Автор: Платон
Напутствие ночи
Тело нашли недалеко от подъезда, в ворохе опавших мокрых листьев. Оно лежало в десяти метрах от ближайшего фонарного столба и в темноте почти сливалось с землей. Нас встретил худощавый молодой участковый в темной форме. Он ежился от порывов холодного ветра, спрятав ладони в рукава куртки. Лампа высоко над землей освещала его бледное лицо, и я отметил про себя, что он очень похож на мертвеца. «Как и все мы на этой стороне», – подумал я и устало вздохнул.
– Сигаретки не найдется? – с ходу спросил чуть сдавленным голосом полицейский, вынимая ладони из рукавов и подходя к нам. – Холодно!
Последней фразой он как будто оправдывался за бестактность своей просьбы. Я не курил, но сразу ощутил вину перед этим парнем, – словно не смог выполнить последнюю просьбу приговоренного к смерти.
– Мы не курим, – отрезала моя напарница.
Последнее время Беккер была раздражена и просто источала злобу. Она дымила как паровоз, но сигареты стали слишком дорогим удовольствием, чтобы раздавать их каждому встречному. Я почти не удивился ее лжи. После наступления ночи всё изменилось. Тьма не только оккупировала улицы города, но и въелась людям в души, как копоть или сажа.
Парень обиделся. Из его голоса тут же исчезли все теплые ноты, и он сухо ввел нас в курс дела. Полицию вызвал старик лет семидесяти с пятого этажа. Его внучка выгуливала собаку, модного йоркширского терьера. Она случайно осветила ручным фонариком клумбу, пытаясь уследить за питомцем, и заметила тело.
– Других свидетелей не нашли? – бросил я почти автоматически, позабыв о катаклизме.
В ответ участковый лишь пожал плечами. Всех парней из райотдела послали охранять местные магазины и склады, памятуя о недавнем нападении мародеров на «Евроопт». Обстановка в городе накалялась с каждым часом. Все больше людей сходило с катушек. Электростанции не выдерживали нагрузок, и в разных районах города попеременно пропадал свет, – на город со всех сторон наступал мрак, открывая дорогу неизвестности. Опрашивать свидетелей было некому.
– Хорошо еще, что мы нашли ее, – сказал я напарнице, когда мы приступили к осмотру тела, – в этой темноте можно спрятать все что угодно…
– Я бы не обиделась, если б не нашли, нам меньше работы, – буркнула Беккер и вдруг выдохнула: – О боже, Тан, посмотри!
Она осветила фонариком лицо убитой. Набухшие влагой волосы мертвой женщины неряшливо слиплись с серой листвой. Кожа посинела. Пустые глазницы, наполненные дождевой водой, глядели прямо вверх, в черное небо. Вода стекала по скулам и падала на разлагающуюся поникшую траву. Создавалось впечатление, что женщина плачет.
– У нее вырезаны глаза, – пробормотал я и инстинктивно огляделся в поисках угрозы. – Беккер, позвони нашим, пусть заберут тело. Мне нужен отчет о вскрытии. Дело серьезное.
Полицейский все еще топтался под тусклым светом фонаря, где мы с Беккер его оставили. Чтобы он окончательно не замерз на улице в своей тонкой форме, я послал его опрашивать жильцов дома. Пока Беккер обыскивала содержимое карманов убитой в поисках документов, я изучал окрестности. Было мало надежды на то, что кто-то мог увидеть убийцу в этих темных закоулках города. Двор был заставлен машинами, теперь почти бесполезными, так как движение по улицам для гражданских лиц было запрещено. В редких окнах девятиэтажного типового дома светился чуть заметный свет маломощных ламп, возвещавших о жесткой экономии электроэнергии.
Мне вдруг показалось, что я разглядел сбоку в непроглядной тьме какую-то странную субстанцию, напоминающую темное облако. Чтобы успокоиться, я крепко зажмурился. Перед глазами поплыли белые всполохи, и я не заметил, как сзади подошла Беккер.
– Труп заберут через полчаса… Нашла кое-что у нее в карманах.
Беккер протянула мне потрепанный розовый кошелек и удостоверение медсестры-анестезиста городской клинической больницы № 4. Жертву звали Марина Шурыгина. Ей было 25 лет. Кошелек оказался пуст. Я положил пожитки убитой в пакет и снял резиновые перчатки.
Мы сели в машину, и Беккер закурила. Старое автомобильное сидение приняло меня со скрипом, и мой взгляд непроизвольно уперся в очертания развалившейся вдоль улицы ночи.
– Нужны отпечатки с кошелька, – задумчиво проговорил я, – может быть, это обычное ограбление. В нем нет денег.
– А вырезанные глаза? Это явно какой-то ритуал…
– Люди сейчас сходят с ума, – прошелестел в ответ мой голос. – Они способны на все…
Несколько минут мы молчали. «В нашем теперешнем положении, – думал я, вглядываясь в темноту, – людям не особенно нужны глаза». Беккер прервала мои мысли, задав неловкий вопрос:
– Как ты думаешь, о чем говорит ночь?
– Не знаю, – я переменил неприятную тему. – Вчера над городом было северное сияние. Мы с Кристиной несколько часов не отрывали взгляд от неба. Уложили Машу спать, вышли на балкон, тот, на западной стороне, ты же знаешь мою квартиру… Таких ярких всполохов в стратосфере я еще не видел…
– Это не северное сияние, – перебила Беккер. – Северное сияние – на Севере. У нас такого не бывает…
Беккер назначили моим напарником пять лет назад. Я обучил ее азам нашего дела, и со временем она стала опытным оперативником. Она мне нравилась, оживляла работу своим энергичным характером. Но теперь рядом сидела совсем другая женщина, жалкая и раздражительная.
– С тобой все в порядке? – спросил я.
– Да, все в полном порядке! – съязвила она. – Погляди вокруг, какая благодать! Что может быть лучше, чем сидеть в темной комнате и ждать, когда же в дверь постучится тьма?
В глазах Беккер появилась влага, но это были не слезы – на ее лице застыла пустая гримаса.
– Помни, что я всегда с тобой, – моя рука легла на ее плечо. – Если хочешь, можешь пожить у нас с Кристиной. Она будет рада…
– Как же, рада!
В стекле заднего вида задвигались два маленьких огонька. Я насторожился, но через мгновение огни превратились в две яркие фары. Это приехали из морга забрать тело…
***
В коридоре я столкнулся с начальником оперативно-розыскной части №1 полковником Болтенко, полным широкоплечим мужчиной. В полумраке он не заметил меня и чуть не сшиб с ног, а вместо извинений решил повесить на меня несколько новых трупов. Тогда я кратко рассказал ему о поиске вырезанных глаз, и он побрел дальше искать свободных оперов. Хотя таких в нашей части не водилось уже несколько недель.
Из морга позвонили, и я направился вниз в подвал, в комнату для вскрытий. Судмедэксперт, пожилой небритый мужчина с французской кличкой Реми, оказался необычно оживлен, хоть и выглядел уставшим. Он сходу заявил:
– Необычное дело.
Я кивнул.
– Что со вскрытием?
Перед нами лежала Марина Шурыгина. Единственным источником света в морге была медицинская лампа, освещавшая мертвую женщину. Ее тело заботливо покрывала простыня, оставляя для обозрения лишь изуродованное лицо.
– Судя по цианозу, глаза жертве вырезали посмертно, – начал Реми. – Не знаю, чем именно. Но прежде ее задушили. И это не единственная странность. Удушение – насильственный акт. При этом никаких следов борьбы, ни кожи под ногтями, ни синяков. Я кое-что проверил. По всей видимости, ее усыпили. Судя по тканям легких, хлороформом. А ваш убийца соблюдал осторожность: он был в резиновых перчатках.
– Чем ее задушили?
– Еще одна странность. Судя по расположению странгуляции, ее душили дважды с интервалом приблизительно полчаса. Первая борозда расположена ниже щитовидного хряща и не является причиной смерти. А вот вторая борозда располагается выше гортани, как будто кто-то обмотал ее шею веревкой или шнуром и резко дернул вверх, – Реми подошел к столу, где лежал труп, и дотронулся до синяка на шее женщины. – Видишь? Вот тут рельеф глубоко заглублен. Сломаны хрящи гортани и подъязычковая кость.
– Хорошо. Позвони мне, если найдешь еще что-нибудь интересное…
***
В полумраке настольной лампы меня поджидала Беккер. Она только что вернулась из больницы, где опрашивала знакомых и коллег убитой Марины Шурыгиной. Последнее время на нас всех навалилось много работы. Бледное лицо напарницы не выражало никаких эмоций. Плечи ее поникли.
– Шурыгина работала ассистентом в хирургии, – сказала Беккер, присев на край моего письменного стола. – Ничем особым не выделялась. Ее знакомые ничего не знают о ее личной жизни и характеризуют ее как очень замкнутого человека. Но вот что интересно. Я поговорила с обслуживающим персоналом больницы, и одна из уборщиц видела, как женщина похожая на Шурыгину вчера примерно в 17.30 ссорилась с мужчиной. Уборщица не видела его лица, но вспомнила, что он был одет в докторский халат. Ссора произошла в хирургическом отделении. Мне удалось получить список всех мужчин-хирургов, присутствовавших в тот день на работе.
Я взял у Беккер папку с личными делами сотрудников больницы и подошел к окну. По комнате забегали робкие тени. Снаружи гудел ветер, тусклый свет соседнего здания был едва различим сквозь мокрый снег и туман. Мой взгляд упал на дисплей мобильника. На календаре значилось 3 апреля. До 14:00 оставалось пять минут.
– Итак, что мы имеем? – мой голос сочился напускной бодростью, борясь с утвердившимся в кабинете унынием. – Шурыгина встречалась с неким мужчиной, предположительно работником больницы. Классическая интрижка на рабочем месте. К чему приводят такие отношения, мы все прекрасно знаем. А в наше время… В общем, они поссорились, и он ее убил. Усыпил хлороформом, задушил, а потом вырезал глаза. Затем спрятал тело в машину и отвез подальше от больницы.
Беккер задумчиво перебирала по столу пальцами, выбивая чуть слышную барабанную дробь.
– Не верю. Обычная ссора любовников – и вдруг такая жестокость!
Я молча проглядел список работников отделения хирургии.
– Тут десять человек. В первую очередь проверь мужчин от 20 до 35 лет, – я отобрал файлы с личными делами и передал Беккер. – И вот еще что. Для перевозки тела преступнику нужен был автомобиль и, главное, бензин. Поезжай с Бондаревым в больницу и узнай, кто из сотрудников хирургического отделения имел доступ к служебным машинам и резервным запасам топлива.
В комнату постучали. Показался молодой оперативник Бондарев, одетый в теплую осеннюю куртку. Он был чем-то взволнован. Меня неприятно поразили его сальные всклоченные волосы, обычно мастерски ухоженные.
– У нас еще одно убийство, – сказал он. – Жертва – мужчина пятидесяти лет. Нашли на обочине дороги. У него вырезаны глаза…
***
Беккер и Бондарев опять отправились в больницу, и на место преступления я взял Реми. Он должен был подтвердить почерк нашего убийцы. Уже в машине я понял, что Реми пьян. Таким я его еще никогда не видел. Всю дорогу он жаловался на жизнь и «вероломное правительство».
– Тан, ты же не веришь, – бубнил он, – что все это когда-нибудь закончится? Тьма никогда добровольно не уйдет с наших улиц, никогда! Это заговор!
Бормотание Реми действовало на нервы, так что я вышел из себя.
– Ты на работе, пьяный бурдюк! – рявкнул я, не отрывая взгляд от дороги. – Если считаешь себя жертвой, пусти себе пулю в лоб!
Мы прибыли к месту. Труп мужчины лежал на обочине гравийной дороги, припорошенный мокрой грязью. Его освещали фары полицейской машины. Тело случайно обнаружили ребята из ДПС и сразу позвонили в убойный отдел. Один из парней жил в районе неподалеку и возвращался домой. Он рассказал, что рядом с дорогой находится поле, овраги, а за оврагами – заброшенный ресторан «Макдональдс».
– Ты работать сможешь? – спросил я у Реми, но тот в ответ только недовольно хмыкнул.
Подойдя к телу, я заметил, что оно странно перекручено, словно упало с высоты. Мертвец лежал на боку. Посветив фонариком в лицо, я убедился, что глаза мужчины действительно удалены, как и у Шурыгиной. Пока Реми проводил первичный осмотр, я покопался в карманах убитого и нашел немного денег, а еще газовую одноразовую зажигалку и карточку скидок из магазина «Гиппо».
На жертве остался только один ботинок, весь заросший сантиметровой грязью. Такая же грязь покрывала толстый носок на правой ноге. Я решил, что мужчина убегал от кого-то по полю и потерял ботинок. «Ночная Золушка», – подумал я и двинулся в топкую зыбь поля, подсвечивая дорогу ручным фонарем.
Пройдя всего десять метров, я измазался липкой грязью. Странные, ни на что не похожие звуки ночи, доносившиеся сквозь шум ветра со стороны оврагов, заставили меня вернуться обратно к свету автомобильных фар.
– Что с тобой? – нахмурился Реми.
Должно быть, я немного побледнел, пока гулял в темноте. У меня всегда было отличное воображение, – так я себя успокаивал, когда заметил в поле нечто похожее на овальный силуэт.
– Ничего, – я еще раз оглядел окружающий нас мрак. – Что с телом?
– Это наш кадр, – ответил Реми. – Характер ран полностью совпадает. Убили его двое или трое суток назад. Все остальное скажу после вскрытия, – мы тут не волшебством занимаемся, а наукой…
***
Рабочий день закончился, но я вернулся в отделение, чтобы допросить подозреваемого. В деле Марины Шурыгиной появились новые зацепки. Вчера (2 апреля) в 19.00 военный патруль зафиксировал передвижение машины скорой помощи по улице Лесной, за полчаса до предполагаемой смерти женщины. Машина появилась в двух кварталах от того места, где обнаружили труп Марины. Номер скорой военные не запомнили, но этого и не требовалось. Наш потенциальный убийца сам пришел в полицию. Им оказался заведующий хирургическим отделением Лапшин Александр Степанович – худой высокий мужчина. Бледная кожа и синяки под глазами свидетельствовали, что он давно толком не спал.
Лапшин с обреченным видом расположился за столом в пустой изолированной комнате. Допрос вел я и Бондарев.
– Александр Степанович, спасибо, что пришли для дачи показаний, – вежливо начал я. – Где вы были вчера 19.30?
– Я узнал, что меня разыскивает полиция, и сразу приехал к вам, – устало ответил Лапшин. – Вчера вечером у меня была очередная срочная операция. Приходится работать 24 часа в сутки. Операция закончилась в пять, и как только выдалась свободная минутка, я уснул в своем кабинете.
– Это может кто-нибудь подтвердить?
– Я был один. А в чем дело?
– Мы расследуем убийство, – я открыл папку и положил перед ним фотографию Шурыгиной. – Вы знаете эту женщину?
Лапшин поглядел на фотографию и поник.
– Марина мертва? Какой ужас! Она была так молода!
– Что связывало вас с убитой?
– Связывало? – Лапшин удивился. – Да ничего нас не связывало! Что за странный вопрос?
– Говорите, ничего? – вмешался Бондарев. – А у нас есть свидетель, который утверждает, что вы были любовниками. Вчера в 17.30 вы поссорились с Мариной, а потом задушили ее и выбросили труп! Теперь припоминаете?
В ответ Лапшин неожиданно вышел из себя и стукнул ладонью по столу.
– Да кто вам такое наговорил обо мне? Мы с ней не спали! Да, утром мы ссорились. Я узнал, что она ворует обезболивающие препараты, анальгин, ибупрофен, декстрометорфан, – Лапшин обозначил взмахами рук «и так далее», – и потребовал от нее уволиться по собственному желанию. Она раскричалась, заявила, что я отбираю у нее последний кусок хлеба. Даже стала швырять в меня деньгами. Но на что она рассчитывала, когда воровала у больницы последние лекарства?
Не хотелось признавать, но Лапшин говорил правду. Мне стало совестно, что я отвлекаю вымотанного человека от спасения человеческих жизней. И все же мы выполняли свою работу.
– Лапшин, прекратите врать! – сказал Бондарев. – Мы знаем, что именно вы были любовником Марины, что только вы в хирургическом отделении имеете доступ к машинам скорой помощи и резервным запасам топлива. Вы усыпили девушку хлороформом, увезли ее подальше и придушили!
Хирург о чем-то задумался, приходя в себя после случайной вспышки ярости.
– Стоп, подождите! – глаза его прояснились. – Вы говорите, что только я имею доступ к машинам? Но это – неправда! Вы знаете, что у меня есть личный шофер? Он не числится в списках как сотрудник нашего отделения, но он работает на меня. Ключи от машины всегда у него. А еще я несколько раз видел его вместе с Мариной. Его зовут Кирилл Трофимов…
***
На следующий день (4 апреля) я отвез жену Кристину на работу в детский сад, причем мы успели серьезно поссориться. Она упрекала меня в том, что мои чувства к ней «угасли». Я оправдывался навалившимися делами. Вот и теперь с утра пораньше меня вызвали на убийство, очередной кровавый бытовой конфликт, произошедший после прихода ночи. Муж выкрутил из люстры последнюю лампочку в доме. Жена нанесла ему три смертельных ножевых ранения в грудь…
Освободившись от рутины, я собрал планерку в своем кабинете. Присутствовали оперуполномоченный Бондарев и судмедэксперт Реми. Беккер задерживалась по личным причинам.
– Начнем с отчета о вскрытии, – скомандовал я.
– Что касается трупа мужчины, – откликнулся Реми, – почерк тот же, что и в деле Шурыгиной. Глаза удалены с хирургической точностью. Я даже не представляю, как такое вообще можно сделать без операционной. В ранах нет ни единой лишней частицы. Все стерильно. Утечки и брызги крови рядом с трупами минимальны, из чего я заключаю, что жертв убили в другом месте…
Реми запнулся, как будто не решаясь продолжать.
– Что еще? – нетерпеливо спросил Бондарев.
– И еще один важный момент. В легких мужчины я не обнаружил хлороформа. Когда бедняге вырезали глаза, он находился в сознании…
Настольная лампа, единственный источник света в комнате, заморгала и погасла. Стало совсем темно. За окном медленно кружился снег, и на улице скопились большие сугробы. В центре города продолжали расчищать дороги, – мы слышали брюзжание снегоуборочных комбайнов, но ничего не видели за черным покровом ночи. Мы привыкли к частым сбоям в электросети, поэтому продолжили обсуждать дело в темноте.
– Бондарев, удалось установить личность убитого?
– Карта скидок оказалась из магазина «Гиппо» на «Фрунзенской». По ней удалось пробить фамилию.
Я мельком заглянул в папку, которую дал мне Бондарев (он подсветил мне фонариком). Мертвеца звали Сергей Тимохович, 52 года, грузчик. Обычный человек, без судимостей и арестов. Поэтому сейчас меня больше всего интересовал убийца.
– Что там с этим водителем, Кириллом Трофимовым?
– Это наш клиент, – отрапортовал Бондарев. – Отсидел два года за распространение наркотиков. Потом обвинение в краже со взломом, но у прокурора не хватило доказательств. И, главное, в детстве наш «мальчик» год лечился в психиатрической больнице. В пятом классе откромсал сверстнику палец.
– Удалось установить связь между убийцей и Тимоховичем?
– Пока глухо, – ответил Бондарев, – похоже, что он оказался первой случайной жертвой…
Неожиданно в комнату постучали. Появившийся дежурный задержался в проеме двери, подозвал Бондарева и что-то прошептал ему на ухо, и Бондарев вместе с дежурным почему-то пристально уставились на меня.
– Андрей, что случилось? – насторожился я.
– Тан, – прошептал Бондарев. – Ваша жена, Кристина, с ней случилась беда…
***
Детский сад, где работала моя жена, располагался в пяти минутах езды от нашего дома. Она устроилась туда несколько месяцев назад, когда дочке Маше исполнилось три года. Я не заставлял ее зарабатывать, но Кристине надоело сидеть без дела. Ей нравилось ухаживать за детьми. Иногда мне казалось, что детей она любит даже больше, чем своего мужа. До наступления вечной ночи она усердно уговаривала меня завести еще одного ребенка. Перестала принимать противозачаточные.
О том, что у нее небольшой срок беременности, я узнал только после вскрытия. Я почти не удивился тому, что она утаивала от меня свое положение. В последний месяц наши разговоры о детях резко прекратились, и я как близкий человек почувствовал, что даже наша дочь Маша стала в тягость Кристине. Моя жена разлюбила детей, потому что на улице поселилась ночь. Так я ее оправдывал…
Тело Кристины нашли в пяти километрах от детского сада, на дороге в местный распределительный центр. Напуганные прохожие вызвали полицию. Моей жене вырезали глаза, как и другим двум уже известным мне жертвам. Получалась серия из трех убийств, совершенных с особой жестокостью, и к делу подключили вышестоящие инстанции…
Не знаю, сколько я пробыл в квартире, наблюдая за тем, как спит Маша в своей деревянной кровати. Я не включил лампу, и в темноте фосфоресцирующие игрушечные звезды, подвешенные к потолку в детской, казались насмешкой над подлинными источниками света. Я с ненавистью смотрел на пластиковые звезды и вспоминал наши последние дни с женой.
Неделю назад я как всегда приплелся усталый домой и обнаружил, что Кристина сжигает на балконе книги. В большом железном ведре разгорался яркий костер. Я схватил из огня первую попавшуюся книгу, «Машу-Растеряшу», и плотно закрыл крышкой ведро, чтобы потушить пламя.
– Зачем ты уничтожаешь детские книги? – я кричал на жену, размахивая спасенной брошюрой. – Разве не понимаешь, что сейчас такие уже не достать?
Она ничего не ответила, только выхватила у меня из рук «Машу-Растеряшу» и раскрыла на первой странице, где оказалось размашисто нарисовано улыбающееся доброе солнце. Кристина с безумным блеском в глазах продекламировала:
– «Жила-была девочка Маша. Утром встало солнышко, заглянуло в окно, а Маша спит. Пришла мама:
Маша, подымайся, Маша, одевайся! Светит солнышко с утра, в детский сад идти пора!»
Больше Кристина ничего не сказала, только скинула крышку с ведра, и та задребезжала на бетонной поверхности балкона. Тогда я впервые ударил жену. Ладонью по щеке. Чтобы спасти ее от дурмана ночи.
– Разве ты не понимаешь, что просто отказываешься от всякой борьбы? – произнес я и обнял жену. – Мы должны жить дальше! Если солнце на время скрылось, мы должны рассказать о нем нашей дочери. Чтобы она не думала, что вокруг нас только тьма…
Приход Беккер прервал мои воспоминания. Оказалось, что я просидел дома всего несколько часов. В темноте, без книг, телевизоров и компьютеров, время тянулось бесконечно, словно в ночь перед казнью. Вначале я обрадовался приходу Беккер. Маша проснулась и заревела, требуя мать, а я ничего не хотел слышать. Катя все сделала за меня. Успокоила дочку, накормила ее овсяной кашей из пайка и опять уложила в постель. Она так походила на ее мать, что мне неожиданно стало неприятно присутствие напарницы. А Беккер еще подливала масла в огонь, разговаривая с Машей, заваливая ее и меня ненужными обещаниями заботы. Я почувствовал, что напарница почему-то тоже на взводе.
– Я тебя не оставлю, малышка, – упорно твердила она, укладывая Машу спать, – я останусь с тобой. Я заменю тебе мать…
– Маше никто не сможет заменить мать, – не выдержал я.
– Прости меня, – отозвалась напарница, – я не то хотела сказать…
– А ты знаешь, что Кристина была беременна? – раздался мой голос. – Ничего теперь не исправить!
После этих слов оставаться дома оказалось невыносимо. Спасительный звонок Бондарева поведал мне, что ФСБ схватило предполагаемого убийцу, Кирилла Трофимова, и меня понесло обратно в участок.
***
Работа встречала меня угрюмым полумраком и невыносимым сочувствием коллег. Полковник Болтенко по стариковской привычке обнял меня, а потом ласково пожурил за то, что я вернулся на службу. Меня представили сотруднику ФСБ. Я никогда не встречался с федералом и немного удивился его простому виду: он был одет в шерстяную кофту и джинсы, а его военные ботинки запачкались грязью.
– Геннадий Каменный, – представился он. – Сочувствую вашей утрате.
– Я хочу продолжить поиски преступника, – ответил я.
– У вас личная заинтересованность в этом деле, – дружелюбно ответил он, – но лично я не стану вам мешать. У вас нет никаких догадок, как убийца мог быть связан с Кристиной?
– Нет, – я отрицательно покрутил головой…
Подозреваемого Кирилла Трофимова привели в кабинет для допросов, и я из соседней комнаты смог разглядеть его через полупрозрачное «шпионское» стекло. Выглядел он неважно. Всклокоченные волосы, двухдневная щетина, испуганный вид – ничто не выдавало в нем маньяка, который мастерски вырезал жертвам глаза. На вид ему было не больше 25 лет.
– Кирилл, ты знаешь эту женщину? – Каменный положил перед Трофимовым фотографию Марины Шурыгиной.
– Видел ее в больнице, когда возил Лапшина, – настороженно ответил молодой парень. – А что?
– Ее убили.
– Печалька, – отмахнулся парень.
– Что ты делал 2 апреля в 19.30?
– Не помню, гулял на улице.
– Гулял, значит? – процедил сквозь зубы Каменный. – Я тебе кое-что расскажу, клоун. Я собираюсь повесить на тебя три убийства, совершенных с особой жестокостью. Учитывая обстоятельства, тянуть с твоей казнью не станут. Расстреляют за милую душу! Погляди на свою работу.
Геннадий бросил Трофимову фото изуродованных жертв, но парень, увидев картинки, только больше озлобился.
– Я никого не убивал! Вы не повесите на меня каких-то левых жмуров!
– Есть свидетели, которые видели тебя с Мариной Шурыгиной, мы знаем, что она поставляла тебе наркоту, – бесстрастно ответил Каменный. – Военный патруль заметил твою машину в пяти километрах от места преступления. Мы нашли хлороформ, который ты украл из больницы. Времена сейчас тяжелые, сам знаешь. Долго разбираться мы не будем. Поставим к стенке – и поминай как звали. Может, заговоришь для своей же пользы?
Трофимов ответил не сразу, обдумывая ситуацию.
– Ну, хорошо, – сдался он, – я расскажу все по чесноку. Я не убивал Марину. Вчера вечером эта коза приперлась ко мне без лекарств и объявила, что ее уволили. Я решил послать ее куда подальше. Короче, решил с ней расстаться навсегда. А она взбесилась и стала угрожать сдать меня ментам.
– Ты усыпил ее хлороформом?
– Усыпил. Я разозлился и решил ее проучить. Все обделал как в фильмах. Надел перчатки и повез подальше от больницы. Убивать я ее не хотел, просто придушить немного, чтобы след от ремня остался.
– Тогда почему ты вырезал ей глаза? – спокойно поинтересовался Каменный.
– Ничего я не вырезал! – зашипел Трофимов. – Я остановил тачку, немного придушил телку, и тут нарисовался этот военный патруль, кстати, еще и семи не было. Тогда я выкинул Марину на обочину и смылся.
Трофимов замкнулся, впав в оцепенение, и Каменный настойчиво продолжил выбивать из него детали…
– Этот недоносок врет, – сказал помятый и растерянный Бондарев, пока мы спускались в морг.
– Не знаю, – ответил я. – Показания Трофимова полностью совпадают с результатами экспертизы. Его ремень оставил нижний след на шее, первое не смертельное удушение. Думаю, этот сопляк не убивал Шурыгину, а тем более Кристину…
В морге царила тишина. В большом темном помещении, заставленном стеллажами с хирургическими инструментами, лежало три мертвых тела. Я догадывался, что одно из них принадлежит Кристине. Реми увидел мой взгляд и преградил мне путь.
– Лучше не смотреть, – сказал он. – Запомни ее живой…
Я отступил от тучной фигуры судмедэксперта и отвернулся к стене, чтобы скрыть невольно накатившую слабость.
– В этом деле все больше странностей, – начал Реми. – Я еще не говорил ФСБшнику. Похоже, что убийство Кристины – имитация, причем довольно грубая.
– Что? – от неожиданности ко мне вернулось все мое самообладание.
– Во-первых, – ответил Реми, – я уже говорил, что не знаю, как вырезали глаза Шурыгиной или Тимоховичу. Чистые идеальные срезы конической формы. Но раны на лице Кристины сделаны впопыхах обычным медицинским скальпелем. Я нашел в глазницах частицы стали и вещество, которое обычно остается на новых медицинских инструментах.
– Как такое вообще возможно? – вмешался Бондарев. – Никто не знает об этом деле за пределами нашего отдела!
– А во-вторых, – настойчиво продолжил Реми, – на лице Кристины я обнаружил синтетические волокна и глутамат натрия. Когда имитатор усыпил ее хлороформом, то дотронулся рукавом и оставил частицы на коже. Думаю, убийца носил синее пальто на искусственном меху и любил поливать еду всяким вредным дерьмом. На правом рукаве должна остаться пищевая грязь…
***
На улице похолодало, но погода соблюдала удивительное спокойствие. Густой рыхлый снег падал почти вертикально, необычайно торжественно, словно подчеркивая свою победу над городом. Земля промерзла и покрылась сугробами.
Я вернулся домой поздно. Беккер уложила Машу спать, и я попросил отвезти меня на место, где нашли Кристину. После недолгих уговоров она согласилась, хоть и не хотела оставлять малышку одну. Передвигаться по снежным барханам оказалось непосильной задачей для видавшего вида «Форда» Беккер, и на одном из снежных скоплений, оккупировавших дороги города, машина забуксовала.
– Не надо было ехать в такую погоду, – сказал Беккер. – И Маша осталась одна.
– С Машей ничего не случится, – ответил я. – Она спокойная девочка.
– Она такая молодец, – улыбнулась Беккер, – очень послушная и почти не плачет.
У меня не хватило сил дальше притворяться перед ней.
– Если она такая хорошая, – спросил я дрогнувшим голосом, – зачем ты убила ее мать?
Беккер прекратила давить на педаль газа, ее руки вжались в пластиковую поверхность руля и застыли на месте. Двигатель перестал надрываться и затих.
– Я убила ее мать? – нерешительно повторила она. – Ты же знаешь, что я не могла никого убить. В момент смерти Шурыгиной я находилась в отделе. Ты сам меня видел вечером, когда уходил.
– Шурыгину, как и Тимоховича, ты не убивала, – мой голос зазвучал глухо. – Ты убила Кристину. Сымитировала почерк маньяка. Задумала все, когда увидела первую его жертву. Я проверил в больнице. Когда ты допрашивала коллег убитой, украла скальпель из ординаторской. Попросила врача показать склад, где хранится хлороформ. После твоего ухода пропала одна бутылка с раствором. Не знаю, как ты выманила Кристину из детского сада. Но ты использовала вот это, чтобы следить за ней.
Я открыл бардачок и достал оттуда инфракрасный ПНВ в форме зеленых очков с креплениями на голове.
– Реми нашел глутамат натрия и синие волокна на лице Кристины. На твоем пальто пятно от пищевой добавки, которую ты так любишь класть в быстрорастворимую лапшу.
Беккер обреченно покосилась на испачканный синий рукав своего пальто.
– Кристина начала курить, ты знал? – произнесла она, глядя на освещенный фарами снежный занос. – Я ждала ее несколько часов перед детским садом. Потом схватила и усыпила хлороформом. Я ненавидела ее уже несколько лет, с тех пор, как вы поженились. Я познакомила тебя с ней случайно, помнишь? Потом пожалела, просила ее не соблазнять тебя, говорила ей, что ты мне нравишься. Но она просто послала меня. А в последнее время из-за этой чертовой вечной ночи… Знаешь, как мне было одиноко?
– Значит, ты теперь обвиняешь во всем ночь? – спазм горла изменил мой голос. – А что такое ночь? Та же жизнь, только и всего! Может быть, тебе памятник поставить за то, что ты живешь?
Я достал наручники и бросил их Беккер на колени.
– Надевай! – приказал я, показывая пистолет. – Я должен доставить тебя в отдел.
– Мы пойдем пешком? Сломаем шеи!
– Машину не сдвинуть с места, придется идти. В паре километров отсюда должна быть дорога и военный патруль. Мне нужны инфракрасные очки, чтобы следить за тобой, а ты возьми фонарь…
Несколько сот метров я вел Беккер по холмам, застревая по пояс в сугробах, пока не набрел на относительно ровную площадку. Прибор ночного видения позволил различить вокруг очертания стройки. Рабочие успели залить фундамент, забить сваи и построить второй этаж, прежде чем в город пришла вечная ночь.
– Слушай, Тан, прости меня, – сказала дрогнувшим голосом Беккер, остановившись. – Я просто тебя люблю.
– Любишь? Я давно должен был сменить напарника, уволиться из нашего отделения, уехать их города, из страны, но я смалодушничал, хотел удержать вас двоих… И теперь вы обе пропали!
– Тан, – взмолилась Беккер, – я не должна попасть в тюрьму!
Неожиданно что-то насторожило меня. Мелькнуло между свай и скрылось внутри бетонной конструкции. И пока я отвлекся, Беккер мощными прыжками побежала в сторону мертвого здания. Впереди мельтешил свет ее фонарика.
– Стой, не ходи туда! – разбудил ночную тишину мой голос.
Я погнался за напарницей, но вскоре ее фигура исчезла внутри бетонного блока. А спустя мгновение раздался резкий женский крик. Он длился недолго, всего несколько секунд, а потом и от него не осталось даже эха.
– Черт, Беккер, что случилось? – закричал я. – Эй, Беккер!
Никто не отозвался. Пистолет Макарова инстинктивно прыгнул мне в руку, будто связывался с моими нервами. Беккер могла приготовить мне ловушку. Но в глубине души я боялся чего-то другого.
Я пробрался на первый этаж. Повсюду валялся строительный мусор, защищенный от снега бетонным потолком: кирпичи, доски, дырявые пакеты с цементным раствором, железные прутья и решетки, похожие на тонкие призрачные скелеты. Из глубин здания донесся звук, напоминающий бормашину в кабинете стоматолога, а потом затих. Обойдя несколько комнат, я ничего не нашел, кроме вездесущего снега, который постепенно пробирался внутрь через пустые бойницы окон.
Руки одеревенели от холода, и я попытался согреть их своим дыханием, не выпуская пистолет. Коридор заканчивался переходом на второй этаж. Я начал осторожно подниматься наверх, преодолевая ступень за ступенью, и вдруг обнаружил Беккер. Она лежала на лестничном пролете лицом вниз, изогнутая как змея. Я тихо позвал ее, потом еще громче, но она не ответила. Тогда я осторожно перевернул тело напарницы, вцепившись в ее шубу руками, и лицо Беккер, холодное и пустое, повернулось ко мне: оттуда на меня уставились две пустых черных окровавленных дыры.
Я инстинктивно отпрянул прочь от трупа Беккер и чуть не сломал голову на скользкой оледенелой лестнице. Я повернулся и быстро понесся по коридору, не слыша ничего, кроме бухания своих собственных ботинок по бетону.
На улице легкие восстановили дыхание, и мне показалось, что опасность миновала. Никто меня не преследовал. Вокруг спокойно падал снег, а остов незаконченной стройки безмолвствовал…
Шелест. Я обернулся, и на меня что-то поглядело. Оно приближалось, но я не мог пошевелиться. Нечто, похожее на мерцающее облако, медленно сгустилось над телом и сжало мою шею. Никакой тактильности, только легкое покалывание в висках…
Чуждое сознание погрузилось в мой разум и смешалось с моими мыслями. Оно не стеснялось выдать все свои тайны, потому что готовилось меня поглотить. Тысячи, сотни тысяч обрывков жизни пришельца за какие-то мгновения пронеслись у меня перед глазами в виде смутных образов.
Меня пронзили безразличие, глухота, бесчувственность… Я осознал себя каплей тумана среди звезд, одной среди тысяч таких капель в темной живой массе Роя… Мной овладело любопытство и тяга к странствиям. А еще – страх одиночества. Я боялся оторваться от Роя. Я набухал и разрастался вместе с другими каплями. Я слушал, как откуда-то из центра Галактики звучала древняя гармония и разливалась по космосу, и капли, связанные в единое целое, неслись в ее русле, увлекаемые межзвездным течением.
Следом возникли свежие воспоминания. Земля, окруженная Роем и погруженная в ночь. Падение на землю. Воздух, камни, растения, ветер… Меня охватили неописуемые боль и голод. Я увидел человека. Он был один и убегал, но я настиг его. Легче всего оказалось проникнуть в его мозг через глаза. Чтобы поглотить и утолить боль одиночества… Вот маленькая девочка играет в куклы. Мария Шурыгина, она улыбается знакомому. Я узнал Трофимова, и он усыпил меня хлороформом…
Под конец на меня обрушились удушье, боль и пустота, – и ведения неожиданно прекратились…
Существо не сумело проникнуть в мои глаза – ему преградили путь инфракрасные очки. Я понял, что могу пошевелить рукой, и выхватил из кобуры пистолет. Окрестности заброшенной стройки наполнились звуками выстрелов.
Тут же невероятная боль почти оглушила меня. Раненный пришелец отцепился и ринулся прочь, а я опустошенный упал на снег. Раскалывалась голова, а из глаз сочилась кровь, так что я уловил на губах ее солоноватый привкус…
Холод не дал мне потерять сознание, он поднял меня и отправил домой к дочери. И я вернулся счастливым, узнав, что Рой рано или поздно покинет нашу планету и в мир возвратится солнце. Только жаль, что в этой схватке за истину я утратил способность видеть свет…