Автор: Barsuchino
Я умер! Умер, мать твою!
- А ты знаешь, что ты умер?
Мелочь лет четырех-пяти, с двумя куцыми косичками на голове, пялилась на меня минут пять, прежде чем выдать эту фразу.
- Ксюша! - прошипела ее мамаша, вполне кстати влюбавельная блонди в короткой футболке с третьим размером повыше талии и с вооот таким декольте, еле прикрывающим эти размеры. - Не начинай, это неприлично!
Я покосился на мамашины формы, хотел объяснить ей, что здесь на самом деле неприлично… решил промолчать, все-таки ребенок рядом. Ребенок, кстати, не обратил на мамку ни малейшего внимания и снова раскрыл рот:
- А зачем ты здесь стоишь? Разве тем, кто умер, нужна еда? – девочка попыталась заглянуть ко мне в руки, но очередь сдвинулась, и я сделал шаг к кассе.
- Ксюша! - шипение мамаши стало громче, - Я тебе сказала, замолчи! Не приставай к дяде! Иди сюда!
- А откуда у него денежки, мааа? – упрямым голосом проканючило неуемное дитя, назло матери повысив голос. – Ему тоже платят, как стареньким людям, чтобы они сидели дома и ничего не делали, дааа? Чтоб не мешали другим, нормальным, дааа?
- Простите ее, - поняв, что Ксюша пошла в разнос, мама оставила попытки прищучить своего ребенка и обратилась ко мне. - Она не хотела грубить, просто она вчера фильм посмотрела про привидений и теперь решила…
Тут я нацепил на себя улыбку, мол ну понятно, ох уж эти дети, все путем, блонди, но та ведь продолжила фразу. А лучше б не продолжала.
- … она решила, что нужно помогать, ну… таким как вы, которые делают вид, что они живые.
Выдав такое, блонди встряхнула своим богатством и нервно хихикнула. Я уставился на нее. Да нет, вроде серьезно говорит. Я глянул на паренька, стоящего в очереди за ней, мол, ты слышал это, чувак? Но тот молча пялился на стойку с презиками, видимо размышляя, обломится ли ему сегодня вечером от подружки, или не стоит тратиться, и был весь такой погруженный в решение этой проблемы «брать или не брать», что не замечал ничего вокруг себя.
Решив и на этот раз отмолчаться, я отвернулся от этой семейки Адамсов и уже собрался было заказать кассиру сигареты, как вдруг понял, что не взял с собою денег. Я принялся хлопать себя по карманам, точно, забыл бумажник. Продавцы в долг не дают, ага. Мелочь с хвостиками спросила свою трехнутую мамашу, «что, денег таким все-таки не платют, дааа?», но я, стараясь не обращать на них внимания, пробрался мимо кассы к выходу и вышел из магазина.
Вот гадство, теперь тащиться домой за деньгами, а потом обратно… Да что за жизнь, мать твою. Стрельнуть что ли сигаретку вон у бомжа…
- А хочешь я тебе фокус покажу, ааа? - раздался где-то сзади и внизу уже знакомый писклявый голос. Опять эта мелкая. И куда только мамаша смотрит.
- Слышь, - сказал я сквозь зубы, - Иди уже куда шла, девочка, не приставай к взрослым дядям.
- Вот, смотри, - она улыбнулась мерзкой такой улыбочкой, ну знаете, когда маленькие дети тебя щипают больно, и смотрят при этом нагло и ждут реакции. Вот она так улыбнулась и ткнула грязной своей ручонкой мне прямо в ногу. И рука ее прошла внутрь! Как будто не было там моей ноги.
Она снова зыркнула на меня ехидно и опять засунула свою ладошку мне в ногу, и обратно. Что за хре… И тут еще мамаша ее вышла из магазина, увидела нас и как заорет:
- Ксюша! А ну убери руку, зараза такая, я тебе что говорила!!! – от ее крика даже я подпрыгнул. Ксюша ясное дело сразу заныла по нарастающей. Мамаша подскочила, схватила ее за плечо… И вот когда она это делала, ее большой палец так невзначай тоже прошел сквозь мою ногу. Как будто через воздух! Твою мать! Что за хрень, я сказал!
Блондинка потащила свою орущую мелочь к парковке, а я так и остался стоять столбом. Потом посмотрел на ногу. На удаляющихся и орущих друг на друга мамашку с девчонкой. Потом снова на ногу. Нагнулся и осторожно потрогал то место. Да все нормально! Что там – мясо, кости, все как у людей. Капец, мне так захотелось закурить, что я готов был всерьез пойти попрошайничать у попрошайки! Что за дети пошли, а? Даже если это у них семейное, супер-сила такая типа, так что теперь? Можно вот так вот запросто взять и пройти… Сквозь ногу ничего не подозревающего человека?!
Когда мамаша наконец запихнула свое вопящее чадо в огромную белую бэху, развернулась, чуть не снесла бочину соседней машине (я всегда говорю, что бабу за руль нельзя пускать, ну не умеют они ездить) и умчалась, я наконец вышел из ступора и побрел обратно домой. Это было странным, то, что сейчас произошло. Что за люди, что за страна!? Всем на тебя плевать, всем просто пофиг. Денег нет, пива нет, сигарет нет! А эти телки разъезжают на белых тачках и ведут себя так, будто весь мир им должен. И даже такая мелочь, как эта Ксюша, ведет себя нагло до невозможности. И она…
Я, не сбавляя шагу, незаметно снова глянул на свою ногу. Да нет, все вроде бы нормально. Нога как нога. Так о чем это я? Уезжать надо из этой рашки! Всем на тебя пофиг! Я неделю провалялся в постели с этим... кишечным гриппом, и ни одна собака не позвонила, не поинтересовалась, что со мной. Ладно Светка (тоже, кстати, собака, только немного в другом смысле), мы как раз поругались... Но мать могла бы позвонить (хотя чего это я, с матерью мы не разговариваем уже почти полгода), и с работы тоже, я ведь не вышел на смену. Я только и делал, что спал, блевал, пил воду и снова блевал, загибался, как последняя морская свинка в лаборатории. Вчера стало немного получше, нашел за бачком остатки дури, выкурил все, и тут-то меня вставило… Хотелось выть и орать, и я вроде и выл и вопил, разнес всю квартиру, посуду, телик, зеркало разбил в прихожей. Так хреново было на душе, думал, может соседи ментов вызовут, пусть уж лучше в обезьянник посадят, зато поговорить с кем будет. Нет, правда, так паскудно мне не было никогда. Думал, что умр…
«А ты знаешь, что ты умер?»
Я остановился как вкопанный, настолько реальным мне вдруг показалось то, что сказала та девчонка.
Так, Колян, не сходи с ума, Колян, держи крышу.
Но если подумать… Нет, ну правда… вчера было как-то по-особенному паршиво…
Я помотал головой и пошел домой.
***
А дома меня ждал охренительнейший сюрприз. Когда я говорю «охренительнейший» - это значит полное дерьмо. Из квартиры выносили мой труп.
Вы когда-нибудь видели себя со стороны? Да нет, не в зеркало, а реально со стороны, как будто чужими глазами, да еще и в самом неприглядном виде. В са-а-амом паскудном виде. Ну, например, представьте что вы очухиваетесь дома в Новый Год… Последнее что помните – это Пугачеву с Путиным в телике, и бутылку текилы из горла. Вокруг вас тонна скуренных косячков, чувствуется, что вы давно не мылись и одежда воняет, голова трещит, во рту сухо и одновременно такой вкус, будто вы этими окурками текилу закусывали. А в дверь звонят. И вот вы ползете в таком виде в прихожую, открываете дверь, а за дверью ваша девушка (пока – еще ваша) вместе с какими-то стариками, и вы с ужасом осознаете, что щас уже четвертое января, и вы когда-то в другой жизни (в декабре, когда все еще было разноцветным и праздничным), согласились на то, что они придут к тебе в гости, и ты наконец познакомишься с ее родителями. И все на тебя смотрят с ужасом и отвращением. Представили?
А теперь умножьте это раз в сто, и поймете, что я почувствовал, когда увидел свое тело на носилках. Это было… жутко. И позорно. Особенно учитывая то, где конкретно я умер. В квартире стоял отвратный запах, будто за шкафом сдох хомяк… хотя какой там хомяк… Это я сдох. На мне не было ничего, кроме застиранных трусов. А, еще я был одет в левый носок, но он был с огромной дырой на пятке. Я говорю про носок, потому что не могу говорить про остальное. Про то, какое лицо было у этого… у меня в общем. Не могу.
Меня завернули в длинный черный мешок и вынесли на лестничную площадку. Все соседи пялились на меня, и я тоже пялился на этот черный мешок. Потом тело унесли вниз, и я не пошел следом, потому что понял, что я умер. Умер, мать твою. Реально. Умер.
Я вошел в квартиру. Куча народу, в основном менты. Меня не замечали, записывали, фотографировали весь разгром. Я двинулся в кухню, но и там были люди. Прошел на лоджию, уселся в старое кресло-качалку и закрыл глаза. Адски хотелось курить. А сюрпризы на этом не закончились.
- А ну пошел с моего места, гаденыш! – раздался вдруг рядом хриплый брюзжащий голос. До боли знакомый.
- Бабуля!? – я вскочил как ошпаренный. Бабуля вообще-то умерла. Долго болела, я менял ей горшок и все такое, а потом она умерла, где-то год назад, и оставила мне эту квартиру. А теперь стоит передо мной, как ни в чем не бывало, и смотрит на меня своим фирменным взглядом - ну знаете, как на кота, который нагадил ей в тапки.
Бабуля уселась в кресло – после ее смерти я вытащил кресло на балкон, мне все казалось, что оно скрипит по ночам. А может и не казалось. Она покачнулась, извлекла откуда-то зажженную сигарету и закурила (я аж всем телом потянулся за дымом).
- Сдох таки, гаденыш, - произнесла она, смерив меня взглядом. И заплакала.
***
Так и получилось, что единственным человеком, оплакавшим мою смерть, был другой, еще более умерший человек. Но бабуля у меня вообще-то крутая старушенция. Она и коня на скаку оседлает, и избу спалит, если ее вывести из себя. Я только один раз видел, как она плачет, когда отец умер. Поэтому когда она вдруг заплакала передо мной, мне стало жуть как неудобно. Я сел на перевернутый ящик, хмыкнул, посмотрел по сторонам, и ляпнул:
- Бабуль, угости сигареткой, а!
Ну она и угостила. Как начала меня угощать трехэтажным, если б нас слышали нормальные (в смысле живые) люди, то ей-богу узнали бы много нового и интересного из русского и не только русского языка. Мне досталось за все. За то что вел себя как последняя скотина, за то что разругался со Светкой, за то что загадил квартиру после бабулиной смерти, за то что не присматривал за матерью, за то что выставил кресло на балкон… Ну а больше всего она разорялась на меня за то, что я, собственно, сдох.
- Какого хрена ты не попросил помощи у соседей, вон у Иванычей, они б не отказали ради христа ли, ради памяти обо мне! Или скорую почему не вызвал, паршивец, чай не в лесу живем! Телефон тебе для чего дан! Ничего другого не придумал, как своей дурью себя добить, болезный! Всю квартиру заблевал, паркет загадил, в туалет страшно зайти, и чем лечиться вздумал – этой гадостью своей, этой мерзостью, этой пакостью сушеной!
Я все это время сидел и думал, что я, конечно, рад встретить бабулю в добром здра… ну то есть в ее почти нормальном состоянии. Но все-таки, как же громко она орет.
- Бабуль, ну я думал, что отлежусь… Я ж не знал, что умру, - мне удалось вставить слово, когда бабуля затянулась сигареткой.
Бабуля аж закашляла:
- Осспаде! Иных боженька не наградил умом, так они задницей чуют, когда что не так! А у тебя ведь и мозги были, пока ты их не скурил, паршивец!
Мы помолчали. Люди в квартире начали расходиться, менты опечатали дверь, стало тихо.
- На уж, - проворчала бабуля, протянула сигарету. Я закурил и понял, что у меня наконец-то перестали дрожать руки.
- Выйди, - сказала бабуля. - Мне подумать надо.
Я вышел, вернее, вошел обратно в квартиру. И тоже подумал.
Знаете, бабуля конечно была единственным человеком, которому было не наплевать на меня. Но ей-богу, за этот год, что ее не стало, я начал чувствовать себя более… более свободным, что ли. И вот стоило мне умереть (я умер! умер, мать твою! поверить не могу) и вот я снова под ее присмотром, словно пацан какой-нибудь. Чувствовалась в этом какая-то гребаная несправедливость, ей-богу! Тут до меня еще кое-что дошло: все это время бабуля следила за мной, раз она знает и про мать, и про квартиру, и про Св… И про Светку??? Мы тут со Светкой как бы не в домино играли… Ну вы понимаете. Твою жешь мать! Если бабуля видела все наши игрища…
- Ты даже не обольщайся, - сказала мне бабуля от балкона. – Я не для того умирала, чтоб вокруг тебя круглосуточно дежурить. Но все равно все твои пакости знаю наперечет.
Блин, вот всегда с ней так, я еще ничего не сказал, а она уже все знает, будто мысли читает. Как же меня это всегда бесило! Я вздохнул.
- Избавиться от меня хочешь, - сказала бабуля спокойно. – Знаю я. Может и избавишься, это как пойдет.
- Да нет, бабуль, - сказал я. Все-таки она моя бабуля. И, в конце концов, она могла объяснить, что же тут, ёшкин кот, происходит.
***
- Чистилище, - сказала бабуля. – Вот что происходит.
- Чего?!
- Чистилище, дурень! Проверка на вшивость! Понимаешь?
Нет, я конечно знал, что такое Чистилище. Но я представлял это как-то иначе. В каком-нибудь специально отведенном для этого месте тучи душ стонут, пытаясь избавиться от своих грехов, чего-то там делая, типа закатывая камни в гору...
- Что, прямо здесь? – тупо спросил я.
- А где? – бабуля снова зажгла папироску. – Где гадил, там и отмывайся. Лучше места не найти.
- Э, стопэ, бабуля, - сказал я. – Нет, я конечно, курил, матерился и все такое. Но я вообще-то никого не убил, не подставил, с женатыми телками не тр… не путался, и ничего не воровал. Что там еще? – Я напряг башку, вспоминая из Библии, - Ну в общем я ничего такого не делал, из грехов. Чего меня сразу не забрали-то? Нафига меня чистить тут?
- Радуйся, что не забрали! – бабуля аж подскочила. – Значит не все потеряно, дубина ты стоеросовая! Ничего он не делал! В том-то и дело, касатик мой недоделанный, что ничего! Ни рыба ни мясо, а овощ на букву хэ! Никаких решений, никакой ответственности. И если не пройдешь проверку, то отправят тебя к чертовой матери, неважно куда. А важно, что тебя не спросят, как щенка бессловесного, понимаешь, нет? В тупик отправят!
Бабуля плюхнулась обратно на свое кресло и закачалась туда-сюда, затягиваясь сигаретой. Отвернулась, мол, сил уже нет на тебя глядеть, касатик.
- А если сможешь измениться, получишь право решать за себя, - сказала она спокойней. – Дадут тебе свободу выбора. Сам куда хочешь, туда и пойдешь дальше. Дальше – понимаешь?
Раз ее так разобрало, то дело серьезное, подумал я. Но виду конечно не подал, чего мне бояться, я ж и так уже сдох.
- Что за тупик? – спросил.
- Тупик, - бабуля покосилась на меня. – Это тупик, понимаешь. Любое место, где ты будешь не по своей воле. Выбора не будет. Засунут в любую вероятность загробной жизни. Например в какой-нибудь старомодный рай с облачками, арфами и хоровым пением. Будешь там… сопраном недоделанным. Или как у буддистов – превратят в таракана, перерождайся значит до человека черт знает сколько времени.
- А вдруг повезет, - я ухмыльнулся. – Попаду в рай к растаманам: канаббис, регги, все дела…
- И вечность будешь курить траву, - ответила бабуля. Ее снова понесло. – Вечность, мой мальчик, это не год, и не два, и не десять лет, и даже не сто! Сколько раз ты должен сдохнуть, чтобы до тебя доперло, паршивец, что дурь превращает человека в безмозглое животное?! Тьфу, хоть кол на голове теши!
Она швырнула в меня пепелкой, и я заорал:
- Ладно-ладно, я пошутил, ну бабс, ну спокойно!
- Паршивец! Из-за тебя я осталась тут, а ты как был идиотом, так и не меняешься нисколько, не хочешь мозгами шевелить, засранец, весь в мать свою пошел, алкоголичку!
- Из-за меня осталась!?
Тут настала тишина. Бабуля тяжело дышала, потом сказала, посмотрев на меня жалостливо, как будто я стою тут перед ней не как мужик, которому уже двадцать пять, а как пятилетний пацан.
- А кто тебя научит уму-разуму, дубину. За жизнь не научила, дак после смерти хоть попробую.
***
Бабуля мне велела прибраться в квартире. Ну, тут я не стал кобениться, свинарник еще тот. Но и стараться зря я тоже не собирался, все равно мне уже не нужны ни посуда, постель. Полы пришлось мыть, и унитаз тоже, и раковину с ванной (в общем, всю сантехнику), и пыль вытереть тоже пришлось.
Приходила мать. Шарилась по шкафам, искала заначки (щас!). Взяла мой сотик, плеер, ноутбук. Я взбесился, я хоть и умер, но кино смотреть и слушать музон-то можно? Но сделать не смог ни хрена. Бабуля мне объяснила потом. Короче, если ты умер, то при живых ты не можешь даже пальцем пошевелить, а если и можешь, то толку от этого не будет никакого. Я рассказал бабуле про девчонку в магазине, и ее мамашу, и бабуля сказала, что мне как всегда удалось выпендриться и нарваться на исключение из правил. Для нормальных людей нас как будто нет. Пока никто не видел, я мог включать телик, мог выкинуть всю грязную посуду и белье в мусоропровод, открывать и закрывать двери, выходить из дома и все такое. Но если кто-нибудь рядом, хоть ребенок, который ничего не понимает, тебя все равно не видно и не слышно, и даже сигаретку не закуришь, сколько не пытайся. Поэтому когда к нам приходили, я торчал у бабули на лоджии или сидел в туалете на толчке.
С этим толчком я вообще попал. Я вроде как оказался к нему привязан. Ну как бабуля с ее старым креслом. А я вот с толчком. Не знаю почему, наверное из-за того, что я в туалете хранил всю свою дурь и курил ее тоже там. Хотя ладно, не буду прогонять по ушам, скажу правду – я умер на толчке. Почему не в кухне или хотя бы в коридоре, а? Бабуля сказала, что даже в этом я идиот. Я, конечно, послал ее, но сам уже понял, что тут она как бы права.
Через неделю мать вернулась с каким-то гламурным перцем в шарфике и красных штанцах. Перец оказался риэлтором, мать решила сдавать квартиру, поэтому она оставила всю мебель и все остальное как есть. Ну хоть что-то хорошее, потому что бабуля сказала, что мы больше нигде не можем жить, кроме как в своем доме, либо в общественных, то есть ничейных местах. А еще, если квартиру продадут, то и мебель вынесут. Толчок, может и оставят, но бабуле без своего кресла будет хреново и придется ей жить на свалке вместе со своим старьем.
Из жильцов сначала были гастеры. На осмотр и знакомство с матерью пришла обычная парочка почти русской наружности, типа все прилично. А через три дня в квартиру въехало пол-Чуркестана. Я думал, завалят нам всю квартиру, но вели они себя тихо и аккуратно, наверное боялись, что соседи настучат. Только жрачка у них воняла так, будто они ее по второму разу едят. Ну и толчок был занят постоянно, и меня это тоже бесило. Через пару недель мамец без предупреждения зашла за авансом, офигела от увиденного и потребовала, чтобы ей платили в четыре раза больше. Чуркесы пообещали собрать деньги к завтрашнему утру, после ухода матери собрали все свои шмотки и, ясное дело, свалили. Мать на следующий день пыталась вызвонить хоть кого-то, орала по телефону на гламурного перца, но денег, естественно, не увидела ни копейки, хехе.
Потом были студентики (это почти как я, только типа будущие менеджеры по продажам), сначала трое, потом еще один. Последний оказался тот еще гадёныш. Нет, сначала было прикольно, я тусовался с ними, смотрел телик, пил пиво тайком, и музычку они слушали вполне годную. Гадёныш принес травы и научил курить остальных. Я пару раз пыхнул, когда никого не было дома, но было как-то уныло, слишком мне напомнило это о собственной смерти. Гадёныш начал тырить деньги и вещи у своих же, и сваливал все на самого мелкого, студента-первокурсника; потом начал торговать дурью...
Тут вернулась бабуля (она в последние два месяца начала пропадать куда-то надолго, может на шабаши повадилась моя старушонка), унюхала знакомый запах и устроила всем нехилый полтергейст. Представьте, что вы просыпаетесь утром (ну или в обед), ползете в кухню, еле продирая шары… а кухни нет. Ну то есть сама кухня есть, но раковине стоит телик, в холодильнике - книги и бумбокс, шкафчики битком набиты одеждой, мусорное ведро – грязными трусами из стиралки. И на полу слово из трех букв, выложенное нераспроданной еще травой, которую гадёныш прятал у себя под матрасом. Кажется, что ничего особенного, но шары у первого из студентиков, который это увидел, чуть не вылезли из орбит. Разбудил остальных. Начали орать друг на друга. Гадёныш уже по-серьезному начал все валить на самого мелкого, и тот сбежал на следующий день. Осталось трое.
Бабуля повторила свой фокус. Ну точнее не только бабуля, в этот раз я ей помогал. Посуду и еду мы перенесли в общую комнату, а в кухню снова набили разными вещами. Обувь выставили за окно на карниз. Волшебное слово я начертил кетчупом и майонезом. Это слово как бы намекало, что всю эту хренотень с перетаскиванием вещей мог проделать только конченый дебил. То есть кто-то из них. Весь день они посылали друг друга на эти самые три буквы, искали крайнего, под вечер случилась жесткая драка, соседи вызвали ментов, позвонили маменьке… Адью, студентос! Бабулю после этого случая я как-то зауважал. Главным образом за то, что она вот так же мне не пакостила, пока я еще был живой.
***
А потом в хату въехали эти двое.
Сначала вроде смотрим – почти нормальная пара, а потом поняли что опять какие-то неадекваты. Мужик и его тетка. Тетка в натуре была именно «его» - молча делала только то, что он говорит. Скажет – жрать давай!... А, не, он говорил «дорогая, приготовь мне пожалуйста что-нибудь перекусить», как в кино разговаривал, - и она сразу идет на кухню и идет готовить. Скажет – спать! – ну то есть «дорогая, ты наверное устала, может приляжешь?» - и она молча идет, чистит зубы и на боковую. Не тетка, а робот, ей-богу. Ходила она унылая, вялая, знаете, как выдохшееся пиво, на голове пучок, одета все время в кофту с рукавами и длинную юбку. Нет чтоб волосы распустить, губы накрасить, ну чего там все тетки делают, чтобы мужикам нравиться.
Они когда въехали, две недели обустраивались, обои клеили новые, двери покрасили, мебель какую-то купили, сервант в зале набили книгами. Ясно было, что тетка не работает, а мужик пока в отпуске. Я не понимал, нахрена ему такая вобла сушеная, не работает, не разговаривает, выглядит как зомби… Потом, когда он на работу начал ходить, и она стала оставаться одна, начало потихоньку доходить.
В общем, сидит она как-то на диване, читает книгу, и вдруг давай рыдать. Я ничего не понял. Сидит, давится, хлюпает и ревет как маленькая, до икоты. Я читал из-за ее плеча (я вообще-то в детстве любил читать, читал все подряд, пока отец не умер, и щас из-за нее снова взялся за это дело, начал по ночам даже дочитывать), и сначала подумал, что она ржет (там место смешное было как раз в книге). А она реветь начала.
Ревела час наверное. Потом вскочила, бегом в ванную и лицо стала полоскать, намазалась каким-то кремом. В первый раз стала похожа на человека, не в смысле что рожа опухла, а что на лице эмоции какие-то. Сначала рыдала вот, теперь носится с испуганным видом.
Вечером пришел ее мужик, она ему накрыла ему на стол, глазки в пол… И тут я чувствую что назревает какой-то трындец. Обычно этот хе… урод за ужином рассказывает про работу, а она ему поддакивает. А тут он молча сидит, жрет, и сопит. Реально сопит, и все громче и громче. Она ему чай наливает, а он уже почти хрюкать начал, и рожа красная, как у алкаша после бани, а глаза белые, как у вареной рыбы.
В общем, допивает он чай, встает со стула, и ка-а-ак врежет ей по башке, и начинает ее мутузить. Оказывается, он прочухал по ее лицу, что она ревела днем, а ей было вообще запрещено плакать.
В общем, мужик этот оказался фирменным маньяком. Жена у него ходила по струнке, не потому что вобла, а потому что он ее выдрессировал как собаку, и теперь она ему служила. Иногда, когда она оставалась одна, ее прорывало на рев, но в основном она как бы выключала себя напрочь. Я как-то мельком увидел ее паспорт, и оказалось что ей всего двадцать два года, ну то есть даже младше меня. Он когда ее воспитывал, все приговаривал, что она б…дь детдомовская и никому не нужна, кроме него, а потому должна «внимать и впитывать». И походу она и вправду никому не нужна была, потому что никто ей не звонил, и ни с кем она не разговаривала в принципе. У нее и телефона-то не было своего. Это в наше-то время, когда даже первоклассники с айфонами ходят.
Бабуля после изгнания студентов велела мне не высовываться, чтобы не наводить подозрения на квартиру. И я не высовывался. Пока…
Один раз, после того как мужик ушел на работу, она (в смысле не бабуля, а девчонка эта) встала посреди комнаты на колени и начала молиться.
Хуже всего было то, что она молилась, будто этот ее урод рядом стоит, и она не может снова включить человека. Монотонно, как лекцию читала. Сначала обратилась – не к богу, нет, а к «любому, кто слышит и слушает». Потом начала просить.
- Пожалуйста. Мне нужна помощь. Я знаю. Я почти никто. Мне некуда идти. Я ничего не умею. Но я хочу. Пожалуйста. Скоро я перестану хотеть. И тогда от меня не останется ничего. Но пока я хочу. Пожалуйста, подскажите. Я не знаю, что делать. Я думаю, но он мне не дает думать. Я прошу. Подскажите. Направьте. Дайте знак. Или всё? Нет, я все еще хочу. Как в книгах. Как нормальные люди. Прошу вас. Кто слышит и слушает меня. Прошу вас. Помогите.
Она постояла еще немного на коленях, спина прямая как палка, лицо застывшее, руки сложены, ну кто так молится, а? А потом я заглянул ей в глаза, и… Вот там все и было. Вся эта ее молитва, все то, что заставляет других плакать, биться башкой об пол, тянуть руки к небу и все такое. В общем, когда я увидел ее эти глаза, меня как об стенку шарахнуло. Потому что я понял, что больше она не будет никого и ничего просить. И что я единственный здесь, кто «слышит и слушает» ее, а значит, нет у меня выбора никакого.
***
Ночью я сидел на своем толчке и думал. И ничего не мог придумать. Плюнул и пошел на балкон.
Бабуля была на месте, покачивалась тихонько и как будто даже ждала меня. Я сел напротив нее и рассказал все, что она пропустила. Как этот хрен мутузит Сашу (это ее имя такое было – Саша, я это тоже в паспорте увидел, а от ее мужа ни разу не слышал, как он ее по имени зовет), про то, что она, оказывается, детдомовская, и совсем молодая, и ей некуда идти. И про молитву тоже рассказал. Про то, что я в Сашиных глазах увидел, я про это смолчал, слов не нашел, просто сказал бабуле, что ей-богу надо что-то делать. Я надеялся, что бабс придумает какую-нибудь шутку, как со студентами. Но она посмотрела на меня, потом закурила, и выдала:
- Не лезь.
Я опешил. Бабуля у меня так-то справедливая, при жизни такие бучи поднимала, когда слабых при ней обижали. А тут…
- Не лезь, я сказала. Тебе карму надо выправлять, и так на волоске висишь, я-то знаю. А если вредить будешь живым, больше никто тебе не поможет, ни я, ни сам Господь Бог. Со студентами-то мы поторопились…
- Да как не лезть-то бабуль, он ж ее прибьет к хреням собачьим! – я заорал даже. – А я что, сиди на толчке, поджав задницу вместе со своей кармой!?
Тут бабуля выскочила из своего кресла и тоже заорала на меня:
- Вот и сиди! Я ведь знаю тебя, захочешь как лучше, а получится как всегда, все будут в дерьме по пояс, а ты по самую маковку! И кого ты опять позовешь прибирать за собой, а? Бабулю, кого ж еше, старого человека! Не высовывайся, я сказал! По жизни меня не слушал, потому и ноги протянул, дак хоть сейчас послушай! А я все нянчусь с тобой…
Тут бабуля махнула рукой и свалила к чертовой матери. А, да пошла она! Да если бы она видела Сашины глаза в тот момент… Если бы я мог объяснить… К черту! Сделаю все сам.
И сделал. Наделал, если быть точнее.
***
В общем, я не учел одного.
Я щас могу сказать, почему я был таким идиотом. Потому что так и не понял до конца, что я умер. Я все еще считал, что я живу в этой квартире. Что нас тут четверо.
А на самом деле, их было двое. И больше никого.
Поэтому, когда этот урод ночью встал с кровати и пошел в туалет отлить (он делал это каждый раз примерно в три часа ночи), и увидел на стене надпись «Не смей больше ее бить», сделанную кетчупом (да-да, сейчас я понимаю, что это было реально тупо), он сделал единственный типа «верный» вывод. Он решил, что это написала она. Саша. Его жена, которую он так долго учил и дрессировал под себя.
Он выволок ее из постели за волосы и притащил в туалет. Он был в бешенстве. Она оттирала надпись собственной ночнушкой, ничего не понимая, а он решил что она придуривается, строит из себя невинность, и у него аж глаза вываливались из орбит от такой наглости. Он начал ее бить кулаками, потом пинал по полу, а потом в какой-то момент они оказались на кухне. И тут она начала кричать: «Я этого не делала! Я не знаю, кто это сделал, может быть ты сам! Но это не я! Не я!!!» И толкнула его. Толкнула легонько совсем, но он споткнулся об табуретку и загремел на пол. И тут у него в мозгу совсем замкнуло.
Он ведь привык, что она всегда молчит. Всегда подчиняется, и даже соглашается с его наказаниями. А тут она взяла и дала ему отпор.
Он встал с пола, взял в руки нож и пошел на нее. Такой огромный кухонный нож, он сам его недавно точил. Он шел и сопел, и пер на нее с этим ножом, а она только поднималась с пола и даже не видела, что у него в руке. И в тишине слышалось его сопение, и больше ничего.
Я ударил его по руке и выбил нож. Я швырнул в него табуреткой. Я бросился между ними и принял удар на себя. В долю секунды я сделал все это, и может быть что-то еще, но на самом деле не сделал ничего. Потому что их было только двое, и больше никого.
- Бабуля!!! – я заорал со всей дури. – Бабуля, помоги!!!
В кухне вдруг вспыхнуло яркой, но какой-то мягкой вспышкой. Саша смотрела на меня. У нее были необыкновенные глаза, серые, с огромными ресницами, ясные и умные. Я никогда не забуду этот ее взгляд.
Затем она обернулась и оглядела то, что было под ее ногами. Она внимательно посмотрела на красное пятно, расплывающееся по белой ткани ночной сорочки. Она заглянула в свое застывшее лицо. Она нахмурила брови, увидев то животное, что скулило рядом с неподвижным телом. Потом она снова подняла на меня свой взгляд, и я увидел в них понимание.
- Прости, - сказал я. – Я не думал… Я хотел помочь тебе. Я…
- Спасибо, - ответила она. - Так тоже нормально.
И исчезла.
***
- Пойдем, - сказала бабуля. – Пусть живые разбираются с живыми.
Вся квартира снова была полна людьми. Снова выносили тело. Снова сновали менты и сверкали вспышки фотоаппаратов.
- Ты был взвешен, - сказала бабуля, закуривая сигарету. – И ты свободен. Ты можешь идти куда угодно.
- Что!? – не поверил я. – Ведь я убил ее. Убил руками этого урода. Я виноват.
- Ты принял решение, - ответила бабуля. – Ты решил помочь этой девочке, рискуя собственной абсолютной свободой. Получилось конечно довольно криво. Но не в этом суть. Теперь ты получил право решать за себя.
- Но она… Я ее убил…
- Убил. И что? - бабуля усмехнулась, выдохнула дымное колечко. – Смерти нет. Разве ты еще не понял? Двигаемся дальше!
- Смерть существует! Я понял это. Тот самый тупик, про который ты говорила. Что, если ее отправили туда?
- Все может быть, - ответила бабуля. Она начала раскачиваться в своем кресле, и на ее лице появилась улыбка, которая становилась все шире и шире. – Но теперь у тебя есть возможность проверить это. Ты умер, мальчик мой. Ты можешь отправиться куда угодно и за кем угодно. Ты умер! Умер, мать твою…