Это скучно, такое и бесплатно никто качать не будет. Не то, что покупать.

Как говорит Алекс Че, не-не-не, ни черта не понятно

Конкретика: что не так, что плохо, почему плохо, как исправить?

Как надо сделать?

В чем недостатки?

А почему скучно? (почему - это волшебное слово)

Да не, все понятно. Излишние красивости, не несущие смысловой нагрузки.
Текст перегружен розовыми соплями, что у читателя вызывает обычно неприятие.

Где ты здесь видишь розовые сопли? И где ты видишь красивости? Я хренею с вас, товарищи

Смысл здесь элементарнейший: человек готовится к бою, проводит ночь в раздумьях, к нему приходит женщина, признается ему в любви, но он ей не отвечает, ибо долг побеждает в нем чувство. И все это подано просто, ясно и довольно кратко.

Вот и все.

Короче, не будет от вас никакой конкретики, понял

Зря ждал, видимо

Сла-ба-ки. Даже обругать толком не можете

Я не скажу, что плохо. Я скажу просто - банально. Нет изюминки, которая бы зацепила. Нет чего-то свежего и нового. Может быть во всем произведении и будут свежие мысли, но я здесь этого не вижу.

Насчет отсутствия новизны - согласен. Но конфликт чувства и долга - он не вчера родился. Я тут не выдумал ничего нового. И в чем должна в конкретной ситуации заключаться изюминка? Что это вообще такое - изюминка? Какой она должна быть в данной сцене?

Как я уже говорил, ситуация в отрывке очень простая: я только старался описать ее четко и ясно.

Попробуйте просто это представить, именно как сцену, без всяких увлечь, заинтриговать: ночь, женщина, тоскующий рыцарь, который закрывается от красоты...

Вообразите это ночное тепло, одиночество, жалобное женское пение, веселье внизу, под горой. Это не ради свежих мыслей написано, а ради некоего ощущения томления, тоски, которое охватывает в такие вот теплые ночи, когда хочется открыться, и сам не знаешь - чему: а потом смиряешь себя, убеждаешь, что всего лишь поддался порыву, и надлежит дальше оставаться закрытым.

Как-то так Непросто объяснить.

И я не совсем понимаю, что это за изюминка такая

ГГ у вас какой-то… чмошный. Ходит такой, мрачный, сосредоточенный, готовый обрушиться на всякого и т.д., и тут же ноет самому себе: а чой-то они там гуляют, вселятся, а я нет? И как мне думать о стойкости и силе, когда они пьют? Ну, как студентик какой-то, который решил курсовую писать, а его друзья пиво пошли пить, и он себя убедить пытается. То там запел кто-то, и он опять от своего бздения отвлекается. Он ведь долен как воин выглядеть? А выглядит, как тряпка.
Вот здесь вот поржал:

Н-да. Как говорится «как управлять вселенной, не привлекая внимания санитаров».
В общем, на мой вкус, мта-шно. Сплошные смысловые повторы и банальная невычитанность.

*** И этот человек еще обзывал меня гиеной ... (скорбно вздыхаю)

Э-х-х! Рискну и я.
Из последнего.

Речь, достойная профессора и педагога

Примеры смысловых повторов и банальной невычитанности, пожалуйста.

По поводу же упорядочивания Вселенной - да, этим люди вроде героя и занимаются. Представьте себе

А герой, милый мой Вагант, не чмошный - просто так на него подействовала летняя ночь. Представьте себе, что вот он готовится к бою, пытается сосредоточиться, но все вокруг говорит - посмотри, как хорошо жить, зачем драться, к чему все эти жертвы? Представьте себе, что в нем проснулось нечто лирическое - нигде ведь не заявлено, что он - бесчувственный чурбан. И да, это может казаться странным: что в то время, как ты готовишься к бою, к возможной смерти, другие могут веселиться. Кажется, что весь мир должен быть таким же серьезным - ан-нет, людям нет никакого дела, они веселятся, пьют.

И герой нигде не заявлен каким-то супер-профи. Это просто человек

В общем, не мешало бы конкретики Конкретики бы не мешало.

Кон-кре-ти-ка.

Раз-бор.

Я отвечу по всем пунктам

*** Хорошо написано)
Жестоко и реалистично. Очень жизненно)
Кста, стало интересно - что будет с героями дальше?

Кон-кре-ти-ка.

Раз-бор.

Дубль два

Пока что прогноз сбывается - мне, за редким исключением, накидали говна, но вот по делу - хоть бы что-нибудь.

Повторяю: я не стремился завлечь, заинтриговать, написать "жизу". Я хотел выразить определенное настроение (см. выше), и рассматривать текст следует - помимо стилистики - в рамках поставленной задачи

*** (смеюсь) Какой еще разбор после слов Графа Вам нужен?
У Вас те же сопли. что у и меня. Только в более топорном варианте)
Думаю, с этим все согласятся.
Плюс, в исполнении мужчины автора и применительно к мужчине-герою, эти сопли выглядят детски-примитивными.
Итог - Вы получили в свой адрес все, что выливали на меня) Справедливость восторжествовала)

И самое главное - нет у Вас никакого, столь пышно декларируемого, чистого и прозрачного языка.
Нет интересного сюжета. Ваще ничего нет.
Поэтому не примазывайтесь больше к настоящей литературе) Прав был Милослав)

*** Ага, сноска для тех, кто не понял великого замысла автора - к роману прилагаются пять томов с пояснениями))))
А также - с угрозами, обзываниями, и посылами в стиле " а иди ты, пацанчик"...

Соглашусь с Рыжей. Похоже на отрывки, которые она здесь выкладывала, только типа в мужской обертке.
По поводу текста. Как по мне - много лишнего, я просто утонул в ничего незначащих словосочетаниях и предложениях.

А чем язык непонятен, темен, мутен? Он здесь очень, очень прост. И где именно сопли? В "неведомом доселе щемящем чувстве красоты"? Я вот такое испытывал, знаю, о чем говорю. Или где-то еще? В чем детскость и примитивность? Человек готовится к бою, весь мир пытается его отвлечь, раскрыть, но он только плотнее закрывается. Вот и весь смысл, других задач тут не было

А сюжета здесь и не должно быть, это эпизод, зарисовка. Как-то странно требовать от нее СЮЖЕТА

В общем, нет, не канает все это

Отмазки.

Пример, пожалуйста Я не против, но хотелось бы пример.

Профессор и педагог я в другом месте.

И не милый, 100%.

Возможно, герой сам по себе и не чмошный. Я вообще против оценки текста на основании выдранного из середины куска, но именно из этого куска так и следует.
Человеку предстоит битва. Он пришел в место, где находятся святые, типа мрачный, сосредоточенный, в полной решимости всех на куски разорвать - и хватило его на пять сек. Потом пошли отвлекаловки и пафосные заявления. Насчёт смысловых повторов (извиняйте, что без цитат): весь кусок об одном и том же: что ГГ пытается готовиться, а его отвлекают, и это его нервирует. Я как читатель, это уже после первого абзаца понял, а мне опять и опять это разными словами повторяют, понимаете?
И вот в этой фразе что-то не то с русским языком:

В целом, имхо, разумеется, неровный язык, тяжёлый.

Вдохновлялся я, кстати, "Дон Кихотом" - во второй книге есть сцена в саду, где служанка Альтисидора - по замыслу герцогской четы она притворяется влюбленной в бедного рыцаря - поет ему песню, а он - правда, на следующий вечер - отвечает ей стихами, сложенными в честь Дульсинеи Тобосской. Единственно что, бедняге не удается допеть их до конца - к нему в комнату спускают клетку, полную разъяренных котов, и один из них вцепляется ему в нос

*** Да успокойтесь уже, мы ведь понимаем, что Ваша вера в собственную гениальность - монолитна)
А все, кто с Вами спорят - либо гиены, либо пацанчики)

На счет чмошного героя. Вы осознайте, наконец, что автор подсознательно переносит свои личные качества на своих героев.
И если автор хам, грубиян, не уважающий женщин тип, не по-мужски склочный и мелочный, то и герой у него - привлекательным не будет.
Ибо нет у такого автора у душе того, что можно вложить в героя)
Вы для начала над собой работать начните. Авось, поможет)

Мне лень все расписыать, ты мне противен, как человек.
Постараюсь в одном предложении объяснить.

Если это просто вычеркнуть, я почему-то уверен, что ничего не изменится.

Это вопрос мне или Aardan,у?

*** Вам)
Вообще, этот роман - отрывок из которого Вы сейчас выложили, остроактуален и должен вызвать большой читательский интерес)

И да, где наш Феникс, который обвинил меня в приверженности штампам?
Пусть глянет на текст Аардана - там вообще ничего кроме штампов нет)
Причем, штампов сугубо женских)

Я тут с Димсоном делился соображениями по этому поводу. Дело в том, что почти во всех издательствах тишина, за исключением тех, где отказали из-за не формата, отсутствия серий, а в одном - из-за "розовых соплей".
Решил отправить в ещё одно, куда сразу не хотел посылать по определённой причине (не хочу писать о ней, как и о том, кто назвал текст "розовыми соплями").
Димсон подтвердил - отправляй, дал эл. адрес.
Отправил. В сопроводительном письме, в частности, написал, что в одном известном издательстве назвали текст "розовыми соплями".
Ответ пришёл быстро - минут через пятнадцать:
"Мне мнение /имярек/ до... Буду читать".


Посмотрю, чем закончится эта история.

По поводу вопроса. Герои останутся живы. Но вместе уже не будут.

Aardan, ваш отрывок действительно ничем не лучше отрывка Рыжей.
Тем страннее кажется ваше бесконечное презрение по поводу "отстойного" творчества известных вам авторов.

*** Ах, да, господин Аардан простил конкретики.
Ну, я ведь гиена, поэтому (полагаю) мне можно.
Итак:
- избитость и неновизна ситуации в отрывке. Оч не оригинально.
- плоское, невыразительное описание мира. Просто скала, просто деревня - никакой картинки, никакого полета фантазии
- обилие тяжело читающихся имен на такой короткий отрывок. Это оч скучно
- пусть сравнит мои отрывки и его. Сам увидит, насколько у него больше слов паразитов. Это делает его стиль оч примитивным и тяжелым.
Где заявленная легкость и прозрачность языка?) Ведь не зря де говорят, если автор не может подобрать точное слово, то ставил либо "что", либо "было")
- по сравнению с моими отрывками у него оч скудный словарный запас
- сюжет романа оценить не могу. Но если там все остальное так же банально, как и сцена с рыцарем, то ой)

Хватит?

*** Желаю успеха и думаю, все получится)
Мое мнение - этот роман достоин издания. А я сама его бы купила и прочитала - уж очень он созвучен моему восприятию нынешней политической ситуации.
Плюс, мое уважение Вам - дерзнувшему написать роман с подобной, непростой и болезненной тематикой)

А господину Аардану я уже подробно ответила, как он этого и хотел.
Не рискну даже предполагать, в кого я теперь из гиены превращусь

Спасибо.

А жаль. Было бы гораздо больше пользы, будь вы ими и здесь. Вагант-педагог и Вагант-историк, как по мне, интереснее Ваганта-писателя.



Ок. Любезный? Милостивый? Сударь? Господин? Мне просто нравится подбирать обращения к людям.



Про свирепость и готовность всех разорвать тут ничего не сказано. Цитирую:



И, повторюсь, он нигде не заявлен каким-то суперменом без страха и упрека. О том, что он за человек - вообще ничего не сказано, то есть мысли его и эмоции следует принимать как данность. И потом - что значит "чмошный"? Человек, который думает и чувствует - чмошный?



Попробуем разобрать внимательнее. Вот этот момент - что тут показано?



Итак, он стоит возле алтаря, а снизу, с подножия горы, доносятся звуки веселья, и это его раздражает. Почему раздражает - я уже писал: непонятно, как кто-то может веселиться в такую ночь, когда завтра - бой и смерть. Это чисто индивидуальное восприятие - свое настроение человек как бы распространяет на весь мир.

Второй абзац - это уже более лирическое, тут героя отвлекает уже сам мир. Суть в том, что он и его товарищи - это люди идеи, жизни для них не существует, есть только блестящие образы и пламенные абстракции. А тут - бац! - оказывается, что он и сам восприимчив к жизни, что его броня равнодушия несовершенна и вот-вот даст трещину.

Потом, тут есть момент, что герой морщится от музыки и веселых песен - это, дескать, сбивает настрой. Фраза довольно важная, ибо настрой важен там, где видение ситуации героем не совсем соответствует действительности. То есть в этом вот отрешении от всего, ночном бдении есть и некоторый элемент позерства: "Смотрите, какой я одинокий, героический, как я лишаю себя всего в ожидании грядущей битвы". Это бессознательное, скорее - то есть все эти песни и веселье портят герою эффектную для него сцену, и потому он морщится и сетует на то, что неоткуда почерпнуть твердости духа.


Это тонкий нюанс, на самом деле.

Потом, по поводу Упорядочивания Вселенной. Действительно, такова цель его и его товарищей - просто, безусловно, неясно из контекста, что это Упорядочивание собой представляет. По поводу же Фотурианского равнодушия - вот фрагмент из другого рассказа, где об этом говорится:





Соглашусь, пожалуй, тут действительно лучше поставить запятые, а не тире - оно сбивает.

Но мы идем дальше: вот он стоит, раздраженный, и тут слышит шорох, а потом - женский голос, который поет ему о любви. Тут самое важное - это вот:



Здесь налицо четкое противопоставление: идея - реальность.

И вот, под действием этого голоса герой как-то раскрывается:



Тут я сделал ошибку, ибо надо понимать, что как раз Упорядочивание, которому он служит, подразумевает переделку мира - а я об этом не сказал.

И, конечно, кульминация: ему жаль женщину, но он не отвечает ей, ибо вспомнил свою клятву, товарищей. И вот он закрывается от мира и отказывается от красоты, оставляя себе только меч и молчание.

Это несколько торжественно, да, приподнято, я бы сказал. Но плохо ли? Я вообще не против торжественности и возвышенности, мне ее в жизни не хватает.



Тут я бы поспорил насчет тяжести, но не буду.

Надеюсь, я объяснил спорные моменты.

Мнение по выложенному отрывку я уже высказал, а обсуждение того, как и в каком качестве я кому интересен, не интересно мне.
Я уже женат.

Сочинитель, см. мой предыдущий пост. Я вроде бы все объяснил.



Я писал, что отрывок не претендует ни на какую новизну.



А здесь нужно описание? Зачем?



Если кому-то трудно читать имена - довольно простые, кстати - это не мои проблемы.



Пример слов-паразитов? Думаю, сейчас мне накидают "был-была" и т. д. Был - это не слово-паразит, если что.



Кто говорит? И потом, я в самом начале написал, что здесь не претендую ни на какой стиль.



Тут такой момент: я не старался накидать красивых слов, я стремился четко и ясно выразить настроение.



Это просто зарисовка, фрагмент с определенным настроением. Я говорил об этом ранее.



А я стою на том, что есть определенная разница. См. пост выше.



Изменится. Ибо ночь - это фон, и фон этот оказывает влияние на героя.



Иного и не ожидал.



Здесь кто-то говорит о привлекательности? Герой должен быть привлекательным? Обязан

Ох.

Ну, с другой стороны, я сам немного все проанализировал - это тоже хорошо.

Очень рад за вас. Тем не менее, я ответил на ваши претензии в своем посте и жду, соответственно, ответной реплики. Кажется, это и называется дискуссией.

Примите совет: попробуйте переписать этот отрывок максимально коротко. Максимально. Синопсис, так сказать. Переписав,в отношении каждого абзаца задайте вопрос: цель написания. а)создание антуража либо б)описание характера героя либо в) развитие сюжета.
И когда вы коротко всё напишете, возможно, сможете увидеть и смысловые повторы и излишнюю пафосную описательность. Повторяю: излишнюю, ибо там, где описание не помешало бы, у вас его нет, а других местах зашкаливает.

А, забыл вот про что. Поскольку Вселенная романа - эклектичная, постмодернистсткая даже немного, среди святых, упомянутых в отрывке, есть как реальные люди, так и вымышленные.

Реальные - это мученица Гипатия и отец Максимиллиан Кольбе (гуглите).

Вымышленный - это Зоннер.

А Фотурианец Георгий - это смесь реальности и вымысла.

*** Теперь я четко понимаю, чем мое творчество отличается от творчества гениального Аардана с его воистину чистым и прозрачным языком)
1. К моим романа не нужно прилагать три тома с комментариями.
2. Я никогда не убеждаю тех, кому мои романы не нравятся, в том - что они дураки и ничего не смыслят в настоящей литературе.
3. Я никогда не обзываю тех, кто со мной не согласен. И уж тем более не называю их гиенами)
4. И главное - я никого и никогда не убеждаю в том, будто пишу ну просто зашибись как круто и интересно))) Причем в исполнении господина Аардана
эти убеждения сильно смахивают на шантаж пополам с инквизиторскими пытками)

И я оч счастлива констатацией этих фактов) Теперь можно и на работу пойти)

Вагант, скажу так: этот рассказ - вставной, он часть большого обзорного рассказа, который состоит из множества мини-новелл. В новеллах этих показываются отдельные люди, каждый в своей ситуации. Тематика данного "рассказика" - а это, по сути, сценка - чувство и долг. То есть, есть некий герой, представитель ордена, и показаны его мысли и чувства. Это все. Дальше в тексте он не появится и на сюжет никак не влияет. Зачем эта сцена? Затем, что я считаю эмоции, в ней поданные, ценными и небезынтересными.

И я не считаю их пафосными. Человеку естественно восхищаться красотой и естественно чувствовать

Насчет смысловых повторов - учту, тем не менее. Мне нередко свойственно растекаться мысью по древу.

См. выше, я писал по этому поводу.



Я просто пояснил текст - причем там, где все понятно. Мне странно, что при чтении кто-то, составляя буквы в слова, пропускает то, что эти слова значат.



Когда я называл то, что вы делаете, говном, я не имел в виду, что мои тексты - шедевры. Такое непонимание - распространенная ошибка. Вы - говно в сравнении с Уорреном, например. С Олешей. С Белым. С Набоковым. С любым приличным писателем.



Нет, не обзываете. Вы просто ставите кучу смайликов и ведете себя, как обиженная принцесса. Это гораздо хуже обзывательства. Омерзительнее, я бы сказал. А гиена? Тут все очень просто. Стоило мне в шутку назвать текст "высером", как вы тут же подхватили это словечко - совсем как гиена, которая под шумок отрывает кусок от падали.



Вы постоянно только этим и занимаетесь. Я издаюсь, я интересна, бла-бла-бла. Бесконечный аутотренинг, ежедневный онанизм.



Рецепт прост: вывали кучу дерьма, назови фактами - обязательно найдется кто-нибудь, кто поверит.

Бла-бла-бла. Но работать - хорошо, это да.

В общем, за исключением Ваганта, конкретики - ноль.

Да нормальный отрывок, что вы к Аардану прицепились?
Я прочел, все понял, все представил. А если у кого-то с фантазией туго, то пусть идет и читает что попоще, Колобка, например.
Правда, я немного знаком с творчеством этого автора, когда-то читал. Если честно, показалось скучноватым. А вы Кафку читали? А Маркеса? Стендаля? Вот где скука! Лично для меня. И никакие богатые метафоры книгу не спасают, если ничего не происходит. Поэтому автору - ллюбому автору - нужно найти золотую середину, баланс между действием и смысловым наполнением.
Сплошные мысли - это скука, это небольшая аудитория фанатов.
Сплошь драйв - другая крайность. Я не читаю детективы или боевики по этой причине. Мне нехватает глубины. Бегалки-стрелялки - это тоже скучно.
Я ищу баланс. И всем советую.
А отрывок нормальный. Уверен: выдерни произвольный отрывок из романов Князева или Чижевского, они окажутся написаны хуже, чем этот.

Что значит - прицепились? Автор попросил - вот и высказали мнение. Каждый своё. А уж найдёт ли он что-то для себя ценное в высказанном - это его дело.

Монк, тут дело очень простое: если бы я сидел тихо, как мышка, реакция была бы тихонькая. Но я вел себя активно, провокационно, так что странно было бы ожидать иного. Меня проецируют на мой текст

Логично.

А я еще выложу, теперь это моя тема Вообще, я веселый человек и, даже если злюсь, отхожу быстро.

В пространствах Мифа возможны бессмертие и воскрешение из мертвых, в упорядоченных же мирах смерть окончательна и обжалованию не подлежит. Фотурианцы считают, что это — к лучшему, ибо если жизнь бесконечна, и перед человеком простирается вечность, то все его дела, злые ли, добрые, в сравнении с ней обращаются в ничто. Звучит это красиво, сильно, величественно, однако слова — плохое утешение в скорби, особенно тогда, когда еще недавно любимых наших при помощи Чуда вполне можно было спасти.

Эвра убедилась в этом на собственном опыте; муж ее заболел, умер, и ничто в упорядоченном мире — Земле, лишенной волшебства и глухой к мольбам — не могло вернуть его назад. Зачем мы послушали Фотурианцев, думала она, почему отказались от чудес? Да, мы больше не дети, играющие с кольцами власти, колдовскими жезлами, геммами и кристаллами, но во взрослости нашей слишком много печали. Нельзя ли обратить время вспять, вернуть Сказку хоть на мгновение, чтобы нежность ее и тайна смягчили грубость, уродливость, горечь жизни? Неужели не смилостивятся Фотурианцы хоть один раз, неужели не нарушат собственные законы и не вернут к жизни того, кто ей дороже всего на свете? Разве не поклялись они служить народам неупорядоченной Вселенной?

И Эвра отправилась в мир Фотурианцев, благословенную Землю Тилод. Путь ее был долог, лежал он через пространства Мифа с его чудовищами, ведьмами, демонами, жестокими властителями, для которых жизнь человека ничего не значит, чудесами, уродливыми и прекрасными, и вечным непостоянством всего, что только может меняться в этой Вселенной. Но она шла — упорно, не ропща и не жалуясь — и пришла наконец, и увидела благословенную Землю.

Удивительное зрелище предстало ее глазам. Без сомнения, то была планета, но странная, словно бы мерцающая. По мере приближения она то уплотнялась, то становилось прозрачной — так, что сквозь нее просвечивали звезды - и Эвра поначалу боялась, что корабль пролетит ее насквозь. Но обошлось, и, сойдя с трапа на прочный асфальт аэропорта, от гида в красной Фотурианской мантии (нет-нет, я не член ордена, что вы — такова униформа!) она узнала, что Земля Тилод - просто-напросто воображаемая, а потому для нее вполне естественно частично существовать, а частично — нет. Более того, продолжал гид, Земля Тилод — суть Фотурианская мечта, а людям — ведь и Фотурианцы тоже люди - свойственно иногда сомневаться в мечте или переключаться с одной на другую. Сегодня они верят в Упорядочивание больше, завтра — меньше; этим, стало быть, и объясняется мерцание Земли Тилод. Разобравшись с этим непростым вопросом, гид засыпал Эвру Фотурианскими брошюрами, подарил Фотурианскую ручку, Фотурианский брелок, две пластинки жвачки, тоже Фотурианской, хвойный освежитель воздуха, поцеловал ей на прощание руку и с громким хлопком исчез.

Уже сидя в такси, Эвра прочла в брошюре, что большинство служащих в Земле Тилод — одноразовые, возникающие из небытия в случае необходимости и возвращающиеся в ничто, едва надобность в них отпадет. Одноразовым был и шофер, что вез ее к цитадели Фотурианцев, грандиозному «ФОТУРО-комплексу» - где-то посередине дороги он неожиданно начал таять, и машина на полном ходу врезалась бы в фонарный столб, не развоплотись вдруг улица до состояния тумана — так, что все вокруг показалось Эвре призрачным и ненастоящим.

Архитектура в Земле Фотурианцев была странная, как и сам этот воображаемый мир. Здания закручивались, переплетались, махины держались на тоненьких подпорках, люди выходили из окон и пересекали улицы по невидимым мостам. В основном, это были Фотурианцы — красные мантии с вышитыми языками пламени, умные лица, негромкие голоса — но в середине города начались другие: шумные уличные артисты, художники со всклокоченными волосами и картинами под мышкой, сумасшедшие ученые в халатах, поэты, тонущие в горах бумаги — и Эвра вспомнила другие имена Земли Тилод — Земля Искусства, Мир Ремесла. Если разобраться, это было верно: где еще жить мечтателям, искусным ремесленникам, мыслителям и творцам, как не здесь, под сенью грядущего Упорядочивания Вселенной? Конечно, место здесь тоже довольно странное, но совсем не страшное, разве что эксцентричное чуть-чуть, безо всяких излишеств Мифа. Это был мир мечты, да - мечты светлой, устремленной в будущее, оптимистичной, пусть и слегка — гм! - неряшливой и безалаберной.

Да, все это прекрасно — мечты, будущее — но где же «ФОТУРО-комплекс», в котором Эвре надлежало испросить себе чуда? Только она об этом задумалась, как улица перед ней раздвинулась, обратилась в площадь, а из булыжной мостовой — довольно скверной, надо сказать — выросла, словно чудовищный гриб, высокая башня из стекла и бетона — так быстро, что волосы у Эвры на голове еще не улеглись, а она уже заслонила полнеба — и услужливый швейцар без мантии, но в высокой шляпе, отворил тяжелые двери и пригласил Эвру войти.

Эвра вошла. Стены, облицованные мрамором, огромная, в тысячу свечей, люстра — в фойе было светло и благоговейно тихо. «Все на собрании», - сказала Эвре старая секретарша. - «У вас срочное дело?». «Да, - ответила Эвра». «К кому?». «К кому угодно. Я хочу вернуть мужа и буду говорить с любым, кто захочет слушать». «Так, - открыла секретарша толстую книгу. - Ваш муж был похищен?». «Нет, он умер». «Умер? Тогда вам в отдел Компенсаций и Ретрибуций. Там вы получите надлежащее возмещение, а также талон на бесплатное утешение в Камере Слез». «Я не хочу утешения, я хочу его назад». «Милочка, это невозможно. Это нельзя, чтобы человек умер, и его оживить. Так не делается». «В мирах Мифа делается». «Ну так идите в миры Мифа!». «Мне некуда идти. Сказки у нас не осталось». «Так вы из Упорядоченного мира?». «Да, и сама этому не рада». «И очень зря! Вы не цените своего счастья. Вернуть бы вам чудовищ да ведьм — взвыли бы!». «Мне все равно. Пусть будут ведьмы и чудовища, я хочу назад своего мужа. Совсем недавно это было так просто. Зачем нас обманули, что мы будем счастливы?». «Слушайте, - сказала секретарша. - Я вас убеждать не буду. Хотите просить о невозможном — просите. Лифт — в конце коридора, двести двадцать пятый этаж, конференц-зал. Но...»

Однако Эвре никакие «но» были не нужны. Оставив секретаршу, она шагнула в лифт и вознеслась на самый верх башни, где в главном зале Ондрид, Первый Фотурианец, держал речь перед новобранцами. Зал этот, построенный машинами Земли Анод, был огромен, отчего жалкая горстка Фотурианцев, ютившаяся на первых рядах, казалась совсем ничтожной. Воображаемое могущество ордена, о котором писал в своих брошюрах Ондрид, сильно уступало действительности. Перед Эврой предстали не могущественные преобразователи Вселенной, какими они казались ей там, в ее Земле, а обычные люди, которые что-то там пытались сделать — что-то, что по их скромному мнению хорошо — и только. Даже Ондрид, представлявшийся ей раньше колоссом, полубогом, оказался всего лишь стариком — бодрым, ухоженным, благообразным, в роскошной мантии, однако же заметно увядшим. Атмосфера в зале царила приподнятая, но нельзя было понять, возникла ли она естественным путем, как порождение душ и умов молодежи, или создана искусственно, подогрета фантастическими россказнями о силе Предметов Нид, неограниченных финансах ордена и прочем, что так влекло в Фотурианцы юнцов и юниц.

Ондрид стоял на трибуне и вещал. Он говорил о перспективах Упорядочивания, коэффициенте Ревского, об истине, Творце и Его Замысле, тряс папкой с бумагами, бросал в зал имена упорядоченных Земель, голос его звучал сильно, но не слишком-то убедительно.

«...во имя человечества!» - закончил он, наконец, и кто-то молодой, здоровый, зверино-сильный, спросил его из зала:

- А когда нам выдадут Предметы Нид? Пострелять охота!

Дождавшись, пока собрание закончится, Эвра подкараулила Ондрида у выхода из зала.

- Что? - спросил он ее. - Давайте не здесь. Ко мне, в кабинет. Дан, - сказал он в рацию. - Собери наших. Пойдемте, пойдемте. Я вас со всеми познакомлю. Туристка?

- Нет, - сказала Эвра. - Я по вопросу.

- Вопросы, - сказал Ондрид, - Вечно одни вопросы. Я ведь выпустил кучу брошюр, мало вам их, что ли? Давайте так — сейчас сделаем групповую фотографию, потом распишемся на ней все вместе, и поедете домой — счастливая, довольная. Годится?

- Нет, - повторила Эвра. - Я не за этим. Мой муж умер.

- Соболезную.

- Верните его, прошу.

- Вернуть, - Ондрид словно попробовал это слово на вкус. - И каким же образом? Вы из упорядоченного мира, так? Значит, нельзя. Все, разговор окончен. Учитесь жить дальше.

- Дальше? - Эвра схватила Первого Фотурианца за рукав мантии. - Как — дальше? Как?

Ондрид взглянул в ее глаза и увидел: знакомство, ухаживания, первый поцелуй, дни и ночи вместе, свадьбу, счастье, неожиданную болезнь, тревогу, заботу, уход, и смерть, все равно смерть. Это была правда: Упорядоченный мир отнял у Эвры ее мужа, а вернуть, в отличие от мира Мифа — не мог. Конечно, Ондрид знал, что такие случаи встречаются, что немало на свете людей, которым Упорядочивание Вселенной, изгнание из нее чудес — встало поперек горла, но видеть их самолично, да еще и в благословенной Земле Тилод — нет, даже для Первого Фотурианца это было чересчур, и он, этот человек, уверенный в своем деле, своей миссии, как-то обмяк, сгорбился и действительно, не в шутку пригласил Эвру к себе.

- Я понимаю, - говорил он по дороге. - Упорядочивание — это та еще штука. Некоторые вещи после него действительно становятся... хуже. Реальность частенько гораздо более неприятная вещь, чем Сказка. Но мы ведь действуем, исходя из общего знаменателя. Где-то все ухудшилось, как у вас, а где-то стало гораздо лучше, спокойнее, цивилизованнее... Некое среднее число, понимаете? Это ведь вполне сносное существование, как ни крути... Все лучше, чем быть сожранным, раздавленным — вы же читали брошюру?

Эвра дивилась: великий герой, Первый Фотурианец вел себя так, словно был в чем-то виноват. Дальше — больше: ни за каким Данклигом он посылать не стал, а посадил Эвру на стул в своем кабинете — ужасно захламленном, полном невообразимых вещей со всех концов Вселенной — и принялся ходить взад-вперед.

-Нет, - сказал он, наконец. - Разупорядочить мир так, чтобы муж ваш воскрес — это совершенно невозможно, и вовсе не потому, что идет вразрез с Фотурианскими правилами. Я эти правила придумал, и нарушить их - не проблема. Все гораздо сложнее. Куда уходили мертвые, пока ваш мир был миром Сказки?

- В Бронсхавн, - сказала Эвра. - Так назывался наш загробный мир, пристанище для праведных и добрых сердцем.

- А злых куда?

- В Великую Пустоту, навеки.

- Очень гуманно, - вздохнул Ондрид. - В лучших традициях Мифа. Так вот, вы, вероятно, думаете, что с Упорядочиванием вашего мира и Бронсхавн и Великая Пустота просто исчезли, словно их и не было? Да, вижу по глазам. Основания для такого мнения есть: действительно, когда коэффициент Ревского возрастает, сказочные существа, чудеса и все, что связано с волшебством, начинают постепенно исчезать. Но: пока Упорядочивание не окончательно — а в вашем случае так и есть — до Сказки еще можно достучаться. Все эти ваши раи, ады и прочие трансцендентные местечки в ожидании конца просто, гм, заблокированы, доступ в них ограничен, но еще возможен, надо просто найти компетентного специалиста... Вот что, милая барышня, мы идем к Гневодо! Вы слышали когда-нибудь о Гневодо? Ах, да, он же не из вашей Земли! Не важно, не важно!

Как вы наверняка знаете, многие Фотурианцы — сами дети Сказки, бывшие жители миров Мифа. Меня это, конечно, не касается, я рожден в одном из Прамиров и там же — хе-хе! - сожжен, а вот, скажем, Данклиг, мой друг — этот наш сказочный силач — вот он как раз и есть тот самый случай. Сколько людей он перекалечил, будучи созданием Сказки — это просто страсть. Но и Данклиг Таран — всего лишь человек, а Гневодо, до того, как стать Фотурианцем, был богом.

Не смотрите на меня так, я ничего не выдумываю. Гневодо был богом, да, богом мертвых в своей Земле, и, подобно остальным богам, в ходе Упорядочивания был повержен и лишен всякой силы. Не затаил ли он злобы на нас? О, да, конечно — однако мы стерли его старую личность и заменили на новую. Он теперь добродушный старик, этот мрачный бог мертвых. Да вы сами с ним познакомитесь.

Ондрид отвел Эвру на нижние этажи «Фотуро-комплекса», где располагались склады Предметов Нид и остановился у маленькой раздевалки, крючков на двести.

- Вот здесь он и трудится, - сказал он. - После царства смерти — скромновато, пожалуй, но не жалуется, ничего. А какой был грозный, какой сердитый! Представьте себе: черное лицо, глазищи словно уголья, Молот Подземного Мира и багровая хламида — красавец, что и говорить! Их было двое братьев, один наверху — Гневор, ну, а Гневодо взял себе низ — ад, так сказать, и в этом аду делал, что хотел. Была у него, как полагается, армия слуг, цепи, котлы, клетки, огня целое море, кровавая гора и прочие радости. А теперь он заведует куртками. Эй, Гневодо! - позвал Ондрид. - Как сегодня — все вернули свои номерки?

Раздалось сопение, кряхтение — и на свет Божий из подсобки явился сгорбленный старичок в серой жилетке, с растрепанными седыми волосами и очками с одной-единственной дужкой.

- Ондрид, любезный! - заохал он, увидев Первого Фотурианца. - И барышня! Здравствуйте, здравствуйте, радость-то какая! Раздевайтесь, сдавайте одежку! Арсенал смотреть? Это дело хорошее!

- Видите? - сказал Ондрид Эвре. - Ничегошеньки не помнит, словно корова языком слизнула. Но ничего, напомним. Ты вот что, Гневодо...

- Да, Ондрид? - старичок попытался выпрямиться во фрунт. - Слушаюсь! Так точно!

- Погоди, - Ондрид был бесцеремонен. - Как раз ты мне сейчас совсем не нужен. Нужно то, что у тебя здесь, - он ткнул пальцем старику в лоб. - Повторяй за мной — РАГО... Не смущайтесь, - сказал Первый Фотурианец Эвре. - Это просто три кодовых слова, которыми заблокирован настоящий он. Эй, Гневодо — я сказал РАГО!

- РАГО, - повторил Гневодо, и на морщинистом его лбу выступил пот, а лицо из радостного сделалось жалким и каким-то потерянным.

- Хорошо. НАГО!

- НАГО, - Гневодо моргнул, и на мгновение глаза его изменились, обрели хищный блеск. Одновременно с этим он выпрямился, в его старческой фигуре появилось что-то царственное.

- Припоминаешь, да? - осведомился Ондрид.

- Смутно, - голос Гневодо был далеким, странно молодым. - Огромные пещеры, тысячи лиц — грустных, веселых, мужчин и женщин. Все они идут, идут бесконечным потоком, и говорят о былом, и все, ими сказанное, пишется в огромную книгу...

- Да, - сказал Ондрид. - Так все и было, ты не лжешь. САТО!

На мгновение Эвре показалось, будто свет в гардеробной потух — Гневодо словно поглотил его, а затем нехотя отдал обратно. Он был теперь сгустком темноты, в котором лишь угадывались черты человека.

- Ондрид, - проговорил он глубоким, звучным голосом. - Ондрид Глупый, Ондрид Самонадеянный. Я ведь целился прямо в тебя. Как вышло, что ты жив?

- Я уклонился, - сказал Ондрид. - А потом тебе пришел конец. Мы вытащили из тебя твою силу и стерли память, чтобы ты не натворил бед. Ты был плохим богом, Гневодо, как и твой брат. Знаете, что они вытворяли, Эвра? Стравливали между собой народы своей Земли. Зачем? А развлечения ради. Что им были боль и страдания, этим бессмертным существам? Бирюльки, не более того. Прими-ка у дамы пальто, Гневодо — ты больше ни на что не годишься.

Гневодо зарычал, но пальто из рук Эвры взять ему все же пришлось.

- Все просто, - сказал Ондрид. - Контроль я ослабил не до конца. Есть еще четвертое слово, но его, Гневодо, ты не услышишь.

- Что тебе нужно от меня? - зарычал бог мертвых, и у Эвры по спине побежали мурашки. Она, цивилизованное существо, словно обратилась в пещерную девочку, трепещущую при звуках грома и спасающуюся от хищников у огня. Впервые она задумалась, насколько храбрым нужно быть, чтобы выйти на бой против этого, и Ондрид, этот Фотурианец, который разглагольствовал с трибуны об Упорядочивании, которого она приперла к стенке махиной своего горя, предстал перед ней совсем в ином свете. Голос Гневодо пробудил в ней инстинктивный страх, с которым она не могла совладать, а Ондрид был лишен этого страха. Но почему он тогда согласился помочь ей — он, который сильнее и храбрее настолько, чтобы не дрожать перед всемогущим богом? Потому ли, что чувствовал вину перед ней или просто из жалости, по-человечески? Эвра смутилась, осознав, что в Фотурианцах не понимает ровным счетом ничего. Может быть, она смотрит недостаточно широко?

Эвре нравился мир, в котором она жила. Это была языческая Земля с близкими и понятными богами, которые по-своему опекали подвластных им людей. Они были своевольны, да, но с ними всегда можно было договориться, их можно было подкупить, задобрить, улестить, и тогда становилось возможным Чудо, и рождались красота, и счастье, и гармония, и мир. Путем долгих поисков Эвра и люди ее Земли нащупали меру между собой и богами, и вот, с приходом Фотурианцев, мера эта рухнула, и вернуть прежние дни сделалось невозможно. Это было печально, как печально окончание рая, и, безусловно, мир Эвры был счастливым миром, но остальные миры, упорядоченные Фотурианцами — были ли они изначально так же счастливы? Все ли боги во Вселенной походили на милосердного Гнарека, владыку палат Бронсхавна и справедливого тюремщика Великой Пустоты? Не были ли они, скорее, похожи на Гневодо, перед которым душа Эвры трепетала и пряталась в самом темном уголке ее тела? И так уж были неправы Фотурианцы, когда упраздняли подобных богов и их жестокие чудеса?

С этими мыслями Эвра следовала за Ондридом, который вел ее и бога мертвых в Комнату Мифа — небольшой зальчик, единственное место в «ФОТУРО-комплексе», где возможны были чудеса. Потолок зала был расписан под звездное небо — такое, каким оно виделось из Земли Тилод — а стены украшали картины Фотурианских подвигов. Георгий боролся с драконом, Ондрид, Данклиг и Брогсен упорядочивали Землю Вечнос, Квонлед встречал смерть Упорядоченного мира — и вот Эвра и Гневодо вошли, а Первый Фотурианец остался за порогом.

- То, что здесь сейчас произойдет — против всех правил, - сказал он. - Я не буду в этом участвовать, просто закрою глаза и притворюсь, что ничего не было. Но послушай меня, Гневодо: если с головы этой женщины упадет хоть волос, ты снова отправишься в раздевалку, но на этот раз мы не станем стирать твою память. Ты будешь выдавать номерки, помня о том, что когда-то был богом. Ты понял меня?

Гневодо промолчал, и Ондрид обратился к Эвре.

- Ничего не бойтесь, что бы вы ни увидели. Эта Мифическая сволочь горазда на всякие пакости, просто помните — одно мое слово, и от него останется мокрое место. Жду вашего возвращения вместе с мужем, а там — что-нибудь придумаем.

С этими словами он подмигнул Эвре и пошел прочь, насвистывая Фотурианскую песенку. Эвра и Гневодо остались одни.

- Да-да, бояться вам совершенно нечего, - бог мертвых смерил Эвру взглядом, от которого ее пробрала дрожь. - Вы умрете не сейчас, а только через сорок три года, умрете от рака желудка. На могиле вашей будет написано «Любимая мать, верная жена». Вы, без сомнения, проживете полную жизнь. Проверьте, этот дурак закрыл дверь? Если хоть немного Мифа просочится в их упорядоченный мирок, они ведь с ума сойдут от ярости. Закрыл? Хорошо. Теперь возьмите меня за руку. Мы сделаем все как в сказке, без лишних спецэффектов. Просто закройте глаза, а как откроете — мы уже будем в вашем загробном мире.

Эвра закрыла глаза и сжала холодную шершавую руку Гневодо. Порыв ветра, мгновение тишины, словно разом исчезли все звуки, и вдруг она услышала далекое веселое пение, какие-то знакомые слова, которые были ей памятны еще с детства. Говорилось в песне о котлах, полных мяса, о бочках вина и пышных караваях хлеба, о застольном веселье, шутках, смехе, и о том, что конца не будет этой привольной веселой жизни в чертогах, что создал милостивый Гнарек, покровитель всех тех, кто при жизни не грешил слишком много.

Да, это без сомнения был Бронсхавн, рай эвриной Земли, каким его описывали священные книги. Но как Гневодо нашел туда дорогу — туда, куда с приходом Упорядочивания не могли пробиться самые опытные, самые преданные Гнареку жрецы?

- Все очень просто, - ответил Гневодо на этот незаданный вопрос. - Что такое Миф? Отрешимся от конкретики — всех этих его созданий: богов вроде меня, героев, чудовищ, подвигов. Миф — это прежде всего архетип, нечто укорененное в мозгу каждого человека, какие-то невероятной древности образцы, которые прижились некогда в коллективной памяти и прорастают сквозь любой культурный слой. Как бы вы ни стремились избавиться от Мифа, он всегда будет с вами, вот здесь, - он постучал себе по лбу. - Так вот. Как известно, у каждого народа есть свои предания о том, как возник мир, и свои версии того, что будет после смерти. Версии эти разнятся, однако основа у них одна: есть начало времен и есть некое посмертие, хорошее или плохое. Это и есть архетип, сущность Мифа, нечто общее для всех, и потому я, как часть этого архетипа, обладаю определенной властью не только в своем царстве мертвых, но и здесь, в этом вашем Бронсхавне. Слабенькое, кстати, местечко, санаторий, а не загробный мир. Если мне не изменяет память, ваш муж умер от болезни, лежа в собственной кровати, так? Почему же он теперь сидит за пиршественным столом, словно пал в бою? Что за глупое мягкосердечие! Но пойдемте, проведаем его, вдруг он еще не захочет вернуться! Можете открыть глаза.

Эвра послушалась и увидела, что стоит в чистом поле, перед огромными окованными железом воротами. Стен в чертогах Бронсхавна не было, и веселые голоса исходили словно из ниоткуда. Эвра огляделась: поле тянулось до самого горизонта — ровное поле, поросшее низкой высохшей травой. Небо здесь было синее и холодное, с тусклым далеким солнцем. Гневодо ждал, скрестив руки на груди, и Эвра подошла к воротам и трижды, как учили ее в детстве, ударила по ним дверным молотком, имеющим форму драконьей головы.

Ворота скрипнули, растворились, пение сделалось громче. Между створками показался освещенный факелами кусок стола, за которым сидели мужчины и женщины. Стол был уставлен едой, слуги Гнарека в совиных масках подливали мертвецам вино, мертвецы, чавкая, ели, смеялись, пели, вспоминали прошлое. Зайдя внутрь, Эвра увидела, что стол уходит далеко-далеко в стороны, направо и налево, и длится, насколько хватает глаз. Были здесь и древние воины, и безусые юнцы, и старухи, и совсем молодые женщины, и пир их был продолжением того, что они имели при жизни — то же счастливое застолье, разговоры и песни. Наверное, подумала Эвра, ему хорошо тут, единственное, что плохо в смерти, нашей смерти, смерти миров Мифа — это разлука. Но ведь в Сказке и она — не навсегда.

Никто не обратил на гостей внимания, и Гневодо сплюнул на пол Бронсхавна и растер плевок ногой.

- Слюнтяи, - сказал он. - В моем посмертии люди готовились к последней битве, а здесь они только и могут что жрать да драть глотки. Где он, ваш ненаглядный, найдете ли вы его среди тысяч и тысяч жующих ртов?

- Найду, - ответила Эвра. Впрочем, в глубине души она совсем не была в этом уверена. Они с мужем жили счастливо, да, но в мире живых были и горе, и муки, и все болезненно-неизбежное, что сопутствует жизни; здесь же, в Бронсхавне ничего такого не было, и потому Эвра засомневалась вдруг: а согласится ли он вернуться?

И начался поиск: Эвра тормошила мертвецов, вклинивалась в их разговоры, хватала руки, тянущие ко рту еду, переворачивала тарелки, пока один из виночерпиев не поманил ее жестом в сторону от столов, и вот она, оставив Гневодо, пошла за ним и оказалась в крохотной комнатке, где стояли стол и два стула. Прислужник указал на один из них, после чего вышел. Сколько времени прошло, Эвра не знала, но вот скрипнула дверь, и на пороге показался ее муж — то же лицо, которое она целовала, с которого вытирала предсмертный пот, те же сильные руки, что сжимали так крепко и в то же время были так нежны.

- Орик...- только и сказала она, а потом — потом были плач, объятия, его просьбы остаться, ее просьбы уйти, и только одна мелочь, которая насторожила Эвру, бедную Эвру с ее любовью и тоской: обглоданная косточка — курица ли, рыба — которую он сунул в карман, едва вошел. Как же так, думала она потом — я пришла к нему в царство мертвых, любовь победила Фотурианцев, победила смерть, а он нашел время подумать о косточке, о какой-то дурацкой косточке, будь она неладна!

Но тогда все еще было хорошо, и они предстали перед Гнареком, рука об руку, готовые покинуть Бронсхавн, и Гневодо, проклиная Ондрида и четвертое слово, что держало его на привязи у Фотурианцев, выпросил для них свободу.

- Эта женщина глупа, - сказал он Гнареку, - но мне нравится ее преданность Мифу. Разреши им уйти, брат, пусть возвращаются в мир живых. Советую обставить это как чрезвычайное милосердие — тогда, быть может, тебе, как и мне, начнут приносить в жертву девственниц.

И вот Эвра и ее муж вернулись домой, и зажили как прежде, в любви и согласии. О походе в Землю Тилод, о путешествии в недоступный Бронсхавн в мире Эвры сложили легенду, и было это первое сказание, сочиненное после того, как была упорядочена эта Земля. И здесь самое время закончить этот рассказ, но жизнь, увы — не литература, она продолжается и после того, как поставлена точка, и придется волей-неволей рассказать о том, что было дальше.

Эвра совершила подвиг, пускай он и не связан был с убийством чудовищ, свержением тирана или иным восстановлением справедливости. Ее любовь разжалобила Ондрида, Первого Фотурианца, и заставила его нарушить собственные правила, пренебречь Упорядочиванием, которое было ему дороже всего. Решимость Эвры и ее вера в Чудо впечатлила и Гневодо, мрачного бога мертвых - воистину, то было свидетельство, что истинному чувству и Упорядочивание, и даже смерть — не помеха. Но какие плоды принес этот подвиг, что выросло из него в итоге?

Сперва Эвра была счастлива — он вернулся, он здесь, со мной, отныне и навсегда, а когда я умру, мы отправимся в Бронсхавн вместе! Но потом восторг прошел, и оказалось, что Орик, прекрасный, страстно влюбленный Орик вернулся из царства мертвых иным. Не кощунственной нежитью, нет, и не чудовищем в человеческом теле, просто страсть его к Эвре, соприкоснувшись с вечностью, поумерилась и из гигантского костра, который и болезнь затушить была не в силах, превратилась в небольшой уголек, тепленький, но и только.

- Понимаешь, - пытался Орик объяснить ей, - вот это вот все — ты, твое тело, душа — это все было прекрасно, пока я знал, что однажды умру. То есть я верил, конечно, в Бронсхавн и прочие чудеса, верил, что мы там будем вместе, но верить — это одно дело, а жить и умирать — другое. Любить тебя было прекрасно, ибо эта любовь была конечна. Но вот я умер, ты пришла за мной, и смерть оказалась чем-то несерьезным, что преодолеть проще простого, а если смерть — несерьезная штука, то как уж быть серьезной любви? Вот тебе и Чудо!

Сказав это, Орик развел руками, и Эвра задумалась над его словами. Действительно, жизнь — вещь хрупкая, устроенная по своим законам, и законы эти обычно не предусматривают никаких чудес. Не нарушила ли она один из них, возвратив любимого? Что было бы, отпусти она его, смирись с утратой? На минуту Эвра представила свое будущее: вот она, относив траур, ждет, пока время склеит разбитое сердце, вот грустная память о муже превращается в благодарную — как многому он научил ее, как она была с ним счастлива — а потом Эвра успокаивается и наученная любовью и страданием живет мудро, не отрицая законы жизни, но соизмеряясь с ними и черпая в них силу, необходимую, чтобы жить. Все это она обрела бы, так или иначе — но Чудо переиграло жизнь, и механизм испортился, пошел вразнос.

Это казалось Эвре странным, противоречащим логике. Всю свою жизнь она прожила в Сказке, среди богов, чудищ, героев, и вдруг оказалось, что все это время Сказка не смешивалась с жизнью, а скользила вокруг нее, создавая антураж, фон, красивый, яркий, но не затрагивающий основ существования. Как ни соблазнительно было Чудо, к нему прибегали редко, довольствуясь малым, тем, что оно просто-напросто есть. Включенное же в жизнь, Чудо, как осознала вдруг Эвра, оказалось каким-то жульничеством, ломающим и обессмысливающим весь порядок вещей.

Действительно, чего стоила жизнь, если умершего можно было просто взять и вернуть обратно? Чего стоили все испытания, все пережитое, если Чудо позволяло обратить их вспять, переиграть по-новому? Да, теперь, оставшись с человеком, у которого Чудо отобрало любовь, Эвра начала понимать Фотурианцев и их Упорядочивание Вселенной.

Упорядоченный мир предлагал честную игру, жизнь в рамках реальности, неисправимую, ужасную и прекрасную одновременно. В ней нельзя было отменить сказанное слово и сделанное дело, и потому слова и дела обладали смыслом, из них и только из них складывалась единственная неповторимая жизнь, которая была конечна, и после которой наступало ничто. Смысл этой жизни принадлежал не самому человеку, а тем, кто окружал его, кто учился на его ошибках, радовался его победам и печалился его поражениям. Чудеса разрешали человеку быть самодовольным и самодостаточным, упорядоченный мир учил его ответственности за себя и других. Он не подставлял костыли, не предлагал все исправить, взять ход назад. «Ты упал?», - говорил он. - «Поднимайся и иди дальше, вот и все».

Наконец, все кончилось закономерно, и однажды, придя домой, Эвра нашла Орика мертвым: тоскуя по Бронсхавну, где незачем было работать, чувствовать и мучиться, живя, он покончил с собой и умер во второй раз, теперь уже навсегда. Снова она стояла над телом любимого мертвеца, и на этот раз не знала, улыбаться ей или лить слезы. Не умея больше ненавидеть упорядоченный мир, она могла только принять его таким, какой он есть, научиться жить со всей радостью и болью, что дарили ей земные дни. И вот Эвра поднялась и пошла, чтобы сорок три года спустя, как и предрек ей мрачный Гневодо, умирать в больничной постели от рака, ожидая после смерти не вечность, но благословенную пустоту, ничто, которое, увенчав ее существование, вдохнет в него смысл, огранит и заключит в наисовершенную из всех оправ, дабы дети Эвры, вглядываясь в ее жизнь, могли прочесть в ней самую сокровенную тайну.

Как явствует из отношению к мифу, сказке, роман некоторым образом полемичен. Полемизирует он с современной говнофантастикой, где чудеса, магия, волшебство обратились в лютый китч. Все эти бесконечные зеленые и синие шмагии, магические академии, астралы, файерболы - все это достойно только осмеяния.

Тут вот какая штука, если вы начинаете разъяснять, как и что нужно понимать в тексте - это уже плохо, потому что это видите только вы и, возможно, ещё несколько человек, а остальные - нет. Значит, он эмоционален лишь для вас и тех самых нескольких. Остальные эмоциональности не увидели. Мнение большинства можно игнорировать, но суть от этого не меняется: отрывок не эмоционален, с их точки зрения. Они книгу не купят, тираж зависнет, издатель поставит на вас крест.

А если это утверждение экстраполировать на ваше творчество?

После всех этих баталий нельзя было ожидать чего-то иного, кроме непонимания. Дело тут не в объяснении. Есть буквы, из них складываются слова, из слов складываются предложения. Я написал предложение, в котором говорится то-то и то-то, написал ясно и недвусмысленно - во всяком случае, никто не предоставил мне примера неясности или непонятности. Вместо этого я услышал какую-то ахинею про бедный словарный запас, про что-то еще (мне лень мотать вверх).

Ну и разумеется, обвинения в пафосе от людей, которые толком не знают, что это такое - это смешно и глупо.



Да можно, конечно. До Лема, которого я очень уважаю - мне все равно что до луны.



Подробнее остановлюсь на этом. Если вижу я и еще несколько человек, значит, мы с этими людьми на одной волне, это совершенно нормально. Невозможно создать текст, одинаково понятный для всех.

Aardan
вторично. Уж простите.

Да ничего

Написано-то нормально?

А, забыл еще - первый кусок вторичен или второй? Или оба?

Скорее всего, оба, впрочем, первый и не должен быть оригинальным.

Когда придумывал концепцию, казалось оригинальным.

А потом вспомнил, что да, было такое

И ладно.

роман я всё-таки читал и скажу такую вещь, что первый фрагмент вырван из середины, это едва ли не единственный элегический кусок в произведении вообще, так что по контрасту он свой эффект производит, хотя и Вагант отчасти прав, ну да автор уже в курсе моего мнения по куску, я ему уже его давал, дважды:)