он не помрёт. Встретишь, как полагается, и поквитаешься, отведёшь, как говориться, душу - очистишься.
- Я же не помню ничего.
- Всё вспомнишь, в конце дороги-то. А главное что? Измываться над своим оскорбителем можно по разному – тут тебе никто ограничений не даёт. Вот это и есть первая половина пути к райскому покою. Вторая хуже…. Что если ты кого при жизни обидел или не дай бог удавил кого, а то и двух. Тут уж не обижайся, мил человек – кромсать они твою душу будут, как говориться, от души, пока не очистятся и не простят тебя. Ну, а после и ты дождёшься своей очереди – отомстишь, и вечный покой!
А праведников у нас мало бывает, каждый при жизни кому-нибудь дорогу перешёл. Вот и получается – сначала тебя мучают, потом ты и только тогда душа успокаивается. Рай через ад – вона как у нас!
- А как я умер? Что меня ждёт?
- Этот вопрос тоже не ко мне. Приходите по одному и все беспамятные. От вас ничего не добьёшься. А я человек маленький – ничего про вас не ведаю. Знаю только, что выглядите вы сейчас не так как при жизни. Вот стоишь ты передо мной – молодой, высокий, светловолосый, голубоглазый. А живой был, скажем, рыжий и хромой, или вообще – не мужик, а баба. Ведь душа – это суть твоя, корень. А теперь скинула ту одёжку, что в мире живом носила, и осталось то, каким ты себя видел.
Я-то тоже сюда молодым пришёл, да, вот со временем поизносился.
Дорога окончилась тупиком. Огромный, плоский камень, изрытый трещинами, преграждал путь.
- Всё, пришли, мил человек. Тут твой путь кончается. Прощаться не будем. А ты уж поторопись. Сейчас за камень зайдёшь, а я послушаю, в чём там тебя обвинять будут. Не серчай, но одна отрада для старика и осталась. Скучно тут, вот и подслушиваю. А, бывало, такое услышишь про недавних попутчиков, что думаешь, знал бы – удавил по дороге.
- Я не пойду. Я не хочу туда.
- Чего? Как не пойдёшь? Да нет, пойдёшь. Побежишь! Я ж здесь для того и поставлен проводником, чтобы до места доводить.
Внутри меня пульсировали волны паники, и я попятился. Старик искоса оглянулся и усмехнулся, а его глаза блеснули раскалёнными огоньками.
- Ты не балуй, мил человек. Я ж по-доброму к тебе. До двери рукой подать, а ты упираешься. Тут дело-то такое – есть одно правило. Можешь остаться здесь - за меня души прибывшие до двери провожать. Работа сырая, однообразная, зато за грехи свои отвечать не придётся. Только тогда я за тебя ответить должен буду. А я не готов муку принять за чужие проступки.
Давно когда-то я также сюда попал и старик меня встретил. Дряхлый такой, уставший. Так вот он сам предложил поменяться местами, а я согласился. Так что он ушёл, и грехи мои отработал. Я их не помнил и твои знать не хочу. Рано мне ещё.
- Не хочу… я боюсь.
- А я помогу. – угрожающе проскрипел старик.
Он протянул руку в сторону и извлек откуда-то из темноты деревянную клюку с загнутым наконечником и с размаху ударил меня по колену. Я вскрикнул и упал на сырой пол. Эхо тревожно зашептало, разбрасывая световые вспышки. Старик ударил ещё раз, попав по спине. Боль вырвалась криком, но сопротивляться или бежать не было сил.
- Тут тебе не дома. Это там твоя душа мясом да жиром заросла, а тут она обнажённая – дальше не куда. Всё чувствует, как нерв воспалённый. – Старик ещё раз занёс над головой костыль.
- Всё! Хватит! Я пойду, убери палку.
- То-то. Я своим костыликом не одну сотню душ усмирил. – Он ловко подцепил мою ногу крюком на конце клюки, и поволок к двери. Тащил без особых усилий, одной рукой, бормоча себе под нос. – Ишь! Не дозрел я ещё чужие грехи на себя брать. Не получится!
Дверь – валун откатилась в сторону, и в глаза ударил яркий свет. Старик пнул меня ногой в сторону прохода.
- Ползи, мил человек, на встречу с создателем. Да не бойся! У тебя и грехов-то, может, и нету.
Я, не вставая, на карачках заполз в пятно света. Сразу стало легко и спокойно. Боль ушла, ушло и волнение. Да, сюда тянуло мою душу. Дверь закрылась, скрыв ухмыляющуюся рожу старика. И тут холодной волной накатила память. Я вспомнил всё!
- Встре-е-ечате! – прогремел одновременно со всех сторон голос, - Адольф Гитлер! Есть желающие излить свой праведный гнев?
И миллионы голосов ответили – ДА!