Цитата(karpa @ 24.4.2014, 10:40)

Писала-писала для конкурса ужастик - почти трагедию, но ...получилась комедия. Перечитала текст - уржалась,

Вот пример ужастика, который по всем пунктам соответствует условиям конкурса:
Цитата
Стивен Ликок
Гвидо Гашпиль Гентский
Это случилось в те времена, когда рыцарское сословие было в полном расцвете.
Солнце медленно, то взмывая вверх, то снова падая, склонялось к востоку и меркнущими лучами озаряло мрачные башни Буггенсбергского замка.
На зубчатой башне замка, простерши руки в пустоту, стояла Изольда Прекрасная. На лице ее, словно обращенном с немой мольбой к небесам, застыли безумная тоска и отчаяние.
Наконец уста ее прошептали: «Гвидо», и из груди вырвался глубокий вздох.
...
Стан ее, стройный и гибкий как лоза, был тонок и изящен, словно меридиан. Она выглядела такой хрупкой, что, казалось, вот-вот рассыплется при первом же движении. Черты ее отличались поразительной субтильностью, совершенно исключавшей возможность каких-либо мыслительных процессов.
...
Любовь Изольды и Гвидо была той чистой и почти неземной страстью, какая встречалась только в средние века.
Они ни разу не видели друг друга. Гвидо никогда не видел Изольду, Изольда никогда не видела Гвидо. Они ни разу не слышали голоса друг друга. Они ни разу не встречались. Они никогда не были знакомы.
И все же они любили.
Любовь поразила их сердца внезапно. В ней было все то романтически-мистическое очарование, которое составляет величайшее счастье любви.
Как-то раз, много лет тому назад, Гвидо увидал имя Изольды Прекрасной, начертанное углем на заборе.
Он побледнел, упал в обморок и тут же отправился в Иерусалим.
В тот же самый день Изольда, проходя по одной из улиц Гента, увидела кольчугу с гербом Гвидо, висевшую на веревке для сушки белья, и тут же замертво упала на руки своей кормилицы.
С этого дня они полюбили друг друга.
Часто по утренней зорьке Изольда выходила за ворота замка и бродила с именем Гвидо на устах. Она называла его деревьям, нашептывала цветам, рассказывала о нем птицам. Многие из них даже выучили это имя наизусть. Иногда она скакала верхом по песчаному берегу и бросала имя Гвидо набегавшим волнам. Случалось, что она говорила о нем с травой, с вязанкой хвороста или даже с кучей угля.
Хотя Изольда и Гвидо ни разу не виделись, они свято хранили в памяти дорогие друг другу черты. Гвидо всегда носил под кольчугой портрет Изольды, вырезанный на слоновой кости. Он нашел его у подножия утеса, на котором возвышался замок, — между самим замком и старинным городом Гентом, раскинувшимся у его стен.
Откуда он знал, что это — Изольда?
Ему незачем было спрашивать. Само сердце подсказало ему, что это она.
А Изольда? Не менее бережно хранила она под корсажем миниатюру Гвидо Гашпиля. Она увидела ее в коробе странствующего торговца и отдала за нее свое жемчужное ожерелье. Отчего же решила она, что это его портрет, то есть, что это именно его портрет?
Да потому, что под портретом был герб. Тот самый геральдический рисунок, что и на кольчуге, которая впервые покорила ее сердце. Днем и ночью он стоял у нее перед глазами: в червленом поле — лев цвета естественного, и в трех гречишных полях — пес цвета сверхъестественного.
Если любовь Изольды горела чистым огнем, то и любовь Гвидо пылала не менее чистым пламенем.
Едва любовь к Изольде проникла в сердце Гвидо, как он поклялся свершить какой-нибудь отчаянно героический подвиг, отправиться в беспримерно опасный поход, проявить ошеломляющую храбрость и доказать, что он достоин быть рыцарем Изольды Прекрасной.
Он дал священный обет, что до свершения подвига не станет есть ничего, кроме еды, не станет пить ничего, кроме питья, и тотчас же отправился в Иерусалим, чтобы убить в честь Изольды сарацина. Вскоре ему на самом деле удалось убить одного, и притом довольно крупного. Однако, памятуя о клятве, он тут же снова пустился в путь-дорогу, на этот раз к пределам Паннонии, чтобы убить в честь Изольды еще и турка. Из Паннонии он поскакал в Каледонию, где в честь своей дамы заколол каледонца.
Каждый год и каждый месяц совершал Гвидо новый беспримерный подвиг в честь Изольды.
А Изольда тем временем ждала.
Нельзя сказать, чтобы в Генте не было претендентов на ее руку. Напротив, великое множество их только и ждало случая исполнить малейший ее каприз.
В ее честь рыцари ежедневно совершали чудеса храбрости. Добиваясь любви прекрасной дамы, они готовы были уморить себя разными обетами: Хьюберт Хорек прыгнул в море, а Конрад Кокосовая Кожура бросился вниз головой в лужу с самой высокой башни замка; Гуго Горемыка повесился на собственном поясе на кусте орешника и отчаянно отбивался, когда его пытались снять; Зигфрид Замухрышка глотнул серной кислоты.
Но Изольда Прекрасная оставалась равнодушной к их стараниям снискать ее благоволение.
...
Сердце Изольды неукоснительно хранило верность Гвидо.
Время от времени наши влюбленные обменивались знаками любви. Из Иерусалима Гвидо прислал ей палочку с зарубкой в знак своей неизменной верности. Из Паннонии он прислал щепочку, а из Венеции дощечку в два фута. Изольда бережно хранила эти сокровища и на ночь прятала их под подушку.
Наконец, после многолетних странствований, Гвидо решил увенчать свою любовь последним подвигом в честь Изольды.
Он задумал вернуться в Гент, взобраться ночью на скалу, проникнуть в замок и, чтобы еще раз доказать всю силу своей любви, убить в честь Изольды ее отца, сбросить в ров мачеху, сжечь замок, а самое возлюбленную — похитить.
...
Маркграф веселился вовсю, ибо у ног его примостился новый шут: сенешаль только что впустил его в замок через боковые ворота. Его шутки — ведь маркграф еще ни разу не слышал их — то и дело исторгали неудержимый смех из могучей груди рыцаря.
...
И достойный рыцарь откинулся назад, изнемогая от смеха.
В ту же минуту Гвидо — ибо под плащом шута скрывался не кто иной, как он сам, — ринулся вперед и сорвал у маркграфа с пояса ключ от главных ворот.
Затем, отшвырнув в сторону плащ и шутовской колпак, он встал во весь рост, сверкая кольчугой. В одной руке он держал рог, в другой — огромную булаву, которой размахивал над головой.
Гости повскакали с мест, хватаясь за кинжалы.
— Гвидо! Гвидо Гашпиль! — кричали они.
— Назад! — возгласил Гвидо. — Вы у меня в руках.
И, поднеся рог к губам, он набрал в грудь побольше воздуха и изо всех сил выдохнул его.
Потом дунул еще раз, тоже изо всех сил.
Ни звука.
Рог не трубил!
— Хватайте его! — закричал маркграф.
— Постойте, — сказал Гвидо. — Я взываю к законам рыцарства. Я пришел сюда ради леди Изольды, которую вы отдаете за Бертрана. Дайте мне сразиться с ним в честном поединке, один на один.
Со всех сторон раздались возгласы одобрения.
Поединок был ужасен.
Сначала Гвидо, схватив обеими руками булаву, поднял ее высоко над головой и со страшной силой обрушил на шлем Бертрана. Потом он встал лицом к Бертрану, и тот, подняв свою булаву, обрушил ее на голову Гвидо. Потом Бертран встал спиной к Гвидо, а Гвидо размахнулся и сбоку нанес ему ужасный удар пониже спины. Бертран ответил ударом на удар и тут же встал на четвереньки, а Гвидо трахнул его по спине.
Поистине соперники проявляли чудеса ловкости.
Некоторое время исход борьбы казался сомнительным. Потом на доспехах Бертрана появились вмятины, удары его утратили прежнюю силу, и он упал ничком. Гвидо не преминул воспользоваться полученным преимуществом и так измолотил Бертрана, что тот совсем расплющился и стал не толще жестянки из-под сардин. Затем, поставив ногу ему на грудь, Гвидо опустил забрало и огляделся.
В то же мгновение раздался душераздирающий крик.
Изольда Прекрасная, встревоженная шумом боя, вбежала в зал.
С минуту влюбленные молча смотрели друг на друга.
Затем по лицам их пробежала судорога нестерпимой боли, и они без чувств попадали в разные стороны.
Произошла ужасная ошибка!
Гвидо был не Гвидо, а Изольда — не Изольда. Портреты обманули их обоих. На портретах были изображены совсем другие лица.
Потоки позднего раскаяния затопили сердца влюбленных.
Видя, что несчастный Бертран, измолоченный ударами, стал плоским, как игральная карта, и приведен в полную негодность, Изольда почувствовала к нему жалость; тут она вспомнила, как Конрад Кокосовая Кожура бросился головой в лужу, а Зигфрид Замухрышка скорежился от боли, глотнув серной кислоты.
Гвидо же думал об убитых сарацинах и погибших турках.
И все это было впустую.
Их любовь не увенчалась наградой.
Каждый оказался не тем, кем его считал другой. Таков удел любви на этом свете — вот в чем аллегорический смысл нашей повести из рыцарских времен.
Сердца влюбленных не выдержали. Они разбились. Одновременно.
Влюбленные испустили дух.