А что выкладывать?

Город был сделан исключительно из высоток.

И только улочки из двух полос разделяли эти бетонные многоэтажки.

Не было такого места где в солнечный день луч касался земли.

Чтобы сходить за продуктами ей требовалось потратить не менее полутора часа.

Эти пропускные пункты на каждом шагу нервировали её.

Она постоянно думала, а что если она потеряет пропуск идентификации личности, которые все носили на толстой верёвке на шее.

Она подходит к пункту идентификации, тянется рукой к шее и… о боже, где верёвка? Она недоумевающим взглядом смотрит по сторонам.

Люди идут как в том фильме – как роботы, с

Двадцать шагов назад она видела полицмэтра. Она срывается с места и,

Ей повезло

С тех пор Лиза часто проверяла на месте пропуск или нет. В автобусе или в очереде делала неуверенное движение рукой в область груди, как буд-то знает, что не обнаружит его – со страхом.

А что хотите - любой ваш текст. Сразу скажу: ругать не буду, оскорблять не буду, однако претензий может быть много. Я не профессиональный филолог, но книг читал немало, может быть, сумею помочь.

Город был сделан исключительно из высоток.

И только улочки из двух полос разделяли эти бетонные многоэтажки.

Не было такого места где в солнечный день луч касался земли.

Лиза жила на двадцатом этаже. Чтобы сходить за продуктами ей требовалось потратить не менее полутора часа.

*** Ага, как говорится: "я не гинеколог, но посмотреть могу"

Боевая сцена, фэнтези.

Рыжая, вы только выставляете. А разобрать слабо?

Рыжая, вы только выставляете. А разобрать слабо?

она не читатель, она писатель.

"бесшумно из ножен" - это как? Даже с максимальной подгонкой

А далее - бесшумный же удар, обезглавливающий гоблина...

Верлибр из романа

Рыжая, вы только выставляете. А разобрать слабо?

Не вижу к чему прицепиться, мне все нравится.

А если медленно? Изменила в тексте на "почти бесшумно" )) Спасибо.



Про удар не сказано, что он бесшумный.

Давайте договоримся так - если кому-то интересно именно мое мнение, то делайте пометку, что хотите моего разбора

В самом начале движения лёгкий звук вроде щелчка, а потом - затухающий шелест, но если не совсем ровно выйдет острие - слабый звон.

А вообще динамика описания неплоха.

Верлибр из романа

Хлебниковы пришли в гости к Аблесимовым. Уже близ их подъезда, проходя мимо зеленой полотняной вежи, где переминалась с ноги на ногу скучная тетка в компании пластмассовых лотков с живой рыбой, Хлебников купил у нее большого язя и сунул в пакет с изображением Куликовской битвы, где тот молча и с отчаянием бился, сминая татарские тылы еще до подхода боярина Боброк-Волынского.

С трудом продалась через первую фразу и тут же возник тупик с фразой "где тот бился, сминая тылы". Кто тот с чем бился?

образный ряд - сплошные штампы.

https://youtu.be/GfDcy1zmNXQ

с татарами)

А тот, тот - это кто? Он во фразе не обозначен.

Хлебников купил у нее большого язя и сунул в пакет с изображением Куликовской битвы, где тот молча и с отчаянием бился, сминая татарские тылы еще до подхода боярина Боброк-Волынского.

Как ни жаль было Пауле расставаться с учеными фотурианцами, долг требовал от него двигаться дальше. Вновь послал он сознание в пучины Космоса и слился...

… с разумом Фотурианца Квонледа, погруженного в глубокую дрему. Не так давно Упорядочил он Землю Киклоп, и волшебница Кирка в отместку прокляла его луну проклятием Вечной Осени. Небо посерело, окуталось тучами, заморосил бесконечный дождь, и все вокруг усыпали листья, золотые и красные, даром, что деревьев на луне отродясь не было. В довершение всего Квонледом овладел обычный осенний сплин, усугубленный одиночеством, ибо Эсгар, его тридцатиметровый железный сын, вот уже год как уехал в Землю Праксит, учиться на скульптора-микроминиатюриста.

Дела его, судя по всему, шли неплохо: он уже успел прислать отцу Фотурианский кодекс со всеми приложениями, вырезанный на половинке атома молибдена, и тысячепудовое каменное яйцо гилеадского страуса с собственным портретом на нем. Записка, приложенная к яйцу, гласила: «Из всех, что было, это — самое маленькое». Яйцо Квонлед кое-как закатил в пещеру — не сам, конечно, а при помощи корабля — атом же уронил в сахарницу, после чего делать на луне стало совсем нечего, только грустить да вспоминать светлое лето.

Сказать по совести, своя прелесть была и в осени, в сумрачном ее угасании, серости и слякоти. Хорошо было, одев толстый свитер, сидеть на холодке и пить горьковатую, процеженную через синтемиф брагу, которую Квонлед, ничтоже сумняшеся, гнал из растущих повсюду колючек c пушистыми фиолетовыми цветами. Хорошо было и курить, пуская в хмурое небо кольца белого дыма – в такие минуты Квонлед отчетливо ощущал, как его овевает ветер Времени, Покоя и тихой, незаметной Смерти.

И вот однажды, когда он сидел неподвижно на крыльце своего дома, совсем рядом вдруг раздался глухой, точно из бочки, голос:

- Где тут земля помягче? - спросил он без всяких приветствий.

- Что? - Квонлед открыл глаза. Прямо над ним возвышался закованный в броню воин с ракетным ранцем за спиной. Забрало его шлема было выполнено в форме лица, и лицо это своим волевым подбородком, точеными скулами и жестоким изгибом губ Фотурианцу очень не понравилось. Было в нем что-то хищное и неумолимое, такое, что говорило ясно — пощады не жди.

- Я спрашиваю, есть ли здесь мягкая земля! - загремел воин. - Видишь этот флаг? - он уперся древком в землю и развернул перед Квонледом странное знамя — на красном фоне белый круг, а в круге — непонятная закорючка. - Я бы рад водрузить его хоть где-нибудь, но тут повсюду сплошной камень!

- Попробуй у меня на огороде, - пожал плечами Квонлед и снова закрыл глаза. - Только петрушку не задень.

Судя по грохоту доспехов, воин таки последовал его совету, и через минуту из-за дома донесся его голос:

- Ага! Есть! Эй, ты, подойди-ка сюда!

- Зачем? - Квонлед зевнул и потянулся.

- Это очень важно! Подойди, а то пропустишь самое интересное!

- Ладно, - сказал Квонлед и нехотя поднялся с крыльца. В конце концов, делать ему все равно было нечего.

Флаг красовался аккурат посередине грядки — петрушка, к счастью, не пострадала. Воин стоял чуть поодаль, салютуя знамени вытянутой рукой в перчатке, пальцы которой напоминали орлиные когти.

- Подтяни штаны, деревенщина, - надменно бросил он Квонледу. - Ты присутствуешь при историческом моменте! Во имя тертонской расы я объявляю этот паршивый астероид владением Земли Шлараф, да пребудет она вечно! Ты же и все твои потомки — с этого дня рабы нации господ. Как ты смеешь стоять передо мной, червь? На колени, а не то отведаешь плетей!

- Сейчас, только коврик положу, - сказал Квонлед, прикидывая, как бы половчее попасть в дом, где хранилось его копье, Древо Жизни. - Кто же это приказал тебе тиранить честных людей, а? И кто ты сам такой , что исполняешь подобные повеления?

- Молчать! - крикнул воин и наставил на Фотурианца многоствольное орудие. - Твои уши недостойны слышать его светлое имя! Знай, что он — Отец тертонской нации, ее путеводная звезда и светоч! Он один разглядел в кромешной тьме священную цель моего народа — мировое, господство — и с тех пор, не зная отдыха, ведет за собой миллионные армии, сметая на своем пути все преграды! Славься, Вождь Холокос, властелин Тертонии, блюститель чистоты расы, белокурый пророк! Вечная, вечная слава!

- Говоришь, его зовут Холокос? - задумчиво переспросил Квонлед. - Кажется, я его знаю. Низенький, плюгавый, с брюшком, так ведь? Когда я видел его в последний раз, он как раз подбивал на бунт забулдыг из пивной.

- Что-о? - разъярился воин. - Да как ты смеешь, ты! Для тебя он — Вождь, и точка! Да если бы отчизна не нуждалась так сильно в рабах, я бы рассек тебя надвое! Но, на твое счастье, - остыл он, - рабочие руки нам нужны. Знай, раб, что во всех завоеванных Землях мы строим стадионы имени Вождя, школы имени Вождя и закусочные, несущие на себе его благословение. Это не считая, разумеется, статуй и обелисков, которые мы воздвигаем в количествах просто астрономических. Однако, хотя тебе, возможно, и доведется работать на строительстве одного из них, самого Вождя ты не увидишь, честь эта — не для таких, как ты.

- А ты? - спросил Квонлед. - Ты видел Вождя?

- Нет, - сказал воин. - Но непременно когда-нибудь увижу.

- И когда же?

- Когда буду достоин! Ты слишком говорлив, раб, надо будет отрезать тебе язык и выжечь клеймо на спине, чтобы все знали, кому ты принадлежишь!

- Да-да, - сказал Квонлед. - Непременно. Между прочим, я битый час пытаюсь от тебя добиться, кто ты, а слышу только восхваления Вождя. Раз уж ты решил задержаться у меня подольше, то хоть представься.

- Не знаю, что тебе это даст, - сказал воин, - но ладно. Я - сертифицированный Зигфрид, выпускник Тертонской Академии Сказок и Легенд. В этом году вместе со мной стены Академии покинули двести двенадцать Хагенов, сто пятьдесят три Гернота, восемьдесят шесть Кримхильд и один Румпельштицхен - что поделать, это не слишком популярный факультет. Все они, подобно мне, направились в глубины Вселенной, чтобы нести весть о приближении Вождя и склонять народы к повиновению. Ибо Вождь в несказанной мудрости своей…

- Погоди-погоди, - перебил его Квонлед. - Что это значит - "сертифицированный". Ты не мог бы пояснить?

- Воистину, - вздохнул воин. - Насколько нечиста твоя кровь, настолько ты сам туп и невежественен! Смотри, вот мой диплом!

С этими словами он протянул Фотурианцу порядком замусоленный свиток, на котором было написано следующее:

Волею лорда Холокоса, бессмертного Отца тертонской нации, кесаря тилингофского, канцлера августинного, да расточатся врази его, да… (опустим еще восемьсот славословий, из-за которых Квонледу пришлось отмотать добрых три четверти свитка) …предъявитель сего является сертифицированным Героем (Зигфрид-класс., образовательный стандарт №128988-2, 160 часов + Кожно-драконный Факультатив, 14 часов, отм. Удовл.) и уполномочен в соответствии с мифологическим образцом совершать Подвиги, насиловать, грабить, убивать, пытать, жечь, осквернять, порабощать, клеветать и лжесвидетельствовать во имя Родины, Отчизны, Тертонской Нации, Расы и лично Вождя, Соратников, а также их родственников, приживал, друзей, знакомых, сослуживцев, земляков, усыновленных детей, потомков, домашних животных, а равно и всех, кто скован единой цепью, собран в мощный кулак, объединен в когорту для единого, мощного, неостановимого наступления в жизненно необходимой и обоснованной научно, популярно, музыкально, мистически и рационалистически, с привлечением артистов театра и кино, борьбе за жизненное пространство, будущее, счастья Вождя лично и Нации в целом, а также за распространение единственно верного порядка, процветания и благоденствия в границах существующей Вселенной, а в перспективе — и за ее пределами.

Венчала этот грандиозный список личная подпись Вождя — настолько крохотная и неказистая, что казалось, будто это муха какнула на бумагу - а еще ниже шли оценки по предметам.

- Тройка за расовое чутье, - сказал Квонлед. - Как-то слабовато для сверхчеловека.

- Ну, хватит, раб! - крикнул воин. - Дай сюда!

- Не дам, - сказал Квонлед и, отойдя на несколько шагов назад, принялся разматывать свиток дальше. - А это что? Четверка по физкультуре? Ай-ай-ай, а сам-то: Зигфрид, Зигфрид! Ну-ка, посмотрим, что тут есть еще… О, фотография! Что-то ты не больно похож на белокурую бестию, парень! Волосики черные, кудрявые, нос опять же…

- Что — нос? - странно сдавленным голосом спросил воин.

- С горбинкой он, вот что.

- Врешь!

- Очень надо, - с этими словами Квонлед небрежно смотал свиток и зашвырнул его в кучу компоста рядом с грядкой. Мгновение полета, сочный шлепок — и тертонский диплом с кучей титулов Вождя, со всеми положенными печатями и подписями навеки исчез из людской памяти.

Рык, грозный кабаний рык послышался из черных доспехов. На глазах у Квонледа левая рука воина словно бы разделилась, образовав довольно-таки зловещие дула, а на лбу его, прямо над забралом, открылся тускло светящийся рубиновый глаз — там, судя по всему, помещался средней мощности лазер. Кроме того, везде, где ни попадя, из лат повырастали шипы, и на груди из потайной дверцы высунулась аккуратная пушечка. Одним словом, незнакомец ощетинился смертью, и Квонледу в его рваной майке и тренировочных штанах сделалось как-то не по себе.

- Погоди! - крикнул он. - Не стреляй, дай прочесть отходную!

По-видимому, поработитель сохранил все же остатки чести, поскольку опустил оружие и кивнул. Шевеля для виду губами — сколько, интересно, времени у него в запасе? - Квонлед лихорадочно пытался вспомнить единственное известное ему заклинание, Жуткое Проклятие Чесотки, которое однажды напустили на него деревенские ребятишки в Земле Кориол. Сделали они это шутки ради, не надеясь на успех, но Квонлед тогда был неопытен, это был первый его визит в Землю Мифа, и подействовали чары просто сногсшибательно — на глазах у всего честного народа Фотурианец, посол цивилизации, защитник слабых и угнетенных, принялся чесаться, как завшивевший кандальник, которому наконец-то расковали руки. Он скреб себя везде, где только можно, позабыв обо всем на свете — об Упорядочивании Вселенной, Фотурианстве, гуманизме и человеческом достоинстве вкупе со своей великой миссией. Чесотка овладела им целиком, он корчился в пыли, пока проходившая мимо ведьма не сжалилась и не сняла с него заклятие. С тех самых пор Квонлед и невзлюбил колдовство, однако теперь ничего другого ему не оставалось — в конце концов, лучше один раз прибегнуть к запретным силам Сказки, чем оказаться в могиле из-за дурацкого принципа!

- Предаю себя в руки Твои… - начал Квонлед, как заведено, с молитвы, сочиненной некогда Фотурианцем Данклигом, а затем, буквально на полуслове, перешел к заклинанию, которое наконец-то вспомнил. Звучало оно так:

Зад, подмышка, пах, спина -
Обуял вас зуд, несчастных,
Вас чесать теперь напрасно -
Нос, подмышка, пах, спина!

Сопровождалось все это магическими пассами, довольно бестолковыми, и подпрыгиванием на одной ноге.

- Это так у вас прощаются с жизнью? - спросил воин. - Идиотский обычай, нечего сказать! Сейчас я пущу тебя в распыл, вот только… Только… А-апчхи! А-аа-апчхи! Да что это такое, черт возьми, почему у меня так чешется в носу? Апчхи! - еще один чих сотряс черные доспехи, и Квонлед понял, что вот он, его шанс.

Он бросился к себе в дом, и когда действие заклятия кончилось, предстал перед захватчиком в полном своем облачении, разве что вместо кованых сапогов на нем были домашние тапочки. Одет был Квонлед в Фотурианскую мантию — красную, с вышитыми на ней языками пламени, а в руках у него был заветный Предмет Нид, имеющий форму копья. Звался он Древом Жизни — как и остальные Предметы, он был черновой версией Творения, живым существом, которое одно заполняло бы всю Вселенную, не приди Творцу в голову идея населить ее людьми.

От разрастания Древо удерживало особое поле, манипулируя которым, Квонлед мог изменять форму Предмета по своему усмотрению. Служило оно ему и перчаткой, и доспехом, и тростью, и креслом, когда не на что было присесть, и темницей для врагов, и веревкой, и путами, и даже ночным горшком — не для себя, конечно, для малыша Эсгара. Ныне же Квонлед собрался использовать копье в качестве оружия — удивительно, но за двенадцать лет, что он работал Фотурианцем, такое было с ним впервые.

Ослабить поле на одну квадриллионную! - скомандовал он, а затем энергичным пассом рассеял Проклятие Чесотки. Воин к этому времени уже катался по Земле, скрежеща латными перчатками по грудной пластине доспеха, и из забрала доносились поскуливания вперемешку с ругательствами. Едва колдовство потеряло силу, он вскочил на ноги и, завидев Квонледа, устремился прямо к нему.

- Что это? - вопил он. - Что ты со мной сделал?

- Скромный подарочек из Земель Мифа, - ответил Квонлед, отступая назад. - Скажи спасибо, что я его отменил, хотя мог этого и не делать. Может быть, лучше поговорим?

- К черту разговоры! - крикнул воин. - Ты наболтал на восемь казней, раб! Во имя Вождя я не стану марать об тебя технологию Земли Шлараф, нет, я убью тебя по старинке, варварским способом!

С этими словами левая его рука трансформировалась в большой зазубренный меч, и этим мечом он принялся размахивать с большой сноровкой. Р-раз — и меч чуть не отсек Квонледу пальцы, два — и он полоснул Фотурианца по груди, три — и большой кусок Фотурианской мантии с треском оторвался и повис на лезвии красной тряпочкой.

- Ну, довольно! - воскликнул Квонлед и четвертый, обещавщий быть смертельным, удар парировал с такой силой, что противник его замешкался. - Ты, я вижу, неплохо обращаешься с мечом, а я вот совсем не умею драться. Что дубина, что шпага - любое оружие мне одинаково чуждо. В этом и заключается моя сила. Поскольку я не владею толком ни одним оружием, я могу атаковать любым, не думая о его слабых и сильных сторонах, уповая лишь на то, что как-нибудь, но попаду по врагу. Сейчас ты увидишь, как это работает. Защищайся!

И Квонлед отважно бросился на врага, размахивая булавой, в которую трансформировалось его копье. Удар он нанес уже глефой, а вот отбивать сопернику пришлось шипастый моргенштерн, который на обратном пути обратился в ржавый серп, чуть не лишивший самого Квонледа уха. Фехтовал Фотурианец совершенно бестолково, но даже просто находиться рядом с ним уже было опасно, поскольку из-за постоянных превращений Древа невозможно было предсказать, где именно в конкретное мгновение появится очередной острый клинок. Так что, каким бы подготовленным ни был «Зигфрид», пришлось ему нелегко.

Получив удар в грудь, он воскликнул: «Кровь и железо!».

Схлопотав по булавой по плечу, простонал: «Тертония превыше всего!».

После того, как сверкающая коса вонзилась ему в наплечник, он воскликнул: «Раса и Вождь!».

Склоняясь под градом метательных ножей, прошептал: «Так бодается тертонский единорог…».

Когда же Квонлед поднял копье для последнего удара, воин неожиданно убрал меч и стал шарить рукой по земле, словно разыскивая что-то.

- Ты чего? - спросил у него Фотурианец. - Поднимайся, мы еще не закончили!

- Моя шпаргалка! - заныл шларафец. - Я не могу найти свою шпаргалку! Там у меня записаны все лозунги и крылатые слова! Ты нигде здесь не видел бумажки, раб?

- Раб точно не видел, - сказал Квонлед. - А свободный человек мог бы и поискать.

- Поищи, - попросил воин. - Поищи, пожалуйста, я тебе все, что хочешь дам! Я без этой бумажки - как без рук! Все, что я тебе тут болтал, я читал с нее!

- Ого! - сказал Квонлед. - Да, штука важная, что и говорить. Слушай, а это не она, часом? - и он показал поборнику Вождя листок бумаги, который в пылу схватки выпал у того из прорези в доспехе.

- Она самая! - обрадовался шларафец. - Давай ее сюда!

Но Квонлед, разумеется, поступил иначе. На глазах у изумленного воина он смял бумажку, засунул в рот и принялся жевать. Глоток - и шпаргалки не стало.

- Это же… Да как же так? - растерянно спросил воин. - Что же я теперь буду делать, а?

- Что хочешь, - сказал Квонлед. - Ты же Зигфрид - вот и делай то, что ему полагается.

- Но, но… - пролепетал шларафец. - Там ведь действительно Все написано, понимаешь? И что про Вождя надо думать, и для чего захватывать планеты, и все эти речевки и выкрики…

- А без бумажки ты не сможешь? - полюбопытствовал Фотурианец.

- Нет, не смогу, - сокрушенно покачал головой воин. - Так уж меня научили, что без указаний - нельзя. Да, это ж надо было так облажаться! Смотри, - показал он на свой доспех. - Я ведь подготовлен по высшему разряду, солдат-колонизатор, пионер белокурой расы! Латы эти благословлены Вождем, орудия эти спроектированы Вождем, все надежное, все выдержало, но вот шпаргалка…

- Дай догадаюсь, - сказал Квонлед. - Шпаргалку писал ты сам?

- Именно. Потому-то она и подвела. Паршивый из меня Зигфрид-завоеватель… А все отец - куда тебе, сынок, в сельскохозяйственный, поступай в Академию, послужи Вождю! Тьфу!

Сказав так, он что-то нажал у себя на шее, и в ту же секунду шлем, выпустив струйки пара, поднялся вверх и отъехал куда-то за спину, открывая лицо шларафца. Под маской беспощадного победителя скрывались, как и следовало из фотографии, черные волосы, жесткие и кучерявые, и характерный горбатый нос.

- Вот такой я на самом деле, - сказал он чистым деревенским тенорком. - Дурень Ганс, свинопас из Катцендрека.

Здесь не согласованы времена: сунул - что сделал, бился - что делал, то есть действие, которое должно идти после, оказывается протяженным: язь, получается, бился в пакете еще до того, как его положили в пакет

Кроме того, "молча" в данном случае - излишне. Сомнительно, чтобы рыба могла кричать, визжать или что-то в этом духе

Хлебниковы пришли в гости к Аблесимовым.

Это картинка в картинке, которая сама в более общей картинке.
А "молча" - это для комичности.

Тихий звук. Мягкие толстые ступни шлепают по камням, останавливаются, идут дальше - крадутся. Много, слишком много. И совсем рядом. Агнор приподнялся на походной постели, прислушался. Глаза привыкли к темноте. Вот они - черные сгорбленные тени, поднимаются вверх по склону. Длинные сильные руки сжимают шипованные палицы, кривые мускулистые ноги ступают уверенно. Гоблины. Не боятся, чувствуют, здесь только двое. И лошади.
Кобылица Айри тонко заржала, переступила копытами - тоже распознала опасность. Пусть убегает, если сможет. Потом вернется.
Затухающий дымок костра щекочет ноздри, мясные обрезки, опаленные горячими углями далеко разносят запах жженной плоти. Вот что привлекло их.

Глаза привыкли к темноте.

шипованные палицы

Пусть убегает, если сможет.

Насчет комичности я вроде бы сообразил, ок.

А вот картинка в картинке...

Ну, допустим.

Комичность все же несколько тяжеловесна, чрезмерно обстоятельна. Как по мне, юмор должен идти яркой вспышкой, проблеском - а тут все как-то размазано... Плюс чувствуется определенное языковое кокетство, заигрывание посредством словесных изысков. Я такое не очень люблю, хотя почему бы и нет? У того же Набокова это подкрепляется содержанием, а здесь - здесь это больше похоже на растянутый анекдот.

а это и есть анекдот. В том первоначальном, 19-го века смысле.

он же и так в темноте лежал, давно уже привыкли)))

это он в темноте, да ещё с расстояния такие детали рассмотрел, как шипы на палицах - да и сами палицы, если уж на то пошло?)))))

куда она убежит, если лошадей на ночь привязывают во время стоянки же?????

Хлебниковы пришли в гости к Аблесимовым. Уже близ их подъезда, проходя мимо зеленой полотняной вежи, где переминалась с ноги на ногу скучная тетка в компании пластмассовых лотков с живой рыбой, Хлебников купил у нее большого язя и сунул в пакет с изображением Куликовской битвы, где тот молча и с отчаянием бился, сминая татарские тылы еще до подхода боярина Боброк-Волынского. Пренебрегая укоризнами жены, выставлявшей на вид, что рыба брызжет из пакета и от нее (жены) пахнет теперь стоялыми водами, Хлебников намеревался подарить Аблесимову язя, юмористически намекая на склонность его говорить с похвалой о своем знаке гороскопа. «Рыбы таинственны и не от мира сего, – возглашал он, тыча пальцем в «Энциклопедию символов», – сновидцы и искатели неизвестного».

Как-то секс эротику вниманием обошли.
В первую очередь жду оценки от милых дам.
Сцена большая так что сначала завязка:

Как-то секс эротику вниманием обошли.
В первую очередь жду оценки от милых дам.
Сцена большая так что сначала завязка:

Что может быть прекрасней ночи, звенящей от лунного света? Только светящиеся теплым светом глаза будящей тебя женщины.
- Вставай, Буш, ночь сегодня уж больно хороша. Побегаем? - и исчезла.
Пришлось вскакивать и нестись следом, пытаясь нагнать упущенные на растерянность мгновения. Мелькающий далеко впереди и струящийся между лунных струн-лучей силуэт явственно говорил, что "догоняй" - не пустая формальность, и отставших никто дожидаться не будет. Если не поторопится, так и отправится бегать без него.

на дне расширенных зрачков огоньков.