к какому объему текста должен стремиться писатель, при описании того или иного образа, либо персонажа? (предложение, абзац, страница, глава...)

бред, ни к какому)
все самые лучшие описания включены либо в действие, либо в чувствование (тоже действие), либо в оценку фокального персонажа.

то есть, классических описаний, как в литературе 19-20 веков быть не должно?
человек заходит в дом и о том, что это за дом, мы узнаем только из его действий и ощущений?

Примерно так, если используется повествование от ограниченного третьего лица, которое почти приравнивается к первому лицу. Тогда из Действий, ощущений, цели прихода -- все остальное лишнее. Но я уже давно не читала книг, где история подавалась бы от лица всезнающего автора. Чем больше развивается литература, тем "камера" все ближе к героям.

Чем больше развивается литература, тем "камера" все ближе к героям.

я думаю это влияние кинематографа

но в классических фантастике или фентези, где образы создаются с нуля, без описаний совсем никак

на описание миров, планет с их экостистемами, неизвестных видов животных, уходит огромное количество текста, а если на этом сэкономить, то воображение читателя не получит качественной картинки

Если использовать знакомый всем сеттинг - не совсем с нуля.

А читателю это нужно, вникать в незнакомый сеттинг?

это называется ЛитРПГ

вы же не изобразительным искусством занимаетесь чтобы в таких подробностях живописать декорации)

если я описываю дракона из Аватара, я хочу, чтобы у читателя сложился вот такой образ
а не вот такой

если я описываю дракона из Аватара, я хочу, чтобы у читателя сложился вот такой образ

У читателя всё равно сложится чёрт знает что.

У читателя всё равно сложится чёрт знает что.

это от неспособности писателя ясно выражаться

это называется ЛитРПГ

Нет, это от разницы восприятия. Даже если я напишу простое слово, например: "карандаш" - каждый из присутствующих представит себе такой карандаш, который ему больше нравится. Я могу добавить деталей, и карандаш станет красным, коротким, со сломанным грифелем, и неровно срезанным краем, будто его точили ножом, а не специальной точилкой. Но тогда у читателя возникнет вопрос: а нафиг столько информации, если в следующей сцене герой сломает карандаш, и больше никогда о нём не вспомнит? Это ответ на главный ваш вопрос. ))

соответствующие фильмы и так все видели

вы привели пример со второстепенным образом, но как быть с первостепенными?

если он ослеп в раннем детстве и не видел фильмов про "древний рим"?

а если человек не смотрит фильмы? или, если он ослеп в раннем детстве и не видел фильмов про "древний рим"?

А его - описывать, предварительно разобрав по частям. И описывать в действии. Т.е. сначала вы должны обозначить дракона, а потом, по ходу пьесы, обрисовывать детали. Допусти, дракон летит в небе и тень от его широких перепончатых крыльев накрывает поляну, он ловит человека мощной когтистой лапой и изогнутым клювом отрывает ему голову. Как-то так - всё в движении.

Сквайр[1] Трелони, доктор Ливси и другие джентльмены попросили меня написать все, что я знаю об Острове Сокровищ. Им хочется, чтобы я рассказал всю историю, с самого начала до конца, не скрывая никаких подробностей, кроме географического положения острова. Указывать, где лежит этот остров, в настоящее время еще невозможно, так как и теперь там хранятся сокровища, которых мы не вывезли. И вот в нынешнем, 17... году я берусь за перо и мысленно возвращаюсь к тому времени, когда у моего отца был трактир «Адмирал Бенбоу»[2] и в этом трактире поселился старый загорелый моряк с сабельным шрамом на щеке.
Я помню, словно это было вчера, как, тяжело ступая, он дотащился до наших дверей, а его морской сундук везли за ним на тачке. Это был высокий, сильный, грузный мужчина с темным лицом. Просмоленная косичка торчала над воротом его засаленного синего кафтана. Руки у него были шершавые, в каких-то рубцах, ноги черные, поломанные, а сабельный шрам на щеке – грязновато-белого цвета, со свинцовым оттенком. Помню, как незнакомец, посвистывая, оглядел нашу бухту и вдруг загорланил старую матросскую песню, которую потом пел так часто:
Пятнадцать человек на сундук мертвеца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Голос у него был стариковский, дребезжащий, визгливый, как скрипучая вымбовка.[3]
И палка у него была, как ганшпуг.[4] Он стукнул этой палкой в нашу дверь и, когда мой отец вышел на порог, грубо потребовал стакан рому.
Ром был ему подан, и он с видом знатока принялся не спеша смаковать каждый глоток. Пил и поглядывал то на скалы, то на трактирную вывеску.
– Бухта удобная, – сказал он наконец. – Неплохое место для таверны. Много народу, приятель?
Отец ответил, что нет, к сожалению, очень немного.
– Ну что же! – сказал моряк. – Этот... как раз для меня... Эй, приятель! – крикнул он человеку, который катил за ним тачку. – Подъезжай-ка сюда и помоги мне втащить сундук... Я поживу здесь немного, – продолжал он. – Человек я простой. Ром, свиная грудинка и яичница – вот и все, что мне нужно. Да вон тот мыс, с которого видны корабли, проходящие по морю... Как меня называть? Ну что же, зовите меня капитаном... Эге, я вижу, чего вы хотите! Вот!
И он швырнул на порог три или четыре золотые монеты.
– Когда эти кончатся, можете прийти и сказать, – проговорил он сурово и взглянул на отца, как начальник.
И действительно, хотя одежда у него была плоховата, а речь отличалась грубостью, он не был похож на простого матроса. Скорее его можно было принять за штурмана или шкипера, который привык, чтобы ему подчинялись. Чувствовалось, что он любит давать волю своему кулаку. Человек с тачкой рассказал нам, что незнакомец прибыл вчера утром на почтовых в «Гостиницу короля Георга» и расспрашивал там обо всех постоялых дворах, расположенных поблизости от моря. Услышав о нашем трактире, должно быть, хорошие отзывы и узнав, что он стоит на отлете, капитан решил поселиться у нас. Вот и все, что удалось нам узнать о своем постояльце.
Человек он был молчаливый. Целыми днями бродил по берегу бухты или взбирался на скалы с медной подзорной трубой. По вечерам он сидел в общей комнате в самом углу, у огня, и пил ром, слегка разбавляя его водой. Он не отвечал, если с ним заговаривали. Только окинет свирепым взглядом и засвистит носом, как корабельная сирена в тумане. Вскоре мы и наши посетители научились оставлять его в покое. Каждый день, вернувшись с прогулки, он справлялся, не проходили ли по нашей дороге какие-нибудь моряки. Сначала мы думали, что ему не хватало компании таких же забулдыг, как он сам. Но под конец мы стали понимать, что он желает быть подальше от них. Если какой-нибудь моряк, пробираясь по прибрежной дороге в Бристоль, останавливался в «Адмирале Бенбоу», капитан сначала разглядывал его из-за дверной занавески и только после этого выходил в гостиную. В присутствии подобных людей он всегда сидел тихо, как мышь.
Я-то знал, в чем тут дело, потому что капитан поделился со мной своей тревогой. Однажды он отвел меня в сторону и пообещал платить мне первого числа каждого месяца по четыре пенса серебром, если я буду «в оба глаза смотреть, не появится ли где моряк на одной ноге», и сообщу ему сразу же, как только увижу такого. Когда наступало первое число и я обращался к нему за обещанным жалованьем, он только трубил носом и свирепо глядел на меня. Но не проходило и недели, как, подумав, он приносил мне монетку и повторял приказание не пропустить «моряка на одной ноге».
Этот одноногий моряк преследовал меня даже во сне.
Бурными ночами, когда ветер сотрясал все четыре угла нашего дома, а прибой ревел в бухте и в утесах, он снился мне на тысячу ладов, в виде тысячи разных дьяволов. Нога была отрезана у него то по колено, то по самое бедро. Порою он казался мне каким-то страшным чудовищем, у которого одна-единственная нога растет из самой середины тела. Он гонялся за мной на этой одной ноге, перепрыгивая через плетни и канавы. Недешево доставались мне мои четыре пенса каждый месяц: я расплачивался за них этими отвратительными снами.
Но как ни страшен был для меня одноногий моряк, самого капитана я боялся гораздо меньше, чем все остальные. В иные вечера он выпивал столько рому с водой, что голова у него шла ходуном, и тогда он долго оставался в трактире и распевал свои старинные, дикие, жестокие морские песни, не обращая внимания ни на кого из присутствующих. А случалось и так, что он приглашал всех к своему столу и требовал стаканы. Приглашенные дрожали от испуга, а он заставлял их либо слушать его рассказы о морских приключениях, либо подпевать ему хором. Стены нашего дома содрогались тогда от «Йо-хо-хо, и бутылка рому», так как все посетители, боясь его неистового гнева, старались перекричать один другого и петь как можно громче, лишь бы капитан остался ими доволен, потому что в такие часы он был необузданно грозен: то стучал кулаком по столу, требуя, чтобы все замолчали; то приходил в ярость, если кто-нибудь перебивал его речь, задавал ему какой-нибудь вопрос; то, наоборот, свирепел, если к нему не обращались с вопросами, так как, по его мнению, это доказывало, что слушают его невнимательно. Он никого не выпускал из трактира – компания могла разойтись лишь тогда, когда им овладевала дремота от выпитого вина и он, шатаясь, ковылял к своей постели.
Но страшнее всего были его рассказы. Ужасные рассказы о виселицах, о хождении по доске,[5] о штормах и о Драй Тортугас,[6] о разбойничьих гнездах и разбойничьих подвигах в Испанском море.[7]
Судя по его рассказам, он провел всю свою жизнь среди самых отъявленных злодеев, какие только бывали на море. А брань, которая вылетала из его рта после каждого слова, пугала наших простодушных деревенских людей не меньше, чем преступления, о которых он говорил.
Отец постоянно твердил, что нам придется закрыть наш трактир: капитан отвадит от нас всех посетителей. Кому охота подвергаться таким издевательствам и дрожать от ужаса по дороге домой! Однако я думаю, что капитан, напротив, приносил нам скорее выгоду. Правда, посетители боялись его, но через день их снова тянуло к нему. В тихую, захолустную жизнь он внес какую-то приятную тревогу. Среди молодежи нашлись даже поклонники капитана, заявлявшие, что они восхищаются им. «Настоящий морской волк, насквозь просоленный морем!» – восклицали они.
По их словам, именно такие люди, как наш капитан, сделали Англию грозой морей.
Но, с другой стороны, этот человек действительно приносил нам убытки. Неделя проходила за неделей, месяц за месяцем; деньги, которые он дал нам при своем появлении, давно уже были истрачены, а новых денег он не платил, и у отца не хватало духу потребовать их. Стоило отцу заикнуться о плате, как капитан с яростью принимался сопеть; это было даже не сопенье, а рычанье; он так смотрел на отца, что тот в ужасе вылетал из комнаты. Я видел, как после подобных попыток он в отчаянии ломал себе руки. Для меня нет сомнения, что эти страхи значительно ускорили горестную и преждевременную кончину отца.
За все время своего пребывания у нас капитан ходил в одной и той же одежде, только приобрел у разносчика несколько пар чулок. Один край его шляпы обвис; капитан так и оставил его, хотя при сильном ветре это было большим неудобством. Я хорошо помню, какой у него был драный кафтан; сколько он ни чинил его наверху, в своей комнате, в конце концов кафтан превратился в лохмотья.
Никаких писем он никогда не писал и не получал ниоткуда. И никогда ни с кем не разговаривал, разве только если был очень пьян. И никто из нас никогда не видел, чтобы он открывал свой сундук.
Только один-единственный раз капитану посмели перечить, и то произошло это в самые последние дни, когда мой несчастный отец был при смерти.
Как-то вечером к больному пришел доктор Ливси. Он осмотрел пациента, наскоро съел обед, которым угостила его моя мать, и спустился в общую комнату выкурить трубку, поджидая, когда приведут ему лошадь. Лошадь осталась в деревушке, так как в старом «Бенбоу» не было конюшни.
В общую комнату ввел его я и помню, как этот изящный, щегольски одетый доктор в белоснежном парике, черноглазый, прекрасно воспитанный, поразил меня своим несходством с деревенскими увальнями, посещавшими наш трактир. Особенно резко отличался он от нашего вороньего пугала, грязного, мрачного, грузного пирата, который надрызгался рому и сидел, навалившись локтями на стол.
Вдруг капитан заревел свою вечную песню:
Пятнадцать человек на сундук мертвеца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Пей, и дьявол тебя доведет до конца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!

интересно, если бы Стивенсон писал "Остров сокровищ" сегодня, исходя из того, что "все видели пиратов по телеку", - насколько скудной получилась бы его книга?

Человек, так добивавшийся свидания со мной, играет в моей повести очень видную роль. Необходимо описать его наружность.
Он, как я уже сказал, высок, широкоплеч и плотен, как хорошая рабочая лошадь. Все его тело дышит здоровьем и силой. Лицо розовое, руки велики, грудь широкая, мускулистая, волосы густы, как у здорового мальчика. Ему под сорок. Одет он со вкусом и по последней моде в новенький, недавно сшитый триковый костюм. На груди большая золотая цепь с брелоками, на мизинце мелькает крошечными яркими звездочками бриллиантовый перстень. Но, что главнее всего и что так немаловажно для всякого мало-мальски порядочного героя романа или повести, -- он чрезвычайно красив. Я не женщина и не художник. Мало я смыслю в мужской красоте, но господин с кокардой своею наружностью произвел на меня впечатление. Его большое мускулистое лицо осталось навсегда в моей памяти. На этом лице вы увидите настоящий греческий нос с горбинкой, тонкие губы и хорошие голубые глаза, в которых светятся доброта и еще что-то, чему трудно подобрать подходящее название. Это "что-то" можно подметить в глазах маленьких животных, когда они тоскуют или когда им больно. Что-то умоляющее, детское, безропотно терпящее... У хитрых и очень умных людей не бывает таких глаз.
От всего лица так и веет простотой, широкой, простецкой натурой, правдой... Если не ложь, что лицо есть зеркало души, то в первый день свидания с господином с кокардой я мог бы дать честное слово, что он не умеет лгать. Я мог бы даже держать пари.
Проиграл бы я пари или нет -- читатель увидит далее.
Каштановые волосы и борода густы и мягки, как шелк. Говорят, что мягкие волосы служат признаком мягкой, нежной, "шелковой" души... Преступники и злые, упрямые характеры имеют, в большинстве случаев, жесткие волосы. Правда это или нет -- читатель опять-таки увидит далее... Ни выражение лица, ни борода -- ничто так не мягко и не нежно в господине с кокардой, как движения его большого, тяжелого тела. В этих движениях сквозят воспитанность, легкость, грация и даже -- простите за выражение -- некоторая женственность. Не много нужно усилий моему герою, чтобы согнуть подкову или сплющить в кулаке коробку из-под сардинок, а между тем ни одно его движение не выдает в нем физически сильного. За дверную ручку или за шляпу он берется, как за бабочку: нежно, осторожно, слегка касаясь пальцами. Шаги его бесшумны, рукопожатия слабы. Глядя на него, забываешь, что он могуч, как Голиаф, что одной рукой может поднять он то, чего не поднять пяти редакционным Андреям. Глядя на его легкие движения, не верится, что он силен и тяжел. Спенсер мог бы назвать его образцом грации.

интересно, что будет с читателем, когда он с удивлением для себя, где-то в середине книги, узнает, что хвост дракона покрыт перьями, при помощи которых он рулит в полете?

если взять классическую литературу, то там всегда идет предварительное знакомство читателя с действующими лицами и местом, где разворачиваются события, своего рода, этикет


вот фрагмент первой главы "Острова сокровищ"

обратите внимание, сколько текста Стивенсон уделил описанию далеко не первостепенного персонажа

Для того чтобы отнять добровольно вошедший в состав России Крым, чернокнижники из США и НАТО призывают на Землю, владеющих дьявольской магией космических захватчиков. Противник коварен, силен, но его ожидает достойный отпор

Погибший в 2014 году боях за Донбасс, российский инженер-полковник Петр Дегтярев, возрождается весной 1942 года. Казалось очередная, затасканная история про попаданца-прогрессора... Но черт возьми, попробуй, измени прошлое, когда ты в теле молодого, африканского льва, а твоя Святая Отчизна за тысячи верст!

Как же это случилось? Почему не стало Родины — Великой России? Мы казались себе могущественными, почти богами, извините за затасканность подобного сравнения. Семь огромнейших галактик почти полностью были в нашей власти. Титаническое оружие, способное словно дыхание преисподней аннигилировать миры, стремительность звездолетов, открытие гиперплазмы, мульти-векторных измерений, разновидностей кинезпространства, магоядерного оружия…
Но группа мужественных патриотов бросает вызов богам преисподнего Ада!

Планета Земля падает на Солнце. С каждым днем становится все жарче! Люди гибнут в страшных муках.
Правительства, спецслужбы и ученые — бессильны остановить катастрофу. Обычная пара — парень и девушка — находят неожиданный способ спасти человечество!
Увы, как бы фантазия не превратилась в реальность!

Представьте себе человечество на грани полного уничтожения, и только вмешательство в прошлое может спасти и приумножить мощь России! Штаб всегалактической обороны Великой России пребывал в растерянности. Кипели кровавые бои, и их исход был сомнителен. Безжалостный противник был слишком силен и имел превосходство в высокотехнологическом вооружении. Его войска уже прорвались в центр галактики, даже планета Мать-Земля оказалась под угрозой. Гибли многие триллионы людей, взрывались и испарялись миллионы звездолетов. Казалось, что содрогается вся вселенная. В этих условиях лучшие ученые России, державы объединившей все человечество, искали различные способы предотвратить катастрофу. И вот чудесное открытие молодого, но гениального ученого Дмитрия Ромашки, позволило сломать, казалось непреодолимую преграду, разделяющую настоящее, прошлое и будущее. Воспетая многими поколениями фантастов машина времени стала реальностью. К сожалению, перемещаться во времени можно было только на Земле, иначе, чего проще: осуществи вторжение в прошлое твоего врага и уничтожь расу Фаццан в зародыше. А так приходилась искать другие пути. Тем не менее, нация героев успешно покоряла новые рубежи. Возвыситься Русь над вселенной В созвездьях немеркнущей славы! Творят в битвах подвиг нетленный Солдаты Российской державы!

Никак нет.
Если Вы в начале произведения даёте понять, что действие происходит в Древнем Риме

Пишите как Поселягин и Рыбаченко! Надо быть проще, и люди потянуться!

Рыбаченко вообще адский ад. Вот где талантище! Мне аннотаций хватило
Освобождение Крыма

Лев-попаданец

Императорская Битва - 1

Гнев небес! Преисподняя атакует!

Удар русских богов

Я не знаю, что он курит, но тоже такое хочу!

интересно, если бы Стивенсон писал "Остров сокровищ" сегодня, исходя из того, что "все видели пиратов по телеку", - насколько скудной получилась бы его книга?

а вообще обсуждение в этой теме напоминает сказку про белого бычка, какие бы аргументы здесь не приводились, а что если бы, а кабы, да вдруг будет, видимо, продолжаться до бесконечности. это не обсуждение.

можно для разнообразия сравнить описания у разных современных авторов, попытаться выделить приемы, на которых они строятся

Насчет подробного описания персонажа. Мне кажется это уместно, если его внешность имеет важное значение для сюжета, а так в топку, потому что уже на следующей странице читатель забудет об этом.

Конечно я понимаю, для чего писатели увлекаются описаниями - у них сюжета на полстраницы, а тут можно словоблудием до полноценного романа растянуть. Шедевр подобного маразма - "Колесо Времени" Джордана. Все подробно описано, но сюжет и логика крайней степени идиотизма.

Насчет подробного описания персонажа. Мне кажется это уместно, если его внешность имеет важное значение для сюжета, а так в топку, потому что уже на следующей странице читатель забудет об этом.

И кстати один из моих любимых фильмов "Догвилль" Ларса фон Триера, а там помните что вместо красивых декораций было? Белые линии, даже для собаки

можно пойти ещё дальше, - дать читателю белый лист и сказать - нафантазируй там себе чего хочешь

Кстати прекрасная идея, я же так и поступаю беру чистый лист и фантазирую! Что им мешает?!

стесняюсь спросить

кто ж вам мешает? мог бы получиться уникальный материал

В нескольких шагах от них, под качающимся, роняющим капли деревом, беспомощно подергивался в луже крохотный полумертвый птенец.

она испытала как-бы легкое потрясение, смесь сострадания и изумления, заметив, что одна из пассажирок, темноволосая девочка с грязными карминовыми ногтями на ногах, рыдала на плече пожилой женщины. На кого эта женщина была похожа?

Насупротив, через узкий двор, где дождь тренькал в темноте по помятым мусорным бидонам, окна были невозмутимо освещены и в одном из них видно было мужчину в черных штанах, с закинутыми голыми локтями, лежавшего навзничь на развороченной постели.

В то теплое летнее утро огромное, похожее на заржавелый колокол сердце Горменгаста вполовину спало и казалось, что приглушенные удары его никаких отзвуков не порождают. В зале с оштукатуренными стенами зевало безмолвие.

Иногда из прибитого над дверью этой залы красного от ржавчины шлема или шишака доносился песчаный, осыпчатый звук и миг спустя из глазной прорези высовывался галочий клюв – высовывался и тут же исчезал. Покрытые штукатуркой стены уходили вверх, в пасмурный и, похоже, беспотолочный сумрак, разрежаемый лишь одиноким, высоко пробитым окном. Теплый свет, пробивавшийся сквозь заросшее паутиной стекло, намекал на присутствие галерей, не то балконов где-то выше окна, но ничего не говорил о наличии там каких-либо дверей и вообще способов, коими можно было б на эти балконы попасть. Несколько лучей солнечного света наклонными диагоналями тянулись из окошка по зале, точно медные провода, и каждый завершался на досках пола лужицей янтарной пыли. Паук сажень за саженью спускался вниз на рискованно длинной нити и, вдруг пронизав солнечный луч, обращался на миг в безделушку из светозарного золота.

Ниоткуда не доносилось ни звука, но вот окошко – точно настал срок разрядить сгустившееся напряжение – раскрылось, и солнечные лучи исчезли, поскольку в залу просунулась потрясающая колокольцем рука. Почти сразу послышался топот, а мгновенье спустя распахнулась и захлопнулась дюжина дверей, и по зале, пересекая ее во всех направлениях, засновали люди.

Колокольчик умолк. Рука выдернулась из окошка, люди исчезли. Не осталось ни единого признака того, что меж оштукатуренных стен когда-либо двигалось или дышало хотя бы одно живое существо, что когда-либо открывалось множество дверей, – разве вот белесый цветочек остался лежать в пыли под заржавленным шлемом, да дверь залы еще тихо покачивалась взад и вперед.

а разве внешность главных персонажей и место действия, не имеют априори важное значение для сюжета?

Орин заметно отличался от большинства жителей королевства Алимани, светловолосых и белолицых. Его совершенно черные, слегка вьющиеся волосы опускались почти до плеч, а лицо несколько смугло — заметна южная кровь. В облике его не виделось ничего мужественного — тонкие черты лица и большие зеленые глаза делали его похожим на юнца или даже переодетую девушку.

Это был загорелый сероглазый юноша лет восемнадцати в
куртке из оленьей кожи с черным бархатным воротником; на голове у него был
зеленый капюшон, за плечами висел стальной арбалет.

"Звездный десант" Хайнлайна - тоже самое, сюжета ноль, одни размышления, однако считается шедевром

А именно описание главного героя, когда книга идет от первого лица. Насколько это описание должно быть подробным?

Мне кажется в таком случае лучше не слишком стараться. Или просто писать мнение о своей внешности например "мне не нравилось, что у меня большой нос", или " я красавец писаный" и пр.

Потому что во многих случаях читатель в какой-то мере ассоциирует себя с героем от первого лица.

Я так понимаю, что с этим утверждением согласны все?